Глава 4

Их трое — слышу я голос призрака — Боюсь, что ты не сможешь с ним справиться.

— Что, настолько все плохо? — легкомысленно осведомляюсь я, и тут же получаю ответ:

— Еще хуже.

Вскоре я убедился, что сказанное не отражало и доли объективной реальности. Первое, что я подумал, с оторопью глядя на это существо: «Кинг-Конг!». Рост — выше двух метров. Вес — двести килограммов, не меньше. Заросшее черной неровной щетиной лицо с глазами-пуговками, вывороченными пухлыми губами и растопыренными круглыми ушами.

Второе, что пришло в голову, прежде чем на меня обрушилась колонноподобная ручища: «Это же Шрек!».

Я уклонился от удара, и тут же словил хорошую такую плюху сковородообразной ладонью этого монстра. Кто там говорил, что большие люди медлительны и неуклюжи? Этот — не был неуклюжим. Гаденыш с лицом дауна двигался с такой скоростью, что я едва успевал уклоняться от его ударов, подныривать под громадные ручищи, двигающиеся со скоростью лопастей ветряка.

Пока что успевал. Вот только таких «ветряков» было три. Вернее — трое. И это обстоятельно заставило меня пожалеть, что я не взял с собой меч.

Нож уже в руке…выпад! Еще! Парирует, тварь! Как он успевает?! Что это за чертов мутант?! Посмотреть бы на их папашу, что он за монстр…

Есть! Чиркнул по плечу гада! И это его только разозлило. Я все равно как с медведем дерусь! Только медведь глупый, а этот гад при медвежьей скорости и силе еще и соображает. И похоже что где-то учился единоборствам, иначе как он может дратьсяс такой ловкостью и с таким умением?! Или это врожденное?

Так. Двое заходят со спины и сбоку. Бежать?! Вернуться с мечом и покрошить эту сволочь?!

Перебрасываю нож в левую руку, обозначаю укол…бью правой в солнечное сплетение… Как в стену, черт подери! Я не пробил мышцы пресса, хотя бил изо всех сил, все умение вложил в этот удар, всю массу! Во мне сейчас килограммов восемьдесят, не меньше — я худой, но костей и мышц хватает. И вот — не пробил!

Ааа…черт! У них дубинки! Вот теперь трындец. Завалят — на раз. Нож против дубинки не катит. Я с дубинкой забью любого, даже мечника.

Замахивается…перехватываю магией, останавливаю дубинку, бью ножом…и тут же нож вылетает из руки после удара дубинки третьего монстра.

Эти три типа будто отлиты в одной форме — туповатые лица с маленькими злыми глазками, широченные плечи, бычьи ляжки и оттопыренные уши — настоящие огры! Может и правда огры? Это ведь другой мир, тут все может быть!

Смешно. Верчусь, ускользая от града ударов, бью, рискуя умереть нарвавшись на встречную плюху, а на периферии сознания медленно-медленно ворочаются мысли…будто это не я сейчас с треском впечатал кулак в челюсть гиганта справа от меня, будто это не я врезал ногой в пах тому, что слева — я как бы смотрю на себя самого со стороны, и мне это все кажется нереальным.

Кулак только загудел — чуть кости не переломал. Череп у монстра — будто из стали. И удар в пах не прошел — может у него и яиц-то нет? А что — эдакий голем без детородных органов!

— Пусти меня в свое тело. Клянусь честью — я выйду, как только разберемся с этими уродами.

Это Мастер. Верить?

Я оставлю тебе мои знания, обещаю. Я никогда не обману тебя.

Этот не обманет. Для этого — честь дороже всего. Поверю!

Мир моргнул, и сделался как-то…ярче, что ли. Запахи стали сильнее. Чувствую, как воняет потом и мочой от того, кто вышел первым. Запах лука от второго. Третий…воняет дерьмом. С улицы тянет помоями, и откуда-то издалека — почему-то лошадиным потом. Конюшня там, что ли?

А еще — все замедлилось. Мир будто перестал двигаться! Медленно-медленно замахиваются три монстра, и на их одутловатых лицах написана такая незамутненная радостная злоба, что становится даже не по себе — они предвкушают мою смерть, или мое увечье. Им нравится калечить людей!

