Магия и кровь

Глава тридцать первая

Когда я осознаю´, что меня трясут, чтобы разбудить, мне становится ясно, что это происходит уже некоторое время. Я открываю мутные глаза, в комнате еще темно. После карнавала мы вернулись домой ближе к часу ночи, и такое ощущение, что с тех пор прошло совсем мало времени.

— Что? — Я со стоном прищуриваюсь, и в размытом пятне передо мной проступают чуть более узнаваемые мамины черты.

Ее пальцы дрожат на моем одеяле, там, где она меня держит.

— Мне надо ненадолго выйти, ничего?

— Ничего.

Она правда решила меня разбудить, чтобы предупредить, что ей нужно уйти?

Она гладит меня по шелковому чепчику, который я надеваю на ночь, иначе волосы запутаются окончательно или я вырву себе прядь.

— Я понимаю, у тебя была сложная полоса, но все будет хорошо.

Я такая сонная, что слова будто не складываются в голове.

— Не уходи без нас на Карибану. Дождись, когда мы вернемся. — Мама берет меня за плечи. — Ты меня слышишь?

— Ага, без вас не уходить.

— Дождись нас. Очень важно, чтобы ты нас дождалась.

Я киваю уже увереннее, но глаза совсем слипаются. Мама крепко целует меня в лоб и выходит.

Я просыпаюсь от того, что мимо двери проходят мои двоюродные, громко болтая между собой. Возможно, мне только кажется, что громко, а для них это нормальный голос. Я потягиваюсь, в мозгу всплывает какое-то смутное воспоминание. Но пока я лежу, глядя в потолок, все посторонние мысли стираются — я вспоминаю, что сегодня я должна выполнить задание.

Одно утешение: я хотя бы знаю, что Иден сегодня не умрет.

Однако мне предстоит решить, у кого отнять будущее — у Кейс или у Люка. Я закрываю глаза ладонями.

Должно быть легко и просто — но нет.

Семья должна быть на первом месте. Я должна обеспечить будущее Кейс. Она моя двоюродная сестра и лучшая подруга. И приложила столько сил, чтобы дойти до нынешнего рубежа.

Я достаю телефон. Люк меня заблокировал, поэтому его страницу я больше не вижу. Но я все равно ищу его поиском — просто чтобы посмотреть на отсутствие результатов. Я уже столько раз заглядывала в его ленту, что могу запросто представить себе, чтó увижу. Сплошные перепосты с сайта «Ньюгена» и почти ничего такого, что делает Люка Люком.

Тогда я заглядываю на страницу его названой сестры Джасмин, которая меня не заблокировала. Вероятно потому, что Люк и Джастин не стали делиться с ней своими соображениями. Искать Джураса мне стыдно. Впрочем, это неважно — его полным-полно в ленте Джасмин. Похоже, они и правда неразлучны. Совсем как настоящие родственники, дружные брат и сестра. Люка в их жизни словно бы и нет. Они вдвоем против любимчика — третьего в семье, про которого они с самого начала знали, что он станет преемником Джастина. Против любимчика, чужого и названым брату с сестрой, и собственным родным.

У Люка в жизни нет ничего, кроме Джастина и «Ньюгена».

В программе подбора пар мне осталось пробыть один день. Приза на конкурсе мне вполне хватит на новую духовку. Если захочу, могу снять трекер хоть сейчас.

Нет, не буду.

Если я его сниму, в этом будет что-то окончательное. Будто захлопнуть дверь, за которую я только-только успела заглянуть.

А если Джастин захочет отомстить нам, он и так это сможет, безо всякого трекера.

Потом я листаю ленту Кейс. В ней полно семейных фотографий. В основном наших с ней селфи. Иногда — репосты статей об острых политических вопросах или обучающие видео по прическам. Последний пост — объявление крупными жирными буквами, что она с осени пойдет на стажировку в «Ньюген». У меня сжимается сердце.

В дверь стучат, я рывком сажусь. И поскорее забиваю голову мыслями о том, как я боюсь задания, как мне непонятно про Люка, как меня беспокоит Джастин, — все что угодно, только не думать о Кейс.

Кейс проскальзывает в комнату, не дожидаясь ответа. Губы у нее поджаты, но все равно она так и лучится счастьем после вчерашнего вечера. Просто эти волны счастья приглушены тревожными мыслями о предстоящем дне.

Я громко маскирую все мысли противной и от этого приставучей популярной песенкой.

— Ты уже должна быть одета, — говорит Кейс. — Все готовы.

Я выбираюсь из кровати и тащусь к платяному шкафу за одеждой.

— А что, взрослые уже встали? — Тут ко мне возвращаются воспоминания — мама на краю моей постели. — Мама сказала без них не уходить.

