Неправильный диверсант Забабашкин

Глава 4 Враг

Выстрел в лесу прозвучал как гром среди ясного неба. Воронцов резко обернулся и собрался было начать вставать, но Апраксин навёл на него оружие.

— Сиди тихо, вражина! — Оскалился он на чекиста.

— Апраксин, немедленно отдай мне винтовку, — ледяным тоном произнёс Воронцов.

— Шиш тебе с маслом, — усмехнулся тот и сказал мне: — Вот, Лёшка, гляди, именно так выглядит немецкий диверсант.

— Что⁈ — всё ещё находясь в прострации, не понял я, переводя взгляд с Воронцова на Апраксина. — Ты что творишь, Роман Петрович⁈ Прекрати! Это же свой.

— Никакой он не свой. Это вражеский шпиён, Ляксей. А этот, — он кивнул на лежащего замертво Садовского, — его подручный. — Сказав это, он сделал шаг назад, встав таким образом, чтобы я тоже был в его поле зрения, и покачал головой: — Не шали!

Я остановил руку на полпути, так и не взяв мосинку, одновременно с этим всё ещё пытаясь понять, что происходит. Ситуация была совершенно нетривиальной и требовала срочного прояснения.

Пристально посмотрев на Апраксина, я как можно спокойнее, но в то же время, возможно, несколько прямолинейно спросил:

— Ты, что, дядя Рома, с ума сошёл?

— Не сошёл, Лёшка. Я этих гадов давно вычислил. И ты не рыпайся. Тем более я твоей книжке красноармейца тоже не видел. Может он, как и у них документы, поддельный.

— У меня удостоверение настоящее! — отчеканил лейтенант госбезопасности.

— Знаем мы, какое оно настоящее, — язвительно произнёс Апраксин и припечатал: — Гитлеровская сволочь! — Затем покосился на меня и, чуть прищурив глаза, произнёс: — Ты слышал, что я попросил? А ну, покажь свою книжку!

Я пожал плечами:

— Не могу.

— Это почему?

— А нет его у меня.

— Как это нет⁉

— Давно уже потерялся.

— Ага. А с окружения ты, значит, с этим выходил? Помнится, ты так рассказывал, — презрительно прищурился он, мотнув винтовкой в сторону чекиста.

— С этим, — подтвердил я.

Боец смерил меня взглядом с ног до головы и, чуть поморщившись, буркнул:

— Ладно, не боись, паря, я тебя за шпиёна не принимаю. Ты немца хорошо бил — ты свой. А вот этот, — он кивнул на явно растерянного бывшего командира, — без сомнения враг.

И эти слова, вероятно, задели какие-то струны в том, кто называл себя Воронцовым. Он словно бы пришёл в себя и зарычал:

— Красноармеец Апраксин! Я тебе приказываю немедленно опустить оружие! Ты слышишь меня? Приказываю!

— В неметчине своей будешь приказывать, фашистский выродок, — прорычал в ответ боец и угрожающе махнул на Воронцова прикладом: — Как дам между зубов, сразу приказы свои в одно место себе засунешь!

Я покосился на чекиста.

«Что за фигня? Неужели Воронцов вовсе не Воронцов? Неужели это действительно враг? Вот так, неожиданно? Но почему так стал считать Апраксин? А как быть с убитым Садовским? Он тоже враг? Не может быть! Он же всё время со мной рядом был, помогал изо всех сил. Так неужели всё это время вокруг меня находились враги⁈»

Мысли в голове путались, но вопрос я задать не успел, потому что Воронцов начал тянуться к висевшей на поясе кобуре и это не ускользнуло от цепкого взгляда бойца.

— Руку убрал! Не шути со мной! — прокричал он. — Покажи руки! Обе, чтобы я видел! –якобы чекист зло глянул на него, но движение прекратил. — Спиной повернулся! Быстро! Руки поднял!

Воронцов покривился, но, в конце концов, повернулся к Апраксину спиной и поднял руки.

