Лучшее за год 2007. Мистика, фэнтези, магический реализм

Конрад Уильямс Сова

Ходите вокруг дерева, на котором сидит сова; она будет следить за вами, пока не открутит себе голову. Он не помнил, А откуда взялись эти слова, но чувствовал, что фраза старая. B последний раз Иэн слышал ее, когда ему было чуть больше пяти лет.

Люк, агент по недвижимости, перевернул ногой окоченевшее тельце сипухи.

— Hibou,[80] — сказал он и улыбнулся, точно оправдываясь. — В этих местах сов много.

— Теперь стало одной меньше, — ответил Иэн.

— Ну да, — отозвалась Молли, бросив на него укоризненный взгляд. — Зачем говорить о том, что и так понятно, я права? Бедняжка, такая красивая…

— Недолго ей такой оставаться, — сказал Иэн и пожалел о том, что не сдержался.

Молли права: птица была красивой. Иэн никогда прежде не видел сов так близко и был потрясен величиной круглой совиной головы.

Люк топтался на месте, всем видом показывая, что пора двигаться дальше. В доме надо еще многое осмотреть, а по саду разливались густые, как масло, сумерки. Скоро стемнеет, будет ничего не видно.

— Я забыть мой фонарик, — сказал Люк и пожал плечами. — В этом доме хороший электричество. Но сейчас не включен. Заходите.

Они поднялись в дом по временной деревянной лестнице, — скоро ходить по ней станет небезопасно. При виде крошечных отверстий в дереве и свежих экскрементов насекомые на половицах Иэну показалось, что его бумажник поморщился от негодования. Дернув Молли за рукав, Иэн сказал:

— Весь этот дом… знаешь, нам придется все-все обработать против жучка-древоточца.

Молли отошла в сторону, явно раздраженная мелкими придирками:

— Я подожду здесь. Не в моем же положении лезть туда наверх.

Иэн вслед за Люком взобрался на чердак. Иэн почти не говорил по-французски, кроме Bonjour, ça va? и Au revoir,[81] и поэтому чувствовал себя слегка неловко, хотя агент по недвижимости и был ему симпатичен. Люк указал на необычного вида круглые окна, расположенные невысоко над полом, — характерную особенность местной архитектуры.

— Tresjolie, non?[82]

— Как амбразуры, — ответил Иэн.

Люк улыбнулся, затем нахмурился и покачал головой.

— Да ладно, ерунда…

Больше на чердаке не было ничего интересного, кроме низких балок, заставлявших пригибаться при ходьбе, и нескольких подгнивших batons,[83] которые следовало скорее заменить, чтобы они окончательно не провалились за зиму.

— Там просторно, детям понравится, — сказал Иэн Молли, осторожно сойдя вниз по ступеням.

Он прижал руку к тугому, выступающему вперед животу жены и поцеловал ее в щеку.

Бури в окрестностях Шаранты, как обещали Иэну, были захватывающим зрелищем. Иэн с детства любил воображать себя охотником за ураганами. Он лелеял надежду когда-нибудь побывать в краях, называемых «Аллеей Торнадо»,[84] отправиться на поиски крупной дичи, как те парни, которых он видел на канале «Дискавери». Сияние неба, перечеркнутого вспышками молний; гром, который спускался с высоты нескольких миль и подходил ближе, оглушая и вдавливая в землю; тяжелый порывистый ветер — во всем этом была мощь, которая заставляла звучать самые суровые и древние струны души Иэна.

Шаранта располагалась на плоской равнине, где не было ничего, что заставило бы бурю собрать все силы в одном месте. Ураганы проносились мимо; они могли вернуться, только растратив себя по дороге. Иногда, в очень редких случаях, две бури сталкивались и начинали вращаться одна вокруг другой. Именно это произошло в ночь, которую Иэн и Молли впервые провели в своем новом доме.

Они приехали домой к вечеру, подписав все необходимые договоры в присутствии нотариуса в Мата — городе, ближнем к их деревеньке.

