Неправильный диверсант Забабашкин

Глава 18 Строго по закону

Всё долгое время ожидания часа икс боялся только одного — закрыть глаза и вырубиться. Последние сутки я толком не спал, и усталость очень чувствовалась. Она постоянно давила на сознание, при этом шепча, что до момента начала операции ещё много времени и можно отдохнуть… Но всякий раз отмахивался от этих мыслей, опасаясь, что если я сейчас закрою глаза, то могу проспать несколько суток. Вот уж воистину это будет полным фиаско, когда проснусь после «небольшого» сна и в порту не обнаружу вожделенный объект, который, без сомнения, вечером снимется с якоря и уйдёт в море.

Это будет катастрофа, которую не имею право допустить. Конечно, у Германии ещё много военных кораблей, в том числе и огромных линкоров, чьи команды тоже неплохо было бы проредить. В первую очередь это, разумеется, касается команд линкоров «Тирпиц», «Бисмарк» и других тяжёлых крейсеров и военных кораблей большого водоизмещения. Все они представляют собой грозную силу на морских просторах и выпьют немало крови не только союзникам, но и нашим людям. Так что в данный момент, когда все эти тирпицы и иже с ними находятся в строю, экипажей кораблей, что требуют аннигиляции, хоть отбавляй.

Но пока судьба раздала карты так, как есть. И сейчас я получил возможность разобраться именно с командой «Адмирала Шеера», и упускать этот случай мне было нельзя. И чтобы это не произошло, чтобы всё предначертанное сбылось, мне во что бы то ни стало нужно было просто ни в коем случае не уснуть.

И я боролся со сном как мог. То пел про себя песенки, то пытался наметить будущие цели, а иногда слезал с чердака и, спустившись, умывался речной водой из ведра и лил её себе за шиворот и на голову. Сон ненадолго отступал, а я получал передышку в борьбе с собой.

Ровно в семь часов тридцать минут вечера, ещё раз проверив, достаточно ли забаррикадирована входная дверь, приступил к переодеванию в форму русского пехотинца Измайловского полка.

Разумеется, кто-то со стороны мог бы сказать, что это какая-то глупость и дуристика, но я относился к этому делу крайне серьёзно. Закон есть закон! Я, в отличие от противника, решил действовать и действовал строго по международным правилам и конвенциям, и именно поэтому мне пришлось идти на неудобства и напяливать на себя столь безумный наряд.

Когда, хоть и с трудом, сумел надеть мундир и штаны, которые оказались очень узкими, приступил к надеванию белых лент, что должны были висеть на туловище в виде косого креста. Живущий во мне скептик, вновь обозвав меня неадекватом, напомнил о том, что немецкий патруль я ликвидировал, не будучи в форме русского солдата, пусть даже и былых лет, а значит, де-юре нарушил закон!

Однако на этот достаточно весомый аргумент у меня был свой, который прямо говорил, что в той ситуации я имел право действовать так, как случилось. И там дело было в том, что конкретно в тот момент, не я нападал на солдат противника, а они на меня. А стало быть, ту ситуацию можно и нужно было трактовать как оборонительную. Любой человек в мире имеет право на самозащиту, ведь человек, по своей сути, не безропотное существо, и если его хотят убить, он имеет полное право защищаться всеми возможными методами. Меня в той ситуации враг, без сомнения, хотел убить, ибо направлял на меня оружие и сыпал угрозами. Я воспользовался тем самым правом на защиту и сам ликвидировал нападающих. И тут неважно, в какой форме я был или настроении — я защищался, а вот они нападали. Та ситуация была полностью правомерна и не требовала никаких дополнительных объяснений. Тем более что и объяснять-то уже было некому, ведь будет совершенным абсурдом рассказывать все эти юридические тонкости не совсем живым сущностям, тихо лежащим в уголке.

В общем, абсолютно не испытывая никаких угрызений совести за то, что в момент боя я якобы был нонкомбатантом, переоделся, надел на себя чёрную высокую шапку и, мысленно пожелав себе удачи в борьбе с врагами рода человеческого, полез на чердак. Всё — я, пусть и в образе солдата времён Наполеона и Кутузова, готов был, как и наши славные предки, с винтовкой в руках громить нечисть.

