Моя Академия 3

Глава 17 Пишу письмо Ариадне

Сейчас я здесь один. Без свидетелей. Вряд ли бы они оценили, как я падаю на пол и замираю. Под щекой холодное напольное покрытие корабля.

Разум переносит всё своё внимание на пакет информации менталиста. Он огромен. Здесь несколько лет жизни Кольцова, просто тщательно очищенных от личных воспоминаний. Осознать и переварить всё происходящее так — крайне непростое занятие.

Наблюдаю за своим телом со стороны. Отстраненно. За разумом слежу отдельно. Понимаю, что прямо сейчас переживаю странный момент. В мой разум встраивается набор навыков старого менталиста.

Сразу хочется сказать спасибо существу за проделанную работу. Очищенная память Кольцова — то, что меня не убьет. Если бы пришлось принять сразу все воспоминания о жизни человека, я бы не справился. Неподъёмный пласт информации элементарно мог меня раздавить.

Сразу же выцепляю очень важную технику. Не понимаю по каким причинам, но обычным магам её не преподают. Хотя, как мне кажется, элементарное обучение в Академии должны начинать именно с неё.

Техника, с одной стороны, несложная, но маги разума очевидно считают, что она работает только у профессиональных разумников. Вот только в моем случае техника как родная ложится на моменты из прошлой жизни. Может быть, если убрать две первые ступени, то ничего бы и вовсе не получилось. Но эти ступени есть. И я ими пользуюсь.

Самое важное — отстройка. Возможность посмотреть на себя со стороны и работать со своим разумом как с чужим. У меня уже был подобный опыт.

Техника разумников очень сильно напоминает построение «чертогов разума». Только в данном случае упор идет на личную магию человека и более четкую структуру разума. И строить их надо снаружи. В этом тонкость. И, кажется, для большинства магов, непреодолимая. Слишком они сживаются со своей магией.

Первоначальное построение — для разумников, может быть, и простое. Настолько, что они даже за технику её не считают. У них всё идет по умолчанию. А вот человеку, не склонному к менталу, такому как я, например, чтобы сделать первые шаги, всё своё внимание приходится перенести вовнутрь. Без навыка отстройки у меня бы ничего не вышло. Нулевой шаг как краеугольный камень — без него здание не построить. От него выстраиваю свои чертоги кирпичик за кирпичиком.

Продолжаю следить за телом, но отвлечённо. Лежит, не захлёбывается, дышит — всё нормально. Можно продолжать дальше.

Очень удачно, что капитан оставил меня одного.

Не тороплюсь, потому что понимаю, что первый шаг очень важен, но вместе с тем сильно отнимает время. Строю наметки стен в своих чертогах. Вспоминаю знакомые места из этой или из прошлой жизни. Встраиваю их в качестве основы под свою огромную библиотеку: в одной из комнат можно запереть один пакет информации, в другой комнате разложить второй. Собираюсь усваивать всё постепенно и когда буду готов. Техника позволяет раскладывать всё по отдельным комнатам и пользоваться по надобности.

Смотрю на своё тело, вижу, как открываются глаза. Шевелю руками, смотрю по сторонам. Снова чувствую своё тело. Отстройка прошла безболезненно. Вернулся тоже вовремя: на лестнице слышатся шаги.

— Студент, ты чего притих? — спрашивает Прокофьев. — Есть, пить не просишь. Я тебе чаю с дикими ягодами принес. Ты такого точно нигде не попробуешь.

Фух. Успел. Выдыхаю и с благодарностью принимаю чашку. Руки слушаются, будто ничего пару минут назад тут не происходило. Разум отпускает меня. В голове будто очистилось место. Мысли более четкие и совершенные.

— Ты в порядке? — уточняет капитан, наблюдая моё легкое волнение.

— В полном, — говорю. — Тут время летит незаметно, — показываю на бескрайнее небо.

— Здесь ты прав, — соглашается кэп. — Волшебное место. Не шучу. Все самые важные решения принимал здесь. А что — тихо, спокойно и мухи не кусают.

— Мне кажется, я тоже кое-что сегодня осознал, — признаюсь.

Капитан не задает лишних вопросов, только с пониманием улыбается.

— Как закончишь с размышлениями, спускайся, ещё угощу, — обещает Прокофьев и исчезает на лестнице.

