Неправильный диверсант Забабашкин

Глава 15 Подойдет или нет?

Мой внезапный восторг понять было можно. Сейчас я услышал важные для себя слова и сразу же воспарил духом, получив шанс на надежду. Надежда на войне — это далеко не последнее дело, терять её никогда нельзя. А потому, услышав, что есть вероятность после войны не быть судимым в каком-нибудь завалящим международном трибунале, прямо скажем, обрадовался.

Конечно, можно было предполагать, что все мои тревоги нелепы и неадекватны. Но так подобные рассуждения, сделанные в тепле и на диване, серьёзно воспринимать было нельзя. Для меня, как для бойца, знание о том, что действую в рамках закона, было очень важным. Я помнил из истории, что именно так отдавали сами себе приказы оставшиеся без командира бойцы — «огонь по врагу!». Руководствуясь соображениями о законности, действовали даже партизанские отряды в немецком тылу. Именно это удерживало наших солдат от мародёрства и насилия на немецких землях в сорок пятом. То есть, будет удерживать. Да тьфу. Всё-таки сложно быть путешественником во времени. И вообще мной быть сложно!

Мне это было необходимо не из-за боязни каких-то эфемерных последствий, а исключительно для внутреннего спокойствия, потому что совершенно не собирался сдаваться никакому трибуналу ни до войны, ни во время войны, ни тем более после неё. Я и без всяких конвенций был уверен в своей правоте, однако, если при всём при этом буду соблюдать пусть абстрактное и не всеми сторонами выполняющееся международное право, то это будет вообще превосходно!

И, разумеется, мой громогласный радостный возглас на весь музей, говорил именно об этом.

Однако смотритель не знал о моих серьёзных философских проблемах, а потому, видя, как вновь молниеносно и кардинально поменялось моё настроение, отпрыгнул от меня, как ошпаренный, на метр вбок и, втянув голову в плечи, прошептал:

— Что с вами, господин обер-лейтенант?

— Не беспокойтесь, господин Крис. Всё в порядке, — успокоил его, но увидев сомнение в его глазах, пояснил явно непонятный для него момент: — Просто я рассчитывал увидеть тут экспозиции Первой Мировой войны, а не нулевой.

— Вы сказали: нулевой? — удивился тот.

— Ну да. Если сейчас Вторая, при кайзере Вильгельме Втором была первая, то при Наполеоне Первом, получается нулевая. На мой взгляд, это вполне обосновано.

— Что вы имеете в виду?

— Разумеется, масштабы бойни, которую устроил Бонапарт. Она ведь была огромна. И, исходя из этого, по большому счёту, именно ту войну начала прошлого века надо было назвать Первой Мировой войной. И как следствие, тогда бы все другие, последующие за ней войны, имели бы сдвиг на одну единицу вправо по цифровой шкале. Поэтому сейчас мы бы были участниками и живыми свидетелями уже не Второй, а Третьей Мировой войны.

— А вы всё-таки считаете, что та война Наполеона была мировой?

— А вы разве так не считаете? Воевал же весь свет. Наполеон не только в Европе устроил бедлам, но и в Африку полез. А в это время в Китае свои войны были. Так что вполне уместно говорить, что та война была именно мировой, тем более что унесла она достаточно большое количество человеческих жизней.

— Вы знаете, — заметно, придя в себя, осмелел смотритель, распрямляясь, — мне кажется, в этом что-то есть. Но данная гипотеза требует более детального осмысления. Спасибо вам.

— Не за что, — сказал я и, решив больше не терять времени, перешёл к сути: — Так, где вы говорите, экспонаты с русскими солдатами стоят?

— Вам интересны русские? Я думал вначале показать вам форму наших предков — войск немецких государств.