А нечисть тем временем начала строиться. Отряды немецких матросов под предводительством офицеров выставлялись в четыре шеренги лицом к кораблю. Первая шеренга находилась где-то в пятнадцати-двадцати метрах от правого борта, с которого на пирс было спущено три трапа: с носа, центра и кормы.

Судя по расположению экипажа, я предполагал, что их высшие командиры будут толкать речи, стоя к карманному линкору спиной. И получалось, что относительно моей позиции все находящиеся на пирсе военные моряки будут стоять боком.

«Что ж, меня их построение вполне устраивает. Да мне, собственно, и по фигу, в какую проекцию им стрелять», — отметил я, бережно распаковывая и расставляя перед собой пачки с патронами. Конечно, это можно было бы сделать и раньше, но Забабашкин теперь воробей стреляный и старается предусмотреть всё. Вдруг мне бы пришлось экстренно оставлять позицию, например, из-за появления ещё какого-нибудь патруля? Мало ли, кто-то из ликвидированных фрицев доложил о том, куда они отбывают, и там всполошились из-за их отсутствия!

А между тем, время потихонечку стало приближаться к восьми вечера, и в самое ближайшее время всё должно было торжественно начаться. Минута, другая, третья, и вот, какой-то морской офицер, находящийся на верхней палубе корабля ударил в рынду (или позвонил в колокол, как говорим мы, сухопутные) и на пирс из длинного здания, что стояло неподалёку, вышло восемь офицеров. Процессию возглавлял капитан тяжелого крейсера «Адмирал Шеер». Его мерзкое лицо я несколько раз мельком видел в Интернете, и сейчас, когда сфокусировал на нём зрение, то сразу его узнал.

Бесспорно, это был он — капитан-цур-зее Вильгельм Меендзен-Болькен. Именно это психически нездоровое существо вместе со своими помощниками будет отдавать преступные приказы, которые приведут к смертям наших людей. Корабль под его командованием будет расстреливать мирные посёлки в Арктике и уничтожать невоенные советские корабли и их экипажи. Всё это будет делать он!

А точнее сказать, уже не будет делать. Я никогда не любил пафоса, спектаклей и какого-либо оставления деликатесов на потом, и потому намеревался начать осуществление зачистки именно с этой особи.

— Он и так лишние секунды землю топчет, — прорычал я, глядя на такое огромное количество маньяков и убийц, собравшихся в одном месте.

В памяти всплыла цифра одна тысяча сто пятьдесят. Именно столько человек было в экипаже корабля и, вероятно, именно столько стояло на пирсе. Разумеется, точной цифры я назвать не мог, подсчёты отняли бы время и, несомненно, отвлекли бы от подготовки к атаке. Однако стоит отметить, что голов в бескозырках было очень много.

А тем временем, свысока посматривая на построившийся экипаж корабля, его командиры пафосно прошествовали вдоль шеренг и остановились ровно посредине строя. За ними возвышался стальной силуэт железного монстра, представляющий всему миру мощь и силу фашистской Германии. По трапу сбежал офицер, и что-то доложил капитану. Тот кивнул, повернулся к матросам и начал открывать рот, наверняка вещая что-то выверенное патриотически и верное идеологически.

Разумеется, отсюда я его не слышал, да и дальнейшее представление мне уже было неинтересно. Всё, что нужно, я уже увидел — командир корабля был на месте, его ближайшие помощники тоже, а остальные интересовали меня лишь с точки зрения уменьшения их численности.

Это суровое условие войны. Чем меньше в стане врага профессионалов, тем он слабей, и, значит, это нам только на руку.

«Что ж, пора ответить за всё», — вздохнул я и, больше не теряя времени, приступил к зачистке.

А для того, чтобы она при любом дальнейшем раскладе как минимум наполовину считалась бы успешной, первым же выстрелом отправил в котёл с кипящей смолой капитана корабля Вильгельма Меендзен-Болькена, выстрелив ему в висок. За ним последовали офицеры, сперва тот, который стоял справа от капитана, а потом тот, который отирался слева. К этому времени в обойме осталось два патрона, и их я израсходовал ещё на двух высших офицеров из корабельного командования. Так как стрелять я старался с предельной скоростью, то умерли они в течение двух секунд, так, вероятно, до последнего мгновения и не поняв, что произошло.

