Вопреки прогнозу Савватеевны я провалялся ещё три дня. На благотворительный концерт в пользу общества «хлопобудов» не попал. Жаль конечно, но ничего не поделаешь. Зато было время поразмышлять. С засланцами Голубцова надо было что-то делать, пока они тут не накуролесили. Может и правда попугать? Но с начала нужно с Горловым поговорить. Он уже наверняка наведался вместе с Савелием Рожневым к этим утыркам. Ладно, это не горит.
На третий день моего затворничества меня снова навестил Мещеряков. До этого он явно пообщался с Савватеевной и это пошло ему на пользу, вернее не столько ему сколько мне. Ведунье удалось немного промыть мозги большому начальнику, и он не стал слишком на меня наезжать. Договорились, что он посмотрит, на сколько сбудутся мои предсказания относительно высочайших особ и если всё срастётся, то вызовет меня и знахарку в столицу. Я сказал, чтобы он слишком не спешил и что года через полтора я буду готов продемонстрировать столичным жителям летательный аппарат и привезти образец беспроводного телеграфа.
Потом меня навестила Сара-Серафима и отчиталась по благотворительному концерту. Женский комитет поработал на славу и концерт удался. Денег для «Общества попечения о начальном образовании» собрали больше десяти тысяч. Разволновавшийся Василий Константинович Штильке закатил речь. Отметились так же речами Господин Мещеряков и начальник Алтайского горного округа Журин. Я ещё раз пожалел, что мне не удалось поприсутствовать на столь знаменательном мероприятии и посмотреть на местное начальство в расслабляющей обстановке.
Проинструктированная мною заранее, Сара сумела заначить пару тысчёнок на прокорм артистов, и была полна энтузиазма и дальше нести не слишком высокую культуру в городские массы. Спросил её как там дела у нашей художницы. Оказалось, что и Дарья Александровна тоже имеет успех, как художник и даже получила заказы от местных купцов и чиновников на портреты, чему немало способствовал выставленный в зале портрет красавицы Аннушки.
Правда ложку дёгтя в эту елейную патоку внес некий, хвативший лишнего купчина, и начавший приставать с недвусмысленными предложениями к звезде нашего «балета» Адели Жемчуговой, ещё недавно отзывавшейся на имя Фроська Метёлкина. И только совместными усилиями моих парней и городового Горлова удалось успокоить перебравшего горячительных напитков купца. Поэтому Сара всерьёз обеспокоилась безопасностью своих артисток.
— Серафима Исааковна, я тебя услышал, — постарался успокоить партнёршу по шоу-бизнесу. — Решим мы и эту проблему.
— Хорошо бы, а то твои ребята могут только напортить если не того кого можно отлупят, — произнесла Сара и стала прощаться.
— Выздоравливай! — наклонилась и поцеловала в щёку. Потом повернулась и вышла.
— И что это было? — пробормотал я вслух.
«Действительно. Что это было? Хорошо хоть не в лобик поцеловала» — ухмыльнулся я. Пора, пожалуй, и встать, но вошедшая Савватеевна заставила меня снова выпить отварчика, от которого я вырубился и проспал до следующего утра.
Проснулся вполне здоровым и бодрым. Вставать было лень и, нежась в постели, вдруг вспомнил свой сон о мамонтах. А что если они в этой реальности ещё не вымерли окончательно и где-нибудь бродят по северной тайге. Надо будет у деда поспрашивать. Вдруг он что-то про них слышал. А если слухи подтвердятся, то и экспедицию организовать, а там и общество по спасению мамонтов замутить. От этой мысли развеселился, ведь под это дело можно не хило денежек срубить.
Кстати, интересно, что там в Сосновке? Женил дед Митьку или нет, и когда они в Барнаул переберутся, а то весна уже не за горами. Да и ещё парочку крыльев надо сшить, а то желающих полетать прибавляется. Без Машки Лучкиной я с изготовлением параплана не справлюсь.
Так лениво размышляя о всякой не обязательной чепухе, провалялся ещё полчаса, пока организм не потребовал подниматься. Пришлось вставать и после необходимых процедур снова включаться в суету обыденной жизни.