Кейс пожимает плечами:

— Взрослые все утро где-то пропадают, но уже десять. Кейша и Алекс в костюмах и готовы идти. Если мы будем ждать взрослых, начнется жуткая толкучка. — Она некоторое время смотрит на меня. — Думаю, тебе будет полезно. Просто проветриться. Сегодня… много чего должно произойти. Если мы останемся дома, ты проторчишь все это время у себя в голове. Я там была. Это не всегда самое приятное место на свете. Лучше уж пошли с нами.

Потому что сегодня крайний срок. Потому что я могу провалить задание. Потому что Иден может умереть.

По крайней мере, Кейс так считает.

Продолжая старательно заглушать мысли песенкой, я мямлю:

— Мама очень серьезно просила нас не уходить без них.

— Никто из них не отвечает на наши сообщения. Наверное, они просто беспокоятся, что, если мы выйдем по отдельности, потом не сможем найти друг друга.

Я коротко киваю, стягиваю чепчик и бросаю на простыню. Натягиваю те же джинсовые шорты и футболку с открытыми плечами, что и вчера, и спрыскиваю волосы кондиционером из бутылочки, чтобы распушились. Пусть лучше Кейс отвлекается на взрослых, чем сосредотачивается на моих мыслях. На всякий случай я прибавляю громкость песни в голове.

Кейс смотрит на меня сердито:

— Эта песня забивает мне всю ленту.

— Извини, привязалась.

— Пропой всю песню целиком, а не только припев, и она от тебя отстанет.

— Я не помню слова.

— ИИ-помощник найдет! Постарайся хотя бы не петь так громко, а?!

Кейс выходит, я следую за ней. Мы ненадолго останавливаемся у ванной, чтобы я почистила зубы и воспользовалась унитазом.

Когда мы спускаемся по лестнице к выходу, я вижу, что Кейша и Алекс уже там, в роскошных карнавальных костюмах, голубых с серебристым — в тон вчерашней платформе. Их головные уборы из перьев не меньше полуметра в высоту, и обе надели лифчики от купальников, но все-таки с шортами, а не с трусиками, иначе бабушка вообще не пустила бы их на карнавал. Кожа у них покрыта серебряными блестками, кроссовки и рюкзачки тоже. Кроме того, Алекс и Кейша потрудились и над макияжем — таким же серебристо-голубым с мазками пепла, что и у Рубины вчера вечером.

— Ничего себе, — говорю я, подходя к ним. — Вы и правда совсем готовы.

Обе растягивают губы в чем-то вроде улыбки, но получается плохо. Обычно мои двоюродные жаждут комплиментов. Кейс смотрит на меня с тем же выражением. Как будто мы идем на какие-то очень красочные похороны, а не на карнавал. Ну что ж, трудно сиять от счастья, когда на кону жизнь самой младшей из нашей семьи.

Я нервно сглатываю и обвожу их взглядом.

— Иден не умрет сегодня. У меня есть план. Не волнуйтесь.

— Но тогда… — Голос Кейши замирает, все переглядываются. Наверное, вспоминают, как я накинулась на Люка с ножом в кухне.

Я мотаю головой:

— И… и убивать я никого не собираюсь. Я все придумала. Никто не умрет.

Кейс таращится на меня. Я тут же принимаюсь мысленно петь всю ту же песню как можно громче. Кейс прищуривается.

— Я не хочу это обсуждать, — говорю я и бросаю на лучшую подругу отчаянный взгляд.

Кейс выпрямляется и кивает, и я невольно ежусь. Она безмолвно пообещала мне не лезть. И в самом деле, уж чего мне сегодня не хочется — так это чтобы она узнала, что я до сих пор не решила, чье будущее перечеркнуть, ее или Люка.

— Ой, да чтоб меня хакнуло! — Кейша театрально вздыхает. — Если Иден и правда не умрет, а Вайя и правда не станет убийцей, придется нам повеселиться хорошенько. Я в жизни не собиралась так быстро, а взрослые, значит, думают, что мы будем сидеть тут смирно и ждать их предки знают сколько? Нетушки. Пошли.

— Вайя еще не прошла испытание, — напоминает Кейс, скрестив руки на груди.

— Фу! Близняшка-зануда наносит новый удар. Вайя говорит, у нее все схвачено, пусть действует по плану. Ты же сама всегда твердишь, что доверяешь ей!

Кейс всплескивает руками:

— Я ей доверяю!

— Вот и отлично, — встревает Алекс. — Мы тоже. Идем.

У меня щиплет глаза, и мне приходится резко вдохнуть, чтобы не дать слезам пролиться. Доверие — вещь двусторонняя. Я так долго добивалась его, надеялась, что оно есть, но точно не знала — и теперь не готова к тому, что сестры сами это скажут. Я всю жизнь полагалась на своих родных, и доверяла им, и надеялась, что это взаимно, но только сейчас поняла, что в глубине души в это не верила.