Когда пули достигли целей, я уже держал в руках вторую винтовку. Экипаж корабля, увидев, что их командиры неожиданно упали, пока ничего понять не мог. А я уже давно начал вести огонь, опустошая вторую обойму.

Начался падёж офицеров низшего звена. Вначале умерли те, кто стоял рядом с валяющимся на холодном бетоне пристани капитаном-цур-зее, а затем стали умирать те, кто стоял в длинных шеренгах рядом со своими матросами. Офицеров определял по погонам, которые прекрасно видел. И выделял их из толпы, и бил без промаха.

Когда опустошил вторую винтовку, то потерявшая весь высший и часть низшего офицерского состава команда, наконец, начала что-то понимать. А ведь прошло не более восьми секунд.

«Эх, жаль, нет моих помощников. Ни Садовского, ни Воронцова», — расстроенно думал я, начиная перезаряжать оба ствола.

Так как патроны не были снаряжены в обоймы, то зарядка занимала время, которое можно было бы потратить с большей эффективностью, но делать было нечего, и я, не сводя глаз с начинающейся на пирсе паники, зарядив обе винтовки, начал второй подход.

А там, действительно, начинало твориться что-то невообразимое. Кто-то уже что-то начинал понимать и, вертя головой, думал, куда бежать и где скрыться. А кто-то, не сумев быстро сообразить, всё ещё пытался разобраться, подойти поближе, выяснить, что происходит и рассмотреть лежащие трупы.

Понимая, что вот-вот вся эта кодла начнёт разбегаться в разные стороны, решил отсечь их от стоящего ближе к носу корабля длинного здания. Так как высшие немецкие морские офицеры уже давно закончились, во главе угла ставил уничтожение всех, кто носил хоть какие-то погоны.

В то время, когда я приступил к третьему заходу, то есть опустошению магазинов двух винтовок, на пирсе уже бушевала самая настоящая вакханалия. Немецкие матросы, глядя на валяющиеся тела своих командиров и камрадов, наконец, осознали, что что-то идёт не так, и вначале было устремились к этому самому зданию. Но когда те, кто бежал туда первыми, стали замертво падать, толпа, впав в самое настоящее безумие, резко развернулась и рванула на корабль.

Человек — разумное существо, по крайней мере, иногда, а вот толпа из людей — уже гораздо более глупое, бестолковое, склонное к панике и безрассудным действиям. Так как трапов с пирса на крейсер было установлено всего три, и были они достаточно узкими, то ополоумевшая нечисть, стараясь всеми силами выжить, стала толкать и пихать локтями друг друга, создавая неимоверную давку. Разумеется, в тысячной толпе никто ни о какой очерёдности и помощи близкому даже и не думал. Сейчас выживали сильнейшие. И именно эти сильнейшие, отталкивая тех, кто был менее ловок и силён, чуть ли не по головам своих товарищей пробирались всеми правдами и неправдами по трапу на корабль, а те, кто был слабее, попросту летели в воду. И когда они туда падали, то оказывались зажаты между двумя высокими стенами: железным корпусом тяжёлого крейсера с одной стороны и высокой бетонной стенкой причала с другой.

Не знаю, сколько точно матросов оказалось в воде, но там воистину кишело целое море из голов.

Те же счастливчики, кто оказался на борту «Адмирала Шеера», разумеется, решили ускользнуть внутрь корабля и тем самым избежать свинцового возмездия за грехи. Больше всех везло тем матросам, которые поднимались по трапу, что был посередине корпуса. Они сразу попадали на палубу и забегали в двери корабельных помещений, скрываясь тем самым от пуль. А вот менее всех повезло тем, кто был на носу.