— То-то, — сказал Апраксин и, быстро подойдя к чекисту, вытащил из его кобуры пистолет и положил оружие к себе в карман. — Вот так-то оно лучше будет.

— Предатель! — с вызовом произнёс лейтенант госбезопасности.

— Я предатель? — удивился державший его на прицеле боец. — Да это ты со своим халдеем Садовским предатели. Я это ещё с госпиталя заподозрил.

— Что заподозрил? — спросил я, переводя взгляд с одного на другого.

Я всё ещё не верил в реальность происходящего. Рассыпавшаяся на мелкие осколки картина мира никак не могла обрести целостность.

Апраксин удивлённо посмотрел на меня и напомнил:

— А то, как он подставил Зорькина, с сапогами.

— С сапогами?

— Да! С набойками и гвоздями теми! Помнишь, в больнице? Вот и я вспомнил!

— Никого я не подставлял, — замотал головой тот, кто называл себя Воронцовым. — Зорькин был враг. И мы его разоблачили.

— Да, был, — согласно закивал Апраксин. — Только вот сапоги ты ему сам специально подсунул. Да так мастерски сделал, чтобы набойки с гвоздями всем были видны.

— Ничего я не подсовывал!

— В НКВД ты это расскажешь! — зло засмеялся Апраксин и кивнул мне: — Лёшка, не веришь мне?

— Уже не знаю, — обомлел я, косясь на когда-то бывшего друга и командира.

История с сапогами действительно была странная. Но также я помнил и о том, что именно я увидел те злосчастные сапоги, что были на предателе Зорькине.

«Увидел, и сам рассказал об этом чекисту. Сейчас же из слов Апраксина получается так, что Воронцов с умыслом надел эти сапоги на одного из своей группы предателей и показал их мне. А зачем? Хотел сойти за своего? Чтобы я ему больше доверять стал? Чушь! Я кто? Генерал? Маршал какой-нибудь? Зачем ему это? Какой профит он с этого мог бы получить? Да никакого! Поэтому всё сказанное — это подгонка фактов и явно какая-то ошибка!»

Так как версия была крайне слабая, решил о мотивах того разоблачения поинтересоваться у Апраксина.

— И нахрена ему это было нужно? Какую цель он тем разоблачением преследовал?

— Так чтобы втереться в доверие! — пояснил боец.

— К кому? К нам?

— К нам. В смысле не к тебе или ко мне лично, а ко всем нам: комдиву, к его заместителю и штабу.

Скрывающийся за личиной Воронцова презрительно фыркнул и процедил:

— И что же я хотел, по-твоему, сделать?

— Откуда мне знать? Вероятно, собирался в наши ряды дальше внедряться.

— Бред! У тебя нет никаких доказательств. Одни предположения.

— Это ты прогадал, товарищ лейтенант госбезопасности, или кто ты там по их званию? Как тебя звать-величать? Штурмбанфюрер какой-нибудь? Или не дослужился ещё?

— Это бред, я не враг! Лёшка, не слушай его. Он нас на мушке держит, а не я. Значит, он предатель и есть. Либо предатель, либо сумасшедший! Мы же с тобой ещё с Троекуровска знакомы. Вместе же из больницы выходили. Помнишь, как грузовик угнали?

— Помню, — кивнул я и посмотрел на Апраксина. — И немцев мы ещё при этом уничтожили и захватили.

— А ты, Лёшка, его не слушай. Он всё складно поёт. Знаю я как вы оттуда выходили, ты же нам сам рассказывал. Но там всё было шито белыми нитками! Напомнить? — Горячо заговорил боец и, не дожидаясь моего согласия, продолжил: — Ты без сознания в больнице Троекуровска был. Так?

— Да. Там я его впервые увидел. Хотя он…

— Вот именно! Вспомни, как ты о нём вообще узнал. Помнишь? А я тебе напомню твои же слова. Ты его не узнал, а увидел в больнице первый раз. Это он тебя убедил, что вы с ним и ранее были знакомы. Я помню, как ты рассказывал эту историю. Он говорил тебе, мол, это он тебя с линии фронта возвращает домой. Что, мол, вёз он тебя на вокзал, и вы под бомбёжку попали. А после этого, мол, в госпитале оказались и случайно в подвал провалились. Так?

