Мумия. Возвращение

Глава 17 Проклятие золотой пирамиды

О’Коннелл протянул мальчику ладонь, и отец с сыном, взявшись за руки, побежали по увитой лианами тропинке к золотой пирамиде. Ее блестящие грани маняще сверкали над изумрудным ковром джунглей. Пугающая темнота девственного леса страшила отца с сыном – больше потому, что вскоре грозила исчезнуть, сменившись приближающимся рассветом. Эвелин и Джонатан бросились следом, не особенно заботясь о конспирации: сучья и сухие листья громко хрустели под их ногами.

Не успели путешественники скрыться из виду, как по их следам устремились полчища пигмеев, оглашая воздух воплями и скрежетом: уродцы скрипели на бегу, словно несмазанные петли ворот.

Огромная толпа большеголовых карликов начала нагонять беглецов. Джонатан и Эви пытались отстреливаться от них, но вскоре сообразили, что это только задерживает их. То, что один выстрел отбрасывает сразу нескольких преследователей, не играло никакой роли: слишком ничтожен был этот урон для полчищ нагоняющей людей нечисти. Неуклюжие с виду уродцы перемещались удивительно быстро и уже почти настигли беглецов и готовы были впиться в них своими острыми зубами.

Размахнувшись, Эвелин швырнула винтовку в визжащую толпу, сбив с ног сразу несколько пигмеев. Джонатан последовал примеру сестры. Оба испытали чувство облегчения: отделавшись от тяжелого оружия, они могли бежать намного быстрее. О’Коннелл, не задумываясь, тоже запустил своим тяжелым ружьем в преследователей, снеся одному из них голову – словно сшиб палкой с дерева приглянувшийся плод.

Через некоторое время беглецы обнаружили, что, видимо, в спешке сбились с тропинки или та просто закончилась. Теперь им приходилось бежать через густые заросли, поминутно путаясь в кустах. Это значительно замедлило скорость передвижения, правда, путешественников утешала мысль, что их преследователям тоже приходится прикладывать изрядные усилия.

Неожиданно Джонатан обнаружил, что остался в одиночестве. Остальная группа пробиралась через заросли где-то рядом, но Карнахэн не видел ни сестры, ни О’Коннелла с мальчиком. Зато ему встретился кое-кто другой: Джонатан столкнулся с одним из уцелевших воинов Имхотепа. Карнахэн моментально узнал этого парня: он бесцеремонно вломился в его комнату в Лондоне. Мужчины лишь слегка нахмурились при виде друг друга и помчались бок о бок, спасаясь от ужасной опасности.

– Вот ведь гаденыши, чтоб их! – в сердцах воскликнул Джонатан и посмотрел на воина. Тот кивнул в знак согласия. Еще недавно эти двое готовы были убить друг друга, но теперь, перепуганные и уставшие, почувствовали себя друзьями по несчастью.

Неожиданно они очутились на небольшой, футов в двадцать по диагонали, поляне, усеянной крупными белыми камнями и небольшими земляными холмиками. Пока они бежали по ней, Джонатан припомнил кое-что из своих познаний, приобретенных благодаря ученой сестре, и его лицо внезапно просияло.

– Послушай-ка! – Он замедлил бег, поворачиваясь к арабу. – Это же священное место захоронений! Там, на другой стороне, мы будем в полной безопасности. Эти мелкие твари ни за что на свете не посмеют пересечь поляну.

– Ты уверен?

– Абсолютно!

Они остановились на другой стороне кладбища, опершись ладонями о колени и тяжело переводя дух. Сейчас беглецы были рады даже короткому отдыху и надеялись за эти несколько секунд восстановить силы.

В следующий миг из чащи выскочил один-единственный пигмей и, не колеблясь ни секунды, вприпрыжку понесся по погребальной поляне, грозно сжимая в поднятой руке смертоносное копье. Джонатан тут же пустился наутек, а вот воину в красном тюрбане повезло меньше. Маленький белесый скелет в несколько прыжков оказался возле араба и всадил ему копье прямо в сердце.

– Я дико извиняюсь, приятель! – прокричал на бегу Джонатан, обращаясь к умирающему воину. – Видимо, я что-то перепутал!