Пропускаю дубинку мимо виска, хватаюсь за нее, выворачиваю из рук противника. Горообразный тип оказывается в воздухе и медленно вращаясь летит по направлению к придорожному дереву.

А я уже оборачиваюсь ко второму. Уклон…подныриваю под руку-бревно и моя дубинка врезается в висок. Другого человека убило бы на месте, но этот просто оседает, закатывая глаза.

На ногах остался один. Его ничуть не напугало отсутствие братьев, я вообще сомневаюсь, что он способен бояться. Когда ты настолько силен и огромен, ты просто перестаешь бояться чего-нибудь в этом мире. Это беда многих больших и сильных людей — они почему думают, что бессмертны, и никто не может их свалить. А ведь на каждую хитрую задницу найдется…прибор с винтом.

Хрясь!

С дубинкой — милое дело! Особенно если противник двигается так, будто в штаны наложил — едва-едва. Запястье я ему отбил.

Хрясь! Хрясь!

Коленную чашечку — вдребезги! И вторую! Что так насчет того, что высокой башне падать больнее?

Таак…ты еще шевелишься?! Не надо вставать! Совершенно не следует этого делать! Тем более со сломанными ногами.

Хрясь! Хрясь!

Вот теперь вы руками можете работать, а ходить вам будет трудно. Скажите спасибо, что не убил!

Хоп! Мир стал обычным, резкие запахи стали обычными, почти неслышными. Звуки — прежними, без растяжки и этого низкого бу-бу-бу…

Так ты что, умеешь останавливать время? — спрашиваю я у Мастера, покинувшего мое тело.

— Ненадолго. И ненамного. Достаточно, чтобы победить — отвечает он спокойно, и сухо, как и всегда — Теперь и ты умеешь это делать. Если захочешь.

— А что это за типы такие? — спрашиваю я, не надеясь на ответ — Они вообще-то люди?

— Их предки пришли с севера — отвечает Мастер — Они смешались с людьми, но иногда вдруг у потомков гигантов появляются такие гиганты. Они не очень умны, но невероятно сильны и быстры. Видимо их мать зачала от кого-то из подобных им. А может проявились в седьмом поколении — я слышал о таких случаях.

— Ага — хмыкаю я — А то, что рядом проезжала труппа комедиантов с силачом в своем составе, это полная случайность.

Призрак молчит, я пожимаю плечами и подхожу к Ане, прижавшейся к стене и зажавшей голову ладонями. Девушка тихонько плачет, отвернувшись и будто отгородившись от всего мира.

— Ну ты чего? — трогаю я ее за плечи — Напугалась, что ли?

Поворачивается, утыкается лицом мне в грудь и начинает всхлипывать еще громче:

— Я же говорила! Не надо было приходить! Они такие большие! Такие сильные!

— Ну…все, все… — поглаживаю спину и плечи девушки, а она вжимается в меня сильнее, обняв обеими руками:

— Я думала…они вас убьют! Я уже не верила! А потом они бы меня убили! Он всегда выполняет то, что обещает!

— Ну, видишь…не убили — смеюсь, чувствуя, как отступает напряжение и начинается «отходняк». Сейчас начнут трястись руки и ноги, и лучшее, что можно было бы сделать — хлопнуть сто грамм водки. Но водки нет. Да и это не средство. Без водки надо контролировать себя!

А вообще — печально. Я как-то расслабился, считая, что мне никто не угрожает, что я быстрее большинства потенциальных противников, а моего умения хватит на толпу местных придурков. А оно видишь как получается…

И сразу вспомнился один земной боец ММА, китаец. Его проклинают все китайцы Поднебесной, его запретили показывать по телевидению. Он унижает китайских мастеров. Да, тех самых, знаменитых, обладающих тайным искусством отсроченной смерти после удара пенисом по лбу. Он просто забивает великих мастеров, роняя их на ковер как кегли. Они пытаются изобразить свои хитрые приемчики, скачут «пьяными обезьянами» и «заблудившимися крысами», а он тупо унижает мастеров, посылая их на ковер в первую же минуту боя. Потому что он настоящий боец, а не киношный «Мастер», и привык получать и наносить удары. А еще — он очень силен и быстр, эдакий бычок с налитыми силой плечами. Попробуй-ка, завали такого!