— Так оно и было. Что ты тут сочинить пытаешься⁈ — прорычал чекист, который, очень вероятно, никаким чекистом не являлся.

— Да замолчи ты! — оборвал его Апраксин и продолжил пояснение: — Так вот, наврал он тебе тогда, Ляксей. Узнал, что ты ничего не помнишь, и решил этим воспользоваться. Ты ему нужен был. Понимаешь? Нужен!

— Зачем? — спросил я.

— Для алиби.

— Гм, алиби?

Я покосился на Воронцова.

Тот ожидаемо ответил:

— Говорю тебе, он всё врёт. Я был контужен и ранен, как и ты. Мы же вместе ранение получили. Вместе проходили лечение. Не верь ему, Забабашкин.

Апраксин на это только усмехнулся.

— Видал, как заливает? Со смеху умереть можно, вражина гадская! — И вновь замахнулся на немецкого диверсанта прикладом.

Это мне и было нужно. Я мгновенно прыгнул вперёд, сокращая дистанцию, и с размаху локтем ударил Апраксина в нос.

От боли тот выронил винтовку, но я успел её перехватить, сделал кувырок через голову и, развернувшись, направил оружие на подозреваемого в предательстве чекиста, который в это время уже вскочил на ноги, сказал:

— Не двигаться!

— Забабашкин, ты что⁈ Тоже с ума сошёл? Это ж я! — немедленно заговорил псевдо-Воронцов.

— Разберёмся! А пока сядь на место, — казённым тоном приказал я, перевёл ствол мосинки на Апраксина, и сказал: — И ты тоже, Роман Петрович, присаживайся, на чём стоишь.

Боец, зажимая нос, из которого шла кровь, исподлобья набыченным взглядом посмотрел на меня, сплюнул на траву и сел на поваленный ствол дерева. Метрах в трёх от него на том же дереве расположился наш бывший командир.

— А теперь, граждане, давайте спокойно поговорим и наконец выясним, кто из вас двоих шпион и кто сумасшедший, — стараясь говорить как можно жёстче, произнёс я, при этом, на всякий случай, отойдя на пару шагов назад.

— А тут и говорить нечего– Апраксин враг! — моментально сказал псевдочекист.

— Я⁈ — возмутился боец. — Да ты совсем, что ль, умом тронулся⁈ Я раненый в бою!

— Я тоже! — тот, кто был чекистом, показал на своё плечо.

Апраксин натужно засмеялся.

— Это разве ранение? Тебя Якименко при переправе через реку специально так аккуратно ранил, чтобы ни один важный орган не был задет.

— Специально⁈ А у тебя что, задеты органы? Ты тоже ранение в грудь получил.

— Не задеты! Но меня снайпер немецкий подстрелил, а тебя твой дружок-камрад аккуратненько так подрезал. Есть разница!

Эти два гражданина стали разговаривать так громко, что не было сомнений в том, что в тихом лесу мы слышны за многие десятки, а то и сотни метров.

Решил ругань пресечь.

— Граждане, своими возгласами вы привлекаете внимание врага. И нет сомнения в том, что тот, кто вопит громче всех, тот с большой вероятностью и является немецким диверсантом, ибо делает всё для того, чтобы быть услышанным поисковыми группами противника, кои, без сомнения, шастают сейчас по округе! А потому, кто ещё раз громче всех крикнет, тот будет автоматически признан немецким диверсантом и получит от меня подарок в виде пули. Сами знаете, я стреляю неплохо, а уж с такого расстояния вообще вряд ли промахнусь. Так что, прежде чем впредь заорать, настоятельно советую перед этим всё ещё раз хорошенько обдумать.

Вероятно, тон мой был в должной мере зловещим, и оба сидевших передо мной человека поняли, что я не шучу. Поэтому тут же замолчали, синхронно кивнули и тем самым дали мне понять, что с условием договора согласны и шуметь не будут. И это было именно то, что нужно, чтобы максимально корректно разобраться в сложившейся ситуации.