Откуда-то слева до слуха Карнахэна донеслись голоса его сестры и О’Коннелла. Англичанин бросился напролом сквозь густые заросли. Сзади все яснее слышались боевые крики пигмеев и шум, и лязг их примитивного оружия.

Очень скоро Джонатан очутился на краю оврага, такого глубокого, что дна ему увидеть не удалось (если оно вообще существовало). Впрочем, этому мешала и густая зелень, разросшаяся внизу.

– Сюда! Скорее сюда! – позвал Карнахэна О’Коннелл.

Джонатан завертел головой и увидел, что остатки отряда Рика уже перебрались через овраг по толстому бревну. Шипение за спиной Карнахэна достигло такой силы, словно одновременно закипели все кастрюли и чайники в мире.

– Подождите меня! – заорал Джонатан.

А твари, размахивая копьями, уже буквально наступали ему на пятки. Джонатан вспрыгнул на бревно и побежал к О’Коннеллу, который как раз извлекал из-за пазухи динамитную шашку. С полдюжины костлявых уродов тоже ступили на импровизированный мост, но двигались медленнее, чем Карнахэн.

Как только Джонатан присоединился к своей семье, О’Коннелл поджег бикфордов шнур и, словно играя и мяч, аккуратно бросил шашку прямо в руки ковылявшего впереди пигмея.

Тот инстинктивно схватил шипящую, разбрасывающую желтые искры палочку и принялся с интересом разглядывать ее. Видимо, он прикидывал, насколько съедобен может быть непонятный предмет. Не дожидаясь развязки, отряд О’Коннелла бегом бросился в направлении пирамиды. Последовавший через секунду взрыв уничтожил не только мост через овраг, но и с полдюжины пигмеев, превратив их в пыль.

Постепенно шипение и бренчание за спинами бегущих становились все тише и тише, пока не прекратилось совсем. Отряд остановился на полянке, давая отдых своим онемевшим от усталости мускулам. О’Коннелл, задержавшийся, чтобы бросить динамитную шашку, появился на поляне последним.

– Ну ладно... – облегченно перевел он дух. – Мне кажется, что в этом забеге мы победили.

Внезапно, словно опровергая эти слова, заросли вокруг поляны зашевелились. Через секунду их обступили отвратительные костлявые карлики, беря путешественников в правильное кольцо. На тощих шеях раскачивались непропорционально большие головы, а на путников пялились десятки пустых черных глазниц. Пигмеи-зомби потрясали щитами, дубинами и копьями. Шум, производимый ими, напоминал какой-то невероятный концерт на ксилофонах.

Но больше всего на нервы людей действовало змееподобное шипение, исходящее из зубастых пастей уродцев. Это был и боевой клич, и свидетельство сжигавшего чудовищные существа неутолимого голода... Теперь вся компания жутких карликов собралась вокруг несчастных беглецов в предвкушении ужина... а может, и завтрака. 

Отряд О’Коннелла тоже перестроился. Люди встали спина к спине, образуя круг. Всю ночь им пришлось сражаться, и теперь они готовились к страшной заключительной битве. Внезапно установилась тишина, будто решительные выражения лиц этих мужественных людей заставили пигмеев остановиться.

Правда, пауза продолжалась недолго. Один из пигмеев, видно, присмотрев добычу себе по силам, зашипел и, размахивая копьем, бросился к Алексу. О’Коннелл уже шагнул вперед, намереваясь заслонить своего сына, как тот, словно боксер в стойке, вскинул перед собой руки...

...И в тот же миг белесое скелетообразное нечто замерло на место.

Злобное шипение пигмея, атаковавшего Алекса, превратилось в заунывные жалобные завывания, и уродец, подобострастно склонившись, попятился назад.

– Браслет! – воскликнул О’Коннелл. Отец и сын обменялись взглядами.

– Браслет Анубиса! – просияла Эвелин. – Они боятся его! Они боятся Царя Скорпионов!

– Как и все послушные дети, рожденные на земле Нила, – подхватил Рик. – Держи руку повыше, сынок. Пусть наши маленькие приятели хорошенько рассмотрят твое украшение.