— Это двуглавая буря, — произнес Иэн, прижавшись лицом к окну в комнате, выбранной ими для спальни. Она была необычайно просторной — от помещения легко можно было отделить площадь для гардеробной, встроить ванную комнату, и все равно места осталось бы больше, чем во всей их лондонской квартире с единственной спальней.[85] — Послушай, как гремит. Почти у нас над головой.

Молли лежала на надувной кровати и смотрела, как поднимается пар над чашкой чая из малиновых листьев. Она пыталась читать книгу о лечебных травах, рекомендуемых беременным, но свеча была тусклой, и сама Молли — настолько взволнованной, что не могла сосредоточиться. Вскоре она бросила читать и отложила книгу на край кровати. Молли провела рукой по волосам. Пальцами другой руки она рассеянно теребила свой пупок, который недавно превратился из втянутого в выпуклый. Иэн наблюдал за отражением Молли в оконном стекле, где сквозь ее прозрачное лицо струились капли дождя. Его восхищало умение Молли без видимых усилий устраиваться в самой удобной позе. В этой ее особенности, думал Иэн, есть что-то от кошки. Уснуть Молли могла где угодно. На одной из детских фотографий она спала, наполовину свесившись с плетеного кресла и почти касаясь пола головой, — спала сладко, как на мягкой кровати.

Они познакомились на пляже в Брайтоне[86] два с небольшим года назад. Молли стояла на коленях на гальке — очень странным образом. Как она умудрилась так разместить свои удивительно длинные ноги, что одна голень оказалась подвернутой под другую? Казалось, эта поза больше годится для пыток, чем для отдыха. Когда они в первый раз занимались любовью, Молли закинула ноги ему на плечи. Иэн попытался возразить, но она велела ему молчать, а потом отделилась от его тела, приподнялась усилием одних мышц шеи, перевернулась и медленно опустилась на постель уже в другой позе, обратясь к нему задом. Низкой серебряной нотой прозвучал в темноте ее смех. Молли казалась такой гибкой, точно суставов у нее было вдвое или втрое больше, чем у простых смертных. Она складывала себя вокруг Иэна, как причудливое оригами.

— Я люблю тебя, — сказал Иэн.

Эти слова вырвались из неподвластных воле уголков его существа, под напором чувства, разбуженного воспоминанием. Дождь картечью барабанил по стеклу. Небо озарялось молниями, внезапно вспыхивавшими то здесь, то там, и за окнами было светло как днем.

Молли засмеялась и протянула Иэну руку. Он не помнил, когда в последний раз говорил ей, что любит, и не знал, как часто стоит произносить эти слова. Иэн устроился рядом с ней на надувной кровати. Молли прижала его ладонь к своему животу с натянутой, как на барабане, кожей.

— Поздоровайся с малышом, — прошептала она.

Иэн послушно коснулся губами теплого бугорка, будто посылая весточку, полную любви и надежды.

— Привет, малыш… Вот и папочка пришел…

Молли подалась вперед, навстречу щекочущим ее тело губам, нежно дотронулась пальцами до лица Иэна и чуть толкнула его голову, приглашая коснуться ее пониже.

Спустя некоторое время буря истощила свою мощь. Молли и Иэн лежали без сна и прислушивались в темноте к дыханию друг друга и к звуку капель, протекавших через кровлю и падавших на пол чердака как раз над ними.

— Интересно, здесь во всех домах течет крыша? — спросил Иэн. — Даже в тех, что сохранились в хорошем состоянии?

— Этот дом — тоже в хорошем состоянии, — ответила Молли. — Или скоро таким будет. Придется поработать, но мы ведь все понимали с самого начала, когда впервые об этом заговорили, помнишь?

Иэн помнил. Но ему казалось, что переезд произошел очень быстро. Для него — слишком быстро. Иэну хватало их квартиры с единственной спальней, хотя места там и становилось меньше с каждым днем.

