Магия и кровь

Глава тридцать четвертая

Яплаваю в безбрежном бассейне. Но у нас не хватило бы денег на такую огромную ванну. Ноги у меня касаются дна, руки я скрестила на груди, чтобы не задевать локтями бортики.

Я все вспоминаю, как кровь из моей ладони обвивает и стискивает шею Джастина. Это не безликий незнакомец, смерть которого я наблюдала в подвале. Джастина я знаю. Да, я не убила его — но уничтожила.

Прошло недели две с тех пор, как мы выбежали из белого кабинета с моделью «Ньюсапа» и бабушкиной урной, оставив там Люка. Я никогда не слышала, чтобы мама так рыдала. Тетя Мейз отбежала от нас подальше, и в небо ударили языки пламени. Дядя Катиус потом несколько дней просто молчал.

А Кейс…

Она почти не выходит из комнаты. Ей не удалось даже сообщить в «Ньюген», что она отказывается от стажировки.

Джастина объявили пропавшим, а Люка назначили преемником в отсутствие его покровителя. Ему всего шестнадцать, а он директор многомиллиардной корпорации. И он не один. Рядом с ним его названые брат и сестра — он оплачивает их иммиграционные процедуры и помогает остаться в стране. Всех членов нашей семьи он заблокировал, но я вижу его в новостях и на рекламных щитах в центре. Теперь трое подопечных Джастина всегда единодушны, их сплотила гибель наставника, и Люк уже не один. Я пыталась разузнать, нет ли у кого-то дара, который вылечил бы Джураса, но в конце концов это оказалось неважно: вскоре после того, как Люк занял директорское кресло, у Джураса прошли все симптомы, и теперь он работает как раньше. Силы, которую вложила в мои руки Мама Джова, хватило ненадолго. Иногда я думаю, что было бы, если бы той ночью на балконе доверилась и ей, и себе.

Но подолгу размышлять об этом слишком больно, вот я и стараюсь забыть.

Люк уже провел в «Ньюгене» кое-какие реформы. Алекс говорит, что теперь на ее удостоверении личности стоит ХХ — как и положено.

Руководитель из Люка получится совсем не такой, как из Джастина.

Мне он не писал. Зато мы избавлены от любых угроз с его стороны. Может быть, он просто боится, как бы его не постигла та же участь, что и его наставника.

Я тешу себя мыслью, что он просто хороший человек.

Я смотрю на свою грудь — и вижу, что рубцы после обряда у Дэвисов еще отчетливо видны. Не знаю, заживут ли они настолько, чтобы стать незаметными. Даже если да, я-то ничего не забуду.

Во время Карибаны погибли два чернокожих. Одного, мужчину, застрелил полицейский. Его звали Лукас Пам. Другой жертвой стала пожилая женщина, ее задавили в толпе, когда все побежали. Генриетта Льюис. Суд без лишнего шума обвинил полицейского в преднамеренном убийстве и больше ничего говорить не стал. Скорее всего, срок ему дадут как за непреднамеренное. Так обычно делается. Сейчас за то, что нас убивают, наказывают строже, чем раньше, но все равно полицейские иногда не могут сдержаться, чтобы не нажать на курок. Это случается все реже и реже, настолько, что кое-кто утверждает, будто подобного уже не бывает. Нет, бывает. Вот и на Карибане это случилось. Тут мне вспоминаются слова Мамы Бесс: «Стало лучше, но еще не хорошо».

Когда в Сети писали о Карибане, там были сплошные видео с пьяными драками на карнавале. Будто это мы виноваты. Мы с нашей врожденной склонностью к насилию, которая, как видно, сцеплена с цветом кожи. Кого-то призывали к порядку, и они стирали посты. А когда появились сенсационные новости об исчезновении Джастина, о карнавале окончательно забыли.

Я знаю, что я не виновата, но меня все равно гложет совесть. Дэвисы пытались нас защитить, а я все испортила. Я оплакиваю не только бабушку, но и Лукаса и Генриетту. И вся наша семья тоже. В нашей общине все ходят понурые. Все мы это чувствуем. И вряд ли так уж легко забудем.

Между тем Джастин проводит свои дни в подвале, где его запрограммировали оставаться, — то ходит туда-сюда, то что-то пишет. Его электронная деятельность ограничивается небольшим участком нашей локальной сети, подальше от альманаха. Дать ему планшет я не решилась — я ему не доверяю, — поэтому снабдила пачкой бумаги и ручкой.

Папа с ненавистью и презрением поинтересовался, почему бы нам не отключить его от греха подальше.

