Новичок

Глава 12

Вторник, 8 апреля. День

Владивосток, улица Ленинская

– Вы неправильно понимаете политику партии, товарищ Скопин, – тонкие губы Ломакина изломились в холодную улыбку.

– Зато я понимаю, что политика партии неправильная! – парирую я в юном запале.

– Вот как? – первый секретарь крайкома откинулся на спинку кресла, и оглядел меня с задумчивым любопытством. – И в чем же у нас с вами расхождения?

– Не со мной, с народом, – моя голова мотнулась неукротимо и жалко. – Вы от него страшно далеки!

– Вот как? – повторил Виктор Павлович, набавляя холодку.

– Именно!

Отчаянное фрондерство могло выйти мне боком, но и молчать… Да сколько можно? Криво усмехнувшись, я вспомнил полуразговор-полудопрос недельной давности…

– Что ты себе позволяешь, пацан?! – вопил, надсаживаясь Петр Петрович. – За спиной у Министерства культуры, за спиной у всех, тишком сговариваться с музыкальным коллективом из капстраны!

Потом я весь день гордился тем, что сам накричал в ответ. Нет, даже не тем, что гаркнул, а что не сорвался в фальцет, не заголосил по-петушиному.

– Хватит на меня орать! – выдал я изрядную порцию децибелл. – За Минкульт ему обидно, видите ли! А где Демичев раньше был? «АББА» уже десять лет выступает, у группы мировая известность, они полпланеты объездили, даже по Австралии турне устроили, а почему не по Советскому Союзу? Спасибо Стигу Андерсону, что фильм «АББА» привез, хоть в кино их увидим!

Сотрудник КГБ как-то сразу успокоился. Расположился поудобней, релаксируя на скрипучем стуле.

– А у вас, Даниил, есть внутренний стержень, есть характерец, – заговорил он с внезапным добродушием. – Это хорошо…

– Ага, – сообразил я. – Так это что, спектакль был? Чтобы я описался и трясся желеобразной массой?

– Приблизительно так, – тонко улыбнулся Петр Петрович, и завздыхал. – О-хо-хо… Ох, и заварили же вы кашу, Даня… Ваш вопрос даже на Политбюро выносили! М-м… – его голос обрел былую жесткость: – Что было в письме Стигу Андерсону?

– Ничего антисоветского, – последовал мой твердый ответ. – Я не диссидент какой-нибудь, а комсомолец. Просто желаю странного…

– Счастья для всех и даром? – прищурился чекист, к месту цитируя Стругацких.

– Именно! Я предложил Андерсону новую песню… Моя одноклассница – талантливый композитор, хоть и не умеет музыку нотами записывать. Но мелодия… Закачаешься!

– А что же вы не предложили ее нашим музыкантам?

– Кому? – фыркнул я. – «Поющим гитарам»? Нет уж, спасибочки! Охота была позориться… В СССР масса народу с чудными голосами, но то, что поют по радио… Такое убожество! Нет, насчет певцов плохого не скажу. Магомаев, Сенчина – это высокий класс. Но все эти ВИА… – я переморщился. – Разве что «Песняры» чего-то стоят…

– Ладно, засчитаем вашу оценку отечественных музыкальных коллективов за личное мнение. Так что же Андерсон?

– Ну, я послал ему одну композицию Аллы Комовой на мои простенькие стишки… Предваряю ваш вопрос! Простенькие потому, что под эстрадную музыку не медитируют, а танцуют. Обратите внимание на самую известную на Западе русскую народную: «Калинка, калинка, малинка моя!» Согласитесь, что данный текст вряд ли может претендовать на философскую глубину.

– Согласен, – усмехнулся Петр Петрович.

– Песня называется «Гаданье». Ну, помните – «любит – не любит, плюнет – поцелует…» Это была как бы наживка. Я приманил Андерсона, заинтересовал его, ну и добавил, что у нас еще есть оригинальные мотивы… Ну… Да, я позволил себе зазвать группу к нам, в СССР, но это всего лишь типичное русское радушие. И…

– И? – левая бровь кагэбэшника уползла вверх.

– И посоветовал связать возможный тур с близкой Олимпиадой.