Вот что-то подобное случилось и сегодня. Эти монстры настолько быстрее и сильнее меня, что мое боевое искусство против них — все равно как детским совочком копать фундамент под дом. Выкопать можно, но затратишь на это месяцы и годы труда.

— Ну что, пойдем к тебе домой? — отстраняю девушку и достав из кармана платок, вытираю ей слезы.

— Да…нужно забрать документы на дом. Там бумага от стряпчего, в ней говорится, что дом принадлежит мне. Мы еще когда мама была жива, составили документ. Я не хотела, но мама сказала, что так нужно сделать — она болеет, может умереть, так что я не должна остаться на улице.

Ана помолчала, посмотрела на стонущих монстров, и с ноткой сожаления в голосе сказала:

— Знаете…а ведь в детстве они меня защищали, когда кто-то меня обижал. Это потом они стали такими…грубыми. А раньше такими не были. Хорошо, что вы их не убили…

Ана опять стала называть меня на «вы», и только в постели, в момент наивысшего возбуждения — «тыкала». Но заканчивался секс, и…мы снова становились работодателем и работницей. Не скажу, чтобы это меня напрягало, но…все-таки как-то не по себе. Не могу привыкнуть.

Я подобрал свой нож, вложил его в ножны, и потирая ушибленное запястье, пошел следом за Аной. Вечером подлечусь, хорошо хоть кости выдержали, не сломались. Просто ушиб.

Во дворе никого не было, а вот в доме… Почему-то я представлял тетушку Аны эдакой здоровенной бабищей, настоящей родительницей этим трем мордоворотам. Однако — нет. Передо мной стояла достаточно еще молодая женщина лет под сорок, или чуть больше — симпатичная, ухоженная, фигуристая. На лбу — никакой печати зла, когти из пальцев не торчат, копытами по полу не стучит. Женщина, как женщина — вполне себе такая…для мужчин. Я шел настороженно, готовый к отпору, но увидев эту самую мадам слегка расслабился. А зря. Вот в таких тихих бабах и водятся черти! Как и в тихих омутах.

Она встретила нас молча, без удивления глядя на меня и мою спутницу. Потом шагнула к столу, схватила здоровенный нож, или вернее тесак для рубки мяса, и без малейшего сомнения занесла его у меня над головой.

— Ты убил моих сыновей! Ты сдохнешь, тварь воркская!

Получилось как-то слишком уж театрально, пафосно, как в дурном спектакле, но вот квадратный тесачок-топорик отнюдь не был бутафорским, а рука у меня болела все больше и больше. Но конечно же мадама не ее сыновья — сильная, не спорю, и ловкая на удивление. Но… В общем — полетела она от моего пинка в угол так, будто ее сдуло. С душой пнул. Уж очень эта семейка меня разочаровала.

— Аааа! Убил! Мамку убил! Сучка! Это ты его привела! Сучка! Тварь! Убью!

О господи…да сколько же вас?! Как вы мне надоели!

Фурия возрастом чуть младше Аны вылетела из соседней комнаты, держа в руках хороший такой топор на длинной рукояти, больше похожий на боевую секиру, чем на топор. И вот не надо было ей вопить, тогда может и случился бы маленький, но все-таки шанс снести башку любимой сестричке. А так — лишь потеряла сознание и улеглась рядышком с мамочкой.

— Еще кто-нибудь есть? — на всякий случай крикнул я — Выходите, паскудники, я вас вижу!

Паскудники не откликнулись, из чего я сделал вывод, что или они хорошо спрятались, или их вообще не существует. Ну а пока что в ожидании появления очередных противников я занялся упаковыванием этих слишком уж бОрзых дамочек, так лихо управляющихся с рубяще-колющем оружием. Мне надо с ними поговорить, а каждый раз отправлять фурий в глубокий нокаут у меня нет ни сил, ни желания.

Связал дамочек разорванными на жгуты полотенцами и присел отдохнуть, перевести дух. Эта схватка меня утомила настолько, что реально тряслись ноги и руки, просто-таки ходили ходуном.