Конечно, сначала для большей конспирации и избегания привлечения очень вредного для меня лишнего внимания следовало бы попросить словоохотливого работника музея рассказать именно про местные воинские формирования. После чего имело бы смысл поговорить о предпосылках к войне, о захвате и узурпации власти Наполеоном во Франции и только после этого перейти к интересующему меня вопросу — форме русского пехотинца. Разумнее, так сказать. Вот только у меня не было желания понапрасну болтать языком, слишком много дел я должен был успеть решить до начала торжественного построения команды вожделенного корабля. Это и оружие, и патроны, и доставка меня и оружия на место, и поиск снайперской позиции, откуда я смогу беспрепятственно вести огонь. А если учесть, что нужно было, кроме всего прочего, обдумать пути отхода после операции, то становилось очевидным, что полную историю той самой «Нулевой Мировой», мне слушать попросту некогда. Тем более что я её вполне себе неплохо знал как из учебников истории, так и из фильмов, книг и роликов в Интернете.

— Уважаемый господин Крис, — перешёл я к пояснению своих намерений, — дело в том, что хотя всё то, что происходило в прошлом, мне и интересно, но больше всего занимает меня именно русский вопрос. И тут дело в том, что вскоре я убываю на фронт. И чем больше сейчас узнаю о противнике, тем более успешно смогу с ним воевать. Вы меня понимаете?

— Конечно, — закивал тот. — Вы полностью правы, господин офицер. Пойдёмте же скорее к нужным вам экспонатам и посмотрим на тех, кто сумел разгромить непобедимую армию.

«Причём две», — отметил я для себя.

А ведь, к слову сказать, в те годы русские войска действительно две армии разгромили. Одну, которая зимовала в Москве и почти полностью была уничтожена при отступлении с территории России. А другую — это ту, которую Бонапарт сумел собрать в Европе уже после побега. Её, разумеется, тоже разгромили, правда, на этот раз в коалиции с другими государствами.

Но в данный момент меня интересовали не те события, а совершенно другое. Мне главное было увидеть форму и придумать, как её заполучить в своё личное и безраздельное пользование.

Собственно, решений там могло быть всего три. Первое — добровольное. При таком варианте смотритель получает от меня энную сумму марок и отдаёт мне экипировку. Второе — он получает проблему. Нет, штатского человека я, разумеется, ликвидировать не собирался, а вот оглушить и связать мне его всё же придётся, коль откажется отдавать форму по-хорошему. Ну а третьим вариантом было тупо эту форму украсть. Да, я знаю, что красть грешно, но тут этот грех будет нивелирован срочной военной необходимостью. И какой именно у нас со смотрителем будет вариант взаимоотношений, я пока не знал, но надеялся выяснить это в самое ближайшее время.

А пока мы прошли через небольшой холл и попали в зал, в котором и были выставлены основные экспонаты. Возле стен стояла пара пушек древних времён, в оружейных пирамидах красовались несколько мушкетов и ружей, шпаг и сабель. Также на стеллажах и столах было множество других предметов, соответствующих той эпохе. Картины, висевшие на стенах, рассказывали о той или иной баталии. В противоположном от двери углу я увидел несколько сделанных из мешковины и набитых соломой манекенов, на которые была надета военная форма армий Европы тех лет. И это было именно то, что мне нужно.

Стараясь не показывать своей радости, направился именно туда, аккуратно направляя музейного дедушку. А для того, чтобы мой интерес был вообще почти не заметен, принялся оглядываться по сторонам, хаотично тыкать пальцем в тот или иной экспонат и восхищаться всем, что было вокруг. Разумеется, не забывая благодарить господина смотрителя за сохранность и бережливость столь интересных исторических предметов в столь сложные и тяжёлые времена.

— Будущие поколения таким, как вы, уважаемый господин Крис, должны будут памятник поставить. И не смейте возражать! Кому как не людям, бережно хранящим нашу историю и культуру, эти самые памятники нужно ставить⁈

— Ну что вы, — стеснительно кряхтел тот. Однако было видно, что мои слова ему пришлись по душе.

Вот так за разговором мы подошли к нужным мне манекенам. Все они, судя по надписям, принадлежали различным родам войск и армиям разных стран, однако выглядели они очень похоже друг на друга, словно сшиты были по одному лекалу. Конечно, можно было сказать, что в те времена, мол, такая мода была, вот все армии мира и шили похожую форму, но сходство между экземплярами было просто поразительным. Отличались они между собой в основном какими-то незначительными мелочами и цветовой гаммой. Например, у тех же кирасир были металлические кирасы — нагрудники, а у гусар характерные куртки с красивыми эполетами. Это да, так они различались по родам войск. Но вот, к примеру, того же французского кирасира от прусского, польского или, скажем, русского кирасира отличить было весьма проблематично.

