Ничейный час

Глава 8

Дневных в Холмах было не так чтобы много, но и немало. Им нужен был кров и еда. Если Дневные начнут бежать из своих земель, то в Холмах не хватит ни крова, ни еды. Это была серая, будничная забота, но важная. Адиэ Воинственная согласилась принять Дневных. Пока. Но что дальше с ними делать? Этот вопрос висел в воздухе, но пока никто его не задал. Значит, Ринтэ задаст его сам. А сейчас он слушал человека, которого Дневные, видимо, признавали своим главным.

Когда-то первый Дневной, которого они встретили в своей жизни, пах железом и чесноком. Эти люди пахли смертельной усталостью и тупым страхом. Человек, которого они признавали старшим, был простого рода и говорил просто. Речь его была путаной и пересыпанной ругательствами, а иногда он начинал плакать. Потому Ринтэ решил выслушать его почти наедине. С ним был супруг госпожи Адиэ, хозяин Ветрового холма Сиэнья, бард Нельрун и маг Ветрового холма, Тейя Полурукий. Его так называли из-за высохшей левой руки, покалеченной во время схватки у Провала. Твари чуть не утащили его вниз, его выдернули как рыбину из глубины, но рука с тех пор стала сохнуть. Тейя оставался человеком живым и веселым. Ринтэ он понравился.

Дневной — Риама — говорил и говорил, то прикладываясь к горячей чаше, то вытирая слезу рукавом, то размахивая руками.

— Господин, я был кузнецом в Дарраме. Мне двенадцать лет было, когда госпожа Ланье Адданалиль вернулась из столицы и сказала, что короля больше нет. А потом луна стала красной. А короля больше не было. И Королевская дорога вдруг сразу стала ненадежной. И вести перестали доходить, а те, что доходили, были одна другой страшнее. Будто Юг отложился, и северянин Айаньельт пошел на столицу, чтобы встать на Камень. А потом владетели поменьше стали сами по себе, и начали говорить, что ойха появились в лесах, да только я сам не видел, так что думаю я, что это враки. А госпожа Ланье сказала, что отныне сама будет держать землю, потому как никому не верит. Тогда к моему дяде, а он златокузнец… был, наверное. Наверное, он уже умер, — дрожащим голосом проговорил Риама. — Вот. К нему пришли от госпожи и велели сделать венец.

— Она назвала себя королевой? — тихо спросил Сиэнья.

Риама кивнул.

— Был большой праздник… Потом земля взбесилась…

Он долго молчал, тупо глядя в пространство.

— Ну, вот… У нас много болот. Мы кузнецы. Мы знаем ценность болот. Мы оттуда берем железо, мы там выдерживаем железные пруты, чтобы вода выела плохой металл и остался бы самый лучший, а потом куем мечи. У нас лучшие мечи были, господин.

— Я видел тот, что при тебе, — кивнул Ринтэ. — Это и правда добрый меч.

Риама кивнул.

— Я про болота. Мы скоро заметили, что болота начали расти. Сначала медленно, а потом земля просто начала проваливаться под ногами, и на ее месте возникало болото, а в нем твари… Вот и все. Сначала люди стали бежать в города, подальше от болот, от Стены. Потом стали бежать из мелких городов в большие, потому как земля начала проваливаться даже там, где были скалы. Потом… потом госпожа отправилась на болота одна. Когда она вернулась, она сказала, что теперь болота больше не будут наступать, потому, что она заключила новый уговор с богами.

— Боги спят!

Риама закивал.

— Да! Да, она сказала, что только одному из богов есть до нас дело, и что с ним она и заключила уговор!

— Цена?

— Цена, господин… Мерзкая была цена. Мы отдавали тварям людей в великие праздники. Но зато болота не наступали… Господин, понимаешь, когда тебя не трогают, твоих родных, знакомых, как-то еще терпишь. Но когда твоих… Да, сволочь я, надо было сразу, сразу уходить, а мы все сидели — а вдруг пронесет, вдруг все не так плохо? А тогда уж и уходить стало трудно — отлавливали таких, и в болото… Мы, господин, как в ловушке оказались. Ну, когда наших коснулось, пришел совсем край. Либо смириться, глаза-уши заткнуть, либо что-то сделать. Наш Карран болота почти совсем окружили, еще немного — и уж не уйдешь. И мы собрались, перерезали людей королевы и пошли. А болота словно побежали за нами…, - мужчина зажмурился, замотал головой и стиснул зубы, пытаясь не разрыдаться. Ринтэ молчал.

— И вот мы сюда пришли. Тут земля стоит крепко.

Ринтэ кивнул.

— Благодарю тебя, Риама кузнец, вождь своих людей. Скажи всем — вы в Холмах, значит, будете жить по закону Холмов.

Заметив, как напрягся кузнец и как в глазах его мелькнул страх, Ринтэ добавил:

— Мы не приносим жертв тварям. Мы их убиваем. И тебе с твоими людьми придется защищать Холмы и жить там, где я скажу, если ты хочешь моего покровительства и защиты.

Риама выдохнул.