Усмехнувшись, Алекс высоко поднял руку, демонстрируя запястье, закованное в браслет. Он прошел по кругу, чтобы каждый из отвратительных карликов мог увидеть символ власти.

Теперь и все остальные твари жалобно зашипели от страха. От этого звука по коже О’Коннелла и членов его маленького отряда бегали мурашки, тем не менее, это шипение выражало покорность. По крайней мере, браслет заставлял карликов воздержаться от нападения. Костлявые уродливые зомби отступили в страхе в почтении и вскоре окончательно скрылись в джунглях. Прекратилось и шипение, словно кто-то завернул неплотно закрытый кран.

Избежавшие ужасной участи люди позволили себе перевести дух и немного расслабиться.

– По-моему, этой злополучной вещице давно пора было поработать на нас, – обратился Джонатан к племяннику, кивнув на золотой браслет.

– Браслет Анубиса! – растерянно произнесла Эвелин и в страхе подняла глаза к небу.

Оглянувшись вокруг, путешественники увидели, что слева от них возвышаются горы, а справа, примерно в полумиле от поляны, на которой они сейчас находились, над деревьями возвышалась алмазная вершина золотой пирамиды.

– Боже мой! – выдохнула Эви.

Еще немного, и лучи солнца упадут на восточные отроги гор.

Рик снова протянул Алексу руку и крикнул:

– Вперед, сынок!

Они едва-едва успели перевести дух после прежнего продолжительного забега и теперь, словно олимпийцы-спринтеры, снова рванулись вперед. Они летели к пирамиде, сминая все на своем пути, словно ядра, выпущенные из пушки. Мало кто из профессиональных спортсменов мог бы сейчас составить конкуренцию Рику О’Коннеллу. Что касается Алекса, то он был молод, полон энергии и... очень похож на отца. Эти двое сейчас сумели бы победить в любом забеге...

...За одним лишь исключением. Они не могли состязаться с неумолимым дневным светилом, уже встававшим из-за горных вершин. О’Коннелл заметил это, обернувшись на бегу. Он прекрасно знал, что, стоит солнцу подняться, как его свет начнет распространяться по джунглям подобно стремительному приливу. Очень скоро изумрудные листья окрасятся золотом, а пирамида засияет всеми своими гранями. Этот факел Господа Бога зальет все вокруг своим животворящим светом, но проклятие пирамиды высосет жизненные силы из невинного ребенка...

Отец и сын выскочили на площадку, окруженную невысокой стеной. По углам ее разлеглись золотые львы, словно охраняя и одновременно указывая вход в таинственную пирамиду. А полоса солнечного света со смертельным безразличием уже настигала отца с сыном.

Алекс с разрывающимися от боли легкими, споткнулся и рухнул на песок. Рик, не замедляя бега, подхватил легкое тело мальчика на руки. О’Коннелл бежал изо всех сил, стараясь спасти жизнь единственного сына.

С драгоценной ношей на руках он одним прыжком преодолел бордюр с равнодушными золотыми львами и буквально влетел в спасительную тень одного из входов в пирамиду.

Через полсекунды солнце достигло пирамиды, и все сооружение заискрилось, озаряя все вокруг ослепительным золотым сиянием.

На пороге храма, распростершись на куче песка, полностью обессиленные, лежали оба О’Коннелла – отец и сын. Они валялись и благодатной прохладной тени, словно тряпичные куклы. Наконец, все еще тяжело дыша, Рик сел, притянул к себе мальчики и крепко обнял его. Всегда холодные и суровые, его глаза были закрыты, а на ресницах подозрительно поблескивала влага. Он благодарил Господа за спасение сына.

Затем он слегка отстранил мальчика от себя, улыбнулся и взъерошил ему волосы.

– Ой! – вдруг спохватился Рик. – Помнится, я не должен больше этого делать.

Алекс улыбнулся, покачал головой и заметил:

– Все в порядке, пап... честно, все в порядке.

– Ты не можешь себе представить, как иногда тяжело быть отцом.

– Я понимаю... но у тебя это здорово получается.

Старший и младший О’Коннеллы, не стыдясь нахлынувших эмоций, снова заключили друг друга в объятия. Вдруг раздался металлический щелчок, браслет раскрылся и со звоном упал на известковый пол. Алекс подхватил зловещее украшение и с отвращением отбросил его подальше от себя.

