Музыка нас связала...

Глава 3

Возвращение оказалось легким и простым. Странно, но общая слабость была намного меньше вчерашней. И даже спина почти не вспотела. Но я потянулся за сосательной конфетой. Так, на всякий случай. Оставил пригоршню на полке с таким расчетом, чтобы, даже пребывая в полуобморочном состоянии, достать без проблем. Пальцы скользнули по деревяшке, и уперлись в холодный бок пластиковой бутылки. Фантазия сразу заработала, подсовывая один вариант хуже другого: параллельная вселенная, в которой конфет не было, следующие сорок лет, добавленные счетчиком за лишний переход, инопланетчики, еще какая-то дичь. Наконец я включил фонарик. Всё то же самое, бутылка от «Святого источника», я в нее утром сам воду набирал. И крышечка на которой неродная, желтая, от сладкой газировки, потому что синяя закатилась под холодильник и мне было лень доставать ее оттуда.

А вот и ответ на вопрос «Куда делись конфеты?». В виде огрызков обертки, разбросанных по полке. Крысы влезли и потырили сладости. Сейчас найду их нору, которую они вряд ли сильно маскировали, натолкаю туда осколков, будут знать, как на чужое добро зариться. Леденец я достал из кармана и запил водой.

Прислушался к ощущениям. Да нормально всё! Голова не кружится, в глазах не темнеет, руки не трясутся. Аккуратно встал, полез по лестнице вверх. Пойду-ка я лучше домой, права тетя Женя, спешить некуда.

Жизнь безработного, она ведь имеет кучу плюсов. Не надо вставать по будильнику, срочно с утра бежать, думать, а есть ли чистая глаженая рубашка. Побриться можно не с утра, а после обеда. Или бороду начать отпускать. А самое главное — всегда можно отложить на завтра то, чего делать не хочется. Если не срочно, конечно, типа больного зуба или протекающей трубы.

***

Тетя Женя приготовила якобы любимый мной суп. Как и обещала. И я поел его, выражая совершенно неискренние, хоть и довольно вялые восторги. Вернее, сказал: «Спасибо, вкусно».

— А что ж ты один барахло на мусорку таскал? — спросила она. — Не нашлось никого?

Удивительная метаморфоза со зрением у нее произошла. Читать не может, зато из окна до сарая видит во всех подробностях.

— Да я подумал, что справлюсь. А выпью сам.

— Ты что? Эту гадость я только для алкашни покупала. Погоди, налью тебе хорошей, правильной.

— Ну, давай, сто грамм выпью. С таким супчиком в самый раз пойдет.

И я выпил. Ровно сто грамм, как в аптеке. Больше не налили. А потом пошел наводить порядок в библиотеке.

Книжек у тети Жени много. Работа на партийном посту, хоть и не очень высоком, при советской власти давала множество привилегий. В том числе и в приобретении дефицита. А что самое недоступное в самой читающей стране в мире? Правильно, подписные издания. Ряды разноцветных переплетов, большей частью спокойных и холодных тонов, до сих пор служили пылесборниками. Даже «Библиотека приключений» серо-голубая с редкими исключениями. Хотя вот Майн Рид красный. И Дюма. «Библиотека всемирной литературы»? Да ну, кусочек суперобложки, не в счет. Мне всё это богатство надо для одного, и это вовсе не чтение. Просто в книгах люди любили делать заначки. А я собрался в гости, а потому надеялся разжиться неучтенными денежками.

Улов оказался не очень богатым. Две красные десятки в третьем томе Шолом Алейхема и трояк в пятом томе Жюля Верна, как закладка в «Таинственном острове». Заодно нашел три новогодние открытки, одну первомайскую, а также не очень удачную фотографию, на которой тетя Женя руководит субботником. Ну и пыль протер тоже, как без этого.

***

Не могу сказать, что мы с мамой бедствовали. Как-то она крутилась, что-то делала, и мы с Ленькой были одеты-обуты, и супчик у нас был с мясом, а не на картофельном бульоне. В подробности я не вдавался никогда. Она не говорила, а я не спрашивал. Как-то меня это не интересовало, пока она жива была. Но думаю, что от неожиданного подарка судьбы не откажется.