Взгляд Алекс смягчается.

— Ты готова? — спрашивает она.

— Да, — отвечаю я, и голос звучит придушенно, как я ни стараюсь.

— А где взрослые?

— Поехали к Йохану помочь с реквизитом, — отвечает Алекс. — По крайней мере, так сказала бабушка перед уходом.

Глаза у меня становятся круглые:

— Бабушка тоже уехала?!

Такого просто быть не может. Она не любит Йохана и обычно предпочитает ехать с нами на электричке.

— Сказала, у нее к нему «разговор» про тебя.

— Ой-ой-ой! — пугается Кейша. — Она злится, что он переманил тебя на темную сторону.

Я морщусь:

— Никуда он меня не переманивал. Я сама попросилась посмотреть, он ни в чем не виноват. — Я скрещиваю руки на груди — напоминание о сцене в подвале не особенно меня порадовало. Тот человек постоянно снится мне — как он висит вверх ногами, и истекает кровью, и становится похож то на себя, то на Люка. — А Иден где?

— Они взяли ее с собой, — пожимает плечами Алекс. — Наверное, решили попросить кого-нибудь из детей Йохана приглядеть за ней.

Я собираюсь сказать, что мы и сами могли бы приглядеть за ней, но потом умолкаю. Ведь взрослые не знают, что я уже придумала, как спасти Иден. Папа с Прией, наверное, хотят, чтобы она была у них на глазах на всякий случай. Я их понимаю.

— Пойдем уже! — сердится Кейс. — До электрички осталось минут пятнадцать. — Она показывает пример, шагнув к входной двери, и остальные следуют за ней.

Мамины слова гремят в ушах. Она велела нам дождаться взрослых и предупредила, что это важно. Я топчусь на пороге, запираю за нами дверь и набираю сообщение маме, чтобы сказать, что мы все-таки уже в пути.

— Господи боже мой, Вайя, еще и ябедничать вздумала! — восклицает Кейша, заглянув ко мне в телефон.

— Я просто хочу ей сказать!

— Скажешь, когда мы будем на месте, потому что тогда мы сможем сказать, что уже поздно возвращаться. А если напишешь сейчас, мы не сможем объяснить, почему не стали дожидаться ее ответа.

— Можно я хотя бы напишу ей, что придумала, как выполнить задание? Наверное, они волнуются за Иден.

— Пиши! Но ни слова про то, что мы уже вышли из дома. Они все равно не отвечают на сообщения, так что, скорее всего, не сразу прочитают.

— Тогда почему я не могу написать, что мы уже выходим?

— Вайя!

— Ладно, ладно, — говорю я и пишу короткое сообщение взрослым, что они могут не волноваться, потому что я знаю, как спасти Иден. При этом я не упоминаю о том, что мне еще предстоит выбрать, чье будущее перечеркнуть. Я же ни с кем этого не обсуждаю. Они меня не поймут. Для них такой вопрос вообще не стоял бы, но для меня все не так просто.

Мы вчетвером идем к станции. В день Карибаны нечего и думать, чтобы ехать в центр на микроавтобусе — пробки на дорогах такие, что даже тете Мейз не объехать. Несколько лет назад мы попытались, и она так рассвирепела, что расплавила руль.

Бабушка устроила ей за это жуткую выволочку.

Сегодня мы идем на электричку, чтобы проехать две остановки до станции «Выставочный центр», где парад развернется во всю мощь. Обычно для нас большая радость вместе с остальными участвовать в празднике, посвященном нашей культуре. Но в этом году все иначе.

Алекс и Кейша на седьмом небе от счастья, потому что их все время останавливают желающие сфотографироваться с ними, будто с сетевыми знаменитостями. Они и правда, похоже, доверяют мне, и от того, что теперь они знают, что я выполню задание без кровопролития, у них камень с души свалился.

Кейс ведет себя более сдержанно. Она понимает, что я что-то скрываю, и это ее нервирует. Плечи у нее напряженные, даже когда она напевает себе под нос песенку, которую я затолкала к ней в голову. И атмосфера в толпе соответствующая. Все кругом взвинченные. Будто даже они знают, какой сегодня важный день.

— Что это со всеми? — бормочу я.

Ощущение нехорошего волнения нарастает, и я оглядываюсь вокруг — не поджидают ли меня очередные кровавые видения чьей-то гибели, но пока ничего подобного нет. Может, сейчас, когда срок настал, в них нет необходимости. Не нужно подталкивать меня к решению — я все равно вынуждена буду так или иначе принять его сегодня.

