Магия и кровь

Глава восьмая

Язакрылась у себя в комнате и упала на кровать. Большая удача, что я никого не встретила, пока тащилась вверх по лестнице, — у меня едва хватило сил, чтобы попрощаться с Иден, которая явно не могла взять в толк, почему в парке мне понравилось меньше, чем ей, и от этого смешно хмурила брови.

Солнце уже клонится к закату, в мое окно прокрадывается темнота. Время на исходе. Как будто мне к рукам и ногам привязали десятитонные гири и они тянут вниз и не дают подняться с желтого покрывала с узором из бананов. Где-то в шкафу у меня висит платье из такой же материи.

Я листаю ленту в телефоне и запускаю проекцию телешоу на потолке. Это комедия, в которой каждые двадцать минут героям надо принять решение, и ты выбираешь, что они будут делать дальше. Я тычу в экран большим пальцем, и главный герой бросает подружку ради прекрасной перуанки.

Родственники неправы на мой счет, я способна принимать решения. Вот такие, например, даются мне проще простого. Они ничего не значат.

А бывают решения, которые даются совсем иначе. Это как месить липкое тесто. Кусочек приклеивается к пальцам, на него налипает еще, и вот уже все руки у тебя в тесте. Чем старательнее месишь, тем больше липнет, и каждый слой — назойливая мысль, которая только подтверждает, что ничего у меня не выйдет. Можно просто добавить в тесто муки, и все будет отлично, но и это как-то неправильно. Вдруг я добавлю слишком много и получится сухо. Вот я попадаю в порочный круг — бесконечно пытаюсь месить липкое тесто, пока кто-нибудь не приходит и не забирает его у меня или я не порчу все от излишнего усердия.

На этот раз так нельзя. На этот раз тесто у меня должно получиться безупречным.

Мама открывает дверь без стука, входит, садится в ногах кровати и бросает мне что-то.

— Сюрприз!

На грудь мне плюхается пластиковый пакетик, и я не сразу понимаю, что это мое любимое лакомство — сахарное, коричневое, хрусткое печенье курма.

Я сажусь и разрываю пакетик, будто умираю с голоду. Сладкий брусочек тает во рту.

Мама смотрит на меня и стискивает пальцы на коленях.

— Прия мне все рассказала, — говорю я.

Мама тяжко вздыхает.

— Угадай, откуда у меня курма.

— Купила на Международном рынке, куда, очевидно, ходила без меня.

Мама знает, что я обожаю рынок больше всего на свете. Но сейчас от разговоров о нем мне не становится легче.

— Мама, Прия мне рассказала про Иден.

— Меня угостила Джесса — ну, ты ее знаешь, та, у которой двое детей во Французской школе Торонто, она еще все время покупает у нас маски для лица.

— Это та, которая не затыкаясь хвастается, что у нее дети учатся во Французской школе Торонто?

Мама усмехается:

— Она самая. Она сегодня побывала на рынке и подарила мне пакетик курмы, когда я завезла ей запас масок на месяц.

— А. Спасибо. И ей передай спасибо.

Теперь мне стыдно, что я недолюбливала Джессу. Я сую в рот второе печенье и жую. Сладость растекается по языку, успокаивает, как может успокаивать только еда.

— Мама…

Она вытягивает печенье из моего пакетика и начинает его сосать. Отвратительно. Так курму не едят.

— Мама!

— Я знаю! — огрызается она и с шумом всасывает печенье целиком.

— Как ты считаешь, что мне делать?

Мама закрывает глаза ладонями и надавливает. Такое у нас с ней не в первый раз. Точно так же мы сидели на этой кровати, когда она пыталась окольными путями подготовить меня к известию, что папа уходит от нас.

— Я не могу принять это решение за тебя.

Я опускаю голову, плечи сутулятся сами собой. Мне всегда было проще, когда за меня решали другие. Я могла уклониться от трудного выбора безо всяких усилий. Но это решение мне не по силам, а помощи ждать не от кого.

— Откуда я знаю, как поступить?

— Это твое задание. Бери и делай.

— Ой, правда? И все? — Я фыркаю.

— Не хами! — Мама грозно прищуривается. — Я хочу сказать, поступай, как по-твоему будет лучше.

— Я не знаю, как по-моему будет лучше.

— Все сводится к тому, чтобы выбрать между тем, чтобы сдаться, и тем, чтобы хотя бы попытаться что-то сделать.

Я мотаю головой и невесело смеюсь:

— Ничего подобного. Это выбор между тем, умрет Иден или останется в живых.

