Мир империи землян 3. Объединение

Глава 2. Вопрос баланса экспорта и импорта

Ближе к вечеру, уже после конца рабочего дня, Дора Олдридж оделась чтобы выйти «в свет». Выйти в свет означало покинуть пределы своего этажа огромного дома-крепости, уходящего глубоко вниз. Пройтись по другим этажам. Может быть даже по другим домам в подземном городе, хотя что там могло быть в соседних домах, чего нет в её собственном? Везде всё примерно одно и тоже с поправкой на специфику проживающего в доме населения и его специализацию. Где-то большую часть дома занимают мастерские и фабрики. Где-то – почти каждый этаж отдан под фермы на гидропонике или животноводческие хозяйства. В целом каждый дом частично самодостаточен, закрывая собственные потребности процентов на тридцать, а остальное получая от других домов. Экономисты рассчитали, что специализированные дома более эффективны. Но если очень сильно потребуется, то любой дом сможет нарастить недостающие производства и длительное время выживать самостоятельно.

Именно поэтому оптимисты называют такие дома: капсулами выживания человечества.Правда пессимисты называют их по-другому: консервными банками.

На самом деле, живущим в обратных небоскрёбах подземных городов людям не част приходится покидать не то, что свой дом, но даже свой этаж. Всё расположено рядом: и работа и ячейка для проживания. На этаже присутствует всё необходимое. Это такой закрытый мир внутри закрытого мира, внутри другого закрытого мирка. Подобное устройство напоминало Доре знаменитую русскую матрёшку. Вторя внутри первой, третья внутри второй и так далее вплоть до самой маленькой, не разборной, размером с ноготок или ещё меньше.

Формально, психологи рекомендовали не сидеть постоянно на своём этаже, а путешествовать хотя бы в рамках дома, посещая такие места как главную оранжерею-парк, большой стадион, водные бани или аквапарк, библиотеку с бумажными книгами и так далее. Не то чтоб все эти места обязательно были в одном и том же доме, но что-нибудь обязательно было и остальное тоже, пусть и в сильно меньшем объёме. Психологи советовали жителям подземных городов время от времени заставлять себя совершать такие прогулки чтобы сохранить интерес к жизни.

Рабочий день Доры в школе-интернате для оставшихся сиротами детей или для тех, чьи родители работали вахтовым методом или имели опасные для жизни профессии и не могли на постоянной основе заботиться об отпрысках, уже закончился. Обычно она оставалась дополнительно на час или два доделать дела и поболтать с хорошими знакомыми среди других учителей, но не сегодня.

-Уходишь? Одна?! -удивилась директриса, когда Дора уведомила её о том, что покидает на сегодня этаж.Уведомлять было не обязательно, но весьма желательно, чтобы директриса, на случай внезапной замены учителя, не рассчитывала бы на Дору помня о том, что той сегодня нет на месте.

-И очень хорошо, что идёшь, -заключила директор. -Сколько раз девочки зазывали сходить тебя вместе с собой? А ты только отмахивалась. Сидишь сиднем. Мне уже из управления звонили, интересовались – вдруг я тут тебя третирую и никуда не выпускаю как мачеха золушку.

-Это из сказки, -заметила Дора.

-Из сказки, из жизни – иди давай, нагуливай статистику. И раньше, чем через несколько часов даже не возвращайся!

-Тамара Андреевна, спасибо!

-Не за что, не за что. Кстати, а почему твой военный большей не заходит? Поссорились? -поинтересовалась директриса.

-Он на задании.

-Ясно. Дай бог чтобы вернулся.

-Так я побежала?

-Беги, конечно, беги.

В подземных городах климат поддерживается сухой и тёплый, вполне комфортный. Можно круглый год ходить в одной и той же одежде. Но женщины не были бы женщинами если бы не имели по нескольку нарядов на каждый случай.

Лифт спустил Дору на пару этажей вниз. Хотя она точно знала куда шла, но сначала заглянула ещё в несколько мест, переделав все накопившиеся с последнего «выхода в свет» дела и обязательства. Словно не решаясь двигаться сразу к основному намеченному пункту назначения, Дора немного погуляла в рекреационном парке, под который была отведена целая половина этажа.

Растениям под землёй создали лучшие условия из возможных. Специальный микроклимат, более влажный, чем в коридорах снаружи. Подобранные для идеальной имитации дневного света лампы, особые подкормки для роста и всё такое позволили воссоздать маленький кусочек настоящего леса на глубине в несколько сотен метров от поверхности.

Выделенный смотритель поинтересовался у Доры: -Хотите походить по траве босиком?

-А можно? -переспросила она.

-Можно, -разрешил смотритель. -Лимиты хождения по траве в этом месяце ещё не выбраны, поэтому ходите спокойно.

Дора сняла туфли, и держа их в руках наступила на травяной ковёр.

-Щекочет.

-Так и должно быть, -объяснил смотритель. -Очень серьёзный релаксирующий эффект, чувствуете?

-Наверное да, - не очень уверено согласилась Дора. Сейчас она ощущала только щекотку и ещё немного неловкость потому, что у неё были слишком большие, по мнению Доры, ступни ног и она немного стеснялась демонстрировать их постороннему человеку.