— Это мы всегда, господин, разве не понимаем? Тут все люди работящие, и драться с тварями мы готовы. — Он снова зажмурился и поджал губы, вспоминая свой страшный поход. Из-под опущенных ресниц покатились слезы, он зло выругался и вытер глаза рукавом. — Мы их будем бить везде, как сможем. А я кузнец, я оружие могу делать, и не только оружие…

— Я видел. Ты хороший кузнец, — улыбнулся Ринтэ. — Иди. И передай своим людям мои слова. Я подтверждаю обещания госпожи Адиэ.

Риама неуклюже поклонился и вышел, Один из стражей пошел проводить его.

— Сдается, в Холмах будет дневная стража, — задумчиво проговорил принц.

— С языка снял, — усмехнулся Ринтэ.

***

Так случилось, что к перелому зимы в Королевском холме замкнулся круг Объезда. Асиль поймала себя на том, что жалеет о тех днях, когда Холм был наполовину пуст. Это было какое-то иное время, вырванное из круга бытия. Время, когда было возможно все.

Давным-давно, когда луна была еще белой, в одну такую ночь она вела белую кобылицу по ручью. Тогда она встретила Младшего, и вместе они пережили ужас той ночи, ночи черного всадника на скале. Сейчас ей нужно было вернуться к тому ручью. Почему-то отчаянно нужно было вернуться туда.

Она не взяла с собой никого и не сказала, куда уезжает. Она не боялась тварей — их сейчас почти не бывает вблизи жилья, потому, что король Ринтэ Злоязычный крепко держит землю, а земля держит его.

Асиль ехала сначала медленно, погрузившись в думы, потом все быстрее, потому, что хотелось плакать, а вокруг не было никого и некого было стесняться. Она гнала кобылицу и рыдала, а ветер сразу слизывал слезы с лица. Облака разошлись, и вниз глянула кровавая луна. Ручей был красным, и зловеще-розовым был снег. И ее кобылица, и белые ее волосы казались окровавленными.

— Отпусти меня, — прошептала она. — Милый мой, отпусти меня. Прости и отпусти, пожалуйста. Я уже не хочу умирать. Отпусти меня.

Она плакала и плакала, а кобылица медленно шла по ручью, глухо цокая копытами по камням. Там, где она когда-то подняла глаза и увидела всадника на скале, она остановилась.

Всадник стоял там. В первый момент она вздрогнула, затем с облегчением поняла — не тот. А потом поняла, кто это, и закрыла лицо руками, потому, что не знала, что думать, что делать и как быть.

Они вернулись в Холм вместе. По дороге между ними не было сказано ни единого слова.

Под утро, когда они вернулись, примчался гонец и сообщил, что король будет через два дня. Асиль и так это знала, вестовые соколы прилетали из каждого холма. Она знала, что приедут все — все главы Холмов, и ее сын, и свекровь, и Лебединая Госпожа, а, стало быть, опять придется пытаться успокоить ее гордую душу и поддерживать мир.

А еще придется открыться перед государем и братом. И это пугало больше всего. Он не простит, не поймет. Как она смела забыть Эринта, всеми любимого короля?

А она и не забыла. И никогда не забудет. Но это совсем другое, совсем другое. Это поздняя, осенняя, почти безнадежная любовь. Последнее красное яблоко на голой ветви в пору глубокой осени.

"Это мое яблоко, — с мрачной решимостью подумала она. — Я не отдам его ни за что. Я, Асиль, Ледяной Цветок".

Королевский Холм готовился к празднику. На нижнем уровне украшали фонариками сады, тянулись в Холм подводы со снедью, купцы вытаскивали из кладовых ткани, одежду, обувь — попроще и побогаче, златокузнецы выставляли на прилавках кольца, серьги, пряжки, всевозможные украшения для жен и мужей, на любой вкус. Портные продыху не знали от заказов. В Школах не смолкала музыка и голоса — певцы и музыканты готовились к празднику, а для танцоров у златокузнецов заказали сотни серебряных и медных колокольчиков. В Нижних садах готовили помост для представлений.

Никогда еще на памяти нынешнего поколения Холм не готовился к празднику так истово. И у всех где-то в закоулках сознания таилась черная мысль — это в последний раз. Никто не говорил об этом. Никто не знал, почему, отчего завелась эта мысль. Но думали так все. И потому веселье было таким безудержным. И отчаянным.

Госпожа Асиль сама выехала из Холма с пышной свитой для встречи государя. А как оделась для встречи королева Холмов?

Черным было ее платье, отороченное соболем. Расшито оно все было хрустальными бусинками и сверкало, как звездное небо прежних времен, когда луна была еще белой, словно очищенный орех. По подолу и рукавам вышит был мелким речным жемчугом затейливый узор. Плащ, белый, словно снег, покрывал ее плечи, и подбит он был мехом белого зимнего волка. Застежка светлого серебра скрепляла его у ворота, и на черной эмали сверкала Ущербная Луна.

Ожерелье из сапфиров, хрусталя и лунных камней, соединенных серебряными звеньями, лежало на ее высокой груди, и хрустальные граненые шарики на длинных серебряных цепочках дрожали в ее ушах.

А что за венец надела на свои белые волосы госпожа Асиль?