— Нет! — резко возражает мама. — Это только если ты планируешь потерпеть неудачу. А я предпочитаю верить, что мы живем в том мире, где ты проходишь испытание. Это в твоих силах.

— Нет, мы живем в мире, где я уже один раз провалилась!

Мама берет еще печенье и вертит в пальцах.

— Ты правда думаешь, что тебе лучше не делать ничего?

Я умоляла дать мне вторую попытку, я обещала Маме Джове, что добьюсь успеха, если только мне дадут возможность. Но теперь я сама не знаю. Тогда все было иначе. Никому не грозила смерть. Может, и лучше, если я ничего не буду делать. Если Иден останется дома, она умрет вместе с последним из Томасов. Мы с двоюродными сестрами старше ее всего лет на десять-тринадцать. Она вполне может прожить полноценную жизнь.

Только без волшебства.

Наш семейный девиз — страдать, но оставаться в живых. Что лучше — остаться в живых, но страдать без предков и волшебства, или вообще лишиться жизни? При таком раскладе выбор очевиден. Но мама права. Так будет, только если я провалюсь. Если я выполню задание, у нас будет все и сразу. Стоит ли магия такого риска?

Я стискиваю кулаки на одеяле.

— Моя неудача обойдется нам слишком дорого.

Мама цыкает зубом и встает.

— Соберись с мыслями! Прекрати говорить так, будто все пропало. Подумай и скажи мне, хочешь ли ты еще что-то обсудить, прежде чем принимать решение.

Она шагает к двери, распахивает ее — и с изумленным возгласом отскакивает обратно.

В коридоре столпились Кейс, Кейша и Алекс. Я инстинктивно прячу пакетик с курмой под подушку. Глаза Алекс при виде этого сощуриваются. Она в нашей семье главная любительница поесть, не считая меня.

Мама всплескивает руками и выходит, а все они вваливаются ко мне. Только тогда я замечаю, что вместе с ними в комнату проскальзывает Иден.

Кейша запрыгивает ко мне на кровать, следом забирается Иден и втискивается между нами. Панамка слетает с нее, волосы примяты.

Алекс сует руку под подушку и достает оттуда мой пакетик курмы.

— Не трогай! — верещу я.

Алекс берет одно печенье и сует в рот, потом бросает пакетик Кейше, а та дает печенье Иден, берет себе и перекидывает пакетик сестре. Кейс забирает свою долю, и пакетик пустеет.

Мне хочется плакать.

Кейс плюхается на постель и с хрустом жует курму.

— Я тебе потом еще пакетик принесу.

«Уж не забудь».

— Я, кажется, нашла тебе стажировку. Через Вонгов.

Я бы могла сказать что-то более подходящее к ситуации, но все остальное говорить неприятно. Это единственное хорошее за весь день.

— Я не намерена помогать тебе уклоняться от разговоров о Призвании. Я слышу, как ты маешься, даже из своей комнаты.

— Потому что ты постоянно меня слушаешь, — говорю я довольно грубо, хотя обижать ее не собиралась.

— А еще потому, что мысли у тебя очень эмоциональные. Громкие! — огрызается Кейс.

Иден рассматривает мою голову так, словно мысли оттуда излучаются и их можно разглядеть.

— Если бы ты хоть чуточку потренировалась, тебе бы не пришлось их слушать! — Я скрещиваю руки на груди. — Приятно, наверное, пройти Призвание и получить сильный дар, а потом, чтоб меня хакнуло, просто плюнуть на него, потому что тебе так хочется! Приятно, наверное, думать, будто ты слишком хороша для волшебства, которого некоторые из нас, может быть, вообще не получат!

— Не ори на меня только потому, что не знаешь, что делать, — ровным обжигающим голосом советует мне Кейс.

Только договорив, я замечаю, как тяжело я дышу, и прямо вижу, как ярость, стоящая за моими словами, пронизывает воздух, словно запах переперченного карри. Я гляжу вниз, себе на колени, мне не хочется поднимать глаза и смотреть на сестер. На тех, кому я навсегда испорчу жизнь, если у меня ничего не получится.

Кейша тычет в меня острым ногтем.

— Тебе стыдно.

Я морщусь и подавляю порыв наорать и на нее. Она единственная, кому будет лучше, если я возьмусь выполнять задание Мамы Джовы и не справлюсь.

— И вовсе я не думаю, будто слишком хороша для волшебства, — бурчит Кейс.

Кейша хмыкает, брови Алекс стремительно ползут вверх.