— Я же ни черта не смыслю в строительстве и ремонте, Молли, — сказал он. — Увижу гвоздодер — так и не пойму, забивать им что-нибудь или ковырять у себя в зубах.

— Ты все время это повторяешь. Но и другие не с самого рождения все умели. Ты научишься, тебе придется это сделать. Нам придется. Спим…

Иэн начал погружаться в небытие. Его мысли становились темнее, дробились на лишенные смысла частицы и кружили над головой, превращаясь в сновидения. Но тут их обоих разбудил, будто с силой хлестнул, пронзительный вопль.

— Господи, что это?..

Молли уже поднялась, она стояла возле окна. Глядя на ее голое тело сзади, можно было и не заметить, что она беременна. Значит, будет мальчик, так им сказали. Если живот выпячен вперед — это мальчик… Темный силуэт Молли был четко обрисован лучами прожекторов, подсвечивавших церковь. Иэн приподнялся на кровати, опираясь на локоть; так ему было видно бескрайнее звездное поле, похожее на темную скатерть, по которой рассыпался сахар.

— Это были летучие мыши? — спросил Иэн.

— Может, они, а может — совы.

— А разве совы так кричат? Я думал, они ухают. Послушать — так кажется, что кого-то раздирают в клочья.

Молли пожала плечами:

— Может, так оно и было. Я не знаток животного мира. Может, кричал кролик или мышь, когда ее растерзали. Может, местная кошка, которую трахал кот. А может, скрипели несмазанные петли на чьей-то двери.

Когда Молли была в таком настроении, Иэн не мог понять, дразнится она или просто не придает его словам никакого значения. Он понимал, что чаще всего его вопросы бессмысленны; он, как правило, ждал от нее подтверждения тому, что уже сказано. Иэну было больно от мысли, что и теперь, когда они вместе два года и скоро станут родителями, он не понимал Молли настолько, насколько, по его представлению, надо понимать собственную жену.

Крик прозвучал вновь, пугающий, скрипучий, — он раздавался со стороны тюльпанных деревьев, трепетавших за окном. Иэн понял, что преследуемое животное не может так кричать. Это был вопль хищника, в нем слышалась жажда крови.

— Тебе пора обратно в кровать, — сказал жене Иэн.

…Ему снилось, что он вошел в колокольню и поднимается наверх. Здание было старым, постройки тринадцатого века. Вблизи Иэн увидел, что кладка на внутренней поверхности, некогда светлая и нарядная, едва держится. Деревянные лестничные марши вскоре закончились, и он вынужден был подниматься в темноту по расшатанной приставной лестнице, к которой вместо сгнивших ступенек были прилажены куски ржавого железа или отпиленные древки швабр. Запах птичьего помета был так силен, что обжигал ноздри. Сетки, натянутые в открытых сводах, чтобы помешать диким тварям проникнуть внутрь, почти совсем сгнили. На ветру хлопали бесполезные обрывки. Ночь проникала в колокольню — осязаемо и плотно. Когда Иэн вылез на верхнюю площадку, оттуда вспорхнула стая перепуганных голубей; вытянув шеи, они подозрительно глядели на него. На мгновение Иэн замер: огромный колокол висел на расстоянии вытянутой руки. Его неподвижность казалась невозможной, недопустимой. Безмолвие этой громадины противоречило ее предназначению. Будто подтверждая мысли Иэна, колокол закачался. Вначале медленно. В пустые оконные проемы полетел свист натянутой веревки. Колокол отклонялся то в одну, то в другую сторону, набирал скорость, и в такт ему в теле Иэна раскачивался страх, заполняя холодом все внутри. Иэну казалось, что весь он теперь состоит из одного вакуума. Он не хотел, чтобы колокол раскачивался с такой силой. Не из-за оглушительного звона, который вот-вот должен раздаться, — нет, вскоре колокол перестанет заслонять собой другую сторону площадки, и Иэн увидит то, что поджидает его там. В просветах, которые открывались и скрывались за качающимся колоколом, были видны россыпи обглоданных мертвых тел. Из темноты вылетела сова, в клюве она держала мертвую крысу. Взгляд совы приковал Иэна к месту — так кролик не может пошевелиться, оказавшись в лучах автомобильных фар. Одним когтем сова вспорола крысе брюхо, и оттуда вывалилось с полдюжины голых слепых крысят.