Нет, если, конечно, хорошенько присмотреться, то различия всё же присутствовали. Но в основном отличались формы только цветами. Сложно было себе даже представить, что происходило на поле боя, когда в пылу сражения солдаты армий каким-то образом пытались отличить свои войска от войск противника.

Впрочем, углубляться в это я не собирался.

«Как-то отличали, и ладно. Сейчас мне главное решить, каким образом я сумею забрать экспонат, что прямо сейчас находился передо мной».

А смотрел я на манекен, на котором висел солдатский мундир, штаны, сапоги и удивительно высокая шапка. Под манекеном была табличка с надписью на немецком: «Форма русского пехотинца измайловского полка».

И, нужно сказать, данная форма мне сразу понравилась. Мало того, что она была как новая, так ещё и, судя по всему, размер был подходящий.

Конечно, цвета были очень яркие и вполне могли демаскировать мою будущую снайперскую позицию, но я надеялся, что сумею сделать необходимые доработки, и боевая форма уже не будет так блистать.

«Я ведь не на парад собираюсь, а на войну!»

Определившись с тем, что мне нужно, стараясь особо не показывать своего вспыхнувшего интереса, нехотя, с ленцой в голосе поинтересовался у смотрителя:

— Это оригинальный мундир, или новодел, сшитый в ателье?

Слово «реплика» я, разумеется, употреблять не стал, ибо вряд ли оно в этом времени было известно.

— Копия, господин Линдеманн. Вы совершенно точно обратили на это внимание. В ателье и заказывали.

— Что ж, отлично, — кивнул я и, повернувшись к работнику исторического заведения, проникновенно заговорил. — Господин Крис, у меня к вам очень важное дело. И вы мне, как немец немцу, должны в нём непременно помочь!

— Я вас слушаю! Чем смогу! — понимая, что дело серьёзное, с готовностью закивал тот. — Что вам угодно?

— Вы помните, что я вам говорил о том, что вскоре уезжаю на русский фронт?

— Да! Конечно!

— Так вот. Направляюсь я туда, как вы понимаете, не один. Со мной едет и моя рота, и полк, в котором и служу. Как вы понимаете, едем мы туда не просто так, а воевать с русскими варварами. Думаю, вы слышали, что они сильны в бою?

Тот закивал.

— Конечно.

— Так вот, думаю, вы заметили, что я молод? Вижу, что заметили. И хочу вам сказать, что вся наша рота тоже набрана из молодых немцев. Понимаете, к чему я веду?

— Э-э, не совсем, — удивлённо покачал головой тот.

— Я веду к тому, что мы, основная часть солдат, новобранцы и справиться с русскими нам будет очень сложно. Теперь понимаете?

— Э-э, да.

— И что скажете?

— Э-э, о чём? — не понял тот, вероятно, запутавшись.

— А разве я вам не объяснил? — спросил я и, аккуратно стукнув себя ладонью по лбу, продолжил спектакль: — Простите, после ранения память немного шалит. — Тот сочувственно покивал головой, и вернулся к теме, сразу же ошарашив старика своим желанием. — Хочу купить эту форму.

— Э-э, что? Купить? — от удивления тот задрал брови. — Зачем?

— Неужели не понятно?

— Э-э, нет.

— Хорошо, поясню более детально. Вы помните, что я только что вам рассказывал о поездке на фронт?

— Э-э, да.

— Так вот, перед тем, как туда ехать, мне и моим товарищам нужна тренировка. Теперь вы меня понимаете?

— Э-э, да. Но не совсем.

Пришлось напрячься и рассказать визави о роте новобранцев, которые, не нюхав пороха, едут буквально на убой.

— И так как мои подчинённые солдаты, в отличие от меня, ещё в бою никогда не были и не знают противника, то есть опасения, что могут дрогнуть. Однако если же им противник будет известен, то они его не будут бояться и сумеют победить.