— А ты как думал — откликнулся на незаданный вопрос Мастер — Ничего не дается бесплатно. Чтобы двигаться с большой скоростью ты должен тратить ману и жизненную энергию. Это не все боевые маги умеют, а уж про лекарей и говорить нечего.

— Хмм…это что, я теперь боевой маг? — удивился я.

— Не знаю — после недолгого молчания ответит призрак — Я оставил свои знания, свои умения. Но приживутся ли они, и когда приживутся — сказать ничего не могу. Хенель ведь оставил тебе свои знания, и что получилось? Немного получше стал работать с мечом, и…все. Не так ли? Знания, умения — это полдела. Нужно чтобы эти знания прижились, надо тренироваться. Что толку в знании того, как надо правильно подтягиваться на перекладине, если ты не подтягиваешься, не тренируешь свои мышцы? Что толку с того, что ты знаешь, как правильно стрелять из лука — если не стреляешь из него каждый день? Теория и практика идут рука об руку, и это надо знать каждому, кто занимается боевыми искусствами — обычными, или магическими. Чем больше ты ими пользуешься, тем сильнее развивается твой дар. Запомни это.

Я заверил, что запомню, а сам стал внимательно наблюдать за тем, как в комнату на руках вползает старший из братьев. Ноги у него не работают, но ползет он очень активно, чем-то напоминая гигантского таракана с раздавленным брюхом. Только тараканы молчат, а этот рычит и матерится. А глаза таким огнем горят — сейчас ему только бы до меня добраться, порвать, как Тузик грелку! Нет, братец…отдохни-ка ты.

Беру со стены, с полки здоровенную скалку, и с силой трижды бью парня по голове. Звук такой, как если бы я вдарил в стену. Бам! Бам! Бам! Похоже мозга у монстра совсем не имеется, сплошная кость. Затих только после третьего удара.

— Нашла! — радостно кричит вернувшаяся из соседней комнаты Ана, и показывает мне желтоватый листок плотной бумаги с печатью магистрата. Я молча киваю, и обращаясь к матери монстров, вполголоса говорю:

— Хватит притворяться. Давно очнулась, я ведь знаю. Раскрывай глаза и рассказывай, как дошла до такой жизни.

— До какой? — изображает удивление дама и якобы незаметно шевелит конечностями, проверяя путы.

— До такой! — резко говорю я — С какой стати вы забрались в дом Аны и расположились тут, как хозяева? Кто вам позволил?!

— Ну а чего…она здесь не живет, а дом пустует — хмыкает мадам, имя которой я так и не удосужился спросить — Говорили, она нашла себе какого-то богатенького дурачка, и сосет из него деньги. И скоро уйдет к нему в содержанки. Так чего дому пустовать? Мы и заселились. Что тут плохого? Она все-таки родня!

Опускаю информацию про «богатенького дурачка», продолжаю допрос.

— Так. Опустим тот факт, что твой сынок сказал девушке сюда не приходить. Оставим в стороне то, что твои идиоты на меня напали…

Я прервал свою обличающую речь, поднялся, и снова слегка поработал скалкой — уже со вторым братом, потом с третьим. Доползли, тараканы поганые! Мадам все это время молчала, и только лишь с ненавистью смотрела за тем, как я стучу по башке этим отморозкам. Я кстати еще не решил, что с ними делать. Спустить в канализацию? Так не пролезут, да и тащить такие туши надорвешься. Тут ломовой извозчик нужен. Опять же — я же обещал не убивать бандитов без решения суда — если только они на меня сами не нападут. Они напали, я сразу не убил, так что теперь? Убить покалеченных, беспомощных?

В принципе — и это можно. Мы же не смотрим на то, как мучается покалеченный таракан. Убил его — да и все недолга.

— Итак — начинаю я с того места, на котором остановился — Пока забудем тот факт, что твои отморозки попытались меня убить, и скорее всего с твоего позволения и при твоем участии. Меня другое интересует: кто из вас наслал проклятье? Быстро отвечаем, ну!

Молчат. И мамаша молчит, и дочка. Кстати — дочка вполне симпатичная, и если бы не ее хищный, острый взгляд волчицы…я бы и сам на нее позарился. Вот эта, похоже, дочь своего отца. Настоящего отца. А эти три мордоворота — точно где-то на стороне прижиты.