Иэн проснулся — скорее от собственного прерывистого дыхания, чем от того, что увидел во сне. Он лежал, прислушиваясь к дыханию спящей Молли, и пытался разобраться в странном сновидении, лишить его неясной и от этого еще более пугающей угрозы. Не дать беспокойству вырасти до такой степени, что придется вставать, включать свет, заваривать чай.

Совы не разбрасывают вот так тельца своих жертв. Да и добыча их не бывает столь крупной. Косточки совиных жертв остаются там, где птицы опорожняют желудок. А совиный помёт не страшен. Господи, да и самих сов бояться незачем!

Перед завтраком Иэн, не вполне успокоенный, но довольный тем, что ночь позади, побыл некоторое время в саду, стараясь распознать цветы и кусты, выплывавшие из утреннего тумана. Лежащее вдалеке поле казалось ровной серой ширмой, колокольня выглядела размытой, точно на нерезком фотоснимке. Иэн почти не обращал на нее внимания.

Он узнал гибискус, лесной орех, но почти все остальное было ему незнакомо. По стенам дома вился плющ, запустивший свои вредоносные побеги под голландскую черепицу на крыше. Трава под ногами казалась густой, но, когда Иэн начал ее рвать, полезла большими пучками, точно волосы с головы больного аллопецией. Почва была каменистая, неподатливая. Одно из деревьев лежало, поваленное, вероятно, сильной бурей; его привязали к земле буйно разросшиеся, перепутанные плети вьюнка и плюща. Из инструментов в распоряжении Иэна была лишь ржавая коса, найденная в траве. Что за коса — у него зубы острее! Куда ни поглядеть, везде его ждало столько работы, что Иэн пришел в отчаяние. Никакой надежды справиться, непонятно даже, с чего начать!..

А потом в окне появилась Молли. Она распахнула ставни, улыбнулась, глядя поверх роскошного живота, и Иэн понял, что начать можно с чего угодно. Времени у них — предостаточно.

— Как вообще выглядит этот самый стартер, будь ему неладно? — спросил Иэн, склонясь над двигателем «ксантиа»[87] и пытаясь найти смысл, заблудившийся в этом причудливом лабиринте из стали и пластмассы. — Посмотри в описании…

Завести машину им удалось только после десяти утра. С каждым мгновением оставалось все меньше шансов побродить в свое удовольствие, как они успели помечтать, по рынку Сента. Трасса номер 10 — почти всегда тихая, ехать по ней легко, но сегодня ее заполонили огромные грузовики. Ко всему прочему, радиоприемник потребовал ввести пароль, который ни. Молли, ни Иэн, получая машину со станции в Оксфорде, не записали.

— Вот ублюдок — тот тип, что впарил нам этот «ситроен»! Я добьюсь, чтобы сделку расторгли, — ворчал Иэн.

Молли не обращала на него внимания. Она листала каталог детских товаров и помечала красным маркером то, что надо купить.

И на все это нужны деньги, размышлял Иэн. Деньги, деньги, которых им не хватает. И ничуть не легче от мысли, что это вещи не первой необходимости: детское автокресло, люлька-переноска, клеенки для пеленального столика. Зато Иэн не потрудился разобраться, как пересчитать евро на фунты стерлингов. Поэтому итоговая сумма выглядит набором непонятных цифр, и мысль о том, что придется раскошелиться, не так печальна.

Когда они прибыли в Сент, торговцы на рынке убирали товар с прилавков. Молли торопливо купила овощи и немного мяса на ужин. Иэн в который раз поразился ее умению свободно говорить по-французски.