Чекист ловко щелкнул пальцами.

– Вот! – с чувством произнес он. – Вот поэтому товарищ Брежнев весьма благодушно отозвался об… хм… «инициативе снизу». Хитры вы, товарищ Скопин!

– Чего не сделаешь ради положительного имиджа СССР! – ухмыльнулся я.

Чувствуя, что мои запястья еще не скоро ощутят стальной холод наручников, я подуспокоился. Мне было страшно в самом начале. Неужто, думаю, вышли на след «Антохи Кирша»? Вот, что пугало. А дерзкий контакт с «АББА»… Ну, не убьют же меня за эту мальчишескую выходку! И, ведь, получилось же!

– М-да… – скупая улыбка Петра Петровича увяла. – Ну, что же, Даниил… Я свое задание выполнил. А у вас все только начинается… – помолчав, он сухо добавил: – В ближайшие дни ждите вызова в крайком КПСС. С вами жаждет встретиться Ломакин. И… Опыт мне подсказывает, что явится сам Демичев. Справитесь?

– Отгавкаюсь как-нибудь, – мило улыбнулся я…

…В гулком и светлом кабинете первого секретаря было прохладно, хотя батареи старались изо всех сил, нагоняли тепло.

Ломакин поежился, и устало сказал:

– Как же вы мне все надоели, противники строя…

– Виктор Павлович, – ровным голосом сказал я, – извините за невольную резкость, но из нас двоих противником социализма являетесь вы.

– Что-о?! Да как…

– Да вот смею! – резко перебил его я. – Надоело, знаете ли, терпеть! Не выношу диссидентиков, правозащитничков и прочих платных холопов империализма! Но вы-то, верные коммунисты, чем лучше? Где вы были двадцать лет назад? Десять лет назад? Почему успокоились? Почему не боролись за идею? А теперь – всё! Поздно! Вы сами, своими руками, своими глупыми решениями – и не менее глупой нерешительностью – загнали страну в тупик, в застойное болото. Из него еще можно выбраться, если сейчас же, буквально сию минуту, взяться за дело! Но кто возьмется, скажите мне? Вы ведь даже не различаете прямых и явных угроз, всё ядрен-батоны печете, а опасность не вовне, она внутри! Вот, представьте на минуточку, что СССР вдруг резко ослаб… Что, не можете себе такого позволить даже в воображении? А как будет выглядеть наш бюджет, если президент Штатов подговорит арабов резко снизить цену на нефть? Раз в пять! Хватит вам тогда нефтедолларов на бюджетные расходы? Нет! А залатать огромную дыру нечем. И пойдете вы на поклон к буржуинам! Иначе такие волнения начнутся, что польская заварушка детской «Зарницей» покажется!

– Откуда вы… – ошарашенно выдавил Ломакин.

– Да какая разница! – отмахнулся я в раздражении. – Вы главное поймите – народ устал от вечного непотребства. Это же позорище, когда рабочему человеку, простите за натурализм, даже подтереться нечем! У нас что, березы кончились, чтобы туалетную бумагу гнать? Видал я этих счастливцев, кому повезло отовариться – свяжут десяток рулонов веревкой, и на шею вешают. «Венок» называется. Шествуют гордо, а все вокруг им завидуют. Срамота же! И ведь все есть, но не для всех. И пролетарий спрашивает себя: «А почему мне не позволено хапать дефицит в сотом отделе ГУМа? Почему моя жена стыдиться выходить на улицу? А всё оттого, что красивые, модные сапожки стоят у спекулянта двести рэ – я столько в месяц получаю!» И тут же изо всех щелей полезут доморощенные демократишки, будут харкать на всё советское… А сколько латентных предателей в самой КПСС, заполучивших партбилеты корысти ради? И хана «уму, чести и совести нашей эпохи»! Что, не нравится такой сценарий? А ведь он неотвратим, если не принять срочные меры. Да вы хотя бы чистку устройте, по-сталински! Так нет же! Все кряхтят только, как те аксакалы: «Хорошо сидим!» Ну, и сидите. Дождетесь, что высидите буржуазную контрреволюцию!