Мы входим на платформу, и Алекс оглядывает толпу.

— В этом году Дэвисы нас не защищают. Магию в воздухе чувствуют даже не-колдуны, и они, вероятно, привыкли к ней на Карибане, но сегодня ее нет. Они могут ощутить разницу, даже подсознательно. Вы не замечали, как было последние два-три года? После того как обряд сорвался в прошлый раз.

Похоже, я не замечала. Может быть, потому, что никогда не была настолько взвинчена. Я стискиваю руки так, что хрустят костяшки. Обряд защиты Карибаны. Обряд, который Дэвисы проводили годами и который я пустила насмарку, когда нарушила круг. Я думала о своем проступке и о том, к каким последствиям он привел лично для меня и для Йохана. Но совсем забыла о цели обряда.

Когда круг нарушили в прошлый раз, погибли три человека. Я сглатываю с такой силой, что горлу больно. Кейс пихает меня в плечо:

— Все обойдется.

— Если что-то и случится, это жизнь, — рассудительно добавляет Кейша. — Мы не можем защитить друг друга от всего на свете.

Если что-то случится, в этом буду виновата только я.

Пока мы едем в электричке, я рассеянно слушаю разговоры пассажиров, глядя на проплывающие за окном пейзажи. Знакомые станционные здания, соседние районы, дети, играющие в парках. Для кого-то из нас это особый, торжественный день, для кого-то — обычная суббота. А для меня — день, когда все изменится.

Поезд останавливается на станции «Выставочный центр», и мы выходим вместе с хлынувшей наружу толпой. По пути к выходу я чувствую, как во всем теле отдаются ритмы музыки-сока. На Карибане музыку не просто слышишь — она растекается по рукам и ногам, горячит кровь и повышает адреналин. Я сама не замечаю, как начинаю кивать в такт, а Кейс приплясывает на носках. Кейша и Алекс рвутся вперед, обгоняя друг друга и хохоча, и мы с Кейс остаемся далеко позади.

Я достаю телефон и посылаю маме сообщение, что мы уже на параде. Толпа вокруг переливается яркими цветами. Хотя не все собираются участвовать в параде, у некоторых лица в блестках, а у некоторых флаги торчат из задних карманов или повязаны вместо бандан. Я замечаю флаги Тринидада, Ямайки, Монтсеррата и Канады — и множество других, незнакомых.

— Мы флаги забыли, — говорю я. Дома где-то завалялось несколько тринидадских.

— Их будут продавать в миллионе мест, надо только попасть внутрь, — отвечает Кейс.

Так и есть: когда мы проходим мимо кассы, первым делом нам на глаза попадаются три продавца с целыми прилавками флагов — от простых тряпичных до гигантских переносных голограмм.

— Хочешь голографическую пряжку для ремня с надписью «Трини-прайд»? — Кейс показывает на провокационный товар.

Я морщусь.

Она смеется, открыто и свободно.

Сколько раз я слышала ее смех. Если я отниму у нее будущее, сможет ли она когда-нибудь смеяться?

Наверное, у меня меняется лицо, потому что Кейс смотрит на меня в упор.

— Что происходит? Ты сказала, что знаешь, как спасти Иден, и что тебе никого не надо убивать. И что?

— Я не хотела бы говорить…

— Не вешай мне лапшу на уши, Вайя. Алекс и Кейша в полном восторге от новостей, а у тебя такой вид, будто сегодня все равно кто-то умрет.

Я щелкаю костяшками пальцев — всеми по очереди.

Глаза у Кейс сощуриваются, она вдруг останавливается как вкопанная.

— Что ты затеяла?

— Мне надо просто сделать выбор, и все.

Лицо у Кейс проясняется: наверняка она подумала о том, что выбор всегда дается мне с трудом.

— И ты не знаешь, что выбрать.

Ей не нужно читать мои мысли, чтобы догадаться. Она ненадолго закрывает глаза ладонями, потом убирает руки и резко кивает:

— Тебе все по силам.

Я усмехаюсь:

— Было бы круто, если бы я понимала, чтó надо делать.

— Я тебя знаю. Ты все преодолеешь. — Она мрачно ухмыляется. — Как бы мы ни цапались, мы есть друг у друга. За тобой вся семья. То, что ты собираешься сделать, будет сделано для того, чтобы спасти Иден и никого не убить, и это главное.

Я пытаюсь впустить в себя теплые чувства, которые вызывают ее слова, но ничего не выходит. Сказала бы она то же самое, если бы знала, какой выбор мне предстоит?

Я ежусь и показываю подбородком в сторону Кейши и Алекс:

— Давай их догоним.