Решил вернуться к прерванной из-за экспроприации винтовки теме.

— Так что ты там, Роман Петрович, говорил про машину, на которой я с Воронцовым выбирался из больницы Троекуровска?

— А то и говорил, что враньё всё это, — насуплено произнёс тот, поглаживая разбитый нос.

— Конкретней!

— Да куда конкретней-то⁈ Неужели непонятно, что вам специально подогнали к больнице грузовик, чтобы было на чём уходить из города?

— И подставили под нож своего солдата? Водителя-то нам пришлось ликвидировать, чтобы завладеть транспортным средством.

— Да что для них обычный солдат вермахта? Тьфу и растереть. Им главное было хорошую легенду создать — железное алиби должно было получиться! Вот и оставили вам и солдата и пленённого вами потом майора. — Апраксин вздохнул и стал мне втолковывать мягким тоном, как будто бы объяснял несмышлёному ребёнку. — Сам-то ты подумай, Алёшенька, ну спрашивается, с чего бы это в прифронтовой полосе машина с офицером и без охраны ездить стала? Помнишь, как вы её грузовиком протаранили? А откуда та машина там взялась? Ты себе этот вопрос не задавал? А напрасно. Если бы задал, то уже давно бы ответ получил — всё это спектакль был.

Я попытался напрячь память, вспоминая те действительно странные и драматические события. Ночь, дождь, машина и…

— Там же ещё охрана была — мотоцикл с экипажем, — словно прочитал мои мысли диверсант, носящий чужую фамилию Воронцов. — Так что машина была не одна.

Но Роман Петрович легко парировал этот аргумент.

— Разве это охрана — два человека? Да такого в прифронтовой зоне быть не может!

По всему получалось, что Апраксин говорит вполне логично. Воронцов действительно в те дни убедил меня в том, что мы знаем друг друга. Вот только…

— А как же поле, по которому мы пробирались? Мы при этом подвергались нешуточной опасности. Там же немцы по нам стреляли. Легко могли попасть и убить, — напомнил я о логической нестыковке.

— Ага. Стреляли, — согласно закивал Апраксин и хохотнул. — Только стреляли они не в ту сторону, где были вы. А совсем в другую. Сам вспомни.

И вновь пришлось вспоминать мой бой с бронетранспортёром. Ночь, грязное поле и ползущие по этому полю выходящие из окружения красноармейцы. А по ним раз в полчаса работает пулемёт. И что интересно, он ведь действительно не стрелял в ту сторону, где впоследствии пробирались мы. Получается, он давал возможность немецким диверсионным группам беспрепятственно преодолеть расстояние от леса до реки, чтобы, используя всеобщий хаос и панику, дать им возможность успешно внедриться в ряды отступающих войск Красной армии. При сопоставлении всех этих фактов получалась единая логическая цепь. Вот только всё равно где-то в душе мне совершенно не хотелось верить в то, что Воронцов и Садовский враги.

Не переставая следить за сидящими на бревне, спросил Апраксина:

— А как же быть с теми боями и сражениями, в которых мы участвовали плечом к плечу? Ведь все рисковали собой. И те, кого ты обвиняешь, тоже. И умереть они могли в любой момент, как и мы с тобой. Разве это похоже на действие немецких шпионов?

— А куда им было деваться-то? Работа у них такая — жизнью своей рисковать. Но выжить они, конечно же, тоже хотели. Вот и использовали нас с тобой в своих интересах, как могли. А уж когда узнали, что ты так лихо управляешься с винтовкой, то вообще посчитали, что им с тобой повезло, потому как шансы на выживание у них резко повысились.

Воронцов поморщился.

— Что за бред ты несёшь, Роман⁈ Мы же немцев вместе убивали, причём не одного-двух, а в больших количествах. Зачем нам, по-твоему, самолёты и танки немецкие нужно было уничтожать, раз они нам свои?