Я уже придумал, как всё сделаю. Поеду завтра с утра, когда дома нет никого, и втихаря войду в квартиру. Кому как не мне знать все способы сделать это незаметно. Деньги суну в трюмо, к остальным. Пускай думает, откуда лишняя двадцатка взялась. А потом схожу на рынок, к нумизматам местного разлива. Или те, кто собирает купюры, это бонисты? Да неважно, у них советские деньги, наверное, на вес купить можно. А пока так, разведочку проведу.

***

Утром, сразу после завтрака, я усадил тетю Женю в компании со свежей аудиокнигой. Специально скачал накануне. Я как раз обувался, когда прозвучала фоновая оркестровочка, и хорошо поставленный баритон с расстановкой произнес: «Пролог. Штурм Серингапатама. Письмо из фамильного архива. Я пишу эти строки из Индии к моим родственникам в Англию, чтобы объяснить, почему я отказал в дружеском рукопожатии кузену моему, Джону Гернкастлю...». Кто там кого в этой книге убил, я уже толком не помнил. Но заявки слушателей — это святое. Захотела пожилая женщина классический детектив — да на здоровье, мне нетрудно.

Забежал в магазин низких цен и купил большую упаковку алкалиновых батареек для фонарика. Федору надолго хватит. Уж не знаю, как он будет прятать штрихкоды вместе с остальными не очень советскими надписями. Разберется.

В погребе сухо и спокойно. Тишина. Крысы решили, что халявная вкусняшка может и не повториться, и забитая битым стеклом нора стала для них пока непреодоленным препятствием. Проверил карманы. Вроде ничего не забыл. Полезли, что ли. Пора.

Федин подвал радовал новинкой: врезанным в дверь замком на защелке, именуемым в прошлом английским, и ключиком к нему, висящим на гвоздике у выхода. Я положил на ящик батарейки, завернутые в синий пакет-майку, который мне дали на кассе в магазине. Поднялся к двери, и прислушался. Снаружи вроде тихо. Снял ключ, вставил его, и повернул. Со второго оборота открылся. Захлопнул, и пошел. Одет я вполне обычно по местным меркам — кожаная куртка, довольно старая, джинсы, кроссовки невзрачные. Кепка без опознавательных знаков, которую я надвинул пониже, чтобы поменьше возникало соблазнов принять меня за папашу. Покатит.

До больничных ворот я дошел спокойно. Никто не останавливал, не кричал в спину: «Эй, ты что здесь делаешь?!». Перед выходом на улицу я пристроился в фарватер какой-то женщине в болоньевом синем плаще, которая несла в авоське кирпичик черного хлеба поверх крупных антоновских яблок. И почему-то мне показалось, что всё будет хорошо. Не может быть иначе.

Из ворот мне на автобусную остановку. Пешком махать почти три километра до нашего дома не хотелось. А десятикопеечную монетку я обнаружил в коробке с инструментами, стоящей в сарае. В самый раз хватит туда и назад прокатиться.

Какой-то автобус выехал из-за угла. Номер отсюда не различить, но к остановке мы должны прибыть одновременно. Я чуть раньше, даже прогулочным шагом.

Оставалось метров двадцать, не больше, когда я уперся во что-то. То есть видимых препятствий не было, но идти дальше не мог. Кажется, в компьютерных играх это называется «застрять в текстурах». Странно, но у меня это почему-то не вызвало удивления. Может, совсем немного. Я даже подумал, что наверняка можно найти обходной путь, и пройти к остановке. По сравнению с порталом на сорок лет это казалось сущей ерундой.

Преграда не была жесткой, она вроде как мягко подавалась, но не очень сильно. Но и не пружинила. То есть, разогнавшись со всей дури, лоб не разбить, но и назад не отбрасывала. Блин, я же просто хотел прокатиться на автобусе. Который, кстати, уехал, пока я тыкал в несуществующую для всех остальных стену. Номер маршрута так и не выяснил.