Отставляю пустую чашку. После чая по телу пробегает волна бодрости.

Понимаю, что в общем и целом получил настоящий подарок от лже-Кольцова. Он не просто перебросил мне структурированные воспоминания и навыки. Вдобавок он перестроил это всё в программу, которая помогает мне осознать. Если бы не моя склонность к менталу или отсутствие прошлого опыта, то шансы на успех нулевые. Большая часть опыта Кольцова не зацепилась бы за разум и пропала бы в никуда.

Запомнить отдельные важные — это да, запомнил бы. А вот полноценный объём навыков — очень вряд ли.

Всё еще прихожу в себя. Очень интересное состояние. Двойственное. У меня в голове образуется знакомое место, куда я могу заглянуть в любой момент. Разум после посещения опять-таки прочищается как холодным ветром. Там я могу вытащить любое холодное знание и перевести его в навык.

Обратно, как оказалось, выйти тоже легко. В любой момент возвращаюсь себя, становлюсь Ларионом со всеми своими чувствами и возможностями.

Кажется, я понимаю, почему менталисты — столь неприятные люди. Они делают каморку в голове основой своего разума. А ведь она — просто дополнение. Это внешняя часть, инструмент — не более.

Менталистов очаровывает собственная мощь, редкий инструмент. Именно поэтому они получают огромные возможности, теряя кое-что более важное — человечность.

Хорошо, что это сейчас не про меня. Вот бы придумать способ, как передать это Ариадне… Достаю информер и записываю всё то, что осознал сейчас. Вдруг моё сообщение поможет девушке уберечь себя от диктата менталистов. Остается верить, что она найдет силы и время, чтобы зайти в личную зону. Лже-Кольцов разблокировал Ариадне магию разума. Думаю, у нее будет всё глобальнее… Но, вдруг…

Пишу сообщение аккуратно и все больше общими словами. Не удивлюсь, если личную зону девушки будут просматривать.

Перевожу свои ощущения в понятную только нам двоим, из-за опыта Кольцова, формулировку: «Приобретая холодное здание с просторными чертогами, интересными переходами, отличной библиотекой, не забывай, что у тебя есть уютный и близкий тебе дом, в котором ты счастлива».

Есть у меня лёгкое подозрение, что Ариадна переживает всё то же самое, что только что пережил я. Письмо — единственное, что могу сделать. Слова дадут ей возможность задуматься и зацепиться за свою прошлую жизнь. При этом не потерять эмоции и своё сердце.

Смысл прекрасно ложится на приобретённые навыки Кольцова. Возможно, у него в жизни было что-то своё, связанное с домом. Надеюсь, что у меня получится сыграть на схожести нашего опыта. Очень хочется помочь девчонке сохранить себя.

Жаль, что я никак не могу повлиять на ребёнка Прокофьева, но всех не спасёшь. Посмотрим. Буду надеяться, что пути решения для тех, кто уже сформировал себе этот холодный чертог, тоже найдутся.

На информер почти сразу приходит сообщение. Удивляюсь. Неужели так быстро пришел ответ от Ариадны?

Захожу в устройство и открываю личную зону. Нет, от Ариадны ни слова. Сообщение не прочитано. Зато сбросили данные по семье моего дядьки.

Видимо, у следователей только сейчас дошли руки до записей Кольцова. Если так разобраться, то фактически они выполняют его обещание. Значит, весь наш разговор со следаком у этих ребят тоже есть. Уверен, они его тщательнейшим образом анализируют. Жаль, конечно, что в ближайшие несколько недель до семьи моего дядьки я добраться не смогу. Да и потом не факт, что получится. Всё-таки выход в город — форс-мажор, обеспеченный следователями.

Но вот финансово можно помочь и сейчас.

Нахожу в контактах дядькину жену. Перевожу на её имя крайне приличную сумму, если учитывать стандартное жалование. Вне графской службы на эту сумму можно жить лет пять-семь точно, может быть, и больше. Не знаю, сколько платил дядьке мой отец, но сомневаюсь, что много. Всё-таки родственники. Да и пограничное имение вряд ли приносит сейчас много средств.