Отец и сын поднялись на ноги, и Эвелин с Джонатаном увидели их в черном провале входа. Брат с сестрой только что достигли подножия пирамиды – они не могли состязаться в скорости с Риком и Алексом. Пошатываясь от усталости, Эви и Джонатан улыбались друг другу, радуясь тому, что отец и сын вышли победителями в смертельной гонке.

А пирамида... Она действительно оказалась чудом из чудес! Как ни вымотан был Джонатан, он ощутил знакомый прилив алчности. Он закинул голову, чтобы во всех деталях рассмотреть драгоценный монолит, увенчанный огромным сверкающим бриллиантом. Волшебный камень словно подмигивал англичанину, бросал ему вызов: хватит ли у этого жалкого человечка смелости добраться до сокровища?

Он был настолько захвачен зрелищем, что не сразу оглянулся, когда позади них зашелестела листва. Эвелин тоже обернулась, и они увидели красивую женщину с прической, как у древней египтянки. Облаченная в темные одежды и увешанная множеством драгоценностей, она, казалось, материализовалась из воздуха.

Одной рукой красавица крепко прижимала к себе обсидиановую «Книгу Мертвых», а другой, занесенной для удара, сжимала кинжал.

Резко развернувшись, зловещее видение вонзило блестящее лезвие в живот Эвелин.

Женщина согнулась пополам от боли, такой же острой, как и оружие Анк-су-намун, которая тут же выдернула его из раны. Джонатан попытался подхватить сестру, но она зашаталась и осела на песок с искаженным от боли лицом. Эви пыталась зажать рану ладонью, но кровь тонкими струйками просачивалась между ее пальцами.

А злобная красавица, хохоча, стояла перед Джонатаном. С лезвия кинжала, зажатого в ее руке, медленно стекала кровь. Взбешенный Джонатан потянулся за револьвером, но в этот миг перед ним материализовалась еще одна тень. На этот раз из зарослей выступил сам Имхотеп.

Обретшая могучее человеческое тело мумия верховного жреца протянула руку и ухватила Карнахэна за горло. Одним движением Имхотеп отшвырнул англичанина, и тот, пролетев несколько ярдов, ударился о каменную стену. Джонатан лежал с затуманенным от боли и обрушившегося на него горя взором, не в силах подняться. Золотые львы, украшавшие парапет, взирали на разыгравшуюся трагедию с величавой беспристрастностью.

Эвелин, получив удар кинжалом, не издала ни звука. Она не закричала, но застонала, ни одна слезинка не скатилась с ее глаз. Джонатан закричал, стараясь привлечь внимание О’Коннелла. Рик увидел свою жену, лежащей на земле в одежде, залитой кровью. Над ней стояла Мила – Анк-су-намун, а с лезвия кинжала, сверкая, как рубины, стекали последние капли крови.

С ужасным криком О’Коннелл вместе с Алексом выбежал из пирамиды и, не обращая внимания на Джонатана, кинулся к жене. Имхотеп и Анк-су-намун, чтобы избежать с ним встречи, бросились к другой грани пирамиды и исчезли в одном из входов. Как ни торопливо было их бегство, Анк-су-намун все же успела, издеваясь, послать Алексу воздушный поцелуй.

О’Коннелл решил отложить месть на потом. Сейчас его больше волновало состояние супруги. Он склонился над ее лицом, превратившимся в бледную маску. Эвелин лежала, скорчившись от боли и пытаясь остановить кровотечение. Рик аккуратно перевернул жену на спину и разорвал блузку, чтобы осмотреть рану.

Она оказалась глубокой... скорее всего смертельной...

– Боже... нет, только не это, – простонал О’Коннелл. – Нет, этого не может быть... нет...

Но все происходило у него на глазах, и Рик прекрасно понимал реальность случившегося. Точно так же, как и сама Эвелин. В отчаянии О’Коннелл закрыл рану краем блузки и прижал ткань плотней к телу, пытаясь хоть как-то облегчить страдания Эвелин.

– Что с ней? – в волнении произнес подошедший к ним Джонатан. – Она... с ней все будет в порядке, да?