После завтрака решил было навестить лавку Охрима, который засветился торговлей самодельными матрёшками, но уже привычный посланец высших городских сил городовой второго разряда Горлов, прибыл к нам в дом, чтобы в очередной раз отконвоировать меня в полицейский участок. Попросив городового немного подождать, оделся и, взяв в руки неизменную трость, зашагал по уже знакомому маршруту бок о бок с Горловым.
— Игнат Степанович, а вы на Петропавловскую улицу к Ховрину заходили?
— Были мы там с Савелием. Купец из Томска квартирует с приказчиками. Только вот те ребятки на приказчиков не похожи, вот на варнаков очень даже смахивают. Ну и Савелий их немного постращал и сказал, что присматривать за ними будет.
— Это хорошо! Но если они снова хвостом за нашими родственниками таскаться будут, то я вам сообщу. А вы их тогда уж приструните.
— Ничто! Рожнев службу знает, не даст варнакам разгуляться.
В знакомом кабинете застал Мещерякова и Граббе. Уважительно поздоровался с обоими. Слишком мариновать меня начальники не стали, предложили присесть. Мещеряков, коротко поинтересовавшись здоровьем, перешёл к сути:
— Мы тут с Карлом Оттовичем посоветовались и решили пойти тебе навстречу. Вот держи! — и он передвинул по столу бумажку.
«Паспорт» — догадался я и, взяв его в руки, радостно вздохнул. Наконец-то! Ибо теперь я, Щербаков Алексей Софронович, 25 января 1869 года рождения, могу самостоятельно заниматься коммерческой деятельностью и совершать любые сделки, не напрягая старого кержака.
Забавно, но в паспорте не было привычной мне фотографии. Не было даже и описания внешности, но что характерно, печати были проставлены и подпись должностного лица имелась. Задвинуть им что ли идею фотографирования личности на паспорт?
— Благодарю вас. Доверие оправдаю. Но господа, а почему бы не клеить на паспорт фотографию установленного образца? Тогда варнакам будет труднее скрываться по чужому паспорту.
— Фотографию? — заинтересовался большой полицейский начальник.
— Ну да! Фотографию. Вот здесь наклеить и потом печать поставить, — показал я на своём новеньком паспорте. — В конце концов, вы все равно к этому придёте. Так уж лучше начать пораньше использовать технический прогресс в благородном деле сыска.
Начальники на мой стёб не отреагировали и лишь переглянулись, и Мещеряков задумчиво произнёс:
— Пожалуй, в этом есть некий резон, а вы как считаете, Карл Оттович?
— Здравое предложение, Арсений Владимирович. Готов в порядке эксперимента осуществить эту идею в Барнаульском уезде.
— Только господа, фотография должна быть небольшая и её размеры четко определены в инструкции, — снова влез я.
— Это само собой, — сказал Мещеряков. — Да вот ещё! Итальянцы согласились заплатить «виру» родственникам убиенных.
— Так это великолепно! — воскликнул я и чуть, подумав, добавил. — У меня есть предложение! Деньги за, так сказать, «моё убийство» предлагаю передать от полицейского управления города Барнаула «Обществу попечения о начальном образовании» и осветить это богоугодное дело в местной прессе.
— В местной прессе? — удивился Мещеряков.
— Ну да в местной барнаульской газете, — как о чём-то банальном сообщил я.
— Но в Барнауле нет газеты! — сказал Граббе.
— Нет газеты…? — деланно изумился я. — А ведь это, господа, большое упущение. Как вы будете вести контрпропаганду? Или вы наивно думаете, что запретом можно остановить продвижение всяческих разрушительных идей? Нет господа! Одной идее может противостоять только другая идея, которая нуждается, разумеется, в продвижении в массы. И газета правильно освещающая те или иные события играет важную роль. Ведь что такое запрет? Это по большому счёту мера защитная, так сказать, оборонительная. Но одной обороной войну выиграть невозможно.
— Войну? Какую войну? — высказал своё недоумение Граббе.
— Войну, Карл Оттович! Именно войну, которую против нас уже не один век ведут европейцы. И продвижение революционных идей в России это один из способов ведения войны. Вспомните хотя бы Герцена с его «Колоколом». Где парнишка окопался? У наших заклятых друзей в Англии. А кто его денежками снабжал, чтобы было ему, на что пропаганду вести? А снабжали его банкиры Ротшильды. Так что война против нас, господа, идёт и война беспощадная, а мы здесь розовые сопли пускаем и всё в Европу стремимся попасть.