— Нет, не думаю! — Кейс мотает головой так, что кудри разлетаются. — Я люблю волшебство. Правда. Мне очень нравится, что я могу поддерживать связь с предками. Мне нравится колдовать ради забавы. Нравится жить в волшебной общине, даже в такой дурацкой, как наша. Мне бы в голову не пришло отказаться от волшебства, если бы в этом не было необходимости. — Она смотрит на меня. — Я просто не хочу, чтобы волшебство меня полностью определяло. Бабушка и остальные взрослые ведут себя так, словно колдовские дары и способности — это главное в том, чтобы быть колдуньей. Я протестую не потому, что не люблю магию. Я хочу доказать, что это не единственное, что я могу делать хорошо. Мы, колдуны, способны добиться гораздо большего, надо только постараться. Мы способны изменить мир к лучшему.

Я трусиха и вслух извиняться побоялась, поэтому бормочу «Прости, Кейс» мысленно. Она моя лучшая подруга, а я даже не понимала, как она относится к волшебству. Просто заводилась с пол-оборота и считала, что Кейс воспринимает как данность то, без чего нам с Иден, возможно, придется жить всю жизнь.

— Что мне делать? — спрашиваю я, наверное, в сотый раз за день.

Кейша открывает рот, но Кейс не дает ей и слова сказать:

— Нет. Тебе самой решать.

— Нам волшебство не нужно, — заявляет Кейша, не обращая внимания на сестру. — Дары, которые мы передаем из поколения в поколения, какие-то хилые, да и наши чары на крови так себе, похвастаться нечем. На кону кое-что посерьезнее. — Она многозначительно смотрит на Иден. Должно быть, Кейс посвятила их в мои мысли и теперь им все известно. — Зачем тащить это за собой в следующие поколения? К чему рисковать?

В каком-то смысле Кейше легко говорить, что нам не нужна магия. Дар у нее не самый полезный, хотя он и наделил ее хоть какой-то способностью к состраданию. Ее интересует только праздничная сторона жизни: бесконечные свидания, фотосессии в Сети, тусовки с подружками. Полная противоположность честолюбивой сестре. Но она говорит дело. Стоит ли рисковать ради того, чтобы волшебство продолжалось?

Кейс смотрит на нее волком.

— Дело не в том, классный у тебя дар или нет. Волшебство в нашей семье передается из поколения в поколение столетиями. Благодаря ему мы здесь. Когда наши предки умирали от голода и жажды на судах, перевозивших рабов, волшебство в нашей крови помогало им выжить.

— Ага. И все равно они были рабами. — Кейша отвечает сестре таким же угрюмым взглядом. — Назови хотя бы одно свойство магии, ради которого стоит рискнуть… стоит рискнуть сама знаешь чем.

— Сама-знаешь-чем — это что? — вмешивается Иден, переводя взгляд с одной из двойняшек на другую.

— Вырастешь — узнаешь, — отвечает Кейша.

Иден дуется.

— Ты рассуждаешь о риске так, будто не веришь в Вайю! — Кейс поворачивается ко мне. — И ты могла бы для разнообразия больше верить в себя! Мы все прошли Призвание, все до единой, и ты тоже можешь! Чтобы пройти Призвание, надо просто доверять и себе, и предкам!

— А как же Призвание Папы Далтона? — Алекс откидывается на мои подушки. — Он даже не знал, что это оно. Просто взял книгу.

— Вот именно! Ему и раздумывать не пришлось. Вот так и надо верить в себя и в предков — настолько автоматически. — Кейс показывает на Алекс. — Откуда ты знала, что во время своего Призвания делаешь правильный выбор?

Алекс пожимает плечами:

— Да просто догадалась…

— Вот именно! Вайя, ты напрасно все усложняешь. Задания предков иногда кажутся невыполнимыми, но на самом деле так никогда не бывает. Это задание, которое предок составляет лично для тебя, поскольку убежден, что оно тебе по силам.

Я притягиваю коленки к груди. Мне понятно, что имеет в виду Кейс. Это перекликается с тем, что говорила Прия: может быть, на самом деле моя задача — просто довериться Маме Джове и согласиться сделать, что она велит. Но мне также понятно, что имеет в виду Кейша. Да, у нас есть колдовские способности, но они не то чтобы решают все наши проблемы. У нас есть дом, но мы постоянно балансируем на грани того, что его у нас отнимут за долги. И зачем рисковать всем только ради того, чтобы и дальше передавать волшебство потомкам? Считается, что Томасы — могущественное семейство, но с тех пор как мы перешли на чистую магию, дела у нас все хуже и хуже. Если я откажусь от задания, наше будущее навсегда изменится, но следующему поколению это, вероятно, пойдет только на пользу.

— Может, проголосуем?

