Магия и кровь

Глава пятнадцатая

Торговые центры бывают разные. Одно дело — «Итон-центр», настоящая цитадель в центре города, сплошные сверкающие новехонькие магазины известных брендов. И совсем другое — «Дикси-Молл». Он расположен уже за западной границей Этобико, в Миссисауге, и в нем тоже есть магазины знаменитых брендов, только все облепленные надписями «Распродажа», но в основном — лавочки с названиями вроде «Джинсы на любой вкус».

Я с тоской смотрю на стойку, где торгуют свежевыжатыми соками. Вот бы выпить коктейль из личи с шариками-боба, но завтра у нас экскурсия в «Ньюген», и мне наверняка захочется отпраздновать это чем-то вкусненьким в центре. Так что лучше приберечь деньги на потом.

Мы с родными часто приезжаем в «Дикси-Молл», иногда на распродажи, иногда, как я сейчас, на блошиный рынок. Глядя прямо перед собой, я вхожу в серые двери. На меня никто не смотрит.

На меня никогда никто не смотрит.

В закутке прячется дверь из матового стекла с колдовской меткой из облезлой самоклейки. За ней спуск на блошиный рынок. Я еще не бывала здесь одна, но Кейс сказала, что не может везде за мной таскаться, у нее, мол, своих дел по горло, после чего удрала в библиотеку, так что я сегодня герой-одиночка.

К тому же я подозреваю, что Кейс слегка огорошена. Вчера, после того как Кейша показала нам свое видео, мы по предложению Кейс решили поискать что-нибудь про Маму Джову. Правда, лично я с самого начала говорила, что не найдем. Мама Джова из тех предков, о которых нам рассказывала бабушка. Никакая не загадка, не то что Мама Элейн или третий матриарх. Точнее, загадка, конечно, но в нашем альманахе не нашлось никаких намеков, почему ей приспичило давать мне такое задание. В том слое реальности, где обитают предки, перескакивать из прошлого в будущее, а из будущего в настоящее — это нормально. А объяснять ныне живущим, какая связь между теми или иными поступками предков, — как раз ненормально. Это мы пишем свою историю, а не они. Если они нам ничего не говорят, откуда нам знать? Можно только догадываться.

Насколько я могу судить, у нас с Мамой Джовой нет никаких особых уз, помимо связи между предком и потомком, что бы она там ни говорила. А вот тетя Элейн, третий матриарх и Джастин — три детали одной головоломки, которая уж точно имеет отношение к нам с Люком.

В самом низу лестницы — подвал с низким потолком, где работает крупнейший в Канаде рынок только для колдунов — знаменитая Барахолка в Дикси. Не пижонский рынок Сент-Лоуренс в центре, где продают домашние сыры и кустарные мокасины, а запах горячего хлеба заставляет покупать дорогущую выпечку. И уж точно не «Коллектив», где одна молодежь — сплошные художники и музыканты с ног до головы в геномодах.

Барахолка в Дикси — это длинные ряды шатких столиков, которые редко заменяют новыми, и кучи пыльного старья, старше бабушки. В воздухе разлита смесь пряных ароматов из множества лавочек, где торгуют национальными блюдами, и того неуловимого запаха старины, который так липнет и к вещам, и к людям.

Здесь больше двухсот лавочек, и мне надо найти среди продавцов третьего матриарха.

Я подхожу к первому киоску, у самой лестницы. Он покрыт блестящей фиолетовой тканью и занимает целых три столика. Продавец при моем приближении подбирается — наверное, думает, что меня заинтересовали выставленные перед ним зажигалки.

— Привет, сестренка! — кричит он.

Я морщусь. Никогда не пойму, почему некоторые чернокожие считают, будто стоит назвать тебя «сестренка» или «братишка», когда вы даже не знакомы, и ты тут же купишь их барахло. Продавец открывает рот, чтобы начать расхваливать свой товар, но я его перебиваю:

— Я ищу матриарха. Кто из тех, кого вы знаете, сильнее всех?

Продавец поднимает кустистые седые брови:

— Даже не поздороваешься?

— Простите, — выдавливаю я. — Здравствуйте.

Теперь, когда я вроде бы загладила свою грубость, он готов со мной общаться. Подробно оглядывает меня с ног до головы — безо всякой задней мысли, просто оценивает. Мне хочется представиться, но бабушка с дядюшкой продают здесь наш товар, и нехорошо будет, если им скажут, что я тут что-то вынюхиваю.