Паникующее стадо убийц, вероятно, осознавая, что выжить под пулями куда сложнее, чем расстреливать мирные корабли и убивать мирных советских граждан, зажалось в передней части корабля, когда я отсёк их градом пуль от надстройки. Многие из них пытались попасть внутрь орудийной башни главного калибра и тем самым скрыться от праведного гнева там, но двери, ведущие в башню, на их несчастье, оказались закрыты. Я не собирался давать нечисти время очухаться и централизованно отступить, а потому стал вновь и вновь разряжать туда обойму за обоймой.

И всякий раз, когда моя пуля находила цель, я говорил тем, кто погиб в моей истории на острове Диксон, на ледокольном пароходе «Сибиряков» да и вообще в советской Арктике, что за смерть кого-то из них уже отомстил. Более того, уничтожая команду линкора, я спасал тех, кто мог погибнуть, но не погибнет в этой истории. Они выживут, они победят, они женятся и у них родятся дети и внуки. Они будут жить счастливой беззаботной жизнью в великой стране. И пусть будет так! Пусть они живут, а те, кто их хотел убить, пусть отправляются к себе домой — в ад! И помогу им в этом я — юный семнадцатилетний мальчишка, в теле которого живёт справедливость и праведный гнев к врагам рода человеческого!

После зачистки носовой части, чтобы никому обидно не было, уделил внимание корме. Находящиеся там матросы, вероятно, увидев, что часть дверей закрыта, и скрыться от пуль снайпера они не могут, мгновенно были деморализованы и, закрыв головы, вжались в ограждение бортов корабля, но некоторые из них, видя, что офицеров поблизости нет, пытались организовать своих камрадов и заставить выполнять отдаваемые ими приказы. На таких активистов, я, разумеется, тут же обращал своё пристальное внимание, не давая им вносить безобразный порядок в устроенный мною образцовый хаос. Ясное дело, что подобные особи практически в то же мгновение, как только начинали зачем-то махать руками, тут же забывались вечным сном.

Занимаясь ликвидацией кровавой команды карманного линкора я был спокоен и совершенно не ощущал того адреналина или азарта, что бушевал во мне ранее. К уничтожению противника сейчас я относился, как к работе дезинсектора. Мои пули буквально очищали землю и давали нормальным людям шанс на счастье, и не нужно говорить, что во всём, мол, были виноваты командиры корабля, а немецкие матросы просто выполняли приказы. Ага, знаем мы эту песню. Один эсэсовец тоже жаловался в письмах своей жене, что, мол, испытывает неимоверные душевные терзания, когда детей закидывает в газовую камеру. И таких примеров хоть отбавляй. Все они, дескать, только выполняют приказ, равно как и эти особи, что сейчас как крысы носятся по карманному линкору, стараясь спасти свои поганые жизни. Ишь, хорошо устроились — у командиров чистые руки, у исполнителей — чистая совесть!

А ведь это именно они будут подносить снаряды к орудиям, именно они будут следить, чтобы двигатели корабля работали на всю мощность и могли быстрее маневрировать, чтобы застать врасплох мирных граждан, которых собирались убить, именно они будут корректировать огонь по мирным кораблям и посёлкам в советской Арктике. А потому все они виновны! И тут нет и не может быть другого мнения, как не может быть и жалости к кровавым маньякам и убийцам!

Я старался использовать каждую секунду с максимальной эффективностью, зная, что это обязательно приблизит нашу победу над столь безумным и страшным врагом. Из-за отсутствия помощника, конечно же, моя скорость ведения огня была ниже, чем та, которую я показывал на фронте, но и противник тут был менее подготовлен к такого рода воздействию, а потому многие из них были деморализованы. Не нужно забывать, что моими подопечными были матросы, и боевые действия они, как правило, вели на море. А что такое бой на море? Это параллельно плывущие милях в тридцати-сорока друг от друга корабли противников, иногда совершенно неспешно стреляющие по смутным силуэтам, которые и в бинокль не всегда различимы. И стрельбы такие могут продолжаться чуть ли не сутки.

Тут же совершенно другой вид боя, к которому немецкие военные моряки были совершенно не подготовлены. Они привыкли сами влиять на бой, а сейчас большинство из них было неспособно это делать. Видя, как то тут, то там происходит падёж их собратьев, и, не понимая, кто и откуда ведёт по ним огонь, они были не способны принимать нужные в данных обстоятельствах решения, поддавшись панике.