— А не кажется ли вам юноша, что вы перебарщиваете в своём стремлении настроить нас против европейцев? — перешёл на «вы» Мещеряков.
— Может я немного утрирую, но поверьте, Ваше превосходительство, Россию ждёт громадная волна террора. В том мире террористами из партии эсеров было убито не одна тысяча разного рода чиновников и если ничего не делать, то и здесь будет то же самое. А денежки на проведения акций эти так, называемые революционеры, получали из-за рубежа. Вы, господин Мещеряков, тоже в зоне риска, и вполне можете получить револьверную пулю в живот или самодельную бомбу под ноги. А кстати, один из самых успешных организаторов терактов, был одновременно и высокооплачиваемым агентом охранки. Вот такие пироги, господа.
— А вы фамилию этого агента назвать можете? — прищурился Мещеряков.
— Могу конечно, но сейчас ему всего лет двадцать и он пока ещё ни в чём не виноват.
— А все-таки?
— Да пожалуйста! Евно Фишелевич Азеф его зовут. Можете его уже вербовать. Но в том мире он организовал убийство министра внутренних дел Плеве и убийство московского губернатора Великого князя Сергея Александровича. Изрядную долю денег выделенных на этот теракт партией эсеров, он прикарманил. Кроме того, вашим Департаментом ему выплачивались изрядные суммы за доносы на своих партийцев. Эсеры его разоблачили и хотели прибить, но он вовремя смылся за границу и умер там своей смертью от болезни.
— Этого не может быть! — воскликнул Мещеряков.
— Тем не менее это было. Очень ловкий еврейчик. Одновременно тех и этих доил. Так что, Ваше превосходительство, вы уж там поосторожнее с агентами от партии эсеров. Правда такой партии пока ещё нет, но появится обязательно, не сомневайтесь. И насчёт барнаульской газеты. Я, пожалуй, взялся бы за издание такой газеты, но необходимо разрешение властей. Может, господа, поспособствуете делу просвещение барнульских обывателей?
Мещеряков поморщился и сказал:
— Хорошо! Мы с Карлом Оттовичем попробуем этот вопрос решить.Но что нам делать с «вирой» за Степана Бахарева? — сменил тему полицейский начальник.
— У Степана осталась только мать и сестра малолетняя. Поскольку Степан был в нашей команде, то его мать с сестрой мы не бросим. Будем помогать. Большие деньги им в руки давать не стоит. Банка в Барнауле пока нет, поэтому деньги эти отдайте мне. Я их сохраню как приданое для девчонки, — предложил я.
Полицейские начальники переглянулись между собой. Граббе кивнул и Мещеряков сказал:
— Хорошо! Мы, пожалуй, так и сделаем. Надеемся, что вы распорядитесь этими деньгами должным образом.
— Уверяю вас, что как только в Барнауле появится надёжный банк, я эти деньги положу на счет Матрёны Бахаревой, сестры Степана.
— Ну что ж, разумно! — высказался Мещеряков и, помолчав, добавил. — Алексей, ты обещал нам полеты показать на этом, как его…?
— Параплане, — подсказал начальнику Граббе.
— Вот-вот, на нём!
— Погода вроде установилась. Ветерок восточный. Значит в воскресенье, я всё и организую, специально для вас.
— Почему только для меня? Пусть и горожане посмотрят, — сказал Мещеряков, завершая разговор.
Наконец я был отпущен. Выйдя из управы, я стал размышлять, кого же привлечь для организации ещё одного мероприятия. Ничего не придумав, отправился к Саре-Серафиме. Надеюсь, что мадам мне поможет.
Женщина мне обрадовалась, усадила за стол, и за чаем я ей рассказал о проблеме. Сара-Серафима думала не долго и быстренько составила план, где большую часть организаторских работ взяла на себя. Меня же озадачила приготовлением площадки к приему барнаульского бомонда и приготовлением шашлыков для начальства и на продажу для простого люда, ежели будет спрос. Похоже, ей нравилось эта суета.
Погода не подвела и мы с парнями тоже подготовились. Расчистили площадку от снега, развели в сторонке костёр. Привлечённые к подготовке троица друзей Ярошенко, Гехт и Сухов жарили шашлык, а Сара договорилась с купцами Морозовым и Чернышёвым, и те организовали продажу нехитрой снеди и алкоголя.