— Смотри, какой сыр, — сказал он. — Боже… Взгляни, без чего мы сегодня остаемся.

— Можно приехать снова, — ответила Молли. — И в Коньяк мы всегда можем съездить на рынок. Даже в Мата — мне только надо будет узнать, когда там базарный день.

Магазин детских товаров находился на другом конце рынка, на улочке с односторонним движением. Иэн и Молли прошли мимо нескольких последних прилавков, мимо хозяев, которые мыли из шлангов торговые места и укладывали в фургоны ящики и коробки. Мясник протирал рубочные колоды; тускло поблескивала сталь. В тот момент, когда горку освежеванных кроличьих тушек бросили в толстый полиэтиленовый мешок, Иэну показалось, что зверьки скалятся на него. Их глаза были непропорционально большими по сравнению с кроличьими головами. Молли торопилась, чтобы избежать пробок на обратном пути. Иэн на миг переключил внимание на жену, но тут же увидел, как мясник убирает в пакет новую груду ободранных тушек. Иэн остановился и шагнул назад, чтобы убедиться: на прилавке — лишь то, что он видит. Но мясник отпустил защелки и надвинул на окно своей лавки металлический занавес.

В тот момент, когда Иэн вошел в магазин детских товаров и пробрался по узкой дорожке между рядами колясок, Молли держала в руках и под мышками несколько вещиц, не внесенных в заранее приготовленный список.

— Ты хочешь, чтобы у малыша ничего не было? — спросила она в ответ на слова мужа о том, что их бюджет не вынесет подобных покупок.

— Этого я не говорил, — ответил Иэн. — Но, скажи на милость… Игрушки, ночники, креслице бин-бэг… Разве это так необходимо, а?

Молли швырнула вещи к его ногам.

— Значит, ты с ними и разбирайся! — выпалила она и бросилась прочь из магазина.

Иэн поглядел на продавщицу, пожал плечами.

— Je suis desole,[88] — запинаясь, сказал он и расплатился за все.

Он обнаружил жену сидящей за столиком открытого кафе на Кур Реверсо. Маленькими глотками отпивая латте, она быстро листала журнал. Не читая, не видя картинок, — Иэн знал, что ей надо чем-то занять пальцы, чтобы сдержать гнев. Левая ступня Молли подпрыгивала, ударяясь о правую. Иэн смотрел на нее, видел, как переливается на солнце серебряное колечко на мизинце ноги. Это был его подарок — он преподнес его Молли, когда они проводили медовый месяц на Бали.

— Прости, — сказал Иэн. Но он так часто произносил это слово, — что оно потеряло значение.

Молли немного оттаяла по пути домой. Помогло то, что Иэн также купил вещицу не по списку — маленькую игрушечную сову. Почему-то она казалась уместной, вроде последних почестей мертвой птице.

Наступило время легендарного французского обеда, и дороги почти опустели. Не тянулись непрерывной вереницей «рено», не приходилось опасаться, что перед носом решит повернуть огромный грузовик. Обратно Иэн и Молли ехали быстрее, и у них появилась возможность полюбоваться пейзажами. Обветшавшие дома фермеров; недавно вспаханные поля с тяжелой и бурой, словно мокрые куски кожи, почвой; длинные серые дороги. Иэн и Молли свернули на одну из дорог. По обеим ее сторонам росли вязы, уменьшаясь вдалеке, словно наглядное пособие по линейной перспективе.

— Милая картина, как раз в твоем вкусе, — сказала Молли.

— Многие требуют вырубить такие деревья, — ответил Иэн и мысленно обругал себя за то, что в который раз испортил разговор. Почему он не может хотя бы один раз согласиться? Попробовать согласиться? Ведь она хочет именно этого.

— Зачем? — спросила Молли.