Рад, что мне достаётся достаточно много империалов для такого жеста. К перечислению прикладываю вполне себе теплое письмо. Пусть у меня сейчас отношение к дядьке больше ровное, но, когда Ларик был маленьким, дядьку любил. Да и научился многому только благодаря совместным тренировкам и занятиям. Погружаюсь в давние ощущения и заканчиваю текст письма.

В верхней части экрана вижу ещё пару запросов, ждущих моего подтверждения. Похоже, это как раз те самые относительно небольшие суммы в пределах двухсот-трёхсот империалов. Похоже, мои сокомандники начали заказывать себе амулеты и одежду у кладовщика. По нашей договорённости с Германычем все заказы группы он выполнит сразу же, так что данные должны прийти если не этим, то следующим дирижаблем.

Сразу же подтверждаю все суммы. От этого становится легче: всё-таки обеспечение группы — залог нашего выживания.

На всякий случай еще раз просматриваю сообщения. Больше ничего нового или важного отыскать не получается. Перед тем, как выключить экран, еще раз открываю диалог с Ариадной. Сообщение не прочитано.

Всё-таки Германыч оказался прав — неубиваемого информера, который запросто помещается в широком кармане формы, для моих целей вполне себе хватает.

Спускаюсь вниз. Прокофьев, как и сказал, сидит в кают-компании.

— Молодец, что спустился! — грустно улыбается он. — Садись. Пообедаешь со мной?

— Да, я вроде пару часов назад… — думаю отказаться, но тут понимаю, что дико голоден.

Все мои экзерсисы на верхней палубе не остаются незамеченными для организма. Манипуляции оказались магически емкими, но прямую параллель с едой я как-то не проводил.

— А ведь да, — говорю капитану. — С удовольствием пообедаю.

— Отличный аппетит — залог хорошей работы, — говорит, Прокофьев и два раза стучит по амулету на столе.

Видимо, переговорник уже настроен на кухню.

— Я так и думал, что ты спустишься голодный: всё-таки целых два часа там наверху торчишь, — пожимает плечами кэп. — Так что я заранее заказал обед нашему коку.

— А если бы я не захотел? — улыбаюсь.

— Не захотел бы — тоже ничего страшного, — отвечает Прокофьев. — На корабле и без тебя всегда есть, кто не против перекусить. А я с тобой кофе попью. Мне тут по секрету шепнули, что ты тоже кого-то потерял.

Явный намёк на Ариадну. Слухи разлетаются махом. Наверное, даже быстрее, чем любые официальные новости. Удивительное свойство. Прикидываю: за те полчаса перед вылетом Прокофьев разговаривал только с барышней из бухгалтерии. Наверняка ему перепало много рассказов о чем угодно. В том числе и обо мне.

— В каком-то смысле потерял, — соглашаюсь. — Не то чтобы очень близкого мне человека… но всё равно я вас теперь чуть больше понимаю.

Да и если признаться самому себе, о девушке вспоминаю всё чаще. По крайне мере сегодня. Хотя в основном этому способствуют другие обстоятельства.

— Знаешь, мы в прошлый раз поговорили, — вспоминает капитан. — Я подумал, что обязательно дождусь совершеннолетия сына. Покажу ему верхнюю палубу. Может даже познакомлю вас. Главное, чтобы ничего страшного за это время с ним не случилось. Да и со мной, чего уж греха таить. Перелеты все эти… Небо — оно мудрое, конечно, отвлекает своими проблемами, когда совсем край. Сегодня повезло — тихо, можно о своем подумать.

— Не все перелеты проходят гладко? — спрашиваю.

— Всего и не припомнишь! — вздыхает Прокофьев, но уже чуть веселее. — Наша команда чего только не повидала. А, смотри, всё равно летают! Беды им ни по чем. Мои ребята, нечего сказать. Ты ж понимаешь, команда — это как второй дом. Друзья-товарищи. В самое темное время только на них и можно положиться.

Кэп уходит в сторону от моего вопроса, а я не настаиваю.

— Повезло вам с ними.

— Ну да, ну да, — со вздохом говорит Прокофьев. — А вот и еда.

В недолгую паузу вклинивается кок. Он привозит тележку с накрытыми блюдами и чашкой кофе.

— Обед, кофе и булки, — улыбается парень. — Угощайтесь, капитан!

