Настоящий Спасатель 4. Назад в СССР

Глава 4

Я же хотел продолжить водолазную династию и дело отца поэтому записался во Флот.

Моя Ба сначала поохала, услышав новости про армию, но потом сказала, что это пойдет мне на пользу.

Дед внимательно выслушал мой рассказ о приключениях с Солдатенко и команде, задал несколько уточняющих вопросом и успокоился.

Ему отдельно звонил Нечаев и что-то объяснял ему. Видимо, разговор с генералом и мой рассказ полностью устроил деда, потому что он спокойно напутствовал на службу во Флоте, можно даже сказать, что благословил.

Не знаю откуда, но Вика прознала, про то, что я ухожу в армию и прилетела в день проводов.

Мне было очень неудобно, потому что в армию меня провожали сразу две девушки, которые пообещали писать и дождаться. При чем обе знали об этом.

Перед самым отъездом на гбшный объект — генерал отверг все наши просьбы с Темой, был неумолим и настоял на своем.

Я заехал к Наталье Филипповне, вернуть ключи и попрощаться.

Она проводила мне с улыбкой и легкой грустинкой в глазах.

— Будь я помоложе, я бы обещала тебя ждать, Бодров. Хорошей тебе службы.

Мы нежно обнялись с ней, она не удержалась и поцеловала меня в губы.

Выходит, что из армии меня ждут три девушки. Сволочь и везунчик, ты, Бодров!

Я уже и позабыл каково это — ожидать изменений в жизни. Волнения от предстоящей службы в армии, а в моем случае во флоте, быстро улеглись в первую же неделю пребывания на конспиративной квартире, которую нам предоставил адъютант нечаева.

Нам было позволено тренировать в небольшом закрытом дворе в котором стояли брусья и турники. Так же в нашем распоряжении имелись гантели и гири.

Каким-то чудом нам в конспиративной квартире оставили магнитофон и огромное количество видеокассет с зарубежными и нашим фильмами.

Мы пересмотрели почти всю видео коллекцию. Не ожидал, что мне захочется посмотреть старые фильм по второму, а некоторые даже по третьему кругу.

Единожды за все время нас выселили под наблюдением в парк погулять не позволив встретиться ни с кем из знакомых.

Зато к нам приехал адъютант Нечаева и привез гимнастерки, нитки, иголки, полоски белой хлопковой ткани — подворотнички и приказал учиться подшивать их на время.

Он показал нам, как это делается, заставил при нем несколько раз «подшиться», и убедившись, что мы делаем эту операцию правильно сказал:

— Потом еще спасибо скажете, попомните мои слова.

Поначалу мы отнеслись его «заданию» скептически, но стали подшивать воротник во время просмотра фильма.

Через некоторое время мы набили руку, и умудрялись укладываться в две минуты, начав с десяти.

Кроме прочего на объекте присутствовала отличная библиотека и мы много читали. Я с удовольствием предавался чтению, выбирая книги, которые всегда планировал, но не успел прочесть за обе жизни.

Сейчас времени было навалом. Продукты нам привозили раз в неделю и мы готовили сами себе.

Меня удивляло, что нам предоставили полную свободу и мы сами планировали чем заниматься, когда готовить и есть.

Единственной мерой воздействия был регулярный ранний подъем. Каждое утро вне зависимости от дня недели ровно в шесть утра пронзительно звонил электронный будильник на стене, который невозможно было снять, отключить или перенастроить.

При этом сами по себе настенные электронные часы были все еще большой редкостью и являлись довольно «продвинутым» прибором советского производства для тех лет.

Мы не заметили, как пролетели четыре месяца и началась наша армейская служба.

Служба в армии в СССР, как известно, практически касалась всех поголовно. И ее считали почетной обязанностью, нежели бременем.

Два года проведенные на службе в рядах Советской армии или три в Военно-морском флоте были абсолютно нормальным явлением для парней страны.

Все те, кто достиг восемнадцатилетнего возраста и более, и умел заполнить графу «пол» в анкете, проставив в нужной графе букву «М», подлежали призыву.