Растерянный хозяин кабинета вдруг резко вскочил, лепеча:

– Здрасте, Петр Нилович!

– Сидите, сидите, Виктор Павлович, – послышался тихий голос за моей спиной. – А то высидите… хм…

Неслышно ступая по ковру, мимо меня прошествовал Демичев, поблескивая стеклами дымчатых очков. Министр культуры чем-то походил на тех деятелей, которых курировал. Седой перманент с легкой волной, лицо поблескивает ночным кремом, а глаза прячут неуверенность.

– Даниил Кузьмич? – спросил он по-прежнему негромко.

– Да просто Даня, – буркнул я, начиная переживать из-за глупых откровений. – До Кузьмича мне еще расти и расти…

Петр Нилович наметил улыбку, и вздохнул.

– Леонид Ильич поручил мне разобраться на месте с возникшей ситуацией. Но! – он уставил в потолок ухоженный розовый палец. – Не искать виновных, не наказывать, а помочь. Отказ шведской группе «АББА» в гастролях вызовет репутационные потери для страны… Виктор Павлович, скажите, сколько зрителей сможет вместить кинотеатр «Океан»?

– Ну-у… Если в главном зале… – с запинкой ответил Ломакин. – Больше тысячи человек.

– Оч-чень хорошо… – Демичев задумался, почесывая подбородок. – А теперь слушайте, Даня, ниспровергатель вы наш… – высмотрев замешательство в моих глазах, он усмехнулся. – Услыхал в дверях ваши филиппики… К-хм… Ладно. В принципе, разбираться уже незачем, все вопросы мы утрясли еще в Москве. И в Токио. Группа «АББА» прибудет во Владивосток на теплоходе «Идзумо-Мару»… э-э… в субботу, в День космонавтики. В ходе переговоров запланировано турне по Транссибу, с концертами во Владивостоке, Хабаровске, Иркутске, Красноярске, Новосибирске, Свердловске, Москве и Ленинграде. Мы учли и особое пожелание шведского музыкального коллектива… Они хотят отправиться в турне вместе с группой «АЛЛА». – Вволю насладившись гаммой чувств на моем лице, министр ехидно улыбнулся: – Хорошо посидели? М-м?

Среда, 9 апреля. Поздний вечер

Липовцы, улица Ленина

Батареи продолжали греть, отгоняя уличную промозглость, поэтому мы с Томой отбросили одеяло, нежась в тепле разгоряченных тел.

Под потолком витала тишина, нисходя беспечным покоем. Лишь с кухни доносилось неразборчивое, как у Демичева, бормотанье телевизора, да тикал будильник на тумбочке.

Девушка лениво пошевелилась, гладя меня по груди, и устроила голову удобней. Волосы, пахнущие шампунем «Крапивным», щекотали мне щеку, но я лишь морщил нос, удерживая губами улыбку.

– Спасибо тебе, Данечка… – невнятно выговорила Тома. – Если бы не ты… Ничего в моей жизни не менялось бы еще десяток лет. Так бы и стала теткой, ничего не повидав…

– Тебе до статуса тетки еще лет сорок, – усмехнулся я. – Не торопись… А спасибо не мне надо говорить. Это все Аллочка виновата…

Девушка приподняла голову.

– У тебя с ней так и не было ничего?

– Рано ей о таком думать… – проворчал я в манере строгого дедушки.

– Ой, а сам-то? Вы же с ней ровесники!

– Телесно! – поднял я палец, назидая. – А духовно я старше вас обеих, вместе взятых.

Тома закинула на меня ногу, и потянулась, чтобы чмокнуть в щеку.

– Ты прав… – прошептала она с нежной серьезностью. – Сама иногда чувствую себя рядом с тобой маленькой девочкой… Ох! – спохватилась она. – А что я одену в турне? Я же…

Приподняв голову, я закрыл ей рот поцелуем.

– Не твоя забота, Томик. Это Андерсона вахта.

– Все равно… Слушай. А подружку твою отпустят хоть?

– Да куда они денутся… – проворчал я. – Зайду завтра к ним после уроков… Хорошо посидим, рассудим. Ты-то как? Заявление на отпуск написала?