— Нет! — сердится Кейс. — Ты должна сама решить. Это твое Призвание.

На меня снова обрушивается непосильное бремя. Вот бы забраться под одеяло и исчезнуть! Никаких Призваний, никаких заданий. Никакой Мамы Джовы. Только бесконечные слои мягкого уютного белья.

Когда я была маленькой, то смотрела в будущее с надеждой. Но подрастеряла ее, когда не получилось удержать папу. У меня было такое ощущение, что есть какой-то третий вариант — не только бросить маму и уйти с ним, не только отпустить его и остаться с ней. Я должна была доказать ему, что быть со мной для него важнее, чем все то, что он надеялся обрести, покинув нас. А я не смогла. Ничего не cмогла придумать и просто промолчала.

Когда он вернулся со своей новой семьей, я поняла, что он уходил не для того, чтобы найти себя и вернуться ко мне. Он уходил, чтобы начать все заново без меня.

Так в моей жизни и появился ком липкого теста.

Иден хватает меня за локоть обеими руками:

— Папа говорит, попытка не пытка, а кто не рискует, тот не пьет шампанское.

Едва не расхохотавшись, я притягиваю ее к себе и утыкаюсь лицом ей в шею. Дождалась-таки отеческих наставлений, только не от отца, а от младшей сестры. Что бы подумали мама с папой, если бы узнали, что делятся со мной одними и теми же крупицами мудрости?

Я смотрю на Алекс, которая вычищает невидимые крошки курмы из-под ногтей:

— А ты что скажешь?

Кейс громко фыркает.

Алекс тяжело вздыхает:

— Скажу, что Кейс очень правильно говорит про историю с Папой Далтоном. Я поддержу любое твое решение, но не стану притворяться, будто мой дар для меня ничего не значит. — Она пожимает плечами и виновато косится на Кейс. — Простите, но все вы — мои родные, моя семья. Будущие поколения как-нибудь сами разберутся. Я бы оставила все как есть. В этом нет риска.

Кейша смотрит мне в глаза прищурясь:

— Видишь? Если ты ничего не станешь делать, мы сохраним свою силу. Все те, кто дорожит своим даром. Я знаю, история и предки — все это важно, но это ведь просто история. А мы живем сейчас. Папа остается в этом доме только потому, что питает отчаянную надежду чему-то научиться у бабушки и донести это до предков. От того, что он здесь, мама на стенку лезет, но она остается здесь, потому что хочет стать матриархом, а она и так довольно вспыльчивая, так что все вместе, прямо скажем, перебор. Будущее без магии означало бы, что им больше не придется приковывать себя к этому дому.

Меня словно током ударяет.

— Ты хочешь расколоть наш дом?

— Между прочим, мой папа тебе даже не нравится.

Я лихорадочно подыскиваю оправдание и не нахожу. Я не то чтобы обожаю дядюшку, но при мысли, что мы больше не будем жить вместе, у меня возникает такое ощущение, будто я дышу через соломинку в герметичную коробку.

— Мы одна семья. Мы должны жить вместе.

От меня не скрывается, что Кейс неловко ерзает на кровати.

Может, в ее представления о будущем не входит жизнь в доме наших предков? Может, она хочет бросить нас? Бросить меня?!

Кейша всплескивает руками.

— Это даже не главное! — Ее взгляд буквально обжигает. — Ты же знаешь себя, Вайя. Как ты сама думаешь, ты способна выполнить задание, которое даст тебе Мама Джова? Я знаю, Кейс хочет, чтобы ты верила в себя. Но сможешь ли ты поверить?

Ее слова — словно петля, стягивающаяся у меня на шее. Ожидание боли. В них заключена истина, и она жалит меня. Если я не справилась со стандартным Призванием, которое благополучно прошли все мои родственники, разве я смогу выполнить неизвестное задание?

Кейс спрыгивает с кровати и машет рукой:

— Нафиг! Все высказались? Тогда пошли. Вайе надо все обдумать.

Иден гладит меня по руке. Я в своем репертуаре. Взрослая девица, которую утешает первоклашка.

— Я думаю, ты пройдешь, — заговорщически шепчет Иден мне в ухо. Наша маленькая тайна.

В глазах у меня щиплет, я резко втягиваю воздух, чтобы удержать слезы.

Сестры вереницей выходят за дверь, кроме Кейс, которая останавливается на пороге.

— Ты не считаешь, что нам надо жить вместе?

Я невольно шиплю, словно масло на сковороде.