Из тонкой серебряной проволоки сплетен был он, и серебряные листочки блестели в нем, а цветы сделаны были из сапфиров и хрусталя.

На белой кобылице ехала она, и звенели колокольчики в молочно-белой гриве благородного животного.

Такова была госпожа Асиль.

По правую руку ее ехали Науринья Прекрасный, старший маг Королевского холма, и Дева Зеленых рукавов — Майвэ, румяная, красивая, с длинной черной косой и глазами цвета весенней травы. А следом за ними — Адахья Верный, начальник Стражей.

А по левую руку ее ехал господин Тианальт, Блюститель Юга, королевский гость и заложник. Конь его был вороной, огромный, таких разводят на Юге, в землях Дневных. В красном, праздничном был он, в дорогой сбруе был его конь, золотыми гвоздиками было обито седло. Тяжелый багряный плащ закрывал его до пят, черные перчатки были искусно расшиты цветной и золотой нитью, свободно падали по плечам светлые волосы. И все, кто видел его, говорили — воистину, сам День едет почтить государя Ночи.

А каков был государь Ринтэ?

Ночные и без того бледнокожи, но таким бледным и усталым Асиль никогда не видела брата-государя. Но он хорошо держался. Он был в белых королевских одеждах, из украшений на нем были лишь драгоценный пояс, застежка у горла и венец.

За ним ехала толпа гостей — все главы Холмов были здесь. И, конечно, по правую руку от супруга ехала Лебединая госпожа, Сэйдире Дневная, золотокосая и зеленоглазая, строптивая и гордая. Она выехала навстречу королю еще неделю назад, чтобы встретиться с ним в Холмах-Близнецах.

И была там еще Нежная Госпожа Диальде, в своем любимом зеленом бархате. А вот и Тарья Медведь, седой, огромный — все с некоторым опасением сторонятся его.

Асиль еле заметно усмехнулась.

Вот и ее сын, наследник Холмов. Он так похож на отца — если бы не белые волосы Тэриньяльтов. Сердце болезненно дрогнуло. Это уже не ее маленький мальчик, скоро он совсем уйдет от нее…

Но Майвэ, Майвэ! Может, все-таки сбудется ее желание, и они станут мужем и женой? Может, они образумились, пока тянулся Объезд? Ах, если бы было так!

***

Отряд Тэриньяльта вышел к подземельям Медвежьего холма вскоре после того, как королевский Объезд покинул его. Тэриньяльта — человека короля — и его отряд приняли радушно. Трое суток отсыпались, затем, взяв припасов, снова спустились в подземелья, держа путь на восток, следом за Объездом. До Рассветного холма они добрались быстро — здесь подземелья охраняла стража Холмов. Но настал час, когда они повернули на восток, туда, где угасала власть короля и начинались неизведанные и страшные места.

Они уже знали, что найдут там, среди подземных озер, полных черной вонючей жижи. И знали, что сделают. И что это потребует от них всех сил и всей отвагию

— Крепись духом, госпожа, — сказал Тэриньяльт, когда они миновали последний пост Холмов.

Диэле благодарно улыбнулась, хотя он не мог этого увидеть.

***

Весь Королевский Холм звенел от празднованья. Вокруг холма мерцали и двигались фонарики — если бы сейчас Дневные увидели эти блуждающие огоньки, голубые и расплывчатые, они дивились бы и дрожали от любопытства и страха. Музыка звучала повсюду, и на много полетов стрелы разносился дивный, чарующий запах жареного мяса и свежего хлеба. Зимние звери, невзирая на страх, тянулись к холму, и, на удивление, находили себе пищу. Король сказал, что и зверье тоже под его покровительством.

Гуляли в садах нижнего уровня и в Королевских садах, музыка была везде, и песни, и танцы, и неистовство, и все говорили — ведь король держит землю, ведь так? Все знали, что творится в землях Дня, но это не здесь, это там! А Холмы будут стоять как стояли. И могущественный Дневной, держатель Юга приехал дать клятву верности королю! И король, конечно же, объедет и земли Дня, и все вернется на круги своя, ведь иначе быть не может!

И продолжался праздник.

— Ты правда считаешь, что все кончится? — спросила Асиль.

— Все когда-то кончается, — ответил Ринтэ.

— Но не мир же.

— Где есть начало, там есть и конец.

Ринтэ сказал слово, и стена холма стала прозрачной. Асиль невольно поежилась, увидев снег. Ночь стояла пасмурная, кровавой луны не было видно, но и в облаках, и в тенях, и в самой тьме таился сукровичный оттенок.

— Ты веришь старым сказкам.

— Я в них был, сестра.

Асиль помолчала.

— Сколько нам осталось?

— Не знаю. Наверное, недолго.

— И ничто, никто нам не поможет?

На этот вопрос было труднее всего ответить.

— Не знаю.

— Тогда к чему пытаться что-то делать?

— Потому, что не могу ждать конца, сложа руки.

— Ты не все сказал.