Впрочем, служитель, навидался такого количества ступней, что ещё одна пара его не особенно заинтересовала.

Походив по траве минут десять, Дора надела обратно туфли, поблагодарила и вышла вон из парка.

Поднявшись вверх на восемь этажей и зайдя в узкий коридор, уводящий от центрального, девушка вышла к небольшой церкви чьи золотые купола упиралась в потолок. Логичнее было бы строить здание без крыши, вернее, чтобы крышей служил пол следующего этажа, так строилась подавляющее большинство помещений, но относительно церкви священники выставили отдельные условия, подчёркивающие важность куполов.

Из-за этих самых куполов, потолки внутри церкви низкие. Были бы ещё ниже и тогда все цеплялись бы головой, но и без того высоким людям приходилось избегать лампад и всего остального свисающего с потолков, чтобы не биться головами.

Священник, за кафедрой, ни на кого особенно не глядя, занимался своими делами, одновременно присматривая за прихожанами.

Подождав, когда глаза привыкнут к сумрачному освещению внутри, а от запаха сгорающего ладана перестанет кружиться голова, Дора решительно зашагала прямиком к священнику.

Голос у него приятный, густой, словно сироп и какой-то округлый, будто это свинцовый шар, а не голос: -Что ты хочешь, дочь моя?

-Я нуждаюсь в духовном совете, -сказала Дора.

-Всем нам на том или ином этапе жизненного пути нужен совет. Я здесь чтобы выслушать тебя и, по мере сил, помочь. Ты позволишь? – священник достал из-под рясы карту для сканирования.

Дора вытянула руку с браскомом и позволила ему прикоснутся к нему картой.

-Дочь… моя, -с некоторой паузу проговорил священник, вчитываясь в высветившуюся на карте информацию. -Ты уверена что хочешь поговорить именно со мной? Судя по записанным здесь данным, ты принадлежишь к протестантской церкви. Хочешь я направлю тебя в храм твоей веры?

-Нет необходимости, -отмахнулась Дора. -Я всё равно собираюсь переходить в православие вслед за мужем. То есть не прямо сейчас, а когда выйду замуж. То есть если выйду за него замуж. То есть…

Она замолчала, запутавшись.

-Ты об этом хотела поговорить, о переходе в православие?

-Нет, -покачала головой девушка. -Совсем о другом.

-Так говори же, -поторопил священник. Видимо его самого уже начал разъедать грех любопытства.

-Дети, -пискнула Дора.

Священник продолжал смотреть на неё, ожидая продолжение.

-Муж, то есть не муж пока, а я думаю будущий муж, в общем мой любимый, с которым у нас всё серьёзно, говорит, что хочет детей, -попыталась объяснить Дора.

-Богоугодное желание, -заметил священник. -А ты, не хочешь?

-Я тоже хочу, -заверила Дора. -Я вообще очень люблю детей и работаю учительницей-воспитательницей младших групп в школе-интернате.

-Если вы оба хотите детей, то в чём вопрос? Или у тебя, дочь моя, проблемы по женской части, и ты пришла просить благословения на усыновление или удочерение? Это тоже богоугодное и благое дело.

-Нет, нет, у меня всё в порядке, -поспешила заверить священника Дора.

-Тогда не понимаю.

-Я постоянно думаю: имеем ли мы право приводить новых детей в этот мир? -наконец дошла до сути она.

Священник бросил на Дору короткий, испытывающий взгляд и попросил: -Поясни.

-Святой отец, посмотрите вокруг! Мир разваливается на части. Иномирные твари жрут людей. Изменение климата и биологическое оружие чужаков отнимают у нас нашу планету. Люди вынуждены закапываться под землю, только здесь относительно безопасно. Пока ещё относительно безопасно. Ужасная война и смерть сотен миллионов людей. Мировой голод, толпы беженцев, кризис и почти никакой надежды. Это не тот мир, в котором я хотела бы оставить своего ребёнка. Какое я вообще имею право рождать ребёнка в это, эту… клоаку?

Закончив говорить, Дора тяжело дышала так, словно пробежала на скорость стометровку, а не произнесла короткую, в несколько предложениях, речь.

-Понимаю твои опасения, -заверил священник. -Но послушай и ты меня. Ты верно сказала, что сейчас тяжёлые времена. Может быть даже тяжелейшие за всю историю. Благородные воины света, наши храбрые солдаты, не щадя себя, бьются с чудовищными посланцами зла. Своим подвигом они защищают нас, защищают всех людей. Но что произойдёт если битва затянется? Храбрецы погибнут, герои состарятся, и кто тогда подхватит меч из их обессиливших рук?

Нет детей – нет будущего!И если нет будущего, то к чему тогда настоящее? Все наши сегодняшние лишения и страдания, зачем они если не ради будущего заключённого в детях? Без них – они бессмысленные! Не имеют никакого смысла.

-Так что же: обрекать детей на жизнь в ужасном мире только чтобы наши собственные страдания в нём были не напрасны? -возразила Дора. -Какой-то замкнутый круг получается.