Мои аэронавты подготовили параплан и установили колдуна. Начальники прихватили с собой священника, с кадилом и святой водой, но пока ничего не предпринимали, только угощались дармовым коньячком и пробовали шашлычок.
Когда на площадке собралась изрядная толпа горожан, городской голова Черкасов сказал:
— Отец Антоний, освятите сей предмет, — и указал на крыло.
Поименованный отцом Антонием, священник с помощником прошел к расстеленному красному полотнищу, возле которого выстроилась четвёрка юных аэронавтов и прочитал положенную молитву, помахал кадилом и, передав его помощнику, взялся окроплять святой водой параплан и его пилотов. Я немного поднапрягся поскольку боялся, что отец Антоний святой воды не пожалеет и намочит мне крыло, и то на морозе может задубеть, но всё обошлось. Отец Антоний усердствовать не стал и святую воду экономил. Когда летательный аппарат был освящён и положенные молитвы были произнесены, я представил аэронавтов.
Как и предполагалось, наибольший интерес вызвала Катька. Её лётный костюмчик был рассмотрен и однозначно осуждён присутствующими дамами. Их почему-то возмутили теплые штаны, надетые на нашей малолетней валькирии. Впрочем, Катьку это нисколько не смутило, и она отправилась в полёт первой. Сделав два круга, она, под одобрительные крики собравшихся, уступила место Антохе. Последним показывал класс лучший, на сегодняшний день пилот параплана, Архип Прохоров.
Ко мне подошёл Артемий Гурьев и потребовал, чтобы я выполнил своё обещание и позволил ему полетать. Я подозвал Катьку с Архипкой и те коротко проинструктировали начинающего аэронавта. Потом пристегнули, специально изготовленным, карабином верёвку к креслу и отправили представителя тюменской полиции в полёт, который был не высок и довольно краток. Как и ожидалось, Артемий перетянул клеванту и оказался в сугробе. Происшествие вызвало у зрителей сначала небольшой испуг, но когда новоявленный аэронавт вылез из сугроба, то толпа радостно загомонила. Артемий попытался снова попробовать себя в роли пилота, но его вежливо отодвинули. Ярошенко, Гехт и Сухов, тоже решили покорять небо. Пришлось ему становиться в очередь. Петька Кожин с парнями тоже хотел встать в очередь, но я их обломал, сказав чтобы не мешали господам развлекаться. Заверил, что ими завтра займутся Архипка с Платошкой и Антохой.
Начальство покушав дармовых шашлычков и догнавшись коньячком отбыло восвояси. Простые городские обыватели ещё довольно долго радовались погожему зимнему деньку, водочке и закуске, которые продавали прямо с саней купеческие приказчики, а также наслаждались невиданным доселе зрелищем. Некоторые, хватив лишку, пытались встать в очередь к новоявленным аэронавтам, но Горлов и еще трое его коллег зорко следили за порядком и к скандалистам применялись довольно жёсткие меры.
Между тем троица моих молодых конструкторов и примкнувший к ним, Гурьев Артемий, уже по нескольку раз поболтались в воздухе и были готовы продолжать до полной победы над красным крылом. Пришлось решительно остановить обучение. А возмутившимся конструкторам я сказал:
— Господа! Форсируйте изготовление достаточно мощного мотора и тогда сможете полетать на моторном параплане, а это уже другой уровень.
— Что за моторный параплан? — высказал общее недоумение Владимир Ярошенко.
Я попросил у него его заветную тетрадочку, с которой тот последнее время не расставался, и нарисовал на свободном листке двухместное кресло с мотором и пропеллером, а сверху изобразил крыло.
— Вот такую штуку нам надо изготовить к лету, тогда и полетаем по настоящему. А пока на сегодня достаточно.
Горожане увидев, что мы сворачиваемся, начали массово покидать наше импровизированное «лётное поле». Первый праздник отечественной аэронавтики благополучно завершился.
Алекса́ндр Фёдорович Можа́йский(9 [21] марта 1825, Роченсальм, Выборгская губерния[1] — 20 марта [1 апреля] 1890, Санкт-Петербург) — русский военный деятель — контр-адмирал, изобретатель — пионер авиации. Спроектировал и построил первый в России и мире самолёт.