— Да, но наши же войска безудержно наступают и завоёвывают жизненно необходимое пространство. Геббельс по радио ежедневно говорит, что через месяц, максимум два уже будет взята Москва, и война советами будет проиграна. Так это значит, что наши войска могут бить красных и не бояться их, — напомнил мне смотритель, повторив звучащую из всех утюгов Третьего рейха пропаганду.

— Это почти правда. Но вы говорите о профессиональной армии. А я говорю о сборище новобранцев, что в моём полку, — парировал я. — Они будут бояться, и испуг их вполне объясним — враг есть враг, будь он русским варваром или трусливым французом. Пуля национальности не имеет, когда… — Тут я болезненно скривился и прикоснулся ладонью к забинтованной шее. — Понимаете, господин Крис? Именно поэтому мне и дана команда начальства по возможности найти форму русских и приготовить её к тренировкам.

— К каким?

— Очень простым. Мы изготовим манекен, наденем на него этот мундир и поставим пугало в казарме. Таким образом, новобранцы привыкнут, что русский всегда рядом и готов напасть, и не будут его бояться.

— Интересная методика, — одобрительно покивал головой тот и предложил: — А, может быть, лучше сделать из манекена мишень? И пусть ваши солдаты в него стреляют?

— Очень интересное предложение, — похвалил я «капитана очевидность». — Я обязательно доложу о нём своему командованию, вот только уладим вопрос с финансированием — сами понимаете, сколько мишеней потребуется даже новобранцам, одной точно не обойдёмся! Благодарю вас, герр Крис, за помощь Вермахту. — И, когда тот заулыбался, я тут же вернулся к насущной теме. — Ну так что, за сколько продадите эту столь нужную нам экипировку?

Смотритель сразу же потупил свой взор, тяжело вздохнул, вероятно, припомнив, что работает он не в торговой лавке, и с явным сожалением промолвил:

— Не могу, господин обер-лейтенант. При всём желании — не могу! Это, это же музей! Здесь экспонаты, которые не продаются. На них смотреть нужно, любоваться.

Я продолжил настаивать, усилив напор.

— Другого выхода нет. Только вы нам можете помочь. Командир не будет строго судить, если я вернусь ни с чем, но я сам… Я сам-то прекрасно понимаю, что сейчас на мне ответственность за подготовку наших бойцов — цвета нации! А время не ждёт! Скоро построение и отбытие! Или, быть может, вы знаете, где взять настоящую форму нашего противника?

— Нет, — замотал головой тот. — Поблизости точно нет. Знаю, что в Берлине есть композиция, посвященная временам Первой Мировой войны. Но сейчас, вполне возможно, что она так же, как и мы, куда-нибудь переехала.

— Вот видите! Вы последняя надежда. Если вы не пойдёте нам на уступки, и мы не научимся не бояться варваров, то судьба моя и моих камрадов будет печальна.

Я говорил смотрителю музея эту белиберду и, понимая, как это всё глупо звучит, с каждой секундой приходил к мысли, что всё это напрасно, пора заканчивать этот цирк и приступать либо к воровству, либо к грабежу.

Да, нехорошо. Да, тоже вне закона. Но что я мог поделать? Не хочет гражданин помогать «отправляющейся на фронт роте». Что я могу с этим поделать? Как говорится, не хочешь по-хорошему, будет по-плохому!

И вот, когда я уже собрался, под предлогом, что мне надо идти, довести его до двери и там, закрыв эту дверь на замок, начать то самое пресловутое ограбление, смотритель неожиданно проникся моими речами и сказал, что готов пойти навстречу за скромное вознаграждение.

— Всегда рад помочь нашим доблестным воинам, — произнёс он.

Так как он, разумеется, имел в виду гитлеровскую сторону, то я едва подавил внезапный порыв выхватить пистолет и выстрелить ему в его безмозглую башку. Было видно, что смотритель говорит вполне откровенно, а это означает, что он пособник творимого на территории СССР зверства.

Однако я, в который уже раз за этот долгий день, переламывая себя, сдержался. Сейчас у меня была более высокая цель, поэтому этого бестолкового дурака я решил пощадить.