— Эйприл-Мэй Дэвис, — говорит он наконец.

Сейчас я начну биться головой о его пластиковый столик!

— Она не здешняя. Я хотела узнать, кто сильнее всех из матриархов на Барахолке.

— А! — Он серьезно кивает. — Ава Томас.

Я отхожу от его лавочки.

— Ага, спасибо.

От него я ничего не добьюсь.

Он показывает на зажигалки:

— Хочешь такую? Она вечная, гарантирую!

— Да нет, не нужно.

Я ухожу, прежде чем он удвоит свои старания меня уговорить. Да чтоб меня хакнуло. Если мне придется расспрашивать тут всех и каждого и еще и отбиваться от попыток всучить мне свой товар, я в жизни не найду матриарха.

Краем глаза я вижу что-то сине-серое — и разворачиваюсь на месте. Я совершенно точно знаю, что Люка здесь нет. Дверь заговорена, и не-колдунам сюда ни за что не войти.

Тем не менее мои глаза находят мальчика, подозрительно похожего на Люка, в джинсах и худи, и этот мальчик ныряет за черную занавеску, закрывающую заднюю часть одного из киосков.

Как он сюда попал?!

Я не разрешаю себе струсить и бегу за ним. В киоске темно, с потолка свисают пучки жгучей крапивы. Бабушка делает из корней крапивы чай от цистита и молочницы. В нашем доме он в ходу.

Я отвожу взгляд от полок с банками и бутылками по стенкам киоска и вижу в глубине какие-то движущиеся тени на фоне еще одной черной занавески, которая служит перегородкой. Я дважды зажмуриваюсь изо всех сил, мой чип регулирует работу зрительного нерва, чтобы лучше видеть, и в тусклом свете различаю все как днем.

От того, что я вижу, у меня подкашиваются ноги.

Перед занавеской стоит Люк и держит веревку, перекинутую через железную трубу, которая проходит под низким потолком над всей Барахолкой. На другом конце веревки петля, и она надета на шею Кейс. Наманикюренные ногти вцепились в петлю, ноги в белых кедах бешено дергаются в воздухе.

Люка не может быть здесь. Кейс точно здесь нет. Это все не взаправду.

Но вот же. Я смотрю, как Кейс борется за жизнь. Ее глаза неестественно выпучились.

— Что вы затеяли? — спрашивает Люк. Это его голос, но ведет он себя так, что я его не узнаю.

Мурашки бегут у меня по рукам, я дрожу. Но больше я ничего не могу сделать. Я застыла от ужаса.

Кейс оттягивает веревку настолько, что ей удается выдавить:

— Б-б-б…

Я трясу головой. Не понимаю, что она говорит.

— Б-б…

У нее вспучились все жилы на шее. Она все дергает и дергает петлю. Люк крепко держит веревку, не давая ей ослабнуть — но и не затягивая.

Наконец Кейс высвобождается настолько, чтобы завизжать, брызгая слюной:

— Убей его!

В темное пространство врывается сноп света — это какая-то женщина отодвигает занавеску-перегородку. Я вскидываю руку, защищая глаза, зажмуриваюсь, тяжело дыша. Когда я их открываю, ни Люка, ни Кейс больше нет. Только звенит в голове ее крик — такой пронзительный, такой непохожий на Кейс.

УБЕЙ ЕГО!

А я ничего не сделала. И неважно, что все это было не по-настоящему. Он хотел повесить мою сестру, а я стояла рядом и ничего не делала. Я не смогла его убить, даже чтобы спасти ее. Опять все провалила.

Женщина смотрит на меня молча. Волосы у нее коротко острижены — упругие черные с проседью колечки, — а лицо гладкое-гладкое, что ясно говорит о хирургическом, генетическом или магическом вмешательстве. Она черная, но разрез глаз намекает на восточноазиатское происхождение, а кожа на несколько тонов светлее моей.

— Мне…

Я пытаюсь сочинить предлог, зачем я пришла.

Она складывает руки на груди и вглядывается мне в лицо:

— Ты искала меня.

— А вы…

— Все зовут меня Ли.

Это не фамилия.

— Ли… а дальше?