— В общем, так, барышни — вздыхаю я — Сейчас возьму этот тесак (беру), и буду вам по очереди отрубать палец за пальцем, пока вы не скажете мне, кто наслал проклятье на Ану, и по чьему наущению. Вы обе не волшебницы, сыновья твои тоже не волшебники — я уже проверил. Значит, вы обратились к кому-то на стороне. К кому?

Молчат. Ни слова в ответ. И это неправильно. Беру тесак, подхожу к мадам…она дергается, пытается от меня отползти. Останавливаюсь, думаю. О чем думаю? А о том, как дожать мерзавок. Я ведь не садист, мне их пальцы ни к чему. Но точно буду рубить, если не сознаются.

Отхожу от мамаши, иду к дочке. Та повизгивает от страха, извивается, как гигантский червяк. Страшно ей. А когда с топором выскакивала — не страшно было?

Достаю статер, показываю матери и дочке:

— Видите монету? Сейчас подбрасываю, она падает, и если вверху окажется портрет императора — начну с мамаши. Если герб империи вверху — значит, первой отрублю палец дочке. Хотя…может с носа начать? Будете ходить безносые, эдакие живые черепа! Все вас будут пугаться, ни один мужик и близко не подойдет! Конечно, можно нос вырастить. Хороший маг-лекарь запросто вырастит. Только вот двадцать золотых — есть у вас? И вообще — когда отрезают нос, это наверное больно. Я не пробовал, но мне кажется — вам это не понравится.

Помолчал, и как заору! Так, что у самого в ушах зазвенело:

— Быстро, сучки! Кто порчу навел на девчонку?! Отвечать!

Молчат. Вздыхаю, и шагаю к дочке:

— Я передумал насчет монеты. Сейчас тебе отрежу нос, уши, и два пальца. Все! Достали вы меня!

— Я! — глухо бубнит мамаша — Я наняла колдунью. Ее звать Еллана. Она живет в воркском квартале. Она ворка.

— И зачем ты напустила порчу на девчонку?

— Анка женихов отбивает у дочки — лицо женщины перестало быть миловидным, зубы оскалены, глаза-щелочки. Мегера! — Слишком красивая. Но я же ее не убила! Попросила, чтобы не умерла! Все-таки родня.

— Добрая ты! — криво ухмыляюсь я — А мужа своего зачем убила? И мать Аны? Только не надо рассказывать, что они сами умерли! Не оскорбляй мой разум!

— Не знаю, о чем ты говоришь — взгляд дернулся в сторону, а дочка удивленно подняла брови. Ага…не знала?!

— Что, не знала, что мамаша папеньку сгубила? — спрашиваю младшую фурию — Ты бы сравнила себя, и этих трех мордоворотов. Вы похожи? Один отец? Мамаша загубила твоего отца, чтобы бегать к любовнику!

— Мама! — смотрит на мать, и та тушуется под взглядом дочери.

Пусть себе. Что, подло? А не подло мужа изводить, чтобы бегать к любовнику? Тварюга…и что с ней теперь делать?

— Повторяю вопрос — зачем извела мать Аны?

Черт! Черт! Не успел! И откуда в девчонке столько силы?! Впрочем — попробуй-ка, повозись целыми днями с тряпкой, ведрами, кастрюлями и тазами. Это тебе почище всякого фитнеса! То-то у нее фигурка такая спортивная. Но все равно — топор-то вон сколько весит…

Топор мелькнул в воздухе и череп мамаши раскололся пополам. Тело задергалось, по кухне разлетелись брызги крови, кусочки кости и мозга, а дочка дико, истошно завопила, пытаясь разорвать путы.

Ну, вот и все. Вот и каюк. Назад дороги нет. Теперь нет причины решать — сохранять им жизнь, или нет. Свидетели.

— Выйди из дома! — мрачно говорю Ане. Она рыдает, непонимающе смотрит на меня — истерика. Бью ее по щеке, девчонка захлебывается рыданиями, стихает. Смотрит на дело рук своих, и…ее начинает рвать. Прямо на связанную еще живую родственницу. Теперь рвет и «сестричку». Параллельно очнулся старший из братьев — поднимает голову, а глаза красные, как у крокодила в ночи, хрипит, ревет, руки к мне тянет. А вон и второй очнулся! Твою мать…ну какие же крепкие у них черепа!