Кейс шагает вперед, я тащусь следом. Когда мы догоняем сестер, в воздухе повисает густой аромат пряностей и перца. На прилавках жарят во фритюрницах тесто для фолори, заворачивают курицу-карри с картошкой в толстые паратха-роти. Большинство киосков предлагают разноцветные бутылки импортного лимонада, привезенного с Карибских островов, а многие покупатели говорят по-английски с акцентом, когда делают заказы.

Представление Короля и Королевы давало лишь намек на то чувство, которое вызывает сам парад. Музыка гремит так, что все тело вибрирует, гигантские платформы катятся по улице. Мимо проезжает целая группа ударников, они бьют в барабаны и одновременно танцуют. За ними следуют остальные участники карнавала — они пляшут в шортах и купальниках, тела покрыты блестками, на головах уборы из перьев в полметра высотой. Раздаются резкие свистки в такт музыке, в нос ударяет запах карибских пряностей и ароматизированного пара.

— Вон они! — вопит Кейша и машет рукой.

Я смотрю, куда она показывает, — и точно: там Рубина, она вместе с остальными катит свою платформу, которая вчера получила первый приз. Рубина в голубом с серебром наряде, глаза театрально подведены. Сердце у меня бьется сильнее при виде ее костюма — ведь я сама украшала его блестками.

Казалось бы, после вчерашнего выступления она должна была устать — но сегодня она шагает по улице с новыми силами. Следом катится платформа Короля — такая же, как и у Королевы, — и на ней Йохан, свежий и сияющий, будто всего несколько дней назад его не избил волшебный хлыст. Он обнажен по пояс, а шортики на нем даже короче, чем у его дочки. Но когда он поворачивается лицом к другой стороне улицы, становится видно, что спина у него исчерчена толстыми рубцами.

Я морщусь и хватаюсь за грудь. От этого зрелища к моим собственным ранам приливает жар.

— Давай сфоткаемся, пока мы не убежали вместе со всеми! — кричит Алекс.

Мы вчетвером, обнявшись, втискиваемся перед телефоном Алекс. ИИ-помощник делает несколько десятков снимков. Я изо всех сил улыбаюсь, по возможности искренне. Не хочу потом смотреть на эти фотографии и вспоминать, что была слишком занята своими мыслями, чтобы радоваться этой минуте вместе с родными.

— Ну, бежим! — Кейша тащит Алекс к металлическим заграждениям, они присоединяются к процессии и подбегают к своей платформе.

Кейс смотрит им вслед:

— Разве взрослые не должны быть на платформе с Дэвисами? Может быть, они остались у них дома?

Я хочу что-то ответить, но в носу щиплет от запаха горящего тростника. Поворачиваю голову — вот они. Предки. Те в толпе, у кого в крови есть магия, склоняют перед ними головы. Остальные не подозревают об их присутствии.

Предки уверенно шагают вместе с толпой, на каждом — наряд, который он носил при жизни. Одни в рубахах-дашики, другие — в одежде племен настолько древних, что их уже почти все забыли.

Тети Элейн среди них нет. Не все предки являются нам на Карибане.

А Мама Джова — есть.

Ее издалека видно — по наготе, худобе и рубцам, покрывающим все тело. И она единственная из предков, кто не улыбается и не приплясывает вместе с потомками. Одинокая в толпе.

Едва я вижу ее, как сразу понимаю, какой выбор сделаю. В каком-то смысле я это знаю со вчерашнего вечера. И все это время просто убеждала себя, что не знаю, потому что не хотела этого делать.

«Пора».

— Я отойду на минуту, — говорю я Кейс.

Она отвлеклась — ей кто-то звонит, но из-за шума толпы она его не слышит и кричит в телефон:

— Погоди, что-что?

Я шагаю прямиком к Маме Джове, протиснувшись между ограждениями. Она, как всегда, стоит гордо выпрямившись, наши глаза встречаются.

— Я хочу обратиться с просьбой. — Я тоже пытаюсь выпрямиться.

— Говори.

Мама Джова смотрит на меня критически, будто знает, о чем я собираюсь попросить, но сомневается, что у меня хватит духу.

С самого начала Мама Джова хотела, чтобы я взяла под контроль свое будущее и свои решения. И все это время я была убеждена, что ошибусь с выбором. Так было всегда в моей жизни. Каждое решение было для меня просто очередной возможностью все запороть.

Сейчас я тоже не знаю, верное ли решение принимаю. Но это неважно.

Мне решать, и я должна это сделать.

Вот и делаю.

Сегодня Карибана, единственный день в году, когда мы видим предков… Единственный день в году, когда мы можем что-то у них попросить.

Я произношу свое желание дрожащим голосом, со слезами на глазах. Мама Джова не улыбается. Только смотрит на меня неподвижным взглядом.

— Ты уверена?