Торговаться не стал. Просто спросил сумму, из трофейных денег отсчитал необходимое количество купюр и попросил упаковать.

Смотритель ушёл, и вернулся через минуту с обычным чемоданом в руках.

— Он мой личный, — сказал новоиспечённый торгаш. — Как новенький. И замки все работают.

Намёк был понятен, и я отсчитал ещё несколько марок.

Раздевание манекена долгого времени не заняло. Как и укладка формы в купленный чемодан. А вот с упаковкой шапки возникла проблема. Дело в том, что данный головной убор был в форме высокого цилиндра, который держал при этом форму. И из-за того, что он был достаточно большого размера, при укладке его в столь небольшой чемоданчик, он бы непременно помялся.

В задумчивости почесал себе затылок, приходя к выводу, что, вероятно будущий бой придётся вести без данного головного убора, что, хоть и не сильно, но нарушит форму одежды, а это неприемлемо!

И тут на помощь пришёл смотритель. Он снял с соседнего манекена другую шапку, которая была почти идентична той, что купил я.

И сказал:

— Поменяйте вот на эту. Она тоже русского пехотинца, только её можно мять.

С этими словами он действительно помял продолговатый головной убор.

— Да? Спасибо, — поблагодарил я Криса, поменял местами шапки, упаковал и, с радостью закрыв крышку, защёлкнул чемодан на два замка.

Всё, теперь вопрос с военной формой был решён.

Чтобы не выходить из образа не совсем психически здорового человека (коим, к слову сказать, я, скорее всего, и был), сердечно поблагодарил смотрителя.

— Огромное вам спасибо, господин Крис. Вы не представляете, что для меня сделали. И не только для меня — возможно, даже, вы спасли десяток жизней наших парней и уж точно приблизили нашу победу! (Да-да, НАШУ победу, усмехнулся я про себя)

— Всегда рад помочь, господин Линдеманн, — радостно кивал седой служащий, провожая меня до дверей.

Когда мы были возле выхода, перед тем как уйти, решил задать вопрос, который всю беседу меня мучил. Он был, конечно, второстепенным, поэтому, по большому счёту, его можно было вовсе не задавать, но всё же моё любопытство требовало ответа на него, и я спросил:

— Скажите, пожалуйста, господин смотритель, а как так получилось, что в столь небольшом городке оказалось два музея — ваш и тот, в котором картины висят? Неужели живущие тут местные жители такие любители культурного отдыха?

Тот улыбнулся.

— Вообще-то, господин обер-лейтенант, в городе вместе с нашим находятся ещё не два, а три музея. Кроме вами озвученных есть ещё и музей античности, но он только недавно переехал и ещё не начал свою работу. Что же касаемо вашего вопроса, то ответ на него очень прост: всё дело в англичанах. Их бомбардировщики, иногда прорываясь через наши системы противовоздушной обороны, совершают налёты на Берлин и другие большие города. Вот и было принято решение некоторые музеи перевести в города с небольшим населением, ведь эти городки, во всяком случае пока, для англичан не представляют интереса.

— Ясно. До свидания, — сказал я, а про себя добавил: «Лучше бы конечно, тебе, сочувствующий гитлеровцам дядя, со мной больше не встречаться».

Выйдя на улицу, посмотрел в довольно чистое небо, по которому лишь лениво ползла пара кучерявых облачков, и облегчённо вздохнул. Всё, с этого момента можно было считать, что вопрос с формой решён и больше на повестке дня не стоит.

Конечно, необходимо было признать, что добытая форма была не совсем советская. И даже можно было с уверенностью сказать, что была она совсем не советская, вот только если строить логическую цепь преемственности от древней Руси Рюрика или даже раньше и до наших дней, то все формальности по поводу уже изрядно съевшего мой мозг международного права отныне и на века были полностью соблюдены. И с этой секунды я являюсь не кем-нибудь, а комбатантом! Причём, хотя пока и не особо вооружённым, но, тем не менее, очень, очень опасным комбатантом.

«Так что, трепещи, Третий и последний рейх! Забабаха снова в деле и уже совсем скоро всех вас обязательно забабашит!»