Исключение составляли семейные успевшие настрогать двоих и больше детей к призыву, студенты дневных отделений ВУЗов, которым давалась отсрочка.

Ну и те, кто явно не мог служить по состоянию здоровья или инвалидности.

То есть в семидесятых и начале восьмидесятых подавляющее большинство парней призывного возраста, вне зависимости от географии, профессии и социального происхождения поступали на срочную службу в ряды Советской армии.

Начало моей службы разительно отличалось от того, что я ожидал.

Все было не так, как представлялось. Память стирала события и детали прошлой жизни. И новое будущее было таким же неизведанным, как и у любого другого человека жившего со мной в одно время.

Я не ожидал, что меня сразу отправят в учебку, где процесс обучения был настолько интенсивный, что я даже не успевал толком привыкнуть к быстрой смене остановки.

Скажу сразу, что я не стал в одночасье матерым боевым пловцом в черном гидрокостюме с АПСом наперевес. Так назывался специальный подводный автомат, индивидуальное оружие пловца-аквалангиста.

О моей принадлежности в Военно-морскому флоту великой империи напоминал только ремень матроса с медной пряжкой, на которой была изображена красная звезда, поверх якоря и тельняшка с черно-белыми полосами.

Звезда не по цвету, а по симврлическому содержанию с серпом и молотом посредине.

Эти аксессуары, пожалуй, были единственным, что отличало нас, матросов учебки внешне от солдат мотострелков. Те же сапоги, рюкзак, форма.

Еще морской характер службе отразился в названиях. Помещение где мы спали называли «кубиком», пол этого помещения «палубой», табуреты у коек «баночками», любой стол назывался «баком», сортир — «гальюном», окно — «ломатором», входную дверь в кубрик — «броняхой».

Нас же вместо рядовых называли матросами.

Вместе с остальными новобранцами я проходил «курс молодого матроса». Ребят, которых инструктора пока называли не матросами, а «матрасами».

Честь называться матросом нужно было еще заслужить.

Оно и понятно, матрос это морская профессия, ну или как говорили инструкторы на курсе: «персональное воинское звание в ВМФ СССР». А как его заслужишь, если по началу мы совсем моря-то и не видели?

Распорядок дня армейский — вполне сухопутный.

Все занятия проводились точно так же, как в учебке у простой «пехоты».

Вот и называли нас «матрасами». Чтобы мы везде и всегда успевали, в училище очень строго выполнялся распорядок дня.

Это должно было воспитать в нас собранность и дисциплинированность с первых дней службы. Строгое выполнение распорядка дня позволяло нашим инструкторам — мичманам постоянный контроль над личным «матрасным» составом, то есть за нами.

День молодого матроса начинался с подъема в семь ноль ноль утра.

Правда, сержантский и мичманский состав поднимали на десять-пятнадцать минут раньше. Они за это на нас отыгрывались. Когда служишь, организм все ощущает по другому и любая лишняя минута сна на вес золота.

При подъёме за считанные секунды мы должны были одеться и встать в строй. На подъём периодически приходили офицеры роты. Они, старшина и сержантский состав роты контролировали, чтобы все поднялись и вовремя встали в строй.

Сильно не везло тем, кто мог опоздать. За это наказывали весь личный состав. В следующий раз никто не испытывал ни малейшего желания опаздывать.

Плохо чувствуать, что из-з тебя приседают, отжимаются, пыхтят и подвергаются разным взысканиям, вообщем отвечают, такие же как и ты, только более собранные и пунктуальные.

При построении объявлялась форма одежды на зарядку, Она устанавливалась дежурным по курсу, в зависимости от погоды.

Рота распускалась, чтобы оправиться. Сходить при необходимости в туалет, одеться в установленную форму одежды. Ровно через десять минут рота повзводно строилась на улице и следовала к месту выполнения физзарядки.

После короткой разминки, матрасы выходили «на бег». Я считал, что к службе подошел в хорошей форме. Я спокойно пробегал восемь-десять километров дома перед службой.

Но не тут-то было. Бежать в неподъемных яловых сапогах, в портянках удовольствие то еще. Не понимаю по какой причине поначалу я быстро выдыхался, пробежав всего два или два с половиной километра.