— Да, — говорю я, на этот раз безо всякого промедления.

— Тогда это все.

Легче мне не становится. Никакой радости я не чувствую.

— Это означает, что я прошла испытание? Я сделала, что ты хотела. Я отняла жизнь у своей первой любви.

— Ты прошла испытание.

Мама Джова поворачивает голову и смотрит мне за спину, в сторону станции. Там, в хвосте процессии, проталкиваются сквозь толпу взрослые — мама с бабушкой впереди. Я щурюсь на них сквозь мокрые от слез ресницы.

— Ава вмешалась, — говорит Мама Джова. — Как и все твое племя.

— Что значит «вмешалась»? — Я поворачиваюсь к ней. Она наклоняет голову к плечу и рассматривает меня. Пусть. После всего мне нетрудно вынести этот испытующий взгляд.

— Ты все время меняешься. С каждым днем ты проявляешь новые черты — и я всякий раз убеждаюсь, что ты не такая, какой я тебя считала.

— А какой ты меня считала?

— Я думала, ты так боишься неудач, что в жизни не примешь ни одного решения. Думала, ты неспособна взять на себя ответственность за собственное будущее.

— То есть вот почему ты дала мне это задание?

— Отчасти. — Мама Джова поджимает губы в ниточку. — В твоей жизни еще будут трудные решения, и в следующий раз у тебя не будет месяца на раздумья. Помнишь, что я говорила о магии?

— Кровь и целеустремленность?

— Как ты думаешь, почему я постоянно напоминаю тебе об этом?

Первое, что мне приходит в голову, — что я не знаю. Но на самом деле у меня просто не было времени подумать об этом, потому что голова была занята заданием.

— Я верю в тебя и считаю, что когда-нибудь ты обязательно все поймешь. Быть колдуньей не так уж сложно, Вайя. В том-то и состояла моя ошибка. На самом деле это невероятно просто, если понимаешь, в чем суть магии. Это понимание касается того, в чем разница между хорошей колдуньей и колдуньей великой. — Она протягивает руку и гладит меня по щеке. — Ты можешь стать великой колдуньей.

Я теряю дар речи. Я-то думала, Мама Джова меня просто ненавидит. Хотя бы за ту же слабость. Но вот же она — говорит, что я могу стать великой. Как она.

Мама Джова расправляет плечи и сдвигает брови.

— Жаль, что твои родные не разглядели вовремя твои способности.

Я тоже хмурюсь:

— В каком смы…

Воздух раздирают выстрелы, уши закладывает от свистков. Раздаются крики, толпа бросается вперед, меня толкают со всех сторон, и я падаю на колени. Раны горят огнем, бегущие мимо люди наступают мне на руки и натыкаются на меня, а сверху так и гремит музыка.

Я ищу глазами Маму Джову в толпе, но ее нет.

Кто-то хватает меня сзади за футболку, рывком поднимает с земли и вытаскивает из людской массы. Только встав на ноги, я могу посмотреть наверх и узнать своего спасителя. Это Йохан.

— Что случилось? — выпаливаю я. — Где все?

— Полиции настучали, что кое-кто пронес на парад оружие. Естественно, ничего у него не было. Только полицейский не стал его слушать. — Йохан буравит меня взглядом. — Видите, что бывает, когда нарушаешь круг? Последствия неизбежны! Я же вам говорил!

— Мне не… но кто… выстрелы…

Слова расталкивают друг дружку, я не могу ничего объяснить.

— Люди истекают кровью на асфальте, потому что вы испортили мне обряд. Запомните это! — Йохан выпрямляется и качает головой.

Хватит меня стыдить! С языка сами собой срываются слова Кейши:

— Мы не можем защитить всех от всего!

— Все что угодно, лишь бы спокойно спать по ночам, — шипит он. — Идите домой. — И он скрывается в толпе.

Я собираюсь с духом и поступаю как он велел: не потому, что слушаюсь его, а потому, что в этой сутолоке все равно никого не найти. Где искать Кейс, я уже знаю — и это не здесь.

Высматривать остальных просто бессмысленно. Кругом царит хаос. Все носятся туда-сюда, со всех сторон мчатся полицейские. Во рту у меня сухо, по спине текут капли пота.

Скорее домой.

Бабушка всегда учила: в случае опасности нужно сделать все возможное, чтобы поскорее оказаться дома, а там нам ничего не грозит. Все будет хорошо. Все будут дома.

Электрички не ходят, и я вызываю такси. Благодарение предкам за приз на конкурсе. Во время поездки я достаю телефон, чтобы написать двоюродным сестрам и узнать, все ли у них в порядке, но вместо этого вижу десяток сообщений от мамы, отправленных в последние пять минут:

Не выполняй задание, ни в коем случае!