— Спасибо, что спросила Роуэн про стажировку. — Кейс барабанит пальцами по косяку. — Я знаю, ты всегда делаешь то, что нужно для семьи. Откуда-то знаешь, чтό для нас лучше всего. Но Призвание касается только тебя. — Она немного подается ко мне. — Сделай одолжение, думай об этом задании так, будто можешь его выполнить. И если ты не можешь даже на миг поверить, что у тебя все получится, — откажись. Только дай себе возможность усомниться, прежде чем принимать решение.

Она закрывает за собой дверь, не дожидаясь моего согласия, и я слушаю, как удаляются ее шаги.

Кейс неправа. Если бы задание касалось только меня, оно не затрагивало бы остальных.

С кем я только сегодня ни советовалась, но именно ее слова оказались для меня самыми важными. Моя двоюродная сестра с рождения знала меня лучше всех — еще до того, как проникла ко мне в голову.

Я выполняю ее просьбу и думаю о задании Мамы Джовы так, словно в состоянии его выполнить.

Когда Уимберли много-много лет назад не сумела пройти Призвание, наша семья была совсем другой. Те Томасы ставили могущество и выживание выше всего остального. Они были колдунами, которые ради магии пускали кровь другим и бешено дрались за то, чтобы оставаться на вершине. Бабушка это пресекла. Она рискнула нашим положением и создала таких Томасов, которые не стремились причинять боль ни в чем не повинным жертвам, и до сих пор умудряется поддерживать нашу репутацию. У меня никогда не было много друзей, только Лорен. Однако семья была всегда.

Просто Вайя не могла бы справиться с заданием. Она не спасла бы Иден и не уберегла бы семейное волшебство.

Но Вайя Томас, окруженная родными, — в нее я верю. У нее есть все возможности добиться желанного идеального результата. И спасти жизнь сестре, и дать ей шанс стать колдуньей. Сделать так, чтобы и в жилах грядущих поколений текла кровь, полная волшебной силы. Сделать так, чтобы они до самой смерти могли общаться с предками. А может быть, даже стали колдунами, о которых мечтает Кейс, — теми, кто изменит мир к лучшему.

Страдай, но живи.

Я попросила Маму дать мне вторую попытку, и она пошла мне навстречу. Нет, я не упущу такой возможности.

Я слезаю с постели и роюсь в тумбочке, нахожу там ножнички, которыми обрезаю себе кутикулу, когда мы с Кейшей устраиваем вечера маникюра-педикюра.

Сдерживаю вскрик, когда втыкаю острый кончик в подушечку большого пальца, нажимаю на кожу, чтобы выдавить каплю крови.

Никто и ничто не заставляет меня это делать. Нет никакой сверхъестественной силы, которая вынуждает меня взяться за задание.

Просто это должна быть я. Это мне принимать решение.

Я встаю посередине комнаты, и моя кровь капает на деревянный пол.

Кровь. И целеустремленность.

Голос мой звучит совсем не твердо. Словно шепот — такой же робкий и хрупкий, как моя решимость.

— Мама Джова…

В комнату врывается жар — совсем как новоорлеанское солнце в том воспоминании, которое показала мне Мама Джова. Пот стекает у меня сзади по шее, тонкой пленкой покрывает лоб.

Моя прародительница возникает из клубов дыма, которые заволокли спальню, словно в танце: руки воздеты над головой, талия изогнута. Завитки черного ветра проникают ко мне в ноздри и заполняют их резким уксусным запахом гниющего сахарного тростника.

Йохан рассказывал нам на уроках, что рабы жгли сахарный тростник, чтобы истребить вредителей, которые могли погубить урожай. Одновременно они сжигали и своих покойников — ради экономии времени. Для оставшихся растений все это было на пользу, их после этого становилось легче собирать и таскать. А тела выбрасывали вместе с ненужными обугленными листьями и мертвыми жучками.

Мама Джова опускает руки и пристально смотрит на меня.

Мне неловко смотреть на ее наготу, но я не отворачиваюсь.

— Э-э… Здравствуй.

Она закатывает глаза.

Так себе начало беседы. Я сплетаю пальцы.

— Я решила, что выполню твое задание.

Мне отчаянно хочется взять свои слова назад, и та крошечная частичка моей души, которая верит в успех, отбивается от сомнений, которых гораздо больше.

Мама Джова не кивает. Не шевелится. Ничем не показывает, что она меня слышит и ей не все равно.

Спустя некоторое время она протягивает мне руку.

Я смотрю на эту руку. Да, я плохо умею принимать решения, но, если у меня есть малейшая возможность добиться успеха, спасти магию и спасти Иден, я ей воспользуюсь. А успех мне очень нужен — я не хочу потерять сестренку.