Но это все равно что убить — и я не стану этого делать. Несмотря на то что он причинил столько страданий. Мы можем стать лучше. Пусть Джастин остается Джастином, только утратит возможность шантажировать мою семью. Тешу себя мыслью, что благодаря этим ограничениям он, возможно, применит свою гениальность на благо человечеству. Поживем — увидим.

Я нажимаю кнопку, и в остывающую ванну текут струйки теплой воды.

Дверь в ванную распахивается, врывается Кейша. На ней белое платьице без бретелек и в облипку.

— Вылезай из ванны, чтоб тебя хакнуло!

Сердце у меня екает. Я опираюсь локтями о бортики, встаю и тянусь за полотенцем.

— Как это, раз — и все? — изумляется Кейша. — Я думала, придется тебя силком вытаскивать.

— Хочу, чтобы это скорее кончилось.

Она протягивает мне длинное белое платье — кружевное, с открытой спиной. Призвальное платье. По традиции его надевают второй раз в день окончания Пути Взросления.

Я надеваю белье и натягиваю платье через голову. Нащупываю большим пальцем металлический зуб и надкусываю кожу. Трех капелек крови вполне достаточно. Я втираю в волосы немного фирменного томасовского «Кудрявого бальзама», а магия довершает остальное — что-то увлажняет, что-то растягивает, что-то подчеркивает и высушивает, и все в один прием. Безупречная прическа в две секунды.

Это у меня бабушкин металлический зуб. Я нашла его среди пепла и заколдовала так, чтобы он идеально сел на мой коренной. Приятно думать, что бабушка всегда со мной. Мама считает, что это извращение.

Я улыбаюсь Кейше. Она искренняя, эта улыбка. Нет в жизни совершенства, зато мы вместе и нам ничего не грозит. Это больше, чем я смогла дать Люку.

— Идем.

Мы выходим в коридор и спускаемся по лестнице ко входу. Я ненадолго останавливаюсь в кухне — проверить, что угощение для торжественного ужина, который ждет нас после церемонии, не остынет. Аромат томленой козлятины-карри разливается вокруг, когда я заглядываю в новую хромированную духовку. Косточки плавают в соусе, все мясо отвалилось. Рядом греются макаронная запеканка и поднос с кукурузными лепешечками-поне. У меня теперь есть даже небольшая фритюрница, и рядом наготове стоят нарезанные бананы, чтобы поджарить их перед самой подачей на стол.

Мне не удалось собраться с духом, чтобы напечь бейков. Я все думаю о том дне, когда мы с бабушкой вместе готовили их в парке, — и о том, давно минувшем, когда бабушка впервые взялась учить нас с Кейс месить тесто. Тогдашняя Вайя понятия не имела, чем обернется для нее будущее.

Теперь я уже не та девочка. Вся семья собралась на заднем дворе вокруг арендованного надувного бассейна — из тех, которые доставляют прямо домой и заливают в них хлорированную воду. У края бассейна устроен помост, на котором все стоят. Бортик доходит всем до пояса.

Я хотела заказать маленький бассейн, чтобы поставить дома, — тогда Кейс тоже смогла бы присоединиться к нам. Но она ясно дала понять, что в любом случае не выйдет из комнаты. И вообще оказалось, что церемонию надо проводить под открытым небом. Такова традиция.

Прия улыбается мне с помоста. Бабушка не пустила бы ее на церемонию. Однако я считаю ее своей близкой родственницей, и кровь не имеет значения. Папа с Прией присягнули бабушке на верность, и выяснилось, что на меня их присяга тоже распространяется. Я ощущаю нити их магии точно так же, как чувствую всех остальных, — будто дополнительные пальцы на руках и ногах. Пока что мне к этому не привыкнуть.

Папа стоит рядом с Прией, улыбается про себя и держит Иден на бедре. Она уже слишком большая, чтобы носить ее на руках, но он все равно носит. С тех пор как я передала ему слова тети Элейн, у него словно гора с плеч свалилась. И ему неплохо удается делать вид, будто человек, которого он винит в ее смерти, не живет теперь у нас в подвале.

В нашей семье произошли некоторые сдвиги, и теперь я это замечаю. Когда я вхожу в комнату, все выпрямляют спины. Иногда я слышу шепотки и споры между взрослыми, когда они не знают, что я рядом. Никому из них не удалось предвидеть будущее, в котором я стала матриархом в шестнадцать лет. Я могу влиять на их колдовские способности под настроение, и им не нравится, что такую власть получила девчонка-подросток. Ничего не поделаешь, придется им смириться.

Мама притягивает меня к себе, крепко обнимает и целует в лоб:

— Я горжусь тобой. Тебе пришлось так трудно.