– Все, все уже! Ага… Две недели оплатят, а остальное – без содержания… Ой, а твои не будут волноваться? Десятый час уже!

– Ты-то чего беспокоишься? – засмеялся я, вдавив пальцем тугой сосок, как кнопку. – Мои в Уссурийск умотали, квартиру смотреть. Мама хочет сама обои наклеить, «чтобы не как попало». Они только завтра приедут. Вечером…

– Да-а? – мурлыкнула Тома. – Так чего ж ты молчал?

Ее пальцы, изображая железную руку Гёца фон Берлихингена, прошлись у меня по животу… спустились гораздо ниже…

– Неугомонная! – ласково заворчал я.

Опрокинутая на спину, девушка радостно взвизгнула, и раздвинула ладные коленки.

Четверг, 10 апреля. Вечер

Липовцы, улица Ленина

Знакомый дом, знакомый подъезд… Если и касалось меня волненье, то вина за участившийся пульс лежала на весне. Тепло прорывалось, одолевая зиму, а та огрызалась, пакостила. Только все растает, подсохнет – снег под утро. Едва солнышко печь начинает – заморозки ударяют. И все равно, апрельские ветерки озоровали, мутя чистый разум, смущая дух голыми ногами девчонок, отринувших теплые колготы, и выпуская на волю шальные позывы. Додревняя, кембрийская привычка всего живого впадать в неистовство, едва отойдут холода, будоражила подкорку, заглушая слабый зов сознания.

Вобрав полные легкие испарений земли, гревшейся на солнце, я взбежал на третий этаж, и позвонил. Дверь распахнулась сразу, как будто Алла поджидала меня.

Счастливая и немного испуганная распахнувшимися перспективами, она коротко рассмеялась, порываясь меня поцеловать, но, качнувшись, замерла. А вдруг родители увидят?

– Проходи! – выдохнула девушка. – Папа с мамой… Они в зале. Ждут.

– Дождались, – улыбнулся я, вешая куртку.

Сменив ботинки на тапки, я прошлепал в комнату. На диване рядком, напряженные и малость пришибленные, сидели родители Аллы. Двое работяжек, всю свою жизнь замыкавшихся в кружении дом-работа-дом.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался я.

Комов-старший, сухонький мужичок средних лет, сам встал ради знакомства:

– Владимир Николаевич.

– Данил. Очень приятно.

– Людмила Викторовна, – пропела мать Аллы, румяная женщина пышных форм.

– Очень приятно, – по-светски поклонился я, и с ходу начал: – Вы только не тревожьтесь, пожалуйста, всё будет хорошо и даже лучше! Просто обратите внимание на две вещи. Во-первых, ваша дочь – очень талантливая девушка, и это турне поможет ей… м-м… как бы увериться в своих умениях, что ли, придаст драгоценный опыт. Да! Ведь «АББА» – всемирно известная группа, там каждый и каждая – профессионал самой высокой пробы…

– Да мы за саму дорогу беспокоимся, – напевно заговорила Людмила Викторовна. – Чтобы поело наше дитятко вовремя, и спать легло…

– Мама! – слабо укорила ее дочь.

– Вот уж о чем не надо беспокоиться, так это о дороге, – заверил я, цепляя голливудскую улыбку. – Останавливаться будем в лучших гостиницах «Интурист», в поезде – исключительно в спальных вагонах, а там двухместные купе. Алла ведь не одна поедет, а вместе с Тамарой Царевой – она экономист-нормировщик с шахтоуправления… И вокалистка с чудным голосом.

– Это понятно… – разлепил губы Владимир Николаевич. – А вторая вещь?

– Ваша дочь подпишет контракт, по которому ей перечислят энную сумму в валюте, – проговорил я раздельно. – Алла пока несовершеннолетняя, так что распоряжаться деньгами будете вы. Получите рублями по курсу или чеками Внешторга…

– Ох… – осела мама Аллы. – Это как же… В «Березку», что ли?

– Именно, – улыбнулся я.

– А… много? – покраснела Людмила Викторовна. – Ну, вообще?

– «Волга» нынче сколько стоит? – деловито осведомился я.

– Шестнадцать тысяч?! – не поверил папа.