В остальных говорится примерно то же самое. Я хмурюсь и спрашиваю в ответ, что она имеет в виду. Почему она не хочет, чтобы я выполнила задание? Я даже набираю ее номер, но она не берет трубку. Звоню бабушке и остальным взрослым, однако никто не отвечает ни на звонки, ни на сообщения.

Я прикусываю губу. Может быть, просто не слышат из-за шума толпы? У них все должно быть хорошо. Они должны быть дома. Может быть, уже там. Однако тонкий голосок в голове возражает: если они дома, почему не отвечают? У меня дрожит коленка, я мечтаю, чтобы машина превысила разрешенную законом скорость.

Когда я подбегаю к входной двери, внутри не слышно ни звука. Ни громких разговоров о случившемся, ни тревожных маминых шагов у входной двери — мама меня не ждет. Я снова смотрю на телефон — ни звонков, ни сообщений. Ни единого. Честное слово, я видела, как они бежали сквозь толпу. Не может быть, чтобы ни мама, ни бабушка не написали мне спросить, цела ли я.

Случилось что-то плохое.

Я толкаю дверь и останавливаюсь.

На лестнице, ведущей наверх, сидит Кейс с телефоном в руках. Когда я вхожу, она поднимает голову. Глаза у нее опухшие, испуганные. Она показывает мне телефон:

— Я хотела написать тебе. Сигнал не проходит.

Я жду от Кейс какой-то реакции, но ничего не получаю в ответ. Теперь, когда я выполнила задание, к ней должны были вернуться колдовские способности, она снова может читать мои мысли. Но нарочно не делает этого.

— Мама мне написала, но на мои сообщения не отвечает. И остальные взрослые тоже. — Я озираюсь вокруг. — Где все?

— Их нет.

— Нет?

Кейс нервно сглатывает.

— Пришли какие-то люди. Хотели выволочь меня из дома. Каждый раз на пороге я просто исчезала и снова оказывалась где-то в доме, и они бросили эту затею. — Она смотрит на меня круглыми глазами. — Я просто исчезала, Вайя. Вот я у них в руках — и вот меня нет. Это не норма. Такое со мной не каждый день происходит.

Взгляд ее пылает жарче огня, который может наколдовать ее мама.

— Кстати, они кое-что оставили. Те люди. — Она кидает мне какую-то открытку.

Я ее подбираю.

«Мистер Джастин Трембли от всей души приглашает вас на семейный обед в администрации „Ньюгена“ при первой же возможности. Чем раньше, тем лучше, как он настоятельно рекомендует».

— Он их забрал.

Выстрелы. Йохан сказал, кто-то вызвал полицию. Наверняка это Джастин — чтобы воспользоваться суматохой и захватить в заложники моих родных.

— Вайя, — говорит Кейс. — Почему я вдруг очутилась дома, хотя секунду назад была на параде? Мне позвонила твоя мама, но я ее даже не слышала, чтоб меня хакнуло. И вдруг я очутилась дома, а звонок прервался. Почему мне не выйти, почему сообщения не проходят? — Она встает со ступенек и шагает ко мне.

Я съеживаюсь:

— Прочитай у меня в голове.

— Я не хочу ничего читать у тебя в голове! — кричит она. От этого я съеживаюсь еще сильнее. — Я хочу, чтобы ты мне сказала!

— Нам надо придумать, как быть с Джастином и вообще. Будет быстрее, если ты все прочитаешь…

— Говори!

Я прекрасно помню, что попросила у Мамы Джовы.

Я прошу тебя привязать мою двоюродную сестру Кейс Томас к дому наших предков, чтобы она не смогла покинуть его. Никогда не вышла за его порог. Сделай так, чтобы она не смогла общаться ни с кем и ни с чем вне дома.

От этих слов у меня язык покрылся густым противным налетом.

Моя двоюродная сестра, моя лучшая подруга, моя первая любовь, девушка, которая только и мечтает о жизни в большом мире и обо всем том, чего она может в нем достичь, которая не в состоянии просидеть в четырех стенах даже день, которая только что получила стажировку своей мечты, девушка, которую ждет блестящее будущее, о каком я и мечтать не смею, в один миг потеряет все.

Она будет прикована к дому, откуда мечтает уйти. Воспоминания о том, как мы, маленькие девочки с косичками, бегаем по коридорам, обернутся для нее удушающей болью, потому что убежать из этих коридоров она не сможет никогда. Наша кухня, где мы сидели с бабушкой, кухня, где мы болтали по душам, станет для нее западней, откуда она не сможет выбраться.

Все, что есть между нами с Кейс, окажется навеки погублено этим решением. И тем не менее я должна его принять.

Я отвечаю тоненьким, жалобным голоском:

— Я должна была отнять жизнь у моей первой любви.