— Выйди, говорю! — рявкаю я, хватаю Ану за плечи и выталкиваю в коридор. Та медленно бредет на негнущихся ногах, шатаясь, и оглашая окрестности звуками процесса исторжения содержимого желудка. Сходили в поход называется! Честно сказать — я на такое не рассчитывал. Но теперь другой дороги нет.

Беру топор, и под визг девицы подхожу к старшему из братьев. Удар! Еще удар! Готов. Голова покатилась по полу. Второй! Третий!

В душе погано так, что словами не передать. Одно дело замочить в бою, и другое — вот так, хладнокровно казнить. И неважно, что они бы меня растоптали бы на месте и потом радовались, рассказывая, как из меня полезли кишки. Я-то — не они!

Осталась девица. И это тяжелее всего. Он смотрит на меня широко раскрытыми глазами, кричит, и глаза ее вылезают из орбит от страха. А что я могу поделать? Ты ведь можешь заявить в стражу, Ану прихватят, и ты останешься жить в ее доме со своим замечательным женихом. А девчонку казнят за убийство твоей матери. Ты будешь во всех отношениях в шоколаде, а нам придется идти на эшафот! Так вот нет, дорогуша, тут или ты, или мы с Аной. Что выберу, догадайся!

Замахиваюсь, девушка хрипит от натуги, дергаясь, пытаясь разорвать путы, и вдруг обмякает, глядя в потолок широко раскрытыми глазами. Опускаю топор, нагибаюсь, щупаю пульс. Опа! Пульса-то нет!

Господи…спасибо тебе. Уберег от греха! Я так-то не ангел, но…все-таки и не бес.

Но теперь надо подумать, как поступить. Сжечь дом вместе со всем содержимым? Это был бы лучший выход. Хотя…а вот хорошая мысль!

Разрезаю путы девицы, пристраиваю ее так, чтобы казалось — она только что отрубила головы братьям и убила мать, а потом от страха за содеянное у девки разорвалось сердце. Преступление-то страшное! Могут ведь и казнить! Или в рабство.

Некромантов здесь нет, так что спросить призраков будет некому. Да и здесь ли призраки? Смотрю…опа! А нет никого. Видать сходу отправились в Ад. Или куда там отправляются по здешним верованиям.

Кладу топор на пол, на него — руку девицы. Все, пора уходить. Дверь оставим открытой, ворота тоже — пусть заинтересуются соседи, зайдут, увидят. Пусть думают — что здесь случилось. Вряд ли вызовут стражу — в этом районе не любят иметь дело со стражей. Впрочем — а где это любят? Да и семейку эту похоже что соседи не особо привечали. Боялись, да, но не дружили (со слов Аны). Растащат барахло — но и черт с ним. Дом-то останется. А не останется — да и пропади он пропадом. Теперь нам бы на глаза никому не попасться. Так-то вроде бы на улице тихо, никто не бродит, не заинтересовались криками. Опять же — себе дороже иметь дело с братьями, лезть в их дела. Можно и нарваться. Вполне вероятно, все еще и вздохнут, когда эти отморозки исчезнут из их жизни…

Ана ждет меня во дворе, и мы не спеша, но и не мешкая уходим. Она не спрашивает меня, о том что случилось в доме. А я ничего не рассказываю.

Навстречу никто не попался. Может кто-то нас и видел — из-за окна, или из-за забора, но никак себя не проявили. Опять же — здесь люди не любят лезть не в свое дело. Это как на Сицилии — власть суть Сатана, иметь с ней дело нельзя ни при каких обстоятельствах. Со всеми вопросами — только к Дону!

Сегодня не поеду к некромантке. Уже смеркается, скоро ночь, да и не до некромантки мне пока что. Рука болит — просто сил никаких нет!

Напоследок говорю призраку Анны, чтобы она осталась в доме рядом с убитыми и посмотрела — когда и как их найдут. И вызовут ли стражу. А потом пускай послушает — что вообще говорят об этом событии.

Хорошо иметь при себе призрака-шпиона! Только сейчас начинаю это понимать в полной мере…

Загрузка...