— Это слишком опасно. Из-за них не видно второстепенных дорог, которые примыкают к главной. Если вдруг появится машина и ты повернешь, чтобы не столкнуться, тебя поджидает дерево. В него и врежешься.

Они помолчали.

— А ты права, — сказал Иэн. — Здесь мило. Похоже на начало «Секретной армии», когда идут титры…

Молли вновь принялась листать журналы о детях и практические руководства по занятиям йогой. Иэн включил радио. Он терпеть не мог дурацкий европоп, который зазвучал из динамиков, но в таком настроении готов был слушать что угодно. Через пару минут сигнал исчез, вместо него зашумели такие сильные помехи, что Иэн резко дернулся убавить звук.

— Господи, — произнесла Молли. — Что с тобой творится?

— Я не виноват, — ответил он и тут же понял, что вновь сказал не то.

Иэн сглотнул нарастающий гнев, пытаясь удержаться от перепалки с Молли: ведь она в положении. Он попытался настроить приемник на другую волну, но, как ни крутил колесико, везде натыкался на сплошные помехи.

— Уродская машина! — в сердцах сказал Иэн, вырубил радио и вновь сосредоточил внимание на дороге.

И тут он вздрогнул. Его буквально передернуло: в нескольких дюймах от гудронного шоссе стояла темная фигура человека, голову которого рассекала красная трещина. Силуэт был похож на вырезанный из картона, но это не делало картину менее гнетущей.

— Ты видела, что там было? — спросил Иэн. — Смотри: вот еще несколько!..

Вдоль дороги стояли черные фигуры, по одной и парами; они будто шагали вдаль, вызывающе небрежные, с одинаково изуродованными головами. На Молли они, кажется, не произвели большого впечатления.

— Это «фантомы», — ответила она. — Предостережение для водителей. Эти фигуры показывают, что на дороге погибли люди, так что — сбавь скорость и будь повнимательней.

Всю оставшуюся дорогу Иэн старался молчать. Он остановился в Мата, купил газету на английском, зашел в местный «Брикомарше» и приобрел вилы, лопату, секатор, мачете и пару рукавиц.

— Иэн, — сказала Молли, когда он вернулся за руль, — послушай, я понимаю, что наши дела обстоят не лучшим образом, но ведь все наладится. Было бы хорошо, если бы ты отложил покупку того, без чего мы можем обойтись.

— Сад в ужасном состоянии, Молли. Нам нужны садовые инструменты. Что я, по-твоему, должен делать? Пинать сорняки ногами, чтобы они меня слушались? Или говорить с ними строгим тоном?

— Милый, хватит острить. Сад может подождать, нам надо приготовить детскую.

— Будет сделано.

— Знаю, что будет, но только если ты перестанешь целыми днями пропадать в саду.

Иэн вновь сглотнул и сосчитал до десяти. О том, чтобы вернуть инструменты в магазин, не могло быть и речи. Просто дай ей на мгновение взять верх, подумал он. Пусть командует. С тебя все, как с гуся вода.

— А все эти газеты, — продолжала Молли. — Они дорого обходятся, почему бы тебе не узнавать новости на сайте Би-би-си?

Вернувшись домой, Иэн выгрузил вещи из машины и заварил чай для двоих. Молли молча наблюдала за ним, но, когда он поднес ей чашку, сказала, что не хочет чаю. Иэн свирепо взглянул на нее, но решил придержать язык. Вылил чай, сполоснул чашку жены, взял свою чашку, газету и направился к двери.

— Ты куда? — спросила Молли.

— Пошел покакать. Если ты не возражаешь.

Возвращаясь из пристройки, он заметил на бетонном полу сарая несколько кучек совиного помета. Иэн ткнул их ботинком, и они рассыпались: крошечное подклювье, ребра, похожие на рыбьи, половина черепа размером с фисташку. Балка наверху была испачкана белым птичьим пометом, напоминавшим бессмысленное граффити. Внезапно Иэн понял, что думает о своем ребенке, которому сейчас тепло и спокойно у Молли внутри. Недавно малыш был такого же размера, даже меньше. Он такой же хрупкий, кости у него не толще реснички. Бьется сердце — величиной с булавочную головку. Иэн пошел к дому, полный решимости сделать так, чтобы все стало хорошо. Жену он обнаружил в будущей детской — они выбрали эту комнату для малыша, потому что в ней не было окон. Молли красила неровно оштукатуренные стены.