— Молодчина. — Папа тоже подходит ко мне и ждет, когда мама закончит обниматься со мной, чтобы настала его очередь.

Обнимать маму — это естественно. Обнимать папу — все равно что нырять, зажав нос. Сначала неудобно и трудно. А потом наступает такой момент умиротворения, когда, можно сказать, даже приятно. Однако чем дольше это продолжается, тем сложнее, и в конце концов я высвобождаюсь из его объятий.

Я гляжу на окно спальни Кейс, не особенно ожидая увидеть ее. Но она там. Стоит у окна, и волосы у нее, как всегда, стянуты на макушке. Я несмело машу ей рукой, она не отвечает.

Я немного расслабляюсь. Она все-таки решила посмотреть. Это прогресс.

Дядюшка подталкивает меня, и я прыгаю в бассейн.

И зачем было заниматься прической?

Я переворачиваюсь на спину, раскидываю руки и ноги, чтобы оставаться на плаву.

Все вокруг меня надрезают пальцы и капают кровью на ладони, а потом берутся за руки и начинают петь «Кровь к крови». Их голоса словно гладят меня, и волшебство концентрируется, чтобы выявить мой дар.

Мама Джова вручит мне дар, пока я в воде, и в тот же самый миг объявит моим родным у бассейна, в чем он состоит. Мы все вместе узнаем, какой будет моя сила.

Я закрываю глаза и радуюсь этому ощущению — что я лежу в бассейне, который и правда кажется мне безбрежным и бездонным. Но тут кто-то трогает меня за руку, и я резко открываю глаза. Рядом со мной лежит на воде Мама Джова. Сначала я просто смотрю на нее. Вблизи она кажется моложе. Мне сейчас шестнадцать, а ей будет шестнадцать всегда. Ей не удалось дожить до момента, который перевернул бы всю ее жизнь. А мне доступно все, чего у нее никогда не было.

Она берет меня за руку.

— Я знала, что ты сильная. — Она поднимает голову из воды. — Ты готова была страдать ради своей семьи. Хотела бы я, чтобы тебе больше никогда не пришлось мучиться. Я устала от того, что вам приходится страдать, но оставаться в живых. Однако в твоем будущем таится боль. Готова ли ты вытерпеть ее, чтобы помочь и тем, кто не входит в твою семью, зная, что путь будет тернистым?

— Да.

Это решение дается мне без раздумий. Мое будущее состоит в том, чтобы вывести мою семью к новой лучшей жизни. Я должна этого добиться не только ради бабушки и тети Элейн, но и ради себя самой. Любой дар, который я получу, мне в этом поможет.

Мама Джова улыбается и сжимает мне пальцы.

— Вот твои дары.

«Дары? Во множественном числе?»

Мама Джова исчезает, и я опускаюсь на дно бассейна. И вдруг, безо всякого предупреждения, глаза у меня закатываются.

В больницах всегда должно быть тихо, особенно в таких отделениях. Но здесь назойливо пищат сердечные мониторы и шуршат шаги медсестер, которые торопливо шагают по коридорам в кедах и в яркой форме — слишком яркой для подобного случая.

Койка стоит у окна, занимающего всю стену и мерцающего — наверное, у него есть функция тачскрина. Можно менять пейзаж как захочется. Представлять себе, что ты в Перу, в горном походе с веселой компанией, или на Мальдивах, у водопадов, или в Маскоке, в домике, куда ездил в детстве на каникулы.

Представлять себе, что ты где угодно, только не в Бриджпойнтском реабилитационном центре, в отделении паллиативного лечения, и ожидаешь смерти.

Я иду вперед, но мои шаги беззвучны. На табличке в изножье койки значится: «Трембли, Питер».

Отец Джастина лежит под капельницей с морфином. Кости и суставы отчетливо проступают под кожей. Вид у него такой, будто ткни — и он рассыплется.

На стуле возле койки сидит Джастин. Никаких бионических линз я не вижу. Он ссутулился и смотрит в пол. На нем белые холщовые штаны и такой же свитер из тонкой шерсти.

— Я готов.

Я думала, голос у мистера Трембли-старшего будет сиплый и ломкий, под стать телу. Но он твердый, уверенный и сильный. Голос, которым он, наверное, много лет отдавал распоряжения на работе.

Джастин еще сильнее сутулится:

— Что это значит?

— Не надо играть в эти игры, тем более со мной и тем более сейчас.

— Я могу тебя вылечить. Я работаю с той женщиной, и мы уже совсем скоро взломаем генетический код. Она немного… у нее есть сомнения этического порядка, но я сумею ее уговорить. И…

Мистер Трембли кривится, на его лице читается такое отчетливое отвращение, что я невольно отшатываюсь.