– Пап, ты ведь обязательно поможешь ей, да? – встревожился Алекс. – Пожалуйста, помоги ей!

– Сынок, не подходи сюда. Прошу тебя, не подходи! Джонатан... не пускай его сюда. Ему не надо все это видеть, – попросил Рик.

Джонатан осторожно обнял мальчика за плечи, словно защищая от невидимого врага. Дядя и племянник замерли.

– Ну скажи, что с ней все в порядке, пап! – попросил мальчик, и в голосе его прозвучали одновременно и отчаяние, и надежда. – Мама ведь обязательно поправится, да?

О’Коннелл взглянул на лицо жены, такое милое и любимое лицо. Глаза Эвелин уже потеряли присущий им блеск.

– Ты должна жить, Эви. – проговорил Рик, не отнимая руку от раны. – Ты очень сильная. Держись.

Но она лишь едва заметно покачала головой, отчего Рику сразу стало совсем плохо.

Мозг его лихорадочно работал. О’Коннелл бросил свой рюкзак где-то в джунглях, чтобы избавиться от лишнего груза, когда они убегали от пигмеев.

– Джонатан... – неуверенно начал О’Коннелл. – Посмотри, нет ли у нас где-нибудь... ей сейчас нужно...

Эви попыталась что-то сказать мужу.

Рик осторожно коснулся пальцем ее губ:

– Не надо... не надо ничего говорить. Береги силы. Послушай... у меня в рюкзаке есть бинты и все, что тебе сейчас нужно... все будет хорошо... я пойду принесу его... а ты пока полежи здесь, только не разговаривай... и не засыпай, ладно? Постарайся не спать, и тогда...

– Обними... обними меня, – попросила Эвелин.

Сглотнув, О’Коннелл прижался к телу любимой женщины и обнял ее так крепко, чтобы сама смерть не посмела бы разлучить их.

– Крошка... крошка моя... Что же мне теперь делать? Чем тебе помочь?

Ее губы у его щеки чуть слышно прошептали:

– Вырасти... нашего ребенка.

Алекс, на долю которого выпало немало серьезных испытаний, мальчик, привыкший встречать опасность, по-британски надменно оттопыривая верхнюю губу, сейчас расплакался. В нескольких футах от Алекса сейчас умирала его мать, и дядя покрепче прижал к груди своего племянника.

Изо всех сил стараясь не зарыдать, О’Коннелл чуть отстранился, чтобы лучше видеть милое лицо жены. Он погладил ее по щеке ладонью, измазанной кровью, и проговорил:

– Не смей оставлять меня тут одного. У нас еще столько незаконченных дел. И ты мне очень нужна.

Эвелин собрала остатки сил, чтобы одарить мужа прощальной улыбкой, и чуть слышно прошептала:

– Я люблю тебя.

Он нежно поцеловал ее холодеющие губы, и его любимая Эви тихо испустила дух.

О’Коннелл отпрянул, не отрывая взгляд от затуманившихся карих глаз. Не выпуская из рук тело жены, Рик осторожно закрыл ей веки и продолжал сидеть неподвижно, сжимая в объятиях остывающий труп. Смерть сумела-таки одержать над ними верх.

– Дай мне свою куртку, – бесцветным голосом приказал Рик, протягивая руку к Джонатану.

Тот молча повиновался.

Рик вытер окровавленные ладони о ткань и хотел было накрыть курткой голову и грудь жены, но не смог спрятать под грубой тканью дорогое ему лицо. Вместо этого он бережно укутал тело женщины, подоткнув куртку по бокам – так любящий родитель укутывает ребенка, укладывая его спать.

Затем О’Коннелл выпрямился и обвел суровым взглядом лица Джонатана и Алекса.

– Вы останетесь здесь. С ней, – приказал он.

Алекс, прижимаясь к дяде, согласно кивнул. Джонатан, расстроенный и растерянный, с покрасневшими глазами, тоже ответил кивком.

Бросив на лицо жены последний, полный любви и горечи взгляд, О’Коннелл решительными шагами направился ко входу в пирамиду.

Увидев выражение его лица, Джонатан невольно содрогнулся. Ему стало почти жалко тех, с кем должен был встретиться пылающий местью О’Коннелл. Но только почти.