А так как русский снайпер в моём лице очередным отстрелом отсёк мечущихся матросов от спасительной надстройки, то экипаж, не увидев другого выхода, начал прыгать за борт. И тут нужно помнить, что в воде к этому времени уже была чуть ли не половина команды, которая ранее упала туда с причала и трапов.

Что там, в реке, начало твориться — это уму непостижимо. Я видел документальные кадры различных морских катастроф, когда пассажиры того или иного судна оказывались в воде, но я никогда не видел, как там одномоментно оказывается под тысячу человек. Не знаю, зачем они это сделали, могли бы дальше прятаться за башнями, надстройкой и другими частями корабля, что могли укрыть их от разящих пуль, но фрицы обезумели и поступили так, как поступили — попрыгали за борт. Возможно, в панике и хаосе, видя, что смерть постоянно косит их собратьев по разуму, матросы пришли к выводу, что корабль вот-вот будет захвачен неведомо откуда наступающим врагом, и именно поэтому решили поискать спасение в реке. Точно установить это у меня, разумеется, возможности не было, однако, видя, что происходило между причалом и линкором, я начинал предполагать, что ад на земле не является вымыслом. Там творился настоящий кошмар.

Матросы, вероятно, осознав, что ни на корабль, ни на пирс они сами подняться не в состоянии, а вытаскивать их никто даже и не думает, стали плыть к концу бетонной стены причала, чтобы там выбраться на берег. Река наполнилась головами ещё больше. В один миг над гладью воды оказалось так много целей, которые зачастую чуть ли не сидели друг на друге, что от количества этих самых голов у меня самого голова закружилась. Я был в замешательстве. Мои глаза разбегались, и я даже иногда мазать начал, хотя сделать это было очень сложно, ведь там, куда бы я ни стрелял, пуля всё одно какую-нибудь цель да находила.

— Патроны, братцы! Патроны! — скрежетал зубами я, опустошая одну пачку за другой.

Врагов было много. Очень, очень много. А вот с патронами была беда, а потому закономерный итог в таком ребусе мог быть только один — очень скоро патроны закончились.

— Охренеть можно! — прошептал я, посмотрев на пустые валяющиеся вокруг меня бумажки, которые когда-то были набитыми патронами пачками, и перевёл взгляд на пистолет.

На секунду задумался, но понял, что с такого расстояния им работать будет абсолютно неэффективно. Ну, может, до кого-то пуля и долетит, и, может, даже синяк оставит…

А потому вновь посмотрел на плескающихся недобитков и тяжело вздохнул. С одной стороны, на душе у меня было радостно, что всё закончилось, а с другой стороны сожалел, что всё закончилось именно так.

Радовался тому, что поставленную перед собой задачу я, несмотря ни на что, всё-таки выполнил. Командиры карманного линкора были полностью ликвидированы. Как и не менее ста пятидесяти членов экипажа.

А расстраивался я из-за того, что патронов, к сожалению, у меня на всех не хватило. А ведь целей ещё было более чем достаточно. Но…

«Ну не было, братцы, патронов! Не было, и всё тут! Сделал всё, что мог, и более сделать было не в моих силах!» — машинально отложив в сторону неплохо послужившую винтовку, констатировал я, не прекращая следить за происходящим у корабля.

Несмотря на большое количество врагов, которых я сумел уничтожить, на глади поверхности воды почти ничего не изменилось. Как плескалось там бесчисленное количество рук и голов, плывущих в сторону берега, так и продолжало плескаться.

Посмотрел на часы. Они показывали, что с момента начала боя прошло пять минут пятнадцать секунд. За это время я отстрелял чуть более полутора сотен патронов.

«То есть, приблизительно, тридцать-тридцать пять выстрелов в минуту — так себе скорострельность, — расстроился я и, вытерев рукавом формы испарину на лбу, добавил: — Ладно, как есть, так есть. Пора сматывать удочки».