— Тебе не надо этим заниматься, — сказал Иэн. — Пары ядовитые. Дай, я…

— Отвали от меня! — В полутьме глаза Молли сверкнули, точно угли, которые поворошили кочергой. Она выставила кисточку перед собой, как оружие. — Оставь меня в покое, вот и все! Я рожу и без тебя, если мне суждено так добиваться счастья. Меня достало делать все самой, пока ты болтаешься среди садовых инструментов. А к рождению малыша я готовлюсь одна. Ты даже не сказал, какие имена тебе нравятся!

Иэн так растерялся, что не смог ответить упреком на упрек, не попытался переубедить ее. Он побрел прочь, а Молли вновь обернулась к стене и яростными мазками продолжила красить шершавую поверхность.

Когда Иэн вышел в сад, безумные мысли закружились возле его головы, словно листья, желтым роем слетевшие с деревьев. Уходи сейчас. Садись в машину, уезжай. Проклятие! Но как же ребенок? Ребенок… Вот черт! Она все равно тебя бросит, а ребенка заберет себе. Будешь рядом, когда она рожает, — тебе станет только хуже. Ты не сможешь уйти, если подержишь ребенка в руках. Уходи. Уходи сейчас.

Он был готов закричать от боли, но крик застрял в горле. Сквозь слезы бессильной ярости еще более возмутительным показалось Иэну состояние одичалого сада. Он вошел в сарай, куда сложил инструменты, и сунул руки в рукавицы. Взял мачете, обошел дом, приблизился к поваленному стволу. Она не соглашалась ни с одной его фразой. Что бы он ни делал, была недовольна. Всем и всегда. Даже за то, что он пытается расчистить запущенный сад, она его отчитывает.

Я здесь торчу безвылазно, работаю, не покладая рук, а там, на свежем воздухе, всеми приятными и полезными вещами занимаешься один ты. Великолепно. Спасибо.

Иэн набросился на беззащитные ветви дерева почти в ужасе от самого себя. Он вздрагивал от бессмыслия аргументов, которые он приводил в ходе внутреннего диалога. Господи, Молли даже рядом нет, а он все равно готов с ней скандалить. Что это значит? Ничего хорошего, совсем ничего хорошего… Новое, острое лезвие врубалось во влажную древесину и взвизгивало, когда Иэн выдергивал инструмент. По руке и плечу с каждым ударом прокатывалась волна напряжения. Иэн был рад, что это отвлекает его от мыслей. Так он бесцельно рубил несколько минут и, выбившись из сил, остановился. Вечер был прохладным, но по лбу Иэна тек пот, пар поднимался от гудящих мышц.

В том месте, где ствол дерева разломился, густо разрослась жгучая крапива. В нее вплелись гибкие, колючие стебли плюща. Иэну вспомнились диснеевские сказки с заколдованными замками, охраняемыми враждебно настроенной растительностью. Он фыркнул и вновь занес мачете. И жили они долго и счастливо. Теперь он действовал более расчетливо: обрубал ветви ближе к стволу и складывал их так, чтобы сжечь на месте, когда высохнут, или сохранить для растопки. За несколько минут Иэн уничтожил крапиву, добрался до вьюна и плетей лозы и, не останавливаясь, расчистил большой кусок зарослей. Сад начал обретать былые очертания.

Иэн успокоился и даже стал получать удовольствие от результата своих трудов. Но что-то переменилось в воздухе. Погода испортилась, небо на востоке окрасилось свинцом. На горизонте прогрохотал гром. Волоски на руках Иэна медленно зашевелились, словно лапки осторожного паука, подбирающегося по своей паутине к чему-то непонятному, попавшему в его сети.