Я тоже протягиваю руку и стискиваю ладонь Мамы Джовы.

Ее губы складываются в бледную улыбку, от которой меня пробирает дрожь. Она поднимает большой палец, его подушечка сама собой трескается, и Мама Джова стискивает в ответ мою руку — так, что наши кровоточащие пальцы соприкасаются.

Я смотрю ей в глаза. Там что-то теплится. Не удовлетворение, не грусть. Что-то.

— Вот твое задание. Найди свою первую любовь и отними жизнь у этого человека.

Голос Мамы Джовы пуст, как глаза ее возлюбленного, когда он мертвый стоял у дерева.

— Срок — до Карибаны, когда твои предки снова явят себя. Предвкушаю твой успех. Помни, я избрала тебя не просто так.

Она исчезает, а я стою посреди комнаты, и из пальца у меня сочится кровь. Капельки падают на пол — да так громко, что по комнате гуляет эхо.

Отнять жизнь.

Погубить. Ликвидировать. Уничтожить.

Все это красивые слова, которые обозначают одно: я должна убить свою первую любовь.

Мы стали чистыми колдунами еще до моего рождения, еще до рождения мамы. Мы дали клятву не проливать ради колдовства ничьей крови, кроме своей. Никому из нас и в голову бы не пришло причинить кому-то вред ради колдовской силы. А теперь мне надо поступить прямо противоположным образом.

До Карибаны всего месяц.

Тридцать дней на то, чтобы влюбиться и стать убийцей.

Мама Джова покинула меня, не оставив ничего, кроме этого задания и приставучего запаха дыма.

Никаких объяснений, никаких обоснований и оправданий. Мы наделены привилегией общаться с предками, но они словно привидения в кино: никогда не дают четких указаний, как именно им угодить.

Какой-то бред.

Не может быть, чтобы Мама Джова всерьез считала, будто, если она прикажет мне отнять чью-то жизнь, это принесет пользу мне или моей семье. А если она говорит, что выбрала меня не просто так, что мне толку? Неужели она думает, что я похожа на киллера?

В дверь стучат, и это выводит меня из транса. Моя мама не ждет, когда я отвечу, а просто врывается в комнату, а следом за ней втискиваются все остальные. Наверняка их колдовские силы уже подсказали им, чтό я сделала.

Мама сжимает меня в объятиях, Иден присоединяется к ней. Папа топчется рядом и в конце концов треплет меня по плечу. Бабушка подходит поближе, руки у нее скрещены на груди.

— Ну?

— Я согласилась выполнить задание.

Я не узнаю собственный голос, он какой-то слишком мягкий и одновременно слишком тоненький. Вижу, как бабушкины плечи еле заметно опускаются. А у Прии, наоборот, плечи напрягаются и поднимаются вверх.

— Она хочет, чтобы я убила свою первую любовь.

Все, кроме Кейс, потрясенно замирают. А она не могла и нескольких секунд потерпеть и все прочитала у меня в голове. В ответ она только поджимает губы, правда, слишком резко. Думаю, не такого задания она ждала, когда уговаривала меня верить в себя.

Мама гладит меня по плечам. Изо всех сил старается, чтобы выражение ее лица было нейтральным, но брови у нее хмурятся все сильнее.

Убийство — не наш метод. Некоторые нечистые семьи ради одной чистой цели готовы рассечь человека от грудины до копчика. Мы когда-то тоже так делали. Наши предки верили в такого рода кровь. Чтобы передвинуть этот дом, понадобилось двадцать пять колдунов. А еще понадобилось пятьдесят трупов рабовладельцев и тех, кто им симпатизировал, — выпотрошенных и обескровленных.

Но теперь все иначе.

Бабушка вырастила нас так, чтобы нам никогда не пришлось делать ничего подобного.

Чтобы нам никогда не пришлось стоять в темном подвале, как детям Дэвисов, и вонзать ножи в тело жертвы, которая кричит и умоляет о пощаде.

От одной этой мысли у меня в горле встает ком.

Прия стискивает кулаки. Ее семейная история не знает крови так же, как и у Вонгов. Она никак не могла предвидеть, что я получу такое задание. Я пообещала ей, что выполню его, и я его выполню, но теперь получается, что спасти ее дочку получится, только если запятнать нашу чистоту. Одна нечистая душа губит всю партию. Мой поступок бросит тень на всех нас. Все, что создала бабушка с таким трудом, пойдет насмарку. Нам придется начинать все с начала. А если мы один раз скатимся в нечистоту, поверят ли нам чистые семейства, если мы скажем, что попытаемся еще разок? Всем этим тщательно выстроенным отношениям настанет конец, все клиенты уйдут.

Бабушка проталкивается ко мне:

— Кто это? Кто твоя первая любовь?

Кейша хмыкает:

— Ты что, не знаешь свою внучку?

Неприятно, однако.

Все глаза устремляются на меня.

— У меня нет никакой первой любви.

— Сюрприз-сюрприз, — шепчет Кейша.

— А могла бы и быть!

— Для этого надо с кем-то встречаться, а ты ни с кем не встречаешься. — Кейша показывает большим пальцем на Кейс. — И она тоже. Я никого не осуждаю. Может, ты и не хочешь ни в кого влюбляться. Это по-своему круто. Но… Я ведь права, да?

— Придется тебе кого-то найти, — ровным голосом произносит Прия.

— Я же…

Не может быть, чтобы задание было таким. Как именно оно звучало?

Кейс приходит на подмогу:

— Ты должна найти свою первую любовь и отнять у этого человека жизнь.

— Ладно… это может означать… вероятно… — Прия лихорадочно ищет другие варианты. — Не может быть, чтобы от тебя ждали именно такого поступка! Наши предки ни за что…

— В смысле? — ехидно спрашивает бабушка.

Прия мгновенно умолкает.

— Говори-говори. — Бабушкин голос звучит резко и грубо. — В твоей семье, где чистоту блюдут столько поколений, такого задания не дали бы? Это ты имеешь в виду? Не то что у нас. Жаль, что не у всех такое чистенькое до скрипа происхождение.

— Она не это хотела сказать, — вмешивается папа.

Хотя я совершенно уверена, что именно это она и хотела сказать. Наша семья стала чистой совсем недавно. Ее семья такая с самого начала.

Прия мотает головой:

— Простите. Я благодарна вам за все, что вы сделали для нас. Просто я потрясена, больше ничего.

Бабушка кряхтит и поворачивается ко мне:

— У тебя есть какие-то соображения по поводу того, кто твоя первая любовь?

— Ей же не придется делать ничего такого? — спрашивает мама, которая не в силах поверить в происходящее. — Не придется никого убивать.

— Я пытаюсь собрать информацию, чтобы мы могли разобраться, что значит это задание.

— Информацию? Тебе нужно хорошенько поговорить с Мамой Джовой, пусть объяснит, какого дьявола она все это устроила! — кричит мама.

— Вайя! — Бабушка сурово смотрит на меня. — Ты знаешь кого-то подходящего? Предков ради! Да хотя бы какой-нибудь певец, от которого ты балдеешь!

Я открываю рот, чтобы в очередной раз сказать «нет», но тут вспоминаю Люка. Того хама-стажера из «Ньюгена», который, по всей видимости, лучше всех на свете подходит мне как романтический партнер по данным генетики. Если и не на свете, то по крайней мере во всех тех странах, где доступны данные генетики, а это вообще-то почти везде.

— Да вроде бы есть один парень, — мямлю я.

Кейс кривится в кислой гримасе:

— Ну да, ну да, генетика не соврет.

— Генетика? Да чтоб меня хакнуло! Ты что, попала в испытания бета-версии «Ньюген-пары»? — Кейша, конечно, не читает мысли, в отличие от сестры, но соображает будь здоров. — Завидую! — скулит она.

Я свирепо гляжу на нее.

— Нет, этой истории с убийством я, конечно, не завидую, но ведь все уже целую вечность ждут, когда можно будет подбирать партнера по генетике. Теперь ты точно знаешь, кто твоя первая любовь. — Она кивает маме. — Я согласна с тетушкой. Пусть бабушка расспросит Маму Джову, что да как. Еще никому не давали задания кого-то убить. В чистых семьях точно. Не может быть, чтобы от тебя это требовалось.

Бабушка щурится:

— Что еще за партнер по генетике? Кто это?

— В «Ньюгене» придумали программу, которая указывает на идеальную генетическую совместимость. Я записалась на испытания, — говорю я, пытаясь четче отвечать на ее вопросы, пока мозг усваивает мысль, что мне теперь нужно убить Люка.

— И даже детям можно?!

— Начиная с шестнадцати лет, как написано в пользовательском соглашении. С возраста согласия. Мама разрешила!

Бабушка смотрит на маму, а та беспомощно пожимает плечами и говорит:

— Ну я даже и не знаю, я думала, ничего страшного. И я уже провела с Вайей беседу «про это»…

Я морщусь. Беседа «про это» состояла в том, что мама с тетушкой усадили нас с двоюродными в гостиной, когда нам было двенадцать и тринадцать (без Алекс, которая прошла через все это на три года раньше), и поставили нам слишком откровенное и подробное видео из Сети, а потом спросили, остались ли у нас вопросы. Нечего и говорить, что никто ничего не стал спрашивать, а все остальное, что мы хотели узнать, сообщили нам наши ИИ-помощники.

— Отлично, потенциальная первая любовь у тебя есть, — вздыхает бабушка.

Алекс смотрит на нее в изумлении:

— Почему ты ведешь себя так, словно тебе только и надо, что найти мишень? Вайя никого не будет убивать!

— Естественно, — хором говорят тетушка и дядюшка. И обмениваются злобными взглядами, словно им неприятно, что они и после развода в чем-то согласны.

Дядюшка почтительно склоняет голову перед бабушкой:

— Наверняка вы что-то сможете сделать. Вы десятилетиями боролись за чистоту. Мы все боролись. Если Вайя кого-то убьет, это запятнает репутацию всей семьи.

Ну конечно! Вот что его волнует. Пятно на репутации семьи. А не то, что мне придется стать убийцей. Я гляжу на бабушку вместе со всеми и мысленно умоляю ее найти выход. Я понимаю, что Мама Джова дала задание именно мне, что мне надо его выполнить, чтобы спасти Иден, но убийство… От одной мысли о нем у меня все внутренности словно миксером взбивает.

— Задание есть задание, — напряженным голосом отвечает бабушка.

Мама фыркает и всплескивает руками:

— С ума сойти!

Бабушка ее словно не слышит.

— Кто этот мальчик, твоя пара?

— Бабушка, — лепечу я. Такого просто быть не может.

— Давай сосредоточимся на том, что тебе нужно сначала влюбиться. Договорились? А потом разберемся с остальным по мере поступления. Кто он?

— Его от меня тошнит, да и я от него не в восторге. — Я гляжу на свои босые ноги. — Его зовут Люк Родригес. Он стажер из «Ньюгена» и, по-видимому, один из питомцев Джастина Трембли.

Папа прямо-таки щерит зубы, но старательно это прячет за маской безразличия, когда Прия сжимает ему локоть. Мамины глаза становятся круглыми, с пальцев тетушки летят искры. Дядя скрещивает руки на груди и старается не смотреть в мою сторону. Только бабушке удается соблюсти лицо. Но оно у нее слишком спокойное. Неубедительно.

Я смотрю на двоюродных — они растеряны не меньше моего. Кроме Кейс, которая зажмурилась и зажала ладонями уши — похоже, в ее голову так и хлынули чужие эмоции.

Мне вспоминаются слова Роуэн Вонг: «Нельзя безоглядно всем доверять, особенно людям со стороны».

Но мои родные никогда не относились так к тем, кто не из нашей общины. Кейша постоянно ходит на свидания с не-колдунами. Значит, дело не в том, что они недовольны, что Люк и его покровитель не обладают волшебными способностями. Я нервно сглатываю.

— Что я такого сказала?

— Я всегда говорил, что предки дают нам те задания, в которых мы нуждаемся. — В папином голосе слышатся подавленные ноты, похожие на свист плети, и говорит он сквозь сжатые зубы. — Генетика не соврет. Вот и мальчик, вот и задание.

— Ты что, серьезно?! — выпаливает Прия. Похоже, ее достало нас слушать, и она подхватывает Иден на руки и выходит. Иден хнычет, поскольку не хочет пропускать самое интересное, хотя, я уверена, мало что понимает. Папа цедит сквозь зубы нехорошие слова и следует за ними.

Мама обхватывает себя руками и трясет головой, словно надеется, что от этого все исчезнет.

Никто не хочет объяснять мне почему, но мое задание только что сделалось еще сложнее.

— Сколько у тебя времени? — спрашивает бабушка.

— До Карибаны.

Бабушка отворачивается и шумно выдыхает, лицо у нее морщится.

— Долгие задания — это нехорошо. — Она закрывает глаза ладонями — точь-в-точь как мама, когда нервничает. — Вот что. Твое дело — влюбиться. Мы что-нибудь придумаем. Не беспокойся.

Легко сказать, но трудно сделать.

Сколько времени у меня уйдет, два дня или тридцать, неважно. Я согласилась выполнить задание, и моя семья верит в меня и рассчитывает на мой успех.

Надо это сделать хотя бы потому, что, если честно, я уж лучше кого-нибудь убью, чем дам Иден умереть, хотя сама мысль об убийстве мне как кость в горле.

Так что задание есть задание.

И проваливать его во второй раз я не собираюсь.