— От вашего брата всего можно ожидать! — поморщился Апраксин, и, чуть подавшись вперёд, доверительно сказал: — Говорю тебе, Ляксей: это они алиби себе выстраивали. А заодно просто со смертью играли. Острых ощущений им захотелось. По всей видимости, авантюристы — любят нервы себе пощекотать, — он безнадёжно махнул рукой. — Вишь, какие хитрые диверсанты нам с тобой попались, — кивнул на винтовку у меня в руках и спросил: — Ну что ты в меня-то целишься? В него целься. Он враг.

— Красноармеец Апраксин, перестаньте говорить бред! — в сотый уже раз зарычал Воронцов и попытался встать. — Пора заканчивать эту комедию!

— Сиди, товарищ лейтенант госбезопасности, — тут же я махнул в его сторону винтовкой. — Я ещё ничего не решил.

— А что там ты с ним решать-то собрался, Ляксей? Он враг! Его застрелить надо и вся недолга! — злобно проговорил Апраксин. — Не застрелишь, так он застрелит и тебя, и меня.

— Не слушай его, Лёшка! Он с ума сошёл или сам вражеский шпион! — озвучил свою линию бывший Воронцов. И, показав рукой на бездыханное тело четвёртого члена группы, сказал: — Видишь, чего он натворил? Он же нашего товарища убил! Бездоказательно!

— Что, своего камрада пожалел? — тут же принял вызов Апраксин. И вновь обратился ко мне. — Ляксей, ты меня слушай. Я правду говорю. У меня доказательства есть.

— Нет у тебя никаких доказательств. Нет и не может их быть! Алексей, он всё врёт! — тут же вступил в перепалку Воронцов.

В голове у меня продолжался хаос, который эти двое очень усугубляли своими воплями.

Пришлось рыкнуть.

— А ну, тихо! А то сейчас в обоих стрельну! Я, кстати, вас уже предупреждал, что тот, кто больше всех орёт, тот, очень вероятно, и получит пулю между глаз, — те сразу замолчали, и я обратился к Апраксину: — Про какое доказательство ты говоришь?

— Так ясно про какое, про его удостоверение. Ты у этого, — он мотнул головой в сторону Воронцова, — его видел? Нет? А я видел! Там тоже скрепки без ржавчины.

— Откуда ты это знаешь? Он что, тебе его показывал?

— Нет, конечно. Он же командир, чего ему им передо мной светить? Но я всё же сумел его увидеть.

— Где? Когда?

— Случайно, в госпитале. Когда он своё удостоверение развернул. Я сразу и заметил.

— Что ты заметил, Апраксин? Что ты мелешь? На удостоверении нет никаких скрепок, — взорвался играющий роль чекиста.

— А вот он и прокололся! Есть там скрепки! Есть! И скрепки там нержавеющие, — радостно проговорил тот. — Я всё ещё диву давался, почему это у товарища лейтенанта государственной безопасности документ в таком хорошем состоянии, и даже скрепки как новенькие, а ведь он уже не первый год на службе! И вот, когда ты, Ляксей, про скрепки сейчас сказал, у меня в голове словно бы что-то щёлкнуло, пасьянс сложился, и все события моментально представились в единый логический ряд, — он посмотрел на Воронцова: — Так что оплошали вы со своим адмиралом Канарисом или кто там у тебя твой фашистский командир в Абвере?

— Врёшь ты всё! Если и есть там скрепка, то она нормальная у меня– ржавая!

— А что значит «если есть»? — удивился я.

Воронцов нахмурился.

— Что-то задурили вы мне голову! Нет её там. И никогда не было, это же не служебная книжка красноармейца, а удостоверение сотрудника. Так что, нет там никакой скрепки, ни ржавой, никакой… вроде бы.

Последние слова он произнёс неуверенно. И этим незамедлительно воспользовался Апраксин.

— А вот и есть! — воскликнул он. — Но она не ржавая. А та самая — из нержавейки — вражеская! И вкупе с предыдущими подозрениями всё складывается в совершенно понятную картину — Воронцов и Садовский — два немецких шпиона-диверсанта! Они враги! Стреляй в него, Ляксей!