— И потому, что, будь оно все проклято, я надеюсь! — выкрикнул Ринтэ, вскакивая и подходя к прозрачной стене. Уперся в нее ладонями — странный получился вид. — Я не безумен, Асиль. И надеюсь не потому, что просто верю. Не во что верить — сказки кончаются, и предания ясно говорят о том, что миру придет конец. И я не надеюсь, что до этого часа далеко. Хотя мне страшно, я трушу, я хочу умереть до того, как это случится.

— Тогда на что ты надеешься?

Ринтэ обернулся к ней.

— Послушай. Когда двадцать лет назад я отвозил Сэйдире в Медвежий холм, с нами кое-что случилось.

— Я знаю.

— Да… Пойми, сестра, я не восторженный мальчик. Я не поэт, потому никогда не смог бы стать бардом ни здесь, ни у Дневных. Я был там, — он кивнул в направлении Средоточия, — и знаю, что сказки — чистая правда. А если это так, то боги спят, и никак иначе! Тогда, — он наклонился к ней, глядя в упор ей в глаза, — кто тогда говорил с нами, в Ничейный час? Боги? Но они не могут ни помогать, ни вмешиваться. Даже в Ничейный час. Он потому и Ничейный. А детей богов уже много веков никто не видел…

Он замолчал, уставившись в пустоту. Асиль молчала, словно опасаясь нарушить ход его мыслей.

— Мне кажется, — мучительно выговорил он, — мне думается, что есть еще кто-то.

— Жадный? — прошептала Асиль.

— Ах, да нет, сестра! — досадливо воскликнул он. — Кто-то выше, больше, что ли… Над всеми ими и нами… Не знаю, как сказать.

— Я понимаю, но… нет же никого. В преданиях нет никого…

— Но мне нужно подтверждение, — продолжал он, не слыша ее. — Нужно! Мне нужна основа для моей надежды. Нужна! — выкрикнул он.

Он словно ожидал ответа, слова — но его не было. В комнате стояла тишина, хотя там, за прозрачной стеной, поднялся ветер и по снегу зазмеилась поземка.

— Господин блюститель Юга рассказывал, что один раз, когда он был в сомнениях, на грани сна и яви, с ним говорило что-то… кто-то такой. Или ему так показалось.

Ринтэ посмотрел на нее странно. Усмехнулся.

— Вы уже о таких сокровенных вещах говорите?

Асиль медленно поднялась, бледнея от ярости.

— Нет-нет, сестра, — поспешил сказать Ринтэ. — Я рад. Тебе еще рано…

— Умирать? Ты сам говорил, что времени не осталось.

— Я не знаю, сестра. Ничего не знаю. Сколько бы нам ни осталось — будем жить.

В Нижних садах пахло жареным мясом, пирожками, пряностями и прочими вкуснейшими вкусностями. Майвэ с братом удрали из Королевских садов, потому, что внизу было веселее. Принца узнавали по белым волосам, да ему было все равно.

Здесь пели и плясали, здесь было чудесно. К Майвэ пытались пару раз приставать, но она ловко отбрехивалась, а принц делал мрачную физиономию и смотрел внушительно. Однако, кошелек у него все же срезали. Обидно.

Веселье было безудержным.

— Я никогда не думала, что отца так любят! — выдохнула Майвэ, прыгая в очередном танце.

— Есть за что! — повернулся принц.

— И что тебя так любят!

— А меня не за что!

Майвэ внезапно помрачнела и закончила танец уже молча.

— Что? Подумала о плохом?

— Да, — неохотно отозвалась Майвэ. — Они боятся. И надеются только на отца.

Принц неопределенно помотал головой.

— Они боятся потому, что не знают, что будет дальше. Если бы они знали — не боялись бы. Даже если бы мир завтра погиб, но они знали бы об этом, было бы не так страшно. Нет ничего страшнее неизвестности.

— Тебе тоже страшно?

Он пожал плечами.

— Страшно. Но почему-то я надеюсь. А когда я прислушиваюсь к своей надежде, я чуть ли не радуюсь, словно впереди что-то хорошее. Я пытался понять — почему, а потом решил, что не буду задумываться. Просто буду верить в хорошее.

Майвэ увидела, как позади музыкантов вдоль стены проскользнули несколько стражей.

— Сдается, у Провала неладно, брат.

Принц посмотрел туда, куда указала Майвэ. Они оба тихонько подошли к солдатам.

— Мы не хотим поднимать тревогу в праздник, мой принц, — говорил усталый сержант, — но шепот больно назойлив. Люди устают, капитан велел вызвать смену раньше срока.

Майвэ посмотрела на брата.

— Ты иди, скажи отцу, — велела она. Повернулась к сержанту. — Я маг, я могу помочь.

— Я принц, и я тебе запрещаю, — ответил принц. — Я пришлю мага.

Майвэ не стала спорить при сержанте. Она подождала, пока стражи уйдут, но только собралась было наброситься на брата, как тот сказал:

— Я знаю все, что ты хочешь сказать. Но тебе идти в большой поход, сестрица. Я знаю, дядя запретил, но ты ведь все равно пойдешь. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, и твое дело пропало бы. Найдется, кому постоять нынче у Провала.

И Майвэ устыдилась и отступила.

Девушка в ярко-синем платье с широкими меховыми рукавами по северной моде низко поклонилась Асиль.