Она улыбается, да так, что мне становится стыдно за свой вопрос.

— Они предпочитают, чтобы я не упоминала о родстве с ними. Просто Ли. — Она показывает на потолок. — Сними мне крапивы.

Она исчезает за занавеской, а я беру стоящую у стены стремянку и снимаю пучок крапивы. Жгучие ворсинки вонзаются в кожу, я морщусь.

Я прохожу за занавеску, где скрылась Ли. По ту сторону квадратом стоят несколько прилавков, по периметру занавешенных той же плотной тканью. Воздух влажный, насыщенный ароматом благовоний, которые жжет Ли. На одних столах высятся стопки книг, на других — непонятные артефакты, начищенные до блеска, не то что грязные горшки и вазы у других торговцев. На пятачке посередине стоят столик с небольшим чайником и два складных стула.

— У вас всегда был здесь киоск?

Я протягиваю ей крапиву. Ли только отмахивается, и я кладу пучок на соседний стол. Ли опускается на стул, поправляет на коленях лиловое платье с запáхом и кивает мне на стул напротив.

— Терпеть не могу светскую болтовню.

Да чтоб меня хакнуло! Она хуже бабушки.

— Вы здесь самая сильная из матриархов? — наугад спрашиваю я.

— Раньше была.

В ее голосе не звучит ни тоски, ни сожалений. Она просто констатирует факт.

Я ерзаю на стуле.

— Я не понимаю вас…

— Конечно не понимаешь. Ты слишком мала, чтобы что-то помнить, а обо мне, похоже, никто ничего не рассказывает. Однако когда-то я была сильнее твоей бабушки и Эйприл-Мэй, вместе взятых. И мне не пришлось ради этого перерезáть ни единой глотки. Я была ого-го — пока это не кончилось.

У меня каменеют плечи.

А она улыбается, глаза искрятся весельем.

— Да, крошка, я тебя знаю. Одиннадцать лет для меня пролетели незаметно, хотя для тебя наверняка это целая жизнь. Помню, как ты носила две косички и все бегала по пятам за дочкой Мейз. За одной из них.

— Кейс.

Когда я произношу ее имя, мне сразу вспоминается, как она билась в петле. Но Ли права. Забыть члена семьи — это было бы слишком, тут явно замешана магия. А матриарх при всем ее могуществе — едва ли она особенно интересовала меня, когда мне было пять. Забыть Ли было легко, если, как она утверждает, о ней не хотят говорить. Я сглатываю и продолжаю:

— Вы помните мою тетю? Не тетю Мейз, а Элейн.

— Жена Ваку.

Я резко киваю и выпрямляюсь на стуле.

— Вы знаете, что с ней случилось? Как она умерла? Что она предложила вам с бабушкой и Эйприл-Мэй? — Вопросы так и сыплются, и я не успеваю выстроить их в нужном порядке.

Ли встает и щелкает кнопкой электрического чайника в углу. Надевает перчатки и начинает нарезать крапиву в металлическую миску.

— Простите… Я задаю слишком много вопросов, да?

Я наполовину съезжаю с сиденья, но потом решаю все-таки сесть как следует, всей попой.

— На самом деле главный вопрос — почему ты расспрашиваешь меня о собственных родственниках?

Я снова сглатываю, тереблю пальцы.

— Я ее не помню. Все мои двоюродные сестры тоже. А взрослые отказываются говорить о ней.

— Ясно, — говорит Ли, помолчав.

— Я просто… хотела узнать.

Ли складывает стебли крапивы во вторую миску. Движения ее снова размеренны.

— Она была женщиной с большими амбициями, а вышла замуж за мужчину с предрасположенностью к наркомании, который никогда не лечился. Само собой, тогда мы этого не знали. Думали, отличная пара — врач и медсестра.

В видео Кейши упоминалось, что тетя Элейн работала в больнице — значит, медсестрой. Интересно, выбрала ли она профессию в соответствии со своим даром, как дядя Ваку? Может, у нее были какие-то целительские способности?

Ли смотрит через плечо, показывает мне на фото в рамке. На снимке ее более молодая версия, а рядом девочка — наверное, дочка, очень уж они похожи, но кожа у нее гораздо светлее. С ними белокожий мужчина восточноазиатской внешности.