-За кругом тебе надо идти к индуистам, -рассержено ответил священник и спросил: -Ты знаешь откуда берутся детские души?

Неожиданный вопрос застал Дору врасплох.

-Из бездны несуществования, -продолжил священник, хотя она не была уверена, что эта официальная позиция церкви. -Несуществование. Небытие. Это даже не смерть, ведь чтобы умереть надо сначала жить.

Зажигая искорку новой жизни, мать вытаскивает из небытия новую детскую душу. Она, мать – единственный шанс детской душе получить возможность существовать. Из небытия перейти в бытьё. И величайшей несправедливостью было бы лишить новую душу такого счастья. И величайшим лицемерием было бы прикрываться в таком решении якобы заботой о благе нерождённого ребёнка, своим нежеланием приводить его в наш скорбный мир. Каким бы он ни был, этот мир, бытьё в нём стократно и тысячекратно лучше небытия.

Вот тот духовный совет от меня, который ты просила.

-Но, -попыталась было возразить Дора, однако священник оставался непреклонен. -Дальше решай сама. Ты просила совета – я дал его. Теперь решай дальше сама.

Показывая, что всё сказал, он отвернулся. Дора немного постояла, рассматривая написанные яркими красками иконы с золотыми нимбами и спокойными лицами святых.

Хотела бы она решать сама – не пошла бы церковь.

Священник-протестант сразу разложил бы всё по полочкам, а этот то про бытие, то про небытие. И, в итоге, вроде подталкивает, но не говорит прямо. И вся ответственность на ней.

В задумчивости Дора вернулась на свой этаж. На вопрос коллеги, где была, ответила, что гуляла в парке и даже прошлась босиком по настоящей траве.

-Повезло тебе, -позавидовала подруга. -Когда мы с девочками последний раз ходили, то там все лимиты были выбраны и ходить по траве никого не пускали. Говорили, что травяному покрову надо дать время на восстановление.

…

Его звали Билли. Билли Мичиган. Да-да, прямо как название штата. Оно ещё дословно переводится с языка индейцев как «большое озеро».

На самом деле довольно распространённая фамилия в тех местах, где он вырос. Здесь, в Финиксе, его фамилия оказалась редкой и необычной. Может быть отчасти благодаря именно ей, Майкл Редворд и назначил Билли ответственным за юго-восточную колонну. Так-то молодой Мичиган был тем ещё красавчиком – голубоглазый, светловолосый, улыбчивый парень с крепкими руками и сильными ногами. А ещё необычная, для этих мест, фамилия. Женщин привлекала его внешность. Мужчин – его харизма и какая-то искренняя открытость. Поэтому своё назначение «лейтенантом», как и пост ответственного за юго-восточную колонну демонстрантов Билли заслужил вполне справедливо.

Лейтенанты – это они сами себя так называли. Майкл Редворд получил неофициальное прозвище «капитан», а его ближайшие помощники, соответственно – лейтенанты.

Самому Редворду это не нравилось. Он неоднократно подчёркивал исключительно мирный характер их движения и открашивался от любых попыток его милитаризировать.

-Власти готовы слушать только исключительно мирное народное волеизлияние, неоднократно повторял он. -Здесь, в самой демократической стране, можно сказать колебали демократии в современном её понимании, мы должны действовать только законными методами и так будет правильно. Если достаточное количество простых людей открыто и ясно выскажет свои пожелания, то власть обязательно нас услышит и учтёт наше общее мнение. Ведь именно так работает демократия. В этом её смысл.

Майкл искренне верил в американскую демократию. Бывший рядовой член коммунистической партии соединённых штатов Америки в городе Финиксе. По крайней мере до тех пор, как американскую компартию окончательно не запретили, руководителей посадили по надуманным обвинениям, а тех, кто попроще – разогнали. Это произошло ещё за несколько лет до начала войны вторжения, где-то между концом второй и началом третьей торговой войны с Китаем. Редворд какое-то время помыкался, работая то там, то здесь. Он был хорошим электромонтёром, поэтому без работы не сидел. Удивительно как за всё это время Майкл сохранил искреннюю убеждённость по отдельным вопросам, но может быть как раз из-за его искренней веры за ним и шли другие люди.

Война вторжения изменила всё и затронула абсолютно всех. Финиксу ещё относительно повезло. Но и в него прибывали беженцы из захваченных тварями территорий. Чем дальше, тем больше. Работы было много, но готовых трудиться за пару центов в день, за кусок хлеба и место для ночлега – ещё больше. Народное недовольство жёстко подавлено властями. Впрочем, их сложно было в этом обвинять так как изначально людей на улицу вывели бандиты, вместо внятных требований начали с погромов и закономерно отхватили по зубам. В условиях объявленного президентом военного положения ничего другого произойти и не могло. Это было очевидно. Странно, что организаторы беспорядков не понимали такой простой вещи. А может быть и понимали, и случившаяся бойня как раз играла им на руку. По крайней мере самые активные и харизматичные лидеры рабочих как раз и погибли в перестрелке с введёнными в город армейскими частями, а все подстрекатели куда-то разом исчезли. После этого всё сделалось ещё хуже. Рабочие потеряли право увольняться иначе как с разрешения работодателя даже если он являлся частным лицом, а не государством. Требование повысить заработную плату или соблюдать жалкие остатки от и так не слишком лояльного к рабочему человеку американского трудового кодекса и вовсе могли классифицироваться чуть ли не как измена со всеми вытекающими из этого последствиями.