— Моя королева, госпожа Лебединого холма просит вас пожаловать к ней в покои. — Девушка опять низко поклонилась, и длинная темная коса коснулась пола. — Лебединая госпожа просит вас почтить своим присутствием ее скромный ужин.

Асиль кивнула. Ей не очень хотелось видеться сейчас с Сэйдире. Но вежливость требовала согласиться на приглашение, и Асиль ответила:

— Я благодарю Лебединую госпожу. Я приду.

Девушка снова поклонилась, пряча кисти рук в рукавах.

— Госпожа ждет вас на галерее над Королевскими садами.

Асиль еще раз кивнула.

— Скоро я прибуду.

***

— Мне очень не хочется умирать, господин Тэриньяльт, — прошептала Диэле. — Мы не сможем пройти здесь. Разве ты не чувствуешь?

— Чувствую.

— Я не могу, не могу идти туда! Там душно от тьмы, там все забито тенями, я не могу! Они ждут нас там, где кончается власть короля. И живыми мы отсюда не вернемся.

Тэриньяльт молчал. Здесь приказывал он. Если он велит — люди пойдут. Они уже два раза уходили от смерти, но нигде не было так тяжко и страшно, как здесь. Никогда они не чувствовали соседства со смертью так близко и остро.

"Может, он и хочет моей смерти, мой король. Может, он узнал о том, что Майвэ… — он сжал мешочек с камнем, улыбнулся. — Нет. Он благородный человек. Он поступил бы прямо и убил бы меня открыто".

Арнайя Тэриньяльт открыл глаза и увидел мир теней. Оглянулся, посмотрел на тени своих людей и голубой ореол, окружавший усталую фигурку госпожи Диэле. Он протянул руку.

— Дайте кто-нибудь веревку. — Один из его людей шагнул вперед, нимая с пояса свернутую веревку. Арнайя обвязал один конец вокруг пояса. — Ждите здесь.

— Не надо, господин, — через силу прошептала Диэле. — Не надо… Не ходи туда.

— Что? — вдруг спросил он, к чему-то прислушиваясь

— Не ходи туда, Тэриньяльт! Не ходи туда, Тэриньяльт.

Он помотал головой и шагнул вперед.

Она смотрела ему вслед. Он погрузился в тени, словно в черную воду, и тьма сомкнулась за ним.

…И он оказался в нигде. Он чувствовал неровный пол под ногами, но не слышал шагов. Звуки не давали эха и тут же тонули во тьме. Здесь было полное молчание, такое, что шум крови в ушах казался громоподобным, словно водопад. Ни тепло, ни холодно, ни запахов, ни шевеления воздуха. Ничего. И все же здесь ощущалось чье-то присуствие. Тэриньяльт не видел ничего — зрение Тэриньяльтов было бессильно. Он ничего здесь не сможет сделать. Надо уходить. Он попятился, нашупывая рукой стену — она же дожна здесь быть, дожна быть обязательно, он ведь всего пару шагов сделал. Рука не ощущала ничего. Он лихорадочно схватился за веревку на поясе. Она висела свободно. Он потянул. Потянул еще. Лихорадочно, с нарастающим страхом тянул и тяну, но она никак не натягивалась. Она же не может быть такой длинной! Или они бросили его? Или с ними что-то случилось?

Он позвал — пока тихо, еще опасаясь, что его сочтут трусом. Эха не было. Ответа не было.

Он потерял направление.

Он крикнул. Ничего нет позорного в том, чтобы позвать на помощь.

Звуки гасли в темноте.

Арнайя остановился, осознавая, что потерялся во тьме.

Точно так же было, когда он умирал…

"Я умираю?"

Ответа не было.

И в душе Арнайи Тэриньяльта пробился ужас, потому, что вряд ли второй раз смерть отпустит его. Ужас хлынул в душу как сорвавшая плотину вода и начал пожирать его изнутри, проглатывая частичку за частичкой. И скоро от гордого Тэриньяльта не останется ничего. Ни мысли, ни искры сознания.

Он упал на колени — пол был единственным, что еще связывало с реальностью. Он был холодный, шероховатый, пыльный под ладонями. Настоящий.

Тебе же говорили — не ходи сюда.

— Кто это? — Своего голоса он не услышал.

Зачем ты сюда пришел?

— Какое тебе дело? Кто ты?

Я могу замолчать. Насовсем. Ты этого хочешь?

— Нет…

Уже хорошо. Тебе страшно?

— Я не боюсь тебя!

С чего ты взял, что бояться надо меня?

— Я не боюсь тебя!

Раз ответил — значит, боишься. Чего боишься?

— Кто ты такой, чтобы спрашивать?

Я тот, кто тебе нужен. Ведь если я замолчу — ты останешься один. Гневаешься, Тэриньяльт, гневаешься. Итак? Зачем ты здесь?

Он читал Арнайю, как открытую книгу. Даже страх не был так силен, как унизительное бессилие и гнев.

— Я пришел по приказу короля.

Нет, Тэриньяльт. Зачем ты вошел сюда? Король не приказывал тебе умирать.