Кок забирает пустую тележку, а капитан двигает ко мне тарелки.

— Не стесняйся, налетай, — говорит Прокофьев.

Открываю крышку — под ней толстый кусок мяса с овощами. В отдельной чашке небольшая порция салата. Рядом стакан морса и небольшая корзинка, в ней сладкие булки. В общем-то ничего специфического, но именно сейчас кусок мяса мне очень даже не помешает. Поглядываю на Прокофьева.

Я, конечно, мог бы ему рассказать и про чертоги, и про Кольцова, но проблема в другом — как это всё объяснить? Ладно, допустим, подберу слова, расскажу. Что дальше? Как мой рассказ поможет капитану? Да никак. Сына у него забрали. Связи с ним нет. А если бы была, то подросток вряд ли сможет воспринять достаточно простую, но совершенно неочевидную концепцию. Поглядываю на капитана с некоторым сочувствием.

Капитан вообще не замечает моих взглядов. Я снова вызываю у него наплыв воспоминаний и переживаний. Прокофьев, словно на автомате, каждые пять секунд делает глоток из чашки. С интересом смотрю, чем это кончится. Сам с аппетитом уплетаю мясо и овощи.

Кок приносит Прокофьеву далеко не кофейную чашку, а прямо глобальную — примерно на пол-литра. Её, скорее, можно назвать супницей. Но идея хороша — пьёшь себе любимый напиток, и никому не надо бегать за добавкой.

За это, пока капитан приканчивает свою порцию кофе, съедаю и стейк, и салат, и даже успеваю откинуться на стуле. От еды получаю настоящее удовольствие.

Капитан смотрит в одну точку. В какой-то момент кофе у него заканчивается. Он в недоумении смотрит на чашку, как будто просыпается. Внимательно смотрит на меня и оглядывается вокруг.

— А? — спрашивает.

— Вы просто задумались, — пожимаю плечами. — Спасибо за обед. Спасли бедного студента от голода.

— Да, есть такое, — приходит в себя капитан, но на мою шутку не реагирует. — Жить надо дальше, — подытоживает свои же мысли. — Ладно, студент, — посматривает в иллюминатор. — Кажется, мы подлетаем. Рад был тебя увидеть.

— Взаимно, — отвечаю.

И это правда. Прокофьев очень комфортный человек. И неважно: разговаривает или молчит. Вокруг него чувствуется своеобразный уют.

— Ладно, готовься к выходу, — кэп всё еще немного пребывает в своих мыслях. — Хотя чего тебе там готовиться? Только подпоясаться. У тебя же нынче с собой ничего нет.

Капитан ухмыляется и уходит в рубку. Я остаюсь за столом и наблюдая в иллюминатор, как наш корабль подлетает к зданию Академии. Вижу, что дирижабль приступает к снижению, поэтому выходить никуда не собираюсь. Приближается лес, за ним замок.

Ещё пара минут — и дирижабль касается поля.

— Давай, удачи! Заходи, если что, — капитан выходит из рубки и кидает пару напутственных слов.

— Обязательно, — прощаюсь с ним и выхожу на улицу.

На взлётном поле меня встречает Алекс. Интересно, как давно он тут меня ждет? Особенно, если учитывать, что дирижабль прилетел позже своего расписания. Куратор непривычно озабоченный.

— Привет, — говорю.

— Привет-привет, пойдём скорее, — машет мне рукой.

Иду за Алексом по коридору. Замок за три дня абсолютно не меняется. Откуда уехал, туда и приехал. Удивительное чувство — похоже на то, что возвращаюсь домой.

— Как дела? — спрашивает куратор. — Всё сделал, что хотел?

— Да, — говорю, — всё в порядке. Больше следаки меня не побеспокоят. Единственное — сказали, что приедут чуть позже, снова будут спрашивать про тот прорыв.

— Прорыв, ага… это хорошо, — говорит куратор.

— Хорошо? — удивляюсь.

Реакция непонятная. Видно, что Алекс задаёт вопросы больше по инерции. По большому счёту ничего интересного и важного не спрашивает. А может быть, и вовсе беседует со мной из вежливости.

— Что-то случилось? — уточняю.

— Случилось, случилось! — отвечает куратор. — Но это пока не так важно. Пойдём.