Дыхание сбивалось, в боку начинало колоть. А никто не ждет молодого матраса, и поблажек ему не даёт. Сколько бегать километров всего — никто не знал, зависело от настроения замкомвзвода.

«Всем трудно, доходяга», «Беги через не могу», «Двигай шпильками, салабон-матрасник» — это были самые лестные ответы, которые мог услышать молодой матрос, сообщивший о сложностях с преодолении ежедневной пятикилометровой беговой дистанции от инструкторов неизменно бегущих вместе с нами. Один спереди, второй сзади, зорко следя за нами.

Свалить или отстать от группы невозможно, тех кто совершал такие опрометчивые поступки назывались сачками.

Кстати, мало кто из моих знакомых знал, что это морское слово. Глагол «сачковать» своими корнями уходит в жаргон моряков ходивших в море на парусных судах.

В ту эпоху, когда моря бороздили бригантины и каравеллы, так называли подвесную койку наподобие гамака, которую делали не только из сетки, но и из сплошной ткани, парусины из остатков.

Подвесная койка называлась «сачком» не самое удобное ложе для отдыха, но зато в ней не всегда видно, есть ли в ней человек.

Обычно туда забирались поспать лентяи, не желающие работать

Соответственно, появилось выражение «давить сачка», что означало увиливать от работы, спать, когда вся команда трудиться не покладая своих рук.

Со временем, название этого койко-места перешло на матроса, который на нём возлежал.

Так вот, такого сачка пытавшегося избежать бега, брали под руки и тащили. Позорно. Лучше самому бежать и терпеть.

После бега начанались изнурительные занятия на турнике. Инструкторы служащие сверхсрочную и занимающиеся не один год, показывали чудеса владения телом на перекладинах.

«Сверчки», так называли всех сверхсрочников гоняли нас «дай-баже», как плантаторы своих рабов на хлопковых полях.

Но действовали не только «кнутом», но и своим показательным «примером».

Некоторые умели подтягиваться на одной руке. Держаться за перекладину двумя сведенным к друг другу кистями и при этом поднимать свое тело горизонтально из свободного виса. Получалось что-то типа острого угла.

Они подтягивались спиной, когда держались за турники сведенными у поясницы руками, висели на подбородках и затылках.

Подтягивались, держась только на указательнымм и средними пальцами.

Могли подтягиваться с бойцом схватившимся за талию, который служил дополительным оттягощением.

Про солнышки, подъемы перевороты и обычные подтягивания я уже не говорю. Они лихо демонстрировали свои способности и требовали от матрасов выполнения упражнений с той же легкостью.

Мы же, проходящие акклиматизацию и период привыкания к новым условиям для организма, не то чтобы прогрессировали, а скорее даже деградировали.

Бегали как загнанные лошади в прериях, силились покорить турник с довольно скромными результатами.

Я сам себя поймал на ощущении, что стал бегать хуже, подтягиваться меньше, чем на гражданке. Так теперь называлась жизнь до флотской службы. И не мог понять в чем дело.

Наш молодой матросский коллектив толком еще не сформировался. Я познакомился с парой человек с соседних коек. Но в целом, в самые первые дни,я мало с кем успевал общаться.

Да и люди то приходили, то уходили в нашу роту молодого пополнения. Кого-то сразу забирали в другие роты, кого-то оставляли. Мы состав переменный. Постоянные тут только инструктора и командир отделения.

Через три или четыре дня один из соседей по койкам в казарме посетовал, что ждал он совсем другого. В фильмах и передаче «Служу Советскому Союзу», которую показывали каждое воскресенье все было по другому:

— Никто стрелять нам не дает, не то что с двух рук, а вообще. Не учат высаживаться с десантных ботов на берег, разбивать ребром ладони кирпичи не учит. Накололи нас по-черному, выходит, тут совсем другая служба.

Он был крайне недоволен и собирался писать рапорт о переводе в другой род войск.