— Я хотел пройти дальше!

Зачем?

— Король приказал мне.

Нет. Это ты захотел идти дальше. Ты оскорблен. Ты рискуешь, чтобы доказать — что? Что ты — лучше всех, сильнее, отважнее, даже будучи слепым? Разве ты не носишь свою слепоту, Тэриньяльт, как награду? Как знак своей особенности? Разве ты не гордишься, что ты Тэриньяльт — не такой как все? Даже свою принадлежность к отверженному роду поднимаешь как знамя. Старые обиды носишь как знак на щите. Славы ты хочешь, ущербный Тэриньяльт.

— Нет!

Здесь незачем лгать. Здесь никого нет.

— А …ты?

Может, и меня нет. Но есть ты. И ты попал сюда не по чьей-то воле, а по своей. Разве не так? Тебе трудно признаться даже себе? Бедный, бедный Арнайя Тэриньяльт. Бедный слепой Арнайя Тэриньяльт.

— Чего ты хочешь от меня???

А чего ты хочешь?

— Да будь ты проклят, я хочу выйти отсюда! Я хочу жить!

Выходи и живи.

— Как, куда? Ты же сам знаешь — я слеп!

Тогда почему ты не просишь помощи? К чему все эти "не боюсь тебя", "кто ты такой"? Почему ты не скажешь — я просто слепец. Я хочу выйти отсюда. Почему ты так слеп и горд? Почему ты так боишься быть честным?

— Я не могу быть слабым!

Разве сила в отрицании собственной слабости, Арнайя Тэриньяльт?

Арнайя Тэриньяльт тяжело дышал, слезы катились по щекам.

— Я не могу быть слабым. Мои люди надеются на меня!

Как думаешь, что они делают сейчас? Ты велел им уходить — но ведь они не уйдут. Они верны тебе так же, как ты королю. О котором ты, однако, все же подумал плохо, разве не так?

— Да…

Вот. Они не уйдут. Они полезут во тьму, один за другим, и умрут. Как и ты умрешь, если не выйдешь. Еще раз — ты хочешь выйти?

Арнайя Тэриньяльт уткнулся лбом в пол.

— Да, — простонал он.

Так выходи.

— Куда мне идти?

Выход везде. Просто осмелься сделать пару шагов. И поймешь, что я не лгу и мне ничего от тебя не надо. Но вот что ты с этим будешь делать, Арнайя Тэриньяльт.

Ощущение присутствия исчезло. Арнайя остался во тьме. Он был раздавлен. Ложь или правда? Если правда — то как же он жалок, если выход был везде, и он просто ползал по камню, как тупая муха! И какое это унижение будет — принять такую милостыню!

Или все ложь? Тогда… выхода нет?

Тогда он мертв.

Ведь всего лишь надо — поверить и сделать шаг. Шагни, Арнайя Тэриньяльт. Просто шагни…

Он стиснул зубы, сделал шаг, упал вперед…

…и влетел прямо в живот Фагерне.

— Господин! Вы живы! Вы живы! — в голосе юноши звучала неподдельная радость.

Арнайя Тэяриньяльт упал и заплакал, стиснув зубы.

Диэле подбежала к нему.

— Ты не ранен, господин?

Она осеклась, увидев магическим зрением его ауру. Обычно она была спокойно-голубой, но с каким-то красноватым отливом. Сейчас красное ушло, но по краю шла еле заметная золотистая кайма. Диэле не могла понять, что это.

— Мы возвращаемся, — прошептал Арнайя Тэриньяльт.

— Ты… ты что-то видел?

— Нет. И мы не будем больше ничего искать. Поставим здесь границу, как и везде. И возвращаемся.

***

Королевский холм праздновал окончание Объезда. Сила короля снова текла в земле, уговор с ней был подтвержден, впереди еще год радости и безопасности, так почему не ликовать?

Две королевы сидели на галерее над Королевскими садами. Внизу мерцали разноцветные огоньки. Некоторые двигались, потому, что это были праздничные фонарики в руках у гуляющих. Другие огоньки плыли по ручьям и исчезали в гроте, уходя куда-то в недра горы. Может, они доплывают до самого Провала. Или до шахт Дневных.

Журчания фонтанчиков слышно не было из-за музыки. Красивый низкий мужской голос вел мелодию, которую то подхватывали, то отпускали лететь вольно, то переплетали изысканными украшениями две лютни, виола, флейта, маленький барабанчик и колокольчики.

Это был просто певец, не бард Дневных, которые вызывают песней зримые образы. Образы возникали сами по себе, в душе. Может, он пел вовсе не об этом, но от песни щемило сердце, и невыразимая печаль охватывала душу.

— Воистину, это последний раз, — тихо прошептала Асиль.

Сэйдире украдкой рассматривала ее. Годы не очень изменили Альденне Асиль. Она всегда была тоненькой, такой же тонкой оставалась и теперь. В белых волосах седина не заметна. Но темных теней вокруг глаз не скроешь, да и лицо потеряло округлость и стало острым, складки залегли возле губ. Асиль слушала песню. Слова отсюда трудно было разобрать, только голос, чудесный голос долетал до самых высот.