— Скрепка в удостоверении? — словно эхом повторил я.

Я не знал, есть ли скрепки в удостоверениях в этом времени. В моём-то в подобных документах уже давно скрепки не использовались. Удостоверения просто склеивались.

«Но тут другая жизнь и мало ли что тут есть, чего уже давно нет в будущем», — пришёл я к мысли.

Впрочем, сейчас это было всё легко проверить.

Перевёл взгляд вместе с винтовкой на Воронцова и приказал:

— А ну, Григорий Афанасьевич, покажи-ка своё удостоверение.

Воронцов потянулся рукой к карману гимнастерки и тут Апраксин громко крикнул:

— Лёшка, берегись! Не разрешай ему в карман лезть! У него там нож!

Я сразу же скомандовал:

— Отставить! Не двигаться! И хватит уже орать! — зло прошипел я в сторону Апраксина.

Псевдо-Воронцов остановился на полпути, а затем развёл руки в стороны, тем самым показывая, что не намерен что-либо предпринимать.

И, нужно сказать, его движение мне очень не понравилось. Было очевидным, что если я приближусь и буду держать винтовку одной рукой, то могу стать очень лёгкой добычей. Особенно для профессионала, который, наверняка, хорошо знает рукопашный бой.

Не доходя двух метров до диверсанта и не сводя с него мосинку, на секунду задумался, как бы мне лучше его досмотреть?

А в это время Апраксин не переставал меня предостерегать:

— Лёшка, поберегись! Это такой фрукт, что напасть может в любую минуту. Он тренированный в Абвере своём! Подготовку проходил и приёмы всякие знает. Дай мне оружие, я прикрою!

— Сиди на месте. Я сам! — кинул через плечо, не переставая пристально следить за всеми даже малейшими движениями чекиста.

— Ты скажи ему, чтобы он отвернулся, и руки за голову положил, — более спокойным голосом дал дельный совет Апраксин.

И действительно, эта идея показалась мне вполне разумной. Сразу же вспомнились кадры с мест боевых действий в моём времени.

«Правда, там вроде бы ещё и на колени предполагалось поставить пленника. Так, может быть, мне тоже стоит, для обеспечения своей безопасности, отдать подобный приказ подозреваемому в предательстве?»

Раздумывая над этим вопросом, приблизился ещё на шаг и не заметил, как Апраксин, пользуясь тем, что я немного отвернул голову, переместился левее. А когда заметил, то уже не успел среагировать.

— Да что ты ждёшь⁈ — закричал тот и, схватив с земли мою старую винтовку, выстрелил в так и стоящего с распростёртыми в сторону руками Воронцова.

Я тут же отпрыгнул в сторону и навёл на Апраксина оружие, краем глаза наблюдая, как Воронцов, так и держа распростёртые в стороны руки, падает спиной на сырую землю.

Старый боец посмотрел на меня, улыбнулся, облегчённо вздохнул, повесил винтовку себе на плечо и усталым голосом сказал:

— Всё, Лёшка, кончились шпиёны.

Его уверенное поведение вывело меня из шока и чуть сбило желание немедленно нажать на спусковой крючок.

«Неужели и вправду Воронцов и Садовский оказались врагами⁈ — бешено крутились у меня мысли в голове. — Неужели я этого всего не видел, а Апраксину удалось их разоблачить⁈»

— Ты зачем это сделал? — наконец чуть прейдя в себя, спросил я срывающимся голосом. — Мы же не разобрались ещё!

— Да что там разбираться-то? Вон, смотри, у него удостоверение из кармана вывалилось. И скрепка в нём аж блестит! Как я тебе и говорил, — Апраксин показал рукой на тело чекиста. — Даже отсюда вижу, что не ржавая. Значит, я был прав.

Я перевёл взгляд на тело Воронцова и, сфокусировав зрение, постарался увидеть поддельный документ с пресловутой скрепкой. Но как ни всматривался, обнаружить удостоверение мне не удалось.

— Где оно?– спросил я.

И тут же вместо ответа получил сильнейший удар в голову.