— Я то думал, пойду во флот, возьмут меня в морскую пехоту. Приемчикам всяким научат, рукопашке. Нет уж лучше тогда в тайге где-нибудь в ракетных войсках сидеть. Все одно. Там мороз под пятьдесят, никто не станет заставлять бегать с голым торсом и на турнике до усрачки подтягиваться. Руки к трубе прилипнут, не отлепишь.

Я молчал, сочувственно кивал парню головой, но переходить куда-то совсем не собирался. Во-первых, никого и никогда не водилили в другие войска по его собственноручно написанному заявлению, не предусматривалась в армии такая процедура.

А во-вторых я понимал, что это самое начало. Самая «жесть», так же как и самое интересное впереди.

Не успевали общаться с другими бойцами, потому что во время зарядки не поговоришь. Дыхание собьешь и трындец.

После — сразу завтрак. На него давали так мало времени, что я еле успевал закинуть себе ложкой кашу и выпить залпом стакан чая.

Сначала стоишь в общей очереди, пока дежурные на раздаче суетливо накладывают пищу — стараются, понимают бойцы голодные, а накормить нужно всех.

Но все равно очередь движется медленно у тебя нервяк из-за того, что переживаешь опоздать на занятия на плац.

На плацу, в основном, строевая подготовка и огневая подготовка, которая заключалась в бесконечном повторении сборки-разборки оружия.

Зубрежки названия частей и механизмов автомата, принципов работы и обращении с оружием.

Ребята были с разным уровнем образования и общей подготовки, поэтому к моему великому удивлению, к концу третьей недели были такие, что не могли запомнить названий частей или устройство Калашникова.

Видомо, обучение было рассчитано в том числе и на этих «перцев», поэтому все это многократно повторялось

Единственным разнообразием в этой одинаковой череде матросских будней стали занятия ползком на полигоне.

Лазить по-пластунски у многих в нашей роте получалось лучше чем ходить строем. И старшина роты, по-армейски уничижительно называл нас ужами.

— Рожденный ползать — летать не может, ужи. Опустили жопы! Жопа матраса — отличная мишень для врага. Запомните, ужи! В бою никто не будет целовать вас в жопу. Отстрелят розовую ягодицу на хрен, и все, прощай-прощай, и ничего не обещай! — пародировал песню Лещенко старшина.

В воскресенье спортивные состязания, уборка, и чисто теоретически свободное время с восемнадцати ноль до ужина, когда можно было поспать, если разрешит командир.

Но за все полные четыре недели проведенные здесь поспать ни разу не удалось. Командир отделения не давал. Ни разу. Вместо сна он заставлял нас заниматься подшиванием подворотничка.

Правда, единожды нам повезло. Но не со сном.

В самый первый раз он объяснил нам, как надо правильно подшиваться. Его система имела несущественные различия с тем, как нас обучал адъютант Нечаева.

Командир отделения поведал нам, что есть еще нормальный «морпеховский» способ, но этому нас обучат уже у себя в части, когда нас туда переведут.

— А сейчас, матрасы, будете, подшиваться так, как я вам только что показал. Вопррросы есть? — и тут же не делая паузы сам себе ответил: — вопросов нет!

Достав из рукава часы с хронометром, он подал команду к началу подшивки.

В это воскресенья я проснулся раньше обычного и очень хотел спать, поэтому я решил немного схитрить.

Подшившись раньше других, я закрыл глаза, и надеясь хоть чуть чуть «нагнать» сон, задремал сидя на табурете.

В этот момент я действительно мысленно поблагодарил адъютанта за тренировки и новый освоенный навык подшивания подворотничков.

Я стал засыпать. Надо сказать, что солдаты и матросы в первый год службы учатся спать в любом месте, положении и в любом состоянии.

Но не тут то было, командир отделения не сидел без дела, а прохаживался, сложив руки за спиной и рассматривал у кого, как идут дела. Он направился в мою сторону.

В этот момент я засыпал, и четко помню, как клюнул носом.

Мне даже начал сниться дом с Ба, которая готовила пироги. Будто мне дали отпуск и я приехал домой на побывку.

Как гром прогремел гортанный рык. Короткий, но очень приятный сон прервал гневный крик командира:

— Матрос, Бодров! Охренел? Встать! Смирно! Какого?!.