– Алла заработает немного больше. Хватит, чтобы купить три или четыре…

– «Волги»?! – выдохнул Владимир Николаевич.

Родители переглянулись, и мама замотала головой:

– Не представляю я таких денег! Это что же… И на квартиру хватит? На кооперативную?!

А папа виновато закачал головой.

– Вот не знал, доча… Веришь ли, до сих пор жалею, что пианино тогда не купил, пожадничал…

– Пап, ну ты что? – запротестовала Алла. – Зато мы холодильник взяли в рассрочку! Помнишь?

– И телевизор! – поддакнула мама, тут же засуетившись. – Ой, да что мы всё… не о том! Пошлите лучше на кухню, я там наготовила… Отметим!

– И обмоем! – торжественно заключил глава семьи.

Воскресенье, 13 апреля. День

Владивосток, улица 25 октября

«Серая лошадь» возвышалась на пригорке, и из окон квартиры Кирша виднелась не только улица, но и бухта, корабли у причалов, берег Чуркина, чайки, парящие в лучезарном воздухе… Стоило отворить форточку, и задувал романтический сквозняк – ветер с моря.

Иванов усмехнулся, поправляя очки.

– Ну, что, Гриша? – обернулся он к оперу, разложившему на диване свои чемоданчики.

– Чисто, Борис Семенович, – откликнулся тот. – Похоже, Иван Павлович хорошо поработал перед отлетом – все поверхности в гостиной и прихожей, то есть там, где объект мог оставить отпечатки, тщательно протерты. По-моему, даже со спиртом. И каждый камень из коллекции обработан. А вот на кухне отпечатков полно, но все они – самого Кирша.

– То есть, гость или гости не покидали этих пределов, – генерал-лейтенант обвел рукой обширную комнату.

– Так точно.

– Что с документами?

– Очень мало бумаг. Сплошные квитанции, несколько рецептов, пара открыток. Есть магнитофон, правда, и микрофон ловко пристроен под столом, но записи стерты.

– Замел следы старик… – кисло поморщился Иванов.

– Товарищ генерал-лейтенант! – двухметроворостый Максим замаячил в дверях. – Есть кое-что от соседей.

– Ага! – довольно ощерился Борис Семенович. – Излагай.

– Этажом выше проживает пенсионерка, бывшая сотрудница НКВД. Анастасия Семеновна Свиридова. Так вот, она показала, что в конце августа, а именно: двадцать восьмого числа, она заходила в соседний подъезд к подруге. И, как Анастасия Семеновна утверждает, видела подростка лет шестнадцати – тот спускался сверху. Она его запомнила, потому что мальчик отворачивался, прикрываясь рукой. Нормального телосложения, рост сто семьдесят-сто семьдесят пять, длинные волосы, прячущие уши… И это не все. Поднявшись на один пролет, старушка вспомнила, что забыла взять обещанные семена для знакомой, ну, и вернулась. И опять увидела того самого подростка – он входил в наш… в этот подъезд.

– Ага… – хищно улыбнулся Иванов. – А это зацепочка! Вот что, ребятки… Займитесь-ка тем подъездом. Мне нужен список всех жильцов! Прикинем, к кому наш подозреваемый мог наведаться.

– Если просто не ошибся подъездом, – забурчал Гриша, ревниво поглядывая на Макса. Ишь какой прыткий… Аж лоснится от гордости!

– Возможная версия, – согласился генерал-лейтенант, – но будем надеяться на лучшее. Вперед, и с песней!

* * *

– Ну, да, да! Заходил! – разнервничался минеролог, крепко сплетая пальцы, чтобы не выдать их дрожание. – Он меня откуда-то знал, и предложил купить два минерала – чароит и лазурит. Вернее, я бы и больше взял, но у меня не было денег…

– Понятно, – кивнул Иванов. – Ну, страсть к коллекционированию законом не преследуется. Скажите… А Иван Павлович Кирш вам знаком?

Евгений Петрович вздрогнул, и в его взгляде протаяла загнанность.