Обследование прохода не выявило. Преграда никаких лазеек не имела. Наверняка я смотрелся как придурок, неумело разыгрывающий пантомиму. Ну там есть такой прием, когда мим изображает, будто упирается в невидимую стену. Может, у меня какое-то психическое отклонение возникло в результате всех этих шастаний во времени? Наверняка ведь есть такое, когда больному кажется, что он пройти не может, хотя ничего не мешает. А если попробовать сделать это с закрытыми глазами? Мозг просто не будет знать, что вот как раз здесь идти нельзя? Но результат совпал с точностью до нескольких сантиметров. Я остановился возле того же смятого спичечного коробка. Пнул его, и объект переместился в пространстве согласно приданному ускорению. А если бросить что-то свое? Порылся в карманах, нашел смятый бумажный носовой платочек. Который спокойно пролетел два метра до урны, и даже попал в нее.

Больше я экспериментировать не стал. Остальное выбрасывать было жалко. Как мне потом доставать назад, к примеру, ключ? Просить прохожих? Искать длинную палку? Кстати, вот с этим надо попробовать чуть позже. Если меня не пускает, то удастся ли что-то сделать предметом, который держу в руках?

Мне даже интересно стало, как далеко простирается моя свобода передвижения. К счастью, психиатров никто вызывать не стал, и я долго, часа три, ходил, тыкая перед собой пальцем и передвигаясь боком.

В конце концов, я нашел границы доступного мне пространства. Форма его была неправильной, почти грушевидной, только один бочок был чуть сильнее вздут, и утоньшение не совсем ровное. Вернусь домой, распечатаю карту, и нарисую. Вот только с принтером беда: он остался у меня дома. Ну от руки схему набросаю, ничего сложного.

Я мог пройти вдоль дороги, зайти в гастроном на площади, но только постоять и посмотреть, дальше никак. Потом — зайти во двор и посетить подъезды аж двух хрущевок, в одной из них я добрался аж до третьего этажа. Затем — постоять на ступеньках ресторана «Торица». Имелась в виду река, а не иудейская религиозная литература. Хотя шуточки на эту тему были настолько древними, что над ними не смеялись даже пэтэушники. Но с общепитом облом — и в вестибюль зайти не получалось. Зато мог купить хлеба в булочной. В ней я почти добрался до служебного хода. Мог заглянуть в овощной магазин, и зайти в студию звукозаписи, записать там на гибкую пластинку голосовое письмо, или заказать запись на кассету или пленку.

Потом — больница. Приемное отделение — почти всё. Лаборатория, которую обследовать не удалось, дверь была закрыта. Аллейка, по которой все, кроме меня могли добраться до администрации. Опять же, не пустили на второй и третий этажи лечебного корпуса из-за отсутствия сменной обуви. Тоже на потом оставлю. И двор тетижениного дома. Предложением Федора заночевать я воспользоваться не смогу — во второй подъезд хода нет. А к тетке — запросто. Правда, ее нет дома, она в санатории еще две недели будет. Это я узнал от соседок, судачивших у подъезда. Не очень-то и хотелось. Зато чердак проверить не смог — заперто оказалось.

Напрашивались эксперименты по попытке преодоления преграды в транспорте. Сесть, допустим, возле приемного отделения в «скорую». Что будет? Остановится? Или меня внутри не заметит? А если кто-то поднимет меня и попытается перенести через преграду? А в тележке вывезти? Но единственный человек, который хотя бы теоретически мог мне помочь в опытах, куда-то задевался. Может, кран где-то чинит. Или заболел и дома отлеживается. Главное, что нет Федора в поле зрения.

Зато мне преградили дорогу назад. Возле самого подвала сошлись две дамы бальзаковского возраста, скорее всего, санитарки, и делились новостями за последние два месяца в кратком изложении. Стоять и пялиться, выслушивая бесконечную сагу о дамских переживаниях, полных душещипательных подробностей, я не стал. Не хватало еще привлечь к себе внимание. И я побрел назад, к больничным воротам. Стоять при температуре почти ноль градусов не хотел — замерзнуть так в моей довольно легкомысленной одежке проще простого. Да я и так задубел уже порядком, пока играл в юного географа. Схожу в булочную, или навещу студию звукозаписи.