— Убить Люка.

— Нет. Он моя первая романтическая любовь. А ты… ты вообще первая, кого я полюбила в жизни. Мне просто нужно было… выбрать одного из вас.

Глаза у Кейс сухие. Почему-то это даже хуже, чем если бы она заплакала, потому что я знаю, что не плачет она только потому, что не может. Она уже выплакала все слезы. Ничего не осталось.

— Вот какой выбор тебе надо было сделать? Вот над чем ты мучилась? И ты выбрала меня? Что это все значит?!

— Ты не сможешь покинуть дом. Не сможешь общаться ни с кем вне его. — Горло у меня перехватывает, слова звучат сипло.

— Я не могу выйти… не могу ни разговаривать, ни переписываться ни с кем вне дома?..

— Мне надо в «Ньюген», разбираться со всем этим. Извини. Мне просто… надо уйти. А когда вернусь, мы обо всем поговорим, честное слово.

Ноздри у Кейс раздуваются, дыхание становится хриплым, затрудненным. Кулаки сжимаются, зубы скрипят:

— Ты так захотела.

Вот уж чего я не ожидала от нее услышать!

— Я не хотела получить такое задание!

— Ты хотела, чтобы я всегда была здесь! Ты знала, что моя стажировка означает, что я уйду из дома и буду жить своей жизнью! Что больше не смогу круглые сутки общаться с тобой! — Эти слова полны ненависти, голос у нее дрожит. — Ты сделала это, чтобы я стала как ты! Застряла в этом доме на веки вечные безо всякого будущего!

Я обхватываю себя руками, горло жжет от сдерживаемых слез. Она неправа. Я боялась ее потерять, но я сама хотела ей такое будущее. Я никогда не погубила бы его, если бы у меня был хоть какой-то выбор.

— Я это сделала, чтобы спасти Иден! Ты сама сказала — стоит пожертвовать одной жизнью ради того, чтобы спасти ее. Ты сказала, что главное — это спасти ее, не пролив ничью кровь!

— Помолчи лучше, не попрекай меня моими же словами! — Кейс отворачивается, трясет головой, топает. — Ты выбрала жизнь того, у кого и так все сложилось лучше некуда, а не мою, и теперь его покровитель, его названый папочка захватил в заложники наших родных. Ты предпочла его мне! Своей двоюродной сестре! Своей лучшей подруге!

— Именно поэтому!

Она разворачивается лицом ко мне:

— Что?

— Если бы я лишила его спонсорской программы и он был бы вынужден вернуться на родину, уехать от Джастина, у него не осталось бы ничего. Он не ладит с родными. Даже с назваными, здешними, ни с кем, кроме Джастина.

— Ах, бедняжечка, чтоб его хакнуло, — шипит Кейс.

— Я тебя знаю! Ты оправишься от этого удара. Я лишила тебя будущего, которое у тебя было, но ты выстроишь новое. Ты всегда была такая. И тебе будет в этом помогать вся семья. Люка я не знаю. Точнее, знаю хуже, чем тебя. Он живет так, будто кроме «Ньюгена», спонсорской программы и Джастина у него нет ничего. Будто все остальное для него ничего не значит. Если он это потеряет, я не знаю, сможет ли он создать себе что-то новое, — в отличие от тебя. Я не могла так с ним поступить.

Даже рисунки — если его отправят в Мексику к родителям, которые хотели, чтобы он и дальше занимался рисованием, будет ли он по-прежнему любить это занятие? Или и его бросит? Я не знаю, к чему это приведет — ни сейчас, ни потом. Лишить Люка будущего — все равно что убить его.

Но я уверена, что моя потрясающая, гениальная двоюродная сестра выстроит себе новое будущее. Даже после такой трагедии.

— Я тебе этого никогда не прощу! — рычит Кейс.

Меня накрывает волна горя — такого же, как тогда, когда ушел папа, только помноженного на такое огромное число, что мне его даже не осознать. Но я очень хорошо понимаю Кейс.

Она всплескивает руками:

— Всю нашу семью похитили, а я даже не могу никуда пойти! Вынуждена сидеть здесь и ждать! — Кейс трясет головой и кричит от досады. Просто так, чтобы выпустить пар. Потом смотрит на меня. — Что ты собираешься с этим сделать? — Она показывает на приглашение Джастина.

— Пойду их освобожу.

Я знаю, я не матриарх, и шансов, что предки ко мне прислушаются, примерно ноль, но сейчас, когда я оставляю Кейс в доме, откуда ей никогда не выбраться, я прошу тетю Элейн дать мне сил противостоять Джастину так же, как когда-то она.

Я не собираюсь возвращаться домой, к Кейс, с пустыми руками.