— У меня самой были очень тяжелые роды, мы с дочкой едва не погибли. Вот почему я так обрадовалась, когда узнала о даре Ваку. Это дало мне надежду, что никому из нашей общины не придется переживать такие ужасы, как нам. — Она вздыхает и качает головой. — Такой талант погиб из-за какого-то там шприца. А она, естественно, изо всех сил старалась это исправить. Такая она была.

— Тетя Элейн?

Ее пальцы замирают, перестают общипывать крапиву.

— Теперь уже Мама Элейн.

— За что она получила титул?

Ли бросает крапиву и разворачивается ко мне:

— Защитила свою семью. По крайней мере, насколько мне известно. Только твоя бабушка может говорить с вашими предками, поэтому только она знает точно.

Взгляд у нее тяжелый. Будто она знает, что я видела за занавеской.

— Она защитила нас от Джастина Трембли?

Глаза у Ли вспыхивают.

— Она защитила нас от того, что бывает, когда пролетаешь слишком близко от солнца. — Она умолкает и поджимает губы. — По крайней мере, временно. — Ли смотрит на меня оценивающе и спрашивает: — Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Что у тебя с Призванием?..

— Сейчас работаю над заданием. У меня срок до Карибаны.

— Долгие задания — это опасно, — негромко и взвешенно произносит она. — Это игра и с твоей магией, и с твоим разумом. Постарайся покончить с ним поскорее, пока не начались галлюцинации.

Перед глазами у меня мелькают белые кеды Кейс, молотящие воздух.

— Я стараюсь.

Но чем упорнее я уговариваю себя влюбиться в Люка, тем очевиднее мне становится, что сила воли тут не поможет. Чтобы все произошло естественно, мне нужно больше времени. За две недели я заметно продвинулась: раньше он мне вообще не нравился, теперь я хотя бы слегка волнуюсь, когда он мне пишет. В последние дни мы тоже переписывались, целых два раза. Сначала он вдруг решил уточнить, как можно так вкусно приготовить говяжьи хвосты, и я ему подробно рассказала. Потом мне захотелось узнать, продолжает ли он иногда смотреть «Чудо-деток» из ностальгических соображений. Естественно, он был слишком занят, чтобы тратить время на сетевые реалити-шоу.

Ли заталкивает листья крапивы в стальной термос и заливает горячей водой, добавив две ложки сахара.

Я поднимаюсь со стула. Похоже, Ли больше ничего не скажет.

Мне не дает покоя вопрос, из какой она все-таки семьи — я наверняка когда-то это знала, прежде чем все перестали о ней говорить. Мы же дружим не со всеми черными колдовскими семействами. Картеров мы близко знаем, Джеймсы — родня папы, а вот Бейли — они единственные, которых я почему-то почти не помню.

— Ваша фамилия Бейли?

— Около того. — Ли защелкивает крышку термоса и вручает его мне. — Будь другом, отнеси наверх. Моя дочь Хоуп работает в «Золотом воке».

Я киваю, не вполне уверенная, что означает ее ответ.

— Конечно. Спасибо, что поговорили со мной.

— Чем скорее покончишь с заданием, тем лучше. Призвание не должно длиться больше двух-трех дней.

Я сопротивляюсь желанию огрызнуться и просто киваю еще раз.

По лестнице я взлетаю мигом. Запрещаю себе вглядываться в сумрак, чтобы, чего доброго, не увидеть там Люка, который истекает кровью или вешает Кейс. Отправляю ему сообщение — совершенно ничего не значащее «Что делаешь?», чтобы он что-нибудь ответил, а я убедилась, что он не залег где-то в засаде, поджидая меня.

Дочку Ли в «Золотом воке» я вижу сразу. На вид ей лет двадцать-тридцать — трудно сказать. Она стоит, облокотившись о прилавок, и на ней ярко-оранжевая кепка с большим козырьком.

Я с улыбкой подхожу к ней и протягиваю термос:

— Ли просила передать. Крапивный чай от… ну, вы знаете.

Хоуп густо багровеет, берет у меня термос, склонив голову, так что козырек заслоняет лицо.

— Я же просила, пусть приносит сама, а не передает через кого-то…

— Наверное, у вас не бывает перерывов, чтобы ходить за ним.

Хоуп хмурится, лицо у нее почему-то багровеет еще сильнее.

— Я не могу…

Я озадаченно моргаю.