Какое-то время механизм угнетения работал, но недовольство конденсировалось и вот-вот готово прорваться. Второй раз оно вылилось в движение мирного протеста. Что-то среднее между итальянской забастовкой, когда рабочий строго следует всем инструкциям, но в результате, вместо рабочего процесса, получается сплошная профанация. И философией непротивления Ганди, когда пострадавшая сторона, в ответ на удар, подставляет вторую щёку, но не соглашается выполнять незаконные требования. И лицом нового движения стал Майкл Редворд – коренной житель Финикса, потомственный рабочий, электромонтёр, бывший член американской компартии, обаятельный, харизматичный, уверенный в собственной правоте, но может быть слишком наивный в чём-то человек.

Билл познакомился с Майклом на одной из его лекций, которые тот давал для рабочих. Он как сейчас помнил: тесное помещение, набившийся без меры народ. Толкотня в темноте, освещено только место лектора. Гудят натруженные за день руки и после скудного ужина недовольно ворчит живот чувствуя, что его обманули и горячая баланда которую в него влили скорее напоминала по консистенции чай нежели суп, спасибо что ещё дали целую тарелку, а не маленькую кружку.

Отупевшие от постоянного тяжёлого труда рабочие выкроили несколько часов от сна и отдыха, чтобы послушать умного малого, у которого, как они слышали, якобы есть решение.

-Самое главное – никакого противостояния с властями или полицией, - убеждал Майкл. -Мы, простые граждане великой Америки, просто хотим помочь своей стране стать, лучше используя для этого исключительно законные методы. Мы не бандиты и не провокаторы. Мы – рабочие! И мы работаем! И мы готовы работать дальше! Но наши семьи голодают. Это неправильно, что честно и много работающий человек не может прокормить свою семью и едва-едва способен накормить самого себя. Но помните, друзья: только законными методами! Всё должно быть в рамках закона! Америка – демократическая стана и потому, у нас с вами, всё обязательно получится!

В течении двух месяцев Редворд безрезультатно оббивал пороги государственных учреждений пытаясь выбить из них день и место, где народ мог бы собраться и консолидировано выдвинуть свои требования. И хотя, по закону, власть должна была ответить в течении тридцати дней, но никакого ответа он так и не получил.

Тогда было принято решение выступить одним выходным днём. При этом никаких митингов, без разрешения, устраивать нельзя. Но разве можно запретить людям, в свой единственный выходной, собраться на строго определённых улицах Финикса, в кругу таких же как они сами рабочих? Нет такого закона, чтобы запрещал гулять в свой выходной кто где хочет!

Выходной у большинства рабочих плавающий, посменный. Пришлось попотеть, пока вычислили такой день, на который накладывался выходной у максимального количества человек.

Они вышли с раннего утра. Лейтенанты управляли отдельными колоннами. Все колонны должны будут встретиться в центре. Встретиться и… просто стоять молчаливой, но серьёзно настроенной толпой, ведь проводить какие-либо митинга разрешение так и не было получено. А Майкл Редворд строго настаивал, чтобы всё происходящее оставалось в законных рамках. Он свято верил в американские демократические институты. И в то, что если приложить достаточно усилий, то, с их помощью, можно организовать диалог с властью и ко всеобщему благу решить общие проблемы.

Эта его истовая убеждённость подкупала идущих следом за Редвордом людей. Сгорая сам, он зажигал других.

Раннее утро. Погода относительно неплохая. По крайней мере биологическую тревогу не объявляли уже как пару недель и по улицам можно ходить без респиратора, не опасаясь подхватить какую-нибудь мелкую спору, которая прорастёт в твоих лёгких и убьёт тебя если не обратиться за срочной медицинской помощью, а как за ней обратишься если денег практически нет? Температура весьма холодная, как для середины лета, приходится одеваться потеплее, но до шуб и валенок не доходит, потому как всё-таки лето. В общем и целом – отличная погода. Более чем подходящая.

Колонна людей с сосредоточенными лицами шла по пригородам в направлении центра города. Мимо одноэтажных домов с закрытыми окнами и дверями. Казалось, будто идёшь по пустому городу. И только пара сотен соратников за спиной успокаивали Билли Мичигана и дарили уверенность в том, что всё пройдёт хорошо. Они ведь ничего плохого не делают, просто гуляют в свой законный выходной. И даже не планируют делать ничего плохого. Только хотят, чтобы их услышали и учли их мнение. Разве это слишком громкие требования? Разве власть по умолчанию не должна учитывать мнение рабочих и отстаивать их интересы?

Майкл Редворд полагал, что требуется всего лишь немного подтолкнуть забуксовавшую по непонятной причине машину американской демократии.