— Я не верю в "последний раз", — ответила Сэйдире.

— Ты что-то знаешь? — по-птичьи повернула голову Асиль. — Скажи мне!

— Я не знаю ничего. Просто не верю.

Асиль сложила ладони, склонила голову набок.

— Я завидую тебе.

Сэйдире подняла брови.

— И я хочу, чтобы ты знала, Лебединая госпожа — брат моего покойного мужа, а потому и мой брат, твой супруг тебя любит. И я завидую тебе, потому, что меня некому любить и мне любить некого.

Лицо Сэйдире стало странным. Она опустила взгляд, потом вдруг потянулась к Асиль и обняла ее. Асиль ощутила внезапное огромное облегчение, прилив тепла. Веки отяжелели, нос и губы мгновенно распухли, глаза наполнились слезами. В плечо тоже уткнулось что-то мокрое. А потом обе женщины постыдно разревелись на глазах у служанок, щебетавших в уголке у столика со сладостями.

— Ты такая красивая, я все время тебе завидовала! — хлюп.

— Да чему завидовать! Таких золотых волос ни у кого нет, и глаза, как у кошки! Драгоценной лунной кошки! И у тебя такая красивая грудь, все мужчины только на тебя и смотрят! — Шмыганье носом.

Служанки с опаской смотрели на дам, застыв над полными кубками. У кого-то изо рта выкатился орешек в меду.

— Что уставились? — рявкнула по-львиному Сэйдире. — Несите еще вина, сороки!

Асиль, размазывая по лицу тушь и белила, бросила взгляд вниз и вскочила.

— Ты только посмотри! — ахнула она. Сэйдире тоже подошла к перилам. — Она с моим Тианальтом! А ведь говорили, что она с моим братом!

— Это что такое? — закричала Сэйдире. — Майвэ, ах, мерзавка! Сколько же интересного я узнаю, оказывается! Аште, быстро вниз, тащи сюда мою дочь и Тианальта… пригласи к столу. Быстро!!!

Это была безумная ночь, ночь вне закона, и возможно было все. Майвэ не ожидала увидеть Тэриньяльта в садах. Она не знала, что он вернулся. Но сейчас он шел прямо к ней, словно видел ее. Вирранд Тианальт замедлил шаг, мгновенно осознав, что здесь и сейчас случится что-то только для этих двоих. Внезапный жар прокатился по телу Майвэ, от головы к ногам, кончики пальцев засвербило, словно из них вот-вот готовы были вырваться язычки пламени. Она, словно подхваченная ветром, легкая-легкая, полетела к главе дома Ущербной Луны, а тот раскинул руки, широко улыбаясь. И было это на глазах у всех, а им было все равно. Такая это была ночь, замыкавшая годовой круг.

— Что ты скажешь мне? — еле пискнула Майвэ, когда Тэриньяльт крепко-накрепко прижал ее к себе.

— Я скажу — забирай меня, госпожа. Я больше не могу и не хочу бежать и сопротивляться, и будь что будет.

— Да что ж это такое! — ахнула, глядя сверху, Лебединая госпожа Сэйдире. Надо сказать, не так много гнева было в ее голосе.

— Такая ночь, сестра, — всхлипнула Асиль Альдьенне, Ледяной Цветок Тэриньяльтов.

В галерею скользнула Аште, поклонилась, сложив руки в коленях, пропуская Вирранда Тианальта. Воцарилось странное, неуютное молчание. Сэйдире тяжело дышала, ее распирало от гнева непонятно на что и на кого, и эта самая неопределенность злила еще больше. Она понимала, в ужасе понимала, что все неправильно, что она сейчас сделает что-то непоправимое, но это было сильнее ее.

— Нет тебе здесь привета, Тианальт! — выкрикнула она. — Ты блюститель Юга. Мы были твоими подданными. Но ты не помог, когда мой брат пришел убивать меня!

— Твоя правда, — ответил держатель Юга. — Требуй, чего желаешь в возмещение урона и обиды.

И вот что на это сказать? Чего требовать? Прыгни с галереи? Ох, как же она сейчас его ненавидела за собственную дурость!

— Я…

— Сестра! — испуганно ахнула Асиль. — Молчи!

Сэйдире ожгла ее взглядом. Ну почему она здесь, зачем она все это видит! Сэйдире стиснула зубы и зажмурилась. Это неправильно. Что-то с ней творится. Почему она так разгневана, откуда эта обида?

"Да потому, что ты лишняя здесь, Лебединая госпожа. Ты только посмотри, посмотри — они же не видят тебя. Твоя дочь не видит тебя, твоя новообретенная сестра не видит тебя".

Сэйдире всхлипнула, топнула ногой и выбежала с галереи. Ей никто не посмотрел вслед. Она побежала прочь. Бежала, рыдая, по дороге расталкивая попадавшихся под руку людей, то выкрикивая что-то, то тихо шепча, как сумасшедшая.

— Значит, ты все решил, сын? — сказала Нежная Госпожа.

Ринтэ наклонился вперед и коснулся лбом пола перед матерью. Та положила ему на голову худую бледную руку, тронутую старческой "гречкой".