— Стасик! Здравствуй! Давно приехал? Позвонил бы хоть...

Дама, опознавшая во мне папашу, довольно грубо нарушила мое личное пространство, схватив под локоть. А я ведь уже видел ее! В первый день, мы шли с Федором, она стояла у ворот. Скорая проехала еще. Точно, телогрейка на плечи накинута была. Отвернулась от меня, стоило увидеть.

— Задрали вы со своим Стасиком! — рявкнул я на нее. — Шагу не ступишь! Он у вас тут что, всех баб перетоптал? Или в долг взял, а потом не вернул?

Чуть неловко было отвечать так грубо, но как еще отвадить эту совершенно ненужную мне собеседницу? Пусть обижается и уходит. Мне с ней беседы разводить не хочется. А то ляпнешь что-то не то, начнутся подозрения всякие.

— Извините, пожалуйста, — совершенно спокойно ответила женщина. — Просто вы так похожи... Я вас с Федей еще когда увидела, удивилась. Идет и делает вид, что незнаком.

— Всё-таки вы ошиблись. Меня зовут Александр. Александр Борисович.

На всякий случай соврал я отчество, чтобы избежать вопросов о родстве. Вот интересно, Стаса в Новоторске уже лет пятнадцать нет, а помнят его. И эта вот... Симпатичная вроде, довольно молода, на вид — лет тридцать пять, наверное. Но бросилась, расспрашивает. Бурная молодость припоминается?

— И голос его, — задумчиво произнесла дама. — Ну что же, будем знакомы. А я — Алла Викторовна, — вдруг улыбнулась она. — Заведую терапевтическим отделением здесь. Так что заходите, если понадобится. Вы же живете здесь?

— В гости приехал, — буркнул я. — И на здоровье пока не жалуюсь. Если у вас всё, то пойду я. Приятно было познакомиться, — попрощался я таким тоном, что даже женщина в поисках призрачных приключений прошлого поняла бы: ни хрена не приятно, и вообще.

Я зашагал в сторону булочной. Попытался изобразить походку человека занятого и сильно торопящегося. Потому что чувствовал — смотрит вслед терапевтша. И, сдается мне, поверила не до конца. Надо расспросить у тети Жени про нее. Что за фифа такая? С какой радости через столько лет отца искала? Правда, тут бы повод подходящий найти. А то проявишь интерес, а что это за дама такая симпатичная терапией заведовала сорок лет назад, так после этого последует сеанс ролевой игры «Испанская инквизиция», причем сразу на самом сложном уровне. И без стоп-слова, кстати. Впрочем, есть более независимый источник информации. Федор расскажет, возможно, даже такое, о чем тетка моя и не догадывалась. У мальчиков, как и у девочек, тоже есть секретики. Вот увижу его, и спрошу, что может заставить женщину преследовать знакомого даже через пятнадцать лет после расставания.

Гривенник пригодился. Я купил здоровенный и свежий, еще горячий, бублик с маком. Всего за пятачок. Съел тут же, не отходя от прилавка. Эх, запить бы молочком, прямо из бутылки. Прохладным таким. Двадцать две копейки, я видел, молочный отдел непосредственно у входа в гастроном, витрину я рассмотреть мог. А подойти — уже нет. Пока мечтал, не заметил, как от бублика остались прилипшие к ладони маковые зернышки. Купил еще один, потратив только что полученную сдачу. Этот съел, пренебрегая советами специалистов, на ходу. Якобы тем самым нанося своему здоровью непоправимый вред. А мне понравилось.

Подружки разошлись, и теперь мне никто не мешал. Я осмотрелся по сторонам, изображая шпиона из плохого фильма, и открыл дверь. Похоже, Федор даже петли смазал, не скрипнуло. А в первый раз вроде довольно громко открывалось. Захлопнул за собой, а потом еще и провернул ключом оборот, чтобы осталось, как было.

Батарейки лежали на месте. Да и кто их заберет кроме хозяина? Я посветил фонариком в угол — вроде и здесь без изменений. Встал на четвереньки, и полез.