И всё-таки, глубоко внутри, Мичигану было немного не по себе. Пустой город. Понимание, что его жители никуда не исчезли, а сидят по домам, разглядывая их в щелочки окон. Разглядывая его самого. На параллельных улицах мелькали фургоны полицейских машин, но сами стражи порядка пока не вмешивались, ограничиваясь наблюдением.

Так продолжалось какое-то время, а затем ведомая Билом колона должна был повернуть на соседнюю, более широкую улицу, но переход оказался заблокирован полицией. Стена щитов, закрытые забрала не позволяют разглядеть лиц. Блестящие макушки шлемов и приготовленные дубинки.

Колонна рабочих остановилась. Мичиган попытался заговорить с полицейскими, но те стояли молча.

-Что будем делать?

-Давай по обходной, -предложил один из рабочих.Попробовали по обходной, но там даже хуже – полицейские развернули мобильные баррикады полностью перегородив улицу.

-По какому праву вы мешаете нам пройти? – Мичиган углядел полицейское начальство и вцепился в него надеясь добиться ответов.

Никакого ответа. Полицейский, к которому он обращался, скрылся в машине.

Бил позвонил Редворду: -Майкл, мы не можем пройти, полицейский заслон.

-Знаю, у нас самих такая же ситуация. Да и у остальных не лучше.

-Что будем делать?

-Просто стойте. Не провоцируйте полицейских, они всего лишь делают свою работу. Плохо, что нам не удалось встреться, но давай посмотрим, что будет дальше. Власть уже отреагировала и это хорошо. Думаю, в скором времени, они кого-нибудь пришлют к нам на переговоры.

Успокоившись сам, Билл успокоил остальных. Рабочие принялись ждать. Кто-то сел прямо на землю. Кто-то достал прихваченный из дома тормозок и начал перекус. Ближе к концу колоны рабочий заиграл на губной гармошке. Играл без слов, поэтому даже с большой натяжкой происходящее не походило на митинг и у полиции не имелось причины применять силу для разгона колонны.

…

-Сэр, все до единой колоны демонстрантов блокированы, -доложил начальник полиции мэру Финикса.

Мэр, он же владелец некоторой (на самом деле весьма значительной) части предприятий города удовлетворённо потёр руки: -Отличная работа! С их стороны было крайне глупо выдвигаться по частям и планировать соединиться только на площади.

-Прикажите переходить ко второй части плана? -осведомился полицейский. -Я надеюсь вы уладили все вопросы с прессой. Моим ребятам потом не придётся отвечать на неудобные вопросы?

-Не беспокойся, -отмахнулся мэр. -Всё согласовано на самом верху, никто и пикнет. Наш новый президент, Джек Синглтон – мировой мужик. Не то что его предшественник. Он понимает, что эта страна стоит на плечах крупного капитала и поэтому полностью развязывает нам руки в плане способов усмирения вздумавшей бунтовать рабочей кости. Пусть твои люди порвут в клочья этих саботажников, решивших что если они выйдут с открытыми ладонями, то им ничего за это не будет.

-Понял, сэр, -отозвался полицейский. -Переходим ко второй части плана.

…

Билли Мичиган не заметил в какой момент всё резко изменилось. До этого только перегораживающие дорогу к центру города полицейские, без предупреждения, пошли в атаку. Он мог бы покляться, что никто из его людей никак их не спровоцировал, но совершенно неожиданно, прямо в центр собравшейся толпы полетели дымовые гранаты. Всё вокруг окуталось едким дымом, от которого страшно першило в горле и слезились глаза. Люди, с криками, разбегались. Выныривающие из дыма тёмные силуэты полицейских в закрытых шлемах казались чем-то инфернальным. Словно демоны ада вышли на поверхность дабы вдоволь резвиться, тешиться и терзать род людской.

Прямо на глазах у Била полицейский ударил по голове женщину резиновой дубинкой. Та даже не сопротивлялась, напротив, стояла на четвереньках, из последних сил пытаясь справиться со рвотой. После удара она молча упала и больше не двигалась.

Кто-то, в дыму, звал на помощь. Хлёсткий удар и зов оборвался. Шатаясь, закрывая рот и нос рукой, Билл попытался выбраться из облака вонючего дыма. Он споткнулся о чьё-то тело. Чуть было не упал, только успел увидеть тёмные кровяные разводы на асфальте. Кровь была липкой и свежей. А ещё её было много.

Неожиданно Мичиган столкнулся в дыму с полицейским. Встреча оказалась неожиданной для обоих. Полицейский замахнулся дубинкой, но Билл, скорее на рефлексах, чем сознательно, с силой толкнул его и тот, запнувшись, упал спиной вперёд. Заметив впереди просвет, Мичиган бросился к нему, но не успел он выбежать на чистый воздух и отдышаться, как сразу двое полицейских заломили ему руки за спиной, сковали наручниками, немного побили и задыхающегося, после сильного удара в область солнечного сплетения, Билла бросили на пол полицейской машины куда укладывали то ли всех пойманных, то ли всех арестованных. Сложно сказать какая разница имелась между этими двумя понятиями.

К моменту, когда их доставили в городскую тюрьму, Мичиган уже немного отошёл и мог воспринимать реальность более – менее адекватно.

Не только ребят из его колонны, но и из остальных тоже, запирали вместе, в больших камерах. Камеры рассчитаны на два десятка человек, но пихали по сорок, пятьдесят человек. Плотно набитым, как сардины в банке, заключённым оставалось только стоять или сидеть, покорно ожидая своей дальнейшей участи. Места чтобы лечь или хотя бы более-менее удобно сесть уже не хватало.

-Майкл! -Билли заметил руководителя их движения в соседней камере, отделённой от его собственной двойным рядом решёток. -Ты как?

Выглядел Редворд весьма неважно. Разбитые в месиво губы приоткрыты потому как дышать свёрнутым набок носом он похоже не мог. На лице запёкшаяся кровь. Сам Майкл находился в состоянии шока. Не обращая внимание на Мичигана, он только и делал, что повторял одни и те же слова: -Как они могли? Так делать нельзя! Это не по закону! Как они могли? Так делать нельзя…

Поняв, что от Майкла сейчас ничего не добиться, Билл принялся осматривать ближайших соседей. Большинство их них составляли поверившие Редворду и вышедшие на мирную демонстрацию рабочие, но имелись и те, кто видимо сидел в камерах ещё до того, как их стали набивать арестованными рабочими.

Старожилы, если можно так назвать, выглядели гораздо лучше пострадавших демонстрантов. Ни на ком из них не видно ни крови, ни следов побоев. Выглядели и держались они гораздо более уверенно.

Поймав взгляд Мичигана такой старожил пересел, поближе поменявшись местами с пострадавшим рабочим тщетно пытающимся остановить капающую кровь из носа уже залившую ему всю рубашку.

-Привет, я Дью. Смотрю: неудачный денёк у вас сегодня?

Билл сначала посмотрел на него как на сумасшедшего, а потом, неожиданно даже для самого себя, расхохотался. Сидящие рядом рабочие повернули головы услышав его смех, но никто не сказал ни слова.

-Ты чертовски прав, Дью. Сегодня далеко не самый лучший день.

-Как тебя зовут? -поинтересовался Дью.

-Мичиган. Билл Мичиган.

-Как штат?

Если бы каждый раз, когда он слышит этот вопрос ему давали бы по пять центов, то у него бы уже накопилось, наверное, долларов десять, может двенадцать. Варианты ответа тоже различались в зависимости от того, кто задавал вопрос и при каких обстоятельствах.

Билл оглядел разговорчивого арестанта более внимательно. Поношенная, в меру пропылённая, немного латанная, в целом относительно чистая и простая одежда. С виду Дью выглядел как свой брат – рабочий. Но почему он тогда сидел в камере ещё до того, как полицейские набросились на демонстрантов?

А, впрочем, наверное, уже немного поздно для подозрений?

-Не как штат, как озеро, -ответил Билл.

-Как скажешь, приятель, -не стал спорить новый знакомый. -Смотрю: вас тут немного поколотили?

-Самую малость.

-Не подскажешь, приятель, за что конкретно вы попали под раздачу? Знаешь, здесь быстро становится достаточно скучно и начинаешь радоваться любым новостям.

Мичиган решил проявить осторожность. Может быть запоздалую, но лучше поздно, чем вообще никогда.

-За что сидишь Дью?

-Да, как и все здесь: за правду. Например, вот ты, наверное, тоже за правду здесь оказался?

-В чём твоя правда? -продолжал настаивать Билл.

Широко улыбнувшись и показав отсутствие пары зубов, Дью с гордостью признался: -Так я русский шпион!

-Настоящий?

-Ну, по мнению господ в полицейской форме, самый настоящий, раз они меня здесь держат.

-И что нужно чтобы в наше время считаться русским шпионом? – заинтересовался Мичиган.

-Не так много, как можно было бы подумать. Всего лишь потребовать честную оплату за честно и хорошо сделанную работу. Ну может ещё иметь подписанный договор с прописанной в нём оплатой так, что просто отмахнуться от меня у них не получилось. Зато получилось посадить меня сюда, где от этого договора пользы не больше, чем от смятого клочка бумаги. Хотя вру. От клочка бумаги пользы гораздо больше – им можно в туалете подтереться. А тот договор стоил мне двух зубов, когда какой-то жирный коп вежливо попросил его отдать, а я не сразу оценил его вежливость и ещё не проникся правилами игры. И вот я здесь, за триста километров от дома, без бумаг и документов и, возможно, без будущего. И знаешь, приятель, что обиднее всего? За всю мою жизнь ни одна сволочь не подошла и не попросила продать ей какую-нибудь государственную тайну. Может быть ты что предложишь?

-Я бы предложил, да только вот сейчас на мели, -усмехнулся Билл.

-Ничего, - заверил Дью. -Сейчас время такое, что все честные американцы на мели. А кто не на мели, те гостайны не покупают, они на них либо наживаются, либо сами их продают.

Кто-то из арестованных громко попросил воды.

-Не дадут, -покачал головой Дью. -Вода здесь строго по расписанию и сейчас не время для неё.

Крик повторился: -Будьте людьми, дайте воды!

В ответ какой-то полицейский лениво ударил по решётке и пригрозил: -Заткнись! Кто следующий что попросит – получит в задницу мою дубинку по самую рукоятку. Делать мне больше нечего чем бегать и вас обслуживать. Не в ресторане!

-Я бы прислушался к угрозе относительно дубинки и задницы, -вполголоса посоветовал Дью.

Видимо испытывающий жажду заключённый пришёл к аналогичным выводам потому, что просьба не повторилась.

-Так что насчёт тебя, приятель, и твои друзей? В городе начались погромы? Или я окончательно запутался в календаре и сегодня день полиции с праздничными мероприятиями и конкурсами по типу кто больше всех арестует прохожих или, кто быстрее выбьет признание?

-У нас была демонстрация, -начал рассказывать Билл.

-Прости приятель, но ты – идиот, -оценил Дью.

-Исключительно мирная демонстрация! Никто не принёс с собой ни одной железяки. Я лично проверял карманы прежде, чем пустить человека встать в колонну.

-Двойной идиот.

-Мы просто хотели донести нашу позицию до властей.

-Тройной.

-Демократические институты должны работать.

-Четверной. То есть этот, как его, идиот в квадрате. Квадратный идиот, -продолжал подбирать подходящие эпитеты Дью. -Кому пришла в голову замечательная идея мирных демонстраций? Кто был вашим лидером? В этой стране уже очень давно нет никакой демократии.

-Куда же она делась? – удивился Билл. Всё-таки ему, как и любому другому американцу, с самого детства вдалбливали в голову простую сентенцию, что Америка – самая демократичная страна из всех остальных. Вдалбливали на уроках в школе, в фильмах, в книгах и в комиксах. Америка равно демократия. Демократия равно Америка. Да, местами есть перегибы. Или недогибы. Но само равенство однозначно верное. Чтобы в Америке не осталось демократии должно было случиться что-то совсем уж экстраординарное, совсем из ряда вон.

-Куда же она вся делать?

-Тю! -развеселился Дью. -Приятель, если ты не в курсе, то США уже больше ста лет экспортировала демократию по всему миру в промышленных масштабах. Где не хватает собственной демократии – мы тут как тут. Или хватает, но неправильной, не каноничной – мы уже там со своим флотом, авиацией, наёмниками или, хотя бы, деньгами. Экспорт демократии – национальная американская идея. Можно сказать: основа основ!

Только знаешь, приятель, если что-то очень долго экспортировать, то можно и самому без штанов однажды остаться.Ты спрашиваешь, где демократия, куда она делать?Так вся на экспорт ушла. В Америке, по крайней мере для простых американцев, демократии больше нет. Такие вот приятель у нас дела.

…

Если в мире больших озёр существовал город «Первый», названный так потому, что он был первым городом, основанным людьми в каком-то другом мире, не на Земле, то второй город должен был называться «вторым», а третий, соответственно, «третьим»?

К счастью, даже у генералов с фантазией всё было не настолько печально. Второй город отпочковался от Первого сначала в виде отдельного района, преимущественно населённого китайцами, а после уже как-то незаметно сделался вторым городом – второй столицей человечества в новом мире и тогда уже получил официальное название Туцзы. В переводе оно означало «заяц». Почему китайцы назвали свой город «зайцем» знали только сами китайцы. А может быть даже и не знали. Вот просто так получилось. Назвали как назвалось.

Третий город, как третья и последняя голова трёхглавого дракона, основали несколько в стороне, с прицелом на вырост и назвали Гоблинском. Причём это был не столько город, сколько полигон. Точнее даже не полигон, а большой социальный эксперимент из разряда тех, что запрещены и женевской конвенцией и всеми остальными конвенциями тоже. Здесь люди пытались цивилизовать гоблинов в промышленных масштабах.

Можно сказать, что у них не имелось другого выбора. Население мира больших озёр крайне неоднородно: пара сотен тысяч человек, несколько тысяч эльфов. Сколько сейчас скрывается в своих подводных городах лягухов сказать сложно, но вряд ли больше десяти, на крайний случай, двадцати тысяч. И прибавьте к этому от десяти до тридцати миллионов диких гоблинов. На выходе получается не маленькая такая проблема.

Нет, конкретно сейчас всё более-менее в порядке. Выжившие эльфы – фермеры и они выращивают вполне достаточно еды чтобы прокормить всю эту ораву. В самих гоблинах ещё силён страх перед остроухими и поэтому некоторые из обособившихся племён даже продолжают работать на полях выполняя приказы бывших хозяев. Здесь скорее землянам приходится дополнительно следить, чтобы эльфы, под шумок, не закабалили бы диких гоблинов обратно, а то вдруг что нехорошее придумают.

Казалось – хрупкое равновесие найдено. Но это только пока. Даже без учёта того, что каждое последующее поколение гоблинов будет всё меньше и меньше настроено подчиняться эльфийским приказом. А каждое следующее поколение людей в изолированном мире значительно потеряет в технологиях и знаниях, принесённых из родного мира. Даже без учёта всего этого, по расчётам аналитиков, максимум лет через пятьсот, гоблины вытеснят все остальные расы просто за счёт численности. Лягухи окажутся заперты в подводных городах откуда им не будет хода на поверхность. Эльфы, кто поумнее, сбегут в труднодоступные места и попытаются выживать там. А люди – люди к тому времени потеряют всё своё технологическое преимущество, превратятся в дикарей и скорее всего исчезнут, растворившись в гоблинской орде.

Чтобы не допустить этого было принято решение цивилизовать гоблинов. Технологии – они не про избранный круг посвящённых. Технологии любят массовость, им нужен простор. Пусть численность людей кажется недостаточной для удержания требуемого технологического уровня, но гоблинов даже слишком много. Если только получится передать им не только знания, но и привычные современному человеку моральные нормы. Не только технологии, но всё цивилизационное наследие целиком. Проще говоря, перед людьми мира больших озёр стояла сверхзадача возвышения гоблинского народа.Эльфы не позволяли своим рабам иметь сколько развитую культуру. Напротив, всё что оставалось от гордого народа троллей выкорчёвывалось с корнем. Гоблины - извращённые с помощью древних эльфийских знаний потомки больше несуществующего народа троллей. И у них не должно было остаться и тени воспоминаний о величии предков. Никакой культуры. Никакой памяти. Практически идеальная tabula rasa, то есть «чистая доска» на которой можно попробовать написать, выжечь, высечь любую другую, достаточно развитую, культуру. Это земляне и пытались сделать в Гоблинске.

Большой, даже огромный по территории, город.Больше миллиона жителей, в подавляющей массе, разумеется, гоблинов, плюс учителя, инструкторы и воспитатели из числа землян.Вместо районов – город разбит на отряды. У каждого отряда свой цвет: красный, жёлтый, синий, зелёный и так далее. Больше трёх десятков различных цветов. Между отрядами введена соревновательная система. Это сильно мотивирует подопечных. Кроме того, в каждом отряде можно попробовать обкатать немного отличную от других модель обучения и построения будущего социума. Опять же есть возможность наглядно сравнить эффективность одной модели с другими в реальном времени по объективным показателям, что очень удобно.

Пожалуй, в мире больших озёр, проходил самый масштабный из социальных экспериментов -попытка построить упрощённую кальку с человеческого общества для иномирных дикарей. Фактически создание искусственного социума с нуля, пусть и по готовым лекалам, но главное – насколько прочной получится создаваемая система? Не развалится ли она после того, как одно поколение землян сменится другим, родившимся уже в этом мире и так далее? Будет ли способна созданная система к развитию? Что сделают гоблины если однажды останутся одни, без людей – будут ли они деградировать, теряя переданные им технологии или, напротив, научившись учиться смогут делать новые открытия и двигаться вверх по лестнице технического прогресса?

И на всё про всё у землян имелась одна единственная попытка.

Но это только первая глобальная цель, сверхзадача дальнего масштаба. Если у них не получится пробить выход и выбраться из мира больших озёр в сферу миров научившись самостоятельно путешествовать между мирами тем или иным способом.

Вторая глобальна цель ближнего прицела как раз учитывала возможность того, что: либо люди научатся выходить за пределы мира наружу, либо из других миров кто-то вспомнит про мир больших озёр и наведается сюда. На этот случай земляне готовили себе в помощь армию гоблинов. Даже миллион зелёнокожих коротышек, если вооружить их автоматами и гранатами и научить ими пользоваться уже могут доставить эльфам немало проблем. А что, если таких будет не миллион, а десять миллионов? Что если это будут не только солдаты, а подготовленные диверсанты, которые сумеют проникнуть во внутренние миры эльфов, затеряются там среди своих сородичей и смогут поднять тех на восстание? Сколько проблем это может доставить перворождённым. И какие шансы может дать всем прочим расам которых эльфы давно подавили, встроили в свою проклятую империю на манер шестерёнок или каких других механизмов и тем расам, которые они пытаются подавить прямо сейчас, например землянам?

Но то всё теория. Выкладки аналитиков и измышления генералов в высоких кабинетах. На практике у землян оставался лишь один способ научиться путешествовать между мирами или заключить договор с теми, кто уже обладает этим знанием. Единственный способ: пойти в «Мистерию» - мир разумных демонов и вернуться обратно с новыми союзниками или новыми знаниями или не вернутся никогда.

Так себе перспектива с крайне сомнительными шансами на успех.

Подписаться на что-то подобное могут только настоящие герои или полные отморозки с наглухо отбитым инстинктом самосохранения.

И как только Колю вообще угораздило попасть в основной состав намечающейся экспедиции? Определённо, это всё карма. Карма и логика обстоятельств, что неумолимо влекли и подталкивали его к сомнительному, с точки зрения здравого смысла, решению. Увы, ни откосить, ни отказаться не имелось ни малейшей возможности.