— Я верю, что ты делаешь все правильно.

— Благодарю тебя, матушка. — Ринтэ поднял глаза. — Теперь я буду увереннее.

— Сомневаешься?

— Сомневаюсь.

Диальде покивала головой.

— Делай, что считаешь нужным. Люди пойдут за тобой. Они верят в тебя и в тебе одном видят защиту.

— Не могу сказать, чтобы я был в восторге.

— Понимаю, но вот так все сложилось. Налей мне еще, здесь холодно.

Ринтэ снял с жаровни кувшин и налил матери в обливную чашечку напиток. Запахло пряностями.

— Когда все начнется?

— Я не знаю.

Диальде подняла голову и посмотрела на мерцавший над их головами Королевский узор.

— Наверное, будет знак?

— Я не знаю, что может быть знаком. Сейчас его можно найти в чем угодно, было бы желание. Потому как только все будет готово, так и начнем.

— Ты не боишься за Майвэ?

— Лучше бы тебе не спрашивать, матушка.

— Я поняла. — Она помолчала. — Иногда я думаю, чтобы остаться здесь, когда все… начнет кончаться. С мужем и сыном.

— Я тоже твой сын. И твой отец уйдет со мной. И твои внуки. Мать, не оставляй меня.

Диальде не успела ответить, потому, что послышался быстрый топот ног по коридору, невнятные всхлипывания, бормотание испуганного стража, и в зал влетела Сэйдире, вся зареванная и встрепанная.

И Нежная Госпожа поняла, что сейчас ей надо уйти.

Она встала, поцеловала сына в лоб.

— Делай, что решил, сын.

Кивнула Сэйдире. Лебединая Госпожа села на ковры и коснулась лбом пола.

— Матушка.

Госпожа Диальде вышла из Узорного покоя. За дверьми обернулась к Адахье — ну как его может не быть там, где находится король?

— Сопроводи меня в усыпальницы, — приказала она и пошла прочь, даже не проверив, следует ли за ней верный страж сына.

Госпожа Диэле вошла в свой дом. Холм гудел от праздника, и возвращение отряда прошло почти незамеченным, да и вернулись они не торжественно, сквозь главные врата, а через нижние коридоры, где были только стражи да выходы из горных разработок.

Госпожа Диэле не сразу рассталась со спутниками. Все же они вернулись домой, и хоть крошку веселья хотелось урвать. Холм был беспечен — а они пришли из тревоги, и потому не было в них той легкой беззаботной радости, что кружила всем голову. Они не могли раствориться в толпе, они дежались друг за друга, потому, что понимали больше других. Но поход кончился, привычная опасность исчезла, и от легкости было неуютно и непривычно.

Они сидели за столом в трактире на нижнем уровне, среди простонародья, стражей, ремесленников. Они были одеты в дорожную одежду, и еще усталость выделяла их из общего веселья. Арнайя Тэриньяльт покинул их, отправившись к королю с донесением. А они были предоставлены сами себе. Его беловолосый отряд тоже удалился, потому как Тэриньяльтов не очень любили, так зачем нарываться?

— Ну что, выпьем? — нарушил молчание Фагерна. — Выпьешь с нами, госпожа?

Диэле посмотрела на усталые, темные заросшие рожи. Такие дорогие рожи. Почти родные.

— И выпьем, и поедим на славу. В конце концов, мы заслужили.

Ответом ей были улыбки и облегченные вздохи.

— Ты славная женщина, госпожа!

"Ты славная женщина"…

…Дома было тихо, темно. Бархатно.

Две служанки, что оставались дома, весело сидели за графинчиком вина, и неожиданный приход хозяйки их даже на миг напугал. Диэле была в благодушном настроении. Вино разогрело сердце и расслабило тело.

— Я так рада! — воскликнула она, расцеловав обеих женщин. — Я дома!

Служанки переглянулись — хозяйку такой радостной они никогда не видели. Видать, что-то такое, совсем хорошее она узнала в своем походе.

— Ой, а мы-то какие радые! — затараторила пухленькая матушка Асме. — Сейчас в мыльню, быстренько, а мы с Миале и ужин приготовим, чтобы когда хозяин вернется… вы ведь нам много расскажете? Да?

Диэле засмеялась и пошла вниз, туда, где из недр земли била горячая вода. Легла в теплую проточную воду. Асме принесла вина и сладостей, сказала, что скоро принесет чистое белье и платье.

Диэле блаженно парИла в воде, положив голову на край каменного бассейна.

"Он вернется — а я тут. Боги, только бы он посмотрел на меня так же, как в день нашего ухода… И больше ничего, ничего не надо! Конечно же, Тэриньяльт уже явился к королю и все сказал, и Науринья уже спешит сюда… Нет, не спешит, он же человек дела, он сначала все выспросит… И у меня будет спрашивать… Только бы посмотрел так, как тогда…"

Она улыбалась, закрыв глаза. Сон медленно обволакивал ее, тяжелил тело, качал на волнах, затягивал вниз…

Когда служанки пришли с полотенцами и свежим бельем, госпожа с блаженной улыбкой лежала на дне, и ее длинные волосы медленно шевелились в воде.