Уничтожение главарей убийц и части их пособников было завершено и, в общем, на мой взгляд, операция прошла вполне успешно. Как минимум полторы сотни гитлеровцев были отправлены экспрессом с нашей планеты в преисподнюю, и теперь они своими мерзкими и ужасными делами не смогут причинять советским людям боль и страдания. Волею судьбы я вычеркнул их из числа людей и тем самым спас сотни жизней.

Конечно, будь у меня сейчас в арсенале больше патронов, то утилизация данного шлака обязательно бы продолжилась. В идеале, конечно, было бы уничтожить вообще всех, кто был на пирсе. Тогда эффект от моей акции был бы ещё круче — корабль при таком раскладе надолго бы выбыл из строя как боевая единица. Немцам пришлось бы искать и обучать новую команду с нуля, а это очень кропотливый и очень небыстрый процесс.

«Но получилось, как получилось. Во всяком случае, им теперь новую команду набирать предстоит, включая командный состав. И на это тоже уйдёт много времени. Глядишь, к тому времени и война закончится», — отметил я.

И, вполне удовлетворенный проделанной работой, стал переодеваться. Мне пора было покидать столь радушную рыбацкую хижину, которую теперь можно было вполне назвать «Хижиной дяди Забабашки».

Но, надевая немецкий мундир, я, сам того не заметив, стал размышлять над своим будущим. До этого момента был так увлечён операцией, что даже не задавался вопросами: а что будет дальше? Что я буду делать, когда выпущу последний винтовочный патрон?

И сейчас был шокирован тем, что дальнейшего плана действий у меня в голове, по сути, не было.

«Операция завершилась. Результата достиг вполне неплохого. Но продолжения-то 'банкета» нет! — пытаясь найти дальнейший свой путь, размышлял я. — И цели новой нет. Так, одни наброски. Та цель, которой я только что достиг, мной была выбрана волею случая. Если бы пьяные матросы, например, сидели бы за другим столиком, подальше от моего, или говорили бы тише, то о грядущем построении я бы ничего не узнал. А значит, не было бы акции, не было бы никакого результата, то есть — помощи фронту. Как ни крути, а действовал я, исходя из возникшего сиюминутного желания, и работа моя была, хоть и успешной, но, по большому счёту, непрофессиональной. Обычный дилетант — схватил удачу за бороду и сумел воспользоваться случаем. Но это не закономерность, а именно что случайность. Сейчас мне повезло, но будет ли такое везение в дальнейшем? Как и какую цель я буду уничтожать завтра? А послезавтра? А через три дня? Никакую? И что тогда? У меня наметится простой? Нет! Такого допускать нельзя ни в коем случае! Я боевая единица. И, нужно сказать, вполне эффективная единица. Я не имею право не использовать то, что мне было даровано свыше, и что будет служить во благо Родины.

А это значит, что цели для уничтожения у меня должны быть всегда и на постоянной основе. И не только цели, но и средства для их поражения. Следовательно, мне нужно найти способ постоянного получения информации и материального обеспечения.

И вот так, навскидку, таких способов я пока вижу только два. Всё, что мне нужно, я могу получить либо от нашего советского генерального штаба, либо от немецкого. В немецкий меня, понятное дело, никто не пустит. А с нашим у меня связи нет.

И что тогда? Как мне быть? При ближайшем рассмотрении кажется, что ситуация, фактически, безнадёжна. Получается, что мне и дальше придётся действовать в одиночку и вновь надеяться именно на случай. Или, — тут мне в голову пришла крайне перспективная мысль, и я закончил фразу, — или найду человека, обладающего информацией чуть ли не в реальном времени!'

Кого я имел в виду? Ну, конечно же, какого-нибудь советского разведчика, который сейчас работает под прикрытием на территории Германии и который сможет мне помочь решить если не все, то многие вопросы.

«Вот только, дай Бог памяти, вспомнить о том разведчике, кто находится здесь и сейчас. И кстати, а кто вообще является советским резидентом в этой стране?»

(продолжение следует)

Конец четвёртой книги

27 февраля 2025 года

Максим Арх

От автора: финальная пятая книга «Неправильный разведчик Забабашкин» начнёт публиковаться 13 или 20 марта.