– Д-да… – поник он. – Полковник тоже собирает камни, и порой мы обменивались минералами. А в тот раз… Ну, парень этот… У него были очень хорошие образцы. Яшма… Аметисты… Гранаты… Мелкие рубины… Хотя, скорее, корунды. Я и решил тогда – пусть, думаю, сходит к Ивану Павловичу! Если полковник купит… Мне тогда больше всего гранаты приглянулись… Если полковник купит, я попробую их выцыганить или обменять!

– Ага… – затянул Борис Семенович. – А узнать те камни сможете?

– Ну, если Иван Павлович будет не против…

– Не будет. Пройдемте.

– К-куда? – голос коллекционера осип.

– В квартиру Кирша.

Генлейт с болезненным интересом оглядел «Евгешу».

«Слизь, – подумал он брезгливо, – разумная слизь. Выдаст всё, сдаст всех…»

– Мне от вас, Евгений Петрович, нужно, чтобы вы опознали образцы минералов, – медленно проговорил он вслух. – И, если можно, описали бы того подростка. В мельчайших подробностях. И – свободны!

– Да! – возликовал минеролог. – Опознаю! Опишу! В мельчайших!

Вечер того же дня

Владивосток, улица Набережная

Валилась наземь прозрачная вечерняя синь. Склоны сопок обсыпались огнями, а их отражения колыхались в водах залива, распадаясь блестками. Дневное тепло ушло, остыв без солнца, но и холода не чувствовалось – так, легкая зябкость.

«Правильно сделал, что куртку надел, – мелькнуло у Иванова. – Самое то…»

Григорьев,¹³шагавший рядом, спросил вполголоса, пряча улыбку:

– Ваша душенька довольна?

– Была! – фыркнул московский гость. – Этот минеролог… или кто он там, не то, что раскололся, а разлезся, как переваренные макароны. Фоторобот мы составили… Ну а толку-то? Да, этот мальчик здорово похож на нашего Лжеантона, и что с того? Где его искать? Да таких мальчиков по краю – тысячи! Да и не уверен я, что этот мелкий торговец камнями и есть тот, кто сыграл роль покойного Антохи Кирша. Я же прекрасно помню особую примету – у Лжеантона на левой щеке розовел тонкий вертикальный шрам, а этот… собиратель клянется, что ничего такого не наблюдал. Обычные ребячьи щеки, вполне себе пухлые – и гладкие.

– Возможно, «Тонаком» замазал? – предположил Константин Александрович. – Коли уж… Лжеантоха такой коварный…

– Возможно… – вздохнул Иванов, засмотревшись на темную громаду судна, не то стоявшего на рейде, не то плавно выходившего в море. На ярко освещенной палубе копошилась команда, возясь с такелажем. – Да, хочу тебя предупредить. Наталья Кирш справлялась у нашего консула… М-м… В общем, она может навестить свою тетю в Москве, и прилететь сюда. Думаю, обида на отца прошла – смерть уравняла отношения…

– Да пусть приезжает, конечно, – пожал плечами Григорьев. – И ключи отдадим, и… В квартире прибрано. Захочет взять что-то на память – пожалуйста. Пусть хоть все забирает – наследница, чай… – Покосившись на генерал-лейтенанта, он усмехнулся. – Понимаю, что про «Лжеантона» не сказано что-то главное…

– «Тайна сия велика есть», – пропел Борис Семенович. – А что это за шум?

Стеклянный фасад кинотеатра «Океан», круглившегося на высотке, весь переливался огнями. Широкий лестничный марш забивала толпа народу, гремела музыка, а надо всем действом вспыхивали, разгораясь, и гасли громадные буквы «АВВА».

– Да эти шумят… звезды эстрады! – улыбнулся Константин Александрович. – Молодежь, как сдурела будто. Усиленные наряды выставили, чтоб здание не разнесли…

– Возраст такой… – к голосу Иванова примешались печаль и зависть. – Ладно, мы чужие на этом празднике жизни… Пошли, а то мне рано вставать. Чертов «Аэрофлот»… Додумались же – рейс в пять утра!

– В самолете выспитесь! – хохотнул Григорьев.

– А что мне остается?

Чекисты развернулись кругом, а за их спинами, словно дразнясь, подмигивали огромные буквы АВВА, затмевая маленькие ALLA.