Двигатель, слава богу, завелся с первой попытки. Иэну очень не хотелось просить Молли, чтобы она помогла завести машину, а потом отвечать на неизбежные вопросы. Он не стал закрывать ворота на случай, если Молли пойдет посмотреть, куда он отправился. По сельской дороге до шоссе ехать было меньше мили. Когда Иэн добрался до трассы, на лобовое стекло падали капли дождя. Шоссе было пусто.

Вокруг открывался сельский пейзаж, окутанный темной пеленой. Сквозь прореху в ней вырвался свет и на мгновение позолотил деревню, что лежала в нескольких милях слева. Дождь висел на небе огромной сетью, двигался широкими полосами, будто тралом ловил неведомую рыбу. Миль десять в ширину, не меньше. Внезапно по ту сторону дождя — а может, и среди его полотен — блеснула молния. Она запечатлела мгновенный снимок всего окружающего на сетчатке глаз Иэна. Сразу после этого прогремело так близко от него, словно раскололось небо над головой. Гром заглушил возмущенный рев двигателя.

Иэн разогнал машину, как только мог, в надежде застать шторм на трассе номер 939. Иначе придется догонять его по узким сельским дорогам — там не успеть, в каждой деревеньке надо сбрасывать скорость до пятидесяти километров в час. Иэн опустил стекло, и его сразу же охватил холодный ветер, захлестали почти горизонтальные струи дождя.

— Ну, давай же! — закричал Иэн. — Давай!

Он съехал с дороги на вершине холма, не заботясь о том, как будет выезжать обратно по размокшей вспаханной земле, когда представление закончится. Иэн остановил машину, выбрался из нее и тяжело зашагал; нависшее над головой небо заставляло его неосознанно пригибаться. Темнота была наполнена жизнью. Она трепетала по краям, где блестел свет, уплотнившийся и усилившийся на горизонте, будто спрессованный тяжестью грозы. Иэн различал идущие на него смутные черные ленты дождя, но вскоре они поглотили его; он стал штрихом в их громадном узоре. Завывания ветра отдалились: сердце грозы накрыло Иэна. Мгновение он не слышал ничего, кроме стука собственного сердца. Казалось, нечто невидимое тянется вверх из земли. Иэн почувствовал, как сжимается в паху и волоски на загривке настороженно встают дыбом. Ему чудилось, что небо дышит и затягивает его в себя своими черными вдохами. А потом небо распахнулось, рассеченное огненным ножом, и мрачные краски на миг исчезли. Вокруг рушился гром, сотрясая землю. Иэн снова закричал изо всех сил, но голос его был не громче комариного писка; буря поглотила его и унесла с собой. Иэн прислонился к машине, осел, а гроза оставляла его: она была уже в километре, в трех, в пяти к западу. Ее шум стал казаться слабым. Дождь лил с прежней силой, но Иэн почти не ощущал его. Впервые за свои тридцать с небольшим лет он чувствовал внутри себя биение жизни. Он почти поверил в осмысленность своего существования. Иэн наблюдал, как отступает буря, пока она совсем не скрылась из виду. Он ждал, что она придет снова, но грозовая темнота вокруг него сменилась ночной.

Когда Иэн добрался домой, он обнаружил, что не помнит, как ехал обратно. Возможно, электрическое представление что-то сотворило в его мозгу. Устроило короткое замыкание? Перебросило несколько рубильников? А может, тот абсолютный восторг стер часть его памяти. Или даже — его личности? Часы на приборной панели показывали без четверти двенадцать. Иэн вылез из машины и побрел в темноте вокруг дома к главному входу. Чего только он не дал бы сейчас за полную ванну горячей воды вместо холодного душа — единственного средства помыться в их с Молли распоряжении. Ну что же, сгодится и коньяк с куском прошлогоднего рождественского пирