Магия, кофе и Мортидо 2

Глава 15 Иногда гром победы тоже шепчет: «сдохни»

❝ Услышу ль я, мои поэты,

Богов торжественный язык?

Налейте мне вина кометы,

Желай мне здравия, калмык! ❞

Пушкин

Когда-то, его любимый поставщик Энрико сказал: «самое страшное и опасное зло — это не монстр из ночных кошмаров, а жестокость, возведенная в ранг обыденности». Сказал — и, машинально, угостил свою миленькую сестренку карамелькой со вкусом всяких редких трав да маковых зернышек.

Только сейчас Медей полностью осознал, понял, прочувствовал высказывание приятеля. В тот момент, когда передал исчерканный, грязный от жирных пятен лист непризнанному поэту. Когда бледный, стучащий зубами Аристон поднялся со своего места. Когда лица коллег на мгновение исказились выражением чистой муки, болезненного принятия и обреченности.

Медей машинально оглядел пиршественный зал. Они сидели на месте преподавателей, на полтора-два метра выше секций обычных учеников, отчего легко могли видеть любые их движения. Как эмоциональные лица разгорались от улыбок или кривились от злости, гнева, смущения. Как они взахлеб делились друг с другом историями или болезненно вслушивались, набирались смелости, чтобы вставить первое слово, влиться в коллектив.

Над учениками горели свечи в огромных люстрах, бликовали оранжевыми язычками на странных слюдяных окнах. Стекла походили на стеклянные, но имели неровности и рытвины, отчего свет причудливо преломлялся и, казалось, что это витражи неизвестных иномировых художников. Что стоит вглядеться еще чуть-чуть, еще немного внимательнее — и рисунок на бугристом минерале сложится в осмысленную, гениальную картину. Однако каждый раз это неуловимое, возвышенное чувство оставалось безответным.

Медей расслабленно зажмурился, вдохнул специфический запах мяса, винограда и луговых трав, принесенный маленькими отверстиями под потолком. Духота прошедшего дня медленно уступала место ночной прохладе, но последние, алые блики заката в вечернем сумраке все еще удерживали остатки дневного тепла.

Сидеть так, с коллегами, среди шумной толпы на исходе дня, оказалось неожиданно успокаивающе. Не приятно или интересно, нет, но как-то умиротворенно-меланхолично. К тому же, теперь не осталось супер срочных дел, от которых зависела его жизнь или вовсе личный комфорт.

Сам Медей хорошо представлял себе ту работу, что предстоит делать дальше. Он примерно понимал, что и как рассказывать на лекциях, а грядущий перфоманс водонагревателя проходил скорее по разряду экстремальных развлечений, чем жуткой хтони и внезапной пытки, как для остального человечества.

«Кстати о нем. Вспомнишь говно — вот и, кхм, вспомнишь солнце — вот и лучик».

Аристон встал на ноги, выпрямился во весь свой огромный рост. Он выглядел ужасно: трясся, пыхтел, постоянно облизывал искусанные губы в своем волнении перед толпой. Нависал над учительским столом пугалом из ужастиков. Пот лил с него ручьями, как будто водонагревателю опрокинули на голову ведро с водой или пробили бак, а руки ходили ходуном — он сцепил их в замок с такой силой, что Медей слышал скрип кожи также отчетливо, как его нервные хрипы.

Но глаза… О, глаза тренера горели огнем лихоманки, тем самым состоянием подъема и активности, за которым больного ждет окончательная смерть. К сожалению для всех остальных преподавателей, никакой реальной угрозе жизнь воина не подвергалась. В отличие от ушей взыскательной публики.

Аристон постоял на месте, помялся с ноги на ногу, затем всхрапнул на манер дикого кабана и покосился на единственного действительно невозмутимого наставника — Немезиса. Воин попытался открыть рот, но издал лишь невнятный хрип, после чего сдался и просто несколько раз отрывисто кивнул Суверену да помахал листком, плодом трудов Медея.

Немезис на мгновение прикрыл веки, затем медленно протянул руку вперед и постучал вилкой по кубку, призывая к тишине. Студенты уже начали обращать внимание на стоящего Аристона, поэтому разговоры быстро прекратились даже за столом первокурсников, еще не знакомых лично с педантично-кровожадной натурой первого помощника Алексиаса.

Медей вздохнул. Сперва текст не по уму инициативного водонагревателя заставил его давиться от смеха, даже несмотря на неприятные мысли от предсказания Демокрита и размолвки с Эскулап. Да с чего она вообще вдруг решила влезть к нему в душу⁈ Бесцеремонная лоля, гребаный маскот, персонаж-развлечение для уставших от литров крови читателей, главный донор 18+ контента для азиатских художников

Неважно. Переделывать текст в нечто удобоваримое оказалось довольно весело. Тем более, он смог взять за основу прекрасный текст песни: «Гром победы, раздавайся…». Жаль, некоторые чудовищные эпитеты и рифмы так и не получилось изжить. Аристон считал их максимально подходящими. Ну что ж, Медей сделал все, что мог: исправил не меньше восьмидесяти процентов жуткой «мирнославной» поэзии, как окрестил свое направление Аристон. Разумеется, кроме как «мимосральной», Медей поэзию тренера называть отказывался.

— … А сейчас, наставник Аристон исполнит вам свой собственноручно придуманный гимнос — воспевание недавнего подвига, разведки самого Делетериона!

— О-о-о! — ученики за столами принялись хлопать.

Сначала редко, неуверенно, потом все сильнее и сильнее, по мере того, как до них доходила суть сказанного. Первый курс слабо понимал его подвиг, зато старшие успели наслушаться, а самые безбашенные третьекурсники — даже прощупать магическими методами основание Пустой башни. Концентрация фантасий там не могла не вызывать ужас. Каким же должно быть место, которое боятся сами эти фантасии⁈

— Гимнос? Наставник Аристон умеет сочинять гимносы? Я бы послушал!

— О, настоящий подвиг! Наставник Аристон такой мужественный! — принялись щебетать из-за стола второго курса.

— Сам Делетерион! Интересно, что там скрывалось?

— Может, он поведает нам в своей поэме?

— Поскорей бы!

— Наставник Аристон!

— Ура!!!

Постепенно воздух наполнялся свистом, одобрительными возгласами, девичьим хииканьем и другими атрибутами ожидаемого и популярного выступления.

Сам водонагреватель выдохнул и заулыбался, когда увидел столько энтузиазма на чистеньких юных лицах. Его хмурое, словно высеченное из мшистой скалы лицо растянулось в нехарактерной для него широкой, радостной улыбке. Он втянул в себя воздух — долго, обстоятельно, со всей возможной отдачей. После чего громко объявил:

— «Гром победы, раздавайся…»!

Фраза прокатилась по помещению совместно со вспышкой его мощной, подавляющей воинской ауры. Несколько девушек взвизгнуло от неожиданности, парни поморщились от бескомпромиссного вызова, от привкуса крови и оружейной стали. Однако этот дискомфорт еще сильнее разжег их интерес.

— Гром победы!

— Ого!

— Академия ведь не приглашает пиитов! Наконец-то кто-то решил!..

— Просим! — крикнул один из студентов третьего курса.

— Просим, просим, — подхватили вразнобой остальные ученики, а потом стали скандировать в один голос:

— ПРО-СИМ! ПРО-СИМ! ПРО-СИМ!

Наставники в это время сидели пасмурными, прогорклыми статуями, отворачивались, стискивали кулаки, прятали глаза. Каждый чувствовал, что предает своих учеников, бросает их на растерзание безжалостной, проклятой твари, а невинные овечки радостно идут на заклание…

— Бегите, глупцы, — встал и закричал Павсаний в безумной попытке спасти тех, кого он клялся защищать, но его мужественный, стойкий голос потонул в реве студентов.

Так и происходят самые чудовищные катастрофы — когда облеченные властью люди просто отходят в сторону, а голоса самых стойких и преданных теряются в общей толпе.

Несчастного наставника схватили за руки и пояс другие мужчины и женщины, оттащили от Врага Рода Человеческого, после чего Павсаний больше не смог раскрыть рот. Его фигура обмякла, на глаза навернулись чистые, искренние слезы праведника. Он лишь прошептал: «нет пророка в своем отечестве» и дал себя увести мощным ударом кулака Немезиса по его светлой, безгрешной макушке.

Павсаний упал подкошенным деревом, свалился за спинами остальных наставников, никем не замеченный, безмолвный и бессознательный. Под его лицом стала понемногу скапливаться лужица крови, но остальные наставники лишь завистливо смотрели на этого хитреца. Каждый из них клял себя, что не додумался до этого метода первым. Безусловно, он сейчас в лучшем из миров-

Аристон начал декламацию.

— Гром победы, раздавайся!

Веселися, Эвелпид!

Звучной славой украшайся.

Раздавили всяких гнид!

Водонагреватель проревел это с абсолютным, гремящим восторгом человека, который никогда не рассчитывал ни на такую широкую аудиторию, ни на такой качественный текст.

Вопль оглушил людей вокруг, бросил тщедушных магов в пучину злой, яростной ауры Аристона. Его желчного, гунявого облика, уродливого, отталкивающего лица, безобразного, мерзкого голоса, что вызывал отторжение на генетическом уровне.

Под влиянием концентрированной ауры великого воина, жесты наставника вызывали эффект зловещей долины, силуэт словно бы вырос до трех метров, но утратил личность, переродился бесформенным ужасом из ночных кошмаров. Борода стала походить на ядовитого паука, пожирающего выбеленный череп, глаза пылали демоническими углями, лысина сверкала и слепила всех одновременно, создавало бесконечное множество микро ожогов на сетчатке чужих глаз.

— Что это?.. — беспомощно прохрипел тот самый студент, что начал волну: «просим».

Из его глаз сами собой текли едкие, кислотные слезы, что оставляли на щеках дорожку обожженной кожи. Рядом бешено вращала глазами его невеста — изящные ногти заскребли стол с такой силой, что часть из них не выдержала — обломилась у самого основания, но она словно не замечала ужасной боли и льющейся крови — продолжала елозить ими по излохмаченным обрывкам скатерти точно в трансе.

— Башня Делетериона

Уж в руках теперь у нас;

Храбрость, сила Аристона,

поломала тварей глас.

Поэт орал, выл, опускался до фальцета и тут же переходил в баритон. Ужасная какофония выворачивала наизнанку саму душу, заставляла тело отродья вибрировать от напряжения, вызывала диссонанс между новым Медеем и его никчемным вместилищем. В прошлый раз Медей не смог в полной мере ощутить, насколько тяжело переносится его присутствие. Сейчас же наставник мычал от боли и пытался протолкнуть хоть немного воздуха в сжатые от ужаса легкие.

Ощущение, словно он попал в старый, затхлый от крови бассейн с акулами. Туши мертвых хищников отравили всю воду, паразиты и черви скользят по коже раскатистым речитативом наставника, вгрызаются в мозг стрекотом омерзительной игры тональностью, аура убийцы пытается встроиться в поэтические рамки, сдирает с себя кожу прирожденного, идеального воина и транслирует эту пытку всем вокруг.

Впрочем, основную волну невыносимо уродливой дикции, гнетущей, кровожадной ауры и безобразного артистизма тренера приняли на себя именно наставники.

Киркея не стала плакать навзрыд, как в прошлый раз, наоборот — при первых же звуках голоса коллеги, свет в ее лучистых глазах померк, истончился слабым солнечным лучом в безбрежном холоде бесконечной Вселенной. Она откинула голову назад, как откинулась голова Медея во время убийства его клона на Втором Испытании. Глаза девушки закатились, по подбородку потекла ниточка слюны. Она впала в транс — столь сильный, что стал неотличим от смерти.

Колхида держалась лучше: блюла честь Академии, не могла позволить себе показать слабость перед учениками, поэтому подготовилась заранее. Рыжая помощница Алексиаса поднесла к лицу изящный батистовый платочек с настолько вонючим, едким веществом, что этот запах ударил Медея под дых не хуже виршей тренера — чудовищная смесь ацетона с мускусом и нашатырем.

Он видел, как у наставницы от него перехватило дыхание, как она схватилась за сердце, рефлекторно отняла платочек от лица, схватилась за грудь повторно от звуков поэзии, после чего вернула свой аромабокс обратно.

— Убить… убить… нужно убить!.. — Фиальт распростерся на столе, глаза закатаны в череп до самых белков, черный язык вываливается изо рта, руки вытянуты вперед, скрючены на манер когтей, но лишены всякой силы.

Рядом скрипел хитином и царапал конечностями мраморный пол демон Зу — словно огромный, гуманоидный таракан, перевернутый на спину. Вместе с ним на полу оказался и старик Демокрит — слепой провидец раз за разом пытался засунуть голову в небольшое отверстие в углублении для сброса пищевых отходов.

На его носу висела яблочная кожура, полупережеванный кусок мяса и чей-то плевок, кожа вокруг ушей покрылась кровоточащими царапинами, однако он сумел согнуть решетку и засунуть голову внутрь. Теперь мудрый старец наслаждался тишиной местного мусоропровода и запахом переваренного пиршества.

Пенелопа шевелила губами, словно пыталась перебить поэзию поэзией, но этот мир еще не знал своего Рима: лечение подобного подобным не дало никакого эффекта — статная блондинка согнулась, схватилась за живот, после чего с зеленым лицом пыталась удержать все впечатления в себе: ее челюсть трещала под давлением, точно снасти корабля в жестокую бурю, а прекрасная задница сжалась так сильно, что стала казаться монолитной.

Кожа Немезиса сияла чем-то изнутри, укрытая тонкой хрустальной пленкой. Защита вибрировала при каждом звуке, который издавала луженая глотка наставника по боевой подготовке. Каждый раз облик Немезиса трещал после этой атаки, защитный контур окутывался черной плесенью, но пленка быстро восстанавливала себе прежний вид, а сам Суверен расслабленно смотрел в пространство блаженным, бархатным взглядом болотно-зеленых глаз.

— Уж не может больше нежить

Ныне рушить наш покой;

Гордость низится фантасий,

Все пошли на перегной!

— На перегной… — пробулькал за ним несчастный Ксантипп.

Медей успел разглядеть, как у юноши закатились глаза, изо рта пошла пена, а тело сползло на пол и принялось дергаться в неконтролируемом припадке.

Раздался ужасающий треск — несчастный Парис в отчаянии вырвал себе зуб мудрости собственными пальцами из глубин челюсти. Кровь брызнула из его рта, чудовищный вопль разнесся под сводами — люди вокруг вздрогнули, вышли из транса, чтобы с криками ужаса отпрянуть от несчастного студента.

— Стон мерзавцев раздаётся,

Днесь в подсолнечной везде,

Зависть и вражда мятется

И терзается в себе.

«Терзается»

«ТЕРЗАЕТСЯ»

Раздалось под сводами безусловным приказом. Часть первокурсников моментально ударила своего соседа, нашла выход эмоциям от невыносимой пытки. Другая радостно подставилась под чужой кулак. Некоторые стали бить мебель, швырять скамейки и пытаться перевернуть столы, но чудовищная какофония настолько лишила их сил, что молодецкие удары оказались равны по силе трехлетнему ребенку.

— И терзается в себе! — поэт радостно повторил последнюю строчку рефреном.

Дриада стремительно линяла, сбрасывала шерсть, как деревья сбрасывают листву, дрожала всем телом и пыталась спрятаться за девой Бендидой. Та застыла памятником самой себе, пялилась пустым взглядом в пространство и машинально вырывала целые клоки нежной коричневой шерстки. Волосы моментально отрастали вновь на тонкой розовой коже, после чего цикл повторялся.

Гэ героиня смотрела на Аристона с открытым ртом и такими круглыми глазами, что Медей на мгновение понадеялся — они достаточно вышли из орбит, чтобы выкатиться в прекрасный и яростный мир, начать жить самостоятельно. Жаль, не хватило самой малости. Когда из ее глаз пошла кровь, она с воплем прижала ладони к лицу и смогла сохранить себе зрение.

Остальные студенты по-разному выражали свои эмоции, однако равнодушным опус Аристона не оставлял никого: Кейс просто орал «ААААА» на одной ноте, но не мог перебить чужой голос даже для себя самого; Мимоза кидалась в Аристона тарелками со стола, однако ни одна из них так и не долетела до возвышения преподавателей из-за слабых, дрожащих рук; Борей на эмоциях заморозил себе палец и теперь механически бил лед огромным столовым ножом. Иногда он попадал по здоровой плоти, но никто не обращал на брызги крови никакого внимания…

— Мы ликуем славы звуки,

Чтоб враги могли узреть,

Что свои готовы руки

В край вселенной мы простреть! Простреть! ПРОСТРЕТЬ!!! ПРОСТРЕТЬ!!!

С последней фразой Аристон выбросил вперед обе свои длинные, волосатые обезьяньи конечности: как будто отчаянно хотел простреть свои корявки уже хоть в какой-нибудь чужой край, не важно мужской или женский.

Он издал завершающий крик, который ударил по ушам фугасным снарядом. После чего, наконец, закончил декламировать свою поэму.

Люди в пиршественном зале сперва даже не поняли, что их пытка, их божественное наказание подошло к концу. В ушах все еще звенело, еще сжимались животы, жмурились глаза, подступала тошнота к горлу. Нескольких студентов вырвало от внезапного перехода от пыток к райской тишине. Еще парочка — банально описалась, но абсолютно никому не было до чужих конфузов никакого дела. Тот случай, когда каждый понимал — недержание или безумие могло случиться с каждым из них.

Больше всего люди мучились от когнитивного диссонанса. Некоторые приятные строки дисгармонировали с бездарными, а также аурой, мимикой и ужасным исполнением Аристона. По иронии судьбы, так получилось ничуть не лучше, чем если бы Медей и вовсе оставил его ужасные вирши без всякого вмешательства.

Студенты сидели как пришибленные. Некоторые плакали, другие кривились, третьи пялились в пространство взглядом человека, который узнал некоторое дерьмо. Равнодушных не осталось. Хотя ученикам досталось едва ли на треть от удара по наставникам.

Медей огляделся. Коллеги кое-как выползали из-под стола, транса, застилающей глаза абсолютной ярости. Единственные, кто не получил сегодня ментально-эстетический удар в самое сердечко — ментор, Эскулап и Павсаний. Первый заблаговременно срулил, последний до сих пор валялся без сознания, а великая врачевательница и вовсе не появилась на празднестве, хотя до этого, вроде как собиралась.

Медей не мог не задаться вопросом, не из-за него ли она пропустила события. На секунду он почувствовал сожаление и боль

Потому что она не разделила с ним общие страдания.

«Вот ведь высокомерная, самодовольная дрянь!» — искренне возмущался он, — «даже обиду вывернула себе на пользу. А-а-а, как же я ей завидую. Надо было обидеться первым. Ну кто ж знал! Сраный водонагреватель, да будет проклят весь твой род до обоих колен и бесполезного отростка под ними, мог ведь меня предупредить по старой дружбе… гм, по новой дружбе… ладно, тоже не подходит. По крайней мере, мы пили вместе! А он — вообще на халяву. Черт, осталась же услуга. Надо было попросить никогда не читать стихи в моем присутствии. Нет, тогда бы этот гнидогадойд изобрел рэп… А в чем собственно, дело⁈»

Медей растянул губы в улыбке, в восторге от собственной гениальной идеи. Уж тогда других наставников точно перекосоё, перекосит. Стоит придержать это оружие и воспользоваться им неожиданно и бескомпромиссно. Как план: «Мертвая рука».

Потому что у него точно станут мертвыми все выступающие конечности, если благодарные коллеги найдут инноватора и спонсора идей Аристона. Убрать подозрения от себя он не сможет никак. Вот и получается оружие последнего шанса. А уж если сказать инфернальной водонагревательной сущности, что существуют рэп-баттлы и Немезиса в них победить проще, чем в стандартной дуэли…

«Не, я точно не проживу достаточно, чтобы увидеть эту дичь», — решил Медей, хмыкнул, после чего удостоился подозрительных взглядов своих коллег, которые быстро перешли в подозрительные, а то и откровенно паникующие. Не то, чтобы у них не имелось на то оснований.

Неважно, насколько плохо Медей чувствовал себя сейчас. Если другие люди испытывали схожие эмоции или мучались еще сильнее, то он мог претерпеть любые муки — лишь бы почувствовать удовлетворение от того, что всем остальным еще хуже, чем ему.

"Так вам, всякие нормисы, риаджу, счастливчики, богатенькие мажоры, популярные гигачады, качки, обычные и магические, сердцееды и прочие любимцы социума! Почувствуйте мою боль, почувствуйте, как ваша страна радуги и улыбок скукоживается в угашенную, забинтованную морду планеты. Как суровый оскал реальной жизни приветствует вас вонючей ногой на затылке.

Ты пытаешься оттолкнуться от дна, сучишь лапками по колено в помоях, чужих плевках и городских стоках, а более удачливые люди вокруг ходят по твоей спине, отталкиваются и прыгают дальше, лишь бы не запачкать об тебя свое белое пальто. Но иногда приходит великий уравнитель — стихийные бедствия, эмиссары чужих государств, которым ты можешь продать свою родину за миску супа и страдания большинства, новые технологии, полковник Кольт… или великий наставник Аристон. И тогда… О, тогда каждый равен перед этим ощущением лингвистической агонии и разжижения мозга".

— Смотри-смотри, они так расстрогались. Вон, гляди, как всхлипывают! — р(г)адостный водонагреватель игриво толкнул Медея локтем, — кто знает, может быть именно отсюда начнется мой путь к славе!

«Какой еще путь⁈ Ты — поэтический бимбо унитаз, информационная бомба в век говна и палок. Таких только забрасывать на катапульте в чужой город, как чумных коров в осажденный город в средневековье. А-а-а, как можно быть настолько тупым? Его эмоциональный интеллект на уровне оператора холодных звонков! М-да. Все, как у отродья. Он тоже думал, что дрался, трахался и купался, а на самом деле его били, сношали и топили».

— Да-а, теперь у вас появилась первая слава… — томным голосом просветил его Медей, — думаю, вы точно станете знаменитым. Особенно, когда эти ученики разъедутся по домам.

— О, у меня есть своя слава! — счастливо зажмурился водонагреватель, не замечая сложных взглядов своих коллег и ненавистных — учеников снизу.

«Окстись, придурок! С такой славой, людей гасят битами в переулке, а потом ссут на них собаками и под конец продают это полено армянам на нарды. Такую дрянь, как Аристон, теперь не возьмут даже на кирпичный завод в Дагестане!»

Медею не хотелось отвечать. Не хотелось нарушать своими неуместными словами эту мрачную, могильную тишину. Подобное безмолвие стояло на полях Первой Мировой, после газовых атак Ипра или Сомы. Никаких следов присутствия живых существ — люди вокруг даже дышать пытались как можно тише, чтобы смерть раньше времени не простерла над ними свою горькую длань.

— Это все из за наставника Медея! — вдруг закричала в тишине полосатая Никта. Храбрая и глупая, как тысяча бегемотов.

И такая же обслюнявленная, обгаженная какой-то дрянью с совершенно зверской физиономией, покрытой содержимым чужого желудка.

Со всех сторон раздались скептичные хмыки. Люди постепенно приходили в себя и горький, а кое-где истеричный смех от ее заявления возвращал людям жизнь. Сидящие рядом товарищи вместо улыбок дружно закатили глаза, привычные к ее обвинениям. Но и они стали неуверенно улыбаться, глядя на ее фигуру — воплощение чистого негодования и жажды плодить шизотеории.

— А кто еще мог⁈ — не сдавалась она.

— Да, вы можете поблагодарить за мое выступление наставника Медея! — Аристон искренне обрадовался прерыванию давящей тишины и поспешил вставить свое никому не нужное слово, — он помогал мне работать над рифмой. Скажу больше! Без него ничего бы не случилось! Ни там, в Делетерионе, ни здесь, в этом зале! Спасибо, наставник Медей!

Аристон расчувствовался, пустил щедрую мужскую слезу, повернулся к товарищу с самым идиотским и одухотворенным лицом, которое тот когда-либо видел, после чего произнес свою искреннюю благодарность.

— СПАСИБО, НАСТАВНИК МЕДЕЙ!!! — хором повторили все три курса сквозь скрип зубов и сдержанные ругательства.

«Э, чо началось вообще!» — вдруг забеспокоился означенный наставник, когда внезапно стал адресатом ненавидящих взглядов наравне с виновником торжества, — "сраный водонагреватель, не подводи меня под статью! Мне ж так реально темную устроят. Только хреначить будут не подушками, а сразу боевыми!

Я ж от третьекурсников не отобьюсь, там отморозок на отморозке сидит и яйца морозит! У нас тут новелла о мясе в Академии, а не «о мышах и людях». Меня ж забьют, как того дауна, причем за компанию вместе с водонагревателем! Это он Ленни, а я Джордж, это я из ружья стреляю! Эх, хотя я б реально с удовольствием пристрелил Аристона, если наш великовозрастный дебил погладит гипотетическую Колхиду до хруста позвонков. Прости нас, Стейнбек, мы все просрали!"

— Вот так, — Аристон хлопнул товарища по плечу, — видишь, как они нам благодарны!

Тот не ответил. Своими выпученными глазами и ошарашенной мордой, Медей стал походить на Блока, которому, в рамках программы уплотнения, подселили квартиру всех красноармейцев из его поэмы разом. И со всеми вещами в руках, в том числе награбленными. А в начале очереди в туалет мнется «в белом венчике из роз — Впереди — Исус Христос».

К счастью, Немезис в этот момент завладел ситуацией, оттеснил придурка плечом и толкнул речугу, которая сводилась к простой и незатейливой мысли: «слабым телом и духом здесь не место». Если они не могут достойно встретить и не испугаться какого-то там гимноса, то как им вообще можно называть себя настоящими магами? Только упорный, изматывающий труд, талант и благородство смогут пробиться сквозь тернии испытаний замка Эвелпид.

— Если у них такие гимносы для развлечения, то какие тут вообще наказания⁈ — истерично взвизгнул какой-то первокурсник.

Медей против воли прыснул, затем засмеялся слегка психическим, зато искренним, чистым смехом, отчего снова обратил на себя недобрые взгляды толпы.

"А и хрен с вами, золотые рыбки! Я не зомби-апокалипсис, чтобы всем нравиться! Пусть приходят, гадят, предъявляют! Всем горячих навешаю! Сегодня же заставлю Адиманта защитить комнату, поставлю ритуал, как в Лабиринте… ну, может чуточку послабее.

Но чтобы нарушители гарантированно преисполнились и как следует просрались. А потом, по грязным порткам, вычислю «фулюганов» и заставлю их на уроке раз за разом призывать проклятый меч с во-о-от таким вот хуищ-"

— Уф, в этот раз вышло слабее, чем в прошлый раз. Спасибо, наставник Медей, — прервал Демокрит поток его мыслей.

Он умудрялся выглядеть мудрым и одухотворенным даже когда источал отчетливый запах свалки.

— Вы ведь скажете ученикам, что это не я виноват? Ведь скажете? — Медей состроил лицо «Падме точка жепеге».

Все отвели глаза.

— Конечно, сынок, — по-отечески мягко успокоил его Демокрит, а другие наставники подбодрили его уверенными, располагающими улыбками.

Разумеется, никто никому ничего не сказал.

«А-а-а, они же меня на вилы поднимут! У этих античных пубертатов нет контракта и рабочей этики! Нужно защитить кабинет как можно сильнее! И как можно быстрее!»

Медей и представить не мог, насколько мог оказаться прав в своих подозрениях.