— Генетика — это тебе не код, который надо взломать. Твои исследования бесплодны, это все равно что искать философский камень.

— Ты ничего не понимаешь. Если бы ты взглянул на вещи ее глазами… Папа, люди смогут жить вечно. Ты никогда не умрешь.

— Я готов. Я прожил хорошую жизнь. — Мистер Трембли пристально смотрит на сына. — Ты знаешь, что такое подлинное бессмертие? Не то, чего ты пытаешься добиться своей генетикой. Настоящее бессмертие.

Джастин смотрит на него неуверенно:

— Что?

— Когда приходит смерть — а ты уже готов. Это единственная вечная жизнь, о которой стоит говорить.

— Ты ошибаешься! Тебя же не станет, это совсем не одно и то же! — Джастин вскакивает на ноги и качает головой. — Ты не видел, на что мы способны. На что способен я! Чем я могу стать!

Лицо мистера Трембли покрывается морщинами, словно смятый лист бумаги.

— Я видел достаточно.

Джастин снова падает на стул и умолкает. Рядом со мной появляется Мама Джова.

— Что это? — шепчу я. — Почему я на это смотрю? Зачем я это чувствую?

— Я вверяю тебе дары прошлого и будущего. — Она показывает на Джастина. — Это — прошлое.

— Но зачем мне прошлое Джастина?

— Наше прошлое создает будущее. А ты находишься в той точке в настоящем, которая может склонить чашу весов на другую сторону и изменить чью-то жизнь. Перед этим человеком лежит будущее, и твои действия могут навсегда изменить его.

У меня возникает такое чувство, будто вместо теплого прокатного бассейна я угодила в ванну со льдом.

— Я это вижу, потому что я погубила будущее Джастина?

— Ты изменила его в значительной степени — настолько, что оно уже не может вернуться в предначертанную колею. А то, как ты это оцениваешь: что ты его погубила или что ты его улучшила, — это субъективно. — Мама Джова скрещивает руки на груди. — Это будет трудный путь. Мне нужно было знать, что ты способна переделать прошлое и создать новое будущее, что ты сможешь внутренним взором увидеть и то и другое и сформировать их так, как выгоднее тебе.

Ее задание было не просто заданием. Не просто подготовкой к моему личному будущему. Не просто способом остановить Джастина. Это залог того, что я могу совершать те действия, которые подпитают мой дар.

Мама Джова переплетает пальцы.

— Когда что-то уничтожаешь, у тебя появляется возможность создать вместо него нечто новое.

Я отняла будущее у Кейс, запятнала наше общее прошлое, но только потому, что уверена, что она выкует себе новое, у нее хватит на это сил. И я готова помогать ей, если она разрешит. Я готова всем нам помогать. Возглавить всю семью и всю нашу общину чернокожих колдунов на пути к чему-то новому.

Теперь я в этом не сомневаюсь. Я уже вышла за пределы чистой и нечистой магии. Я сделала первые шаги на пути в другой мир, не такой, в каком я жила прежде. Мне нужно научиться поддерживать это движение при помощи своих даров. И может быть, когда-нибудь, чтобы остаться в живых, не нужно будет сначала страдать.

Мистер Трембли заходится в кашле. Изо рта у него вылетает красная капля и попадает прямо на белый свитер Джастина. Вбегают медсестры. Джастина отодвигают в сторону. На пороге стоит тетя Элейн, зажав рот ладонью.

Увидев ее, Джастин рычит:

— Это все ты виновата! Ты могла это прекратить!

Она качает головой и выпрямляется:

— Даже если бы ты спас его, это не обеспечило бы тебе той любви, которой ты хочешь.

— Вон! — кричит Джастин.

Она бросает на него последний долгий взгляд и уходит.

Сердечный монитор перестает ритмично пищать. Выдает одну ноту и замолкает навсегда.

Джастин выдергивает штепсель из розетки.

И наконец…

Тишина.

Глаза у меня открываются, я прихожу в себя, хватаю ртом воздух. Грудь тяжело вздымается, я бью по воде ногами, чтобы не утонуть. Все домашние смотрят на меня круглыми глазами. Мама стоит на коленях, прижав руки к губам.

Я стану первой за всю историю семьи Томасов, у кого будет целых два дара. Если я в достаточной степени изменю настоящее, то увижу и то прошлое, которое нас сюда привело, и то новое будущее, которое я создам, отменив наше старое.

Раньше я была девочкой, чье прошлое не позволяло ей жить в настоящем, не боясь будущего.

Теперь я увижу все свои решения как на ладони во множестве временных линий.

Да, предки любят парадоксы.