— Я не колдую, поэтому мне нельзя вниз. — Она переминается с ноги на ногу.

— Как же так? Ли — ваша мама. Неужели вы не прошли Призвание? — Я прикусываю язык, меня прошибает холодный пот. — Простите! Мне не стоило спрашивать.

Хоуп пожимает плечами:

— Ничего страшного. У меня не было Призвания. Генетическая аномалия. В моем поколении это иногда случалось с детьми колдунов. Не знаю, в чем дело. — Она приподнимает термос. — Спасибо за чай.

Я понимаю, что это она отшивает меня, хотя и очень вежливо, но отступаться не хочу.

— Простите, можно последний вопрос?

Она тут же цепенеет — в точности как только что мать.

— Можно, наверное.

— Ваша фамилия Бейли? Ну или была…

— Не совсем. Бейли-Вонг, хотя оба семейства не хотят, чтобы мы так себя называли. Мы взяли фамилию Андерсон. Очень по-канадски, как у всех. То, что нужно для тех, кого изгнали из собственной семьи. — Ей обидно, и я ее прекрасно понимаю.

Ли в родстве не только с Бейли, но и с Вонгами. Двойная фамилия указывает, что она была матриархом обоих семейств, а значит, была сильнее всех. Сильнее бабушки и Эйприл-Мэй.

Должно быть, глаза у меня стали совсем круглые, потому что Хоуп даже смеется.

— Вы, наверное, и не слышали о Бейли-Вонгах. Оба семейства сильно постарались, чтобы стереть все следы нашего существования. Думали, это заразно, и выпололи всех, кто был прямо связан с нашей аномалией. А остальные сделали вид, будто нас никогда не было. Бейли так и не оправились после этого, зато Роуэн руководит Вонгами просто идеально — они у нее вертятся, будто смазанные шестеренки. Кстати, она моя тетя. Мой отец — ее самый старший брат. Угадайте, сколько раз она со мной разговаривала. — Хоуп говорит громче, голос звенит от ярости.

— Не знаю, — тихо отвечаю я.

— Ноль.

Я резко втягиваю воздух.

— А как же… Если Ли больше не матриарх, почему она жива до сих пор?

Новые матриархи проходят посвящение только после смерти старых. Если смена происходит досрочно, значит, нынешняя глава семьи должна умереть.

Хоуп мягко улыбается:

— Лазейка в законе. Когда ты матриарх сразу двух семей, строго говоря, ты не матриарх ни того, ни другого. Хоть что-то вышло в нашу пользу.

К прилавку подходит покупатель, рассматривает меню. Хоуп кивает мне оранжевым козырьком и подходит к нему.

— Что вам предложить?

Бодрый голос скрывает горечь и злость, которые я только что видела.

Оба семейства сделали все, чтобы разорвать все связи с матриархом, чей ребенок родился без колдовских способностей из-за генетических отклонений.

А если не хочешь отказываться от своего поста? Если хочешь продолжить быть матриархом, принадлежать к своей семье, к своему наследию? А если боишься, что окажешься следующей, кто родит ребенка без магии, и попадешь в опалу?

Генетические аномалии — это как раз то, что мог бы исправить талантливый генетик, если допустить его в общину и разрешить исследовать магию. Вполне себе повод для тети Элейн обратиться к Джастину, если у колдунов возникли подобные опасения, вполне себе веская причина, чтобы бабушка, Эйприл-Мэй и Ли согласились сотрудничать с таким, как он. Впустить в общину чужака. И это объясняет, почему именно Роуэн Вонг, не кто-нибудь, знает о сложностях, возникших в общине чернокожих колдунов и не предназначенных для посторонних ушей: ведь в этом замешана ее семья.

Однако в отношениях между Джастином и тетей Элейн что-то не заладилось, и ей пришлось нас защищать. И возможно, погибнуть в процессе. А в конце концов получить титул Мамы.

Перед глазами снова вспыхивает та картина: Кейс болтается на веревке, которую держит Люк. На что я готова, чтобы защитить родных? Спасти их от участи Ли, которую словно бы похоронили и забыли, хотя она жива-здорова? У нее даже собственную фамилию отняли. И загнали в темный угол Барахолки.

Похоже, тетя Элейн погибла ради безопасности наших родных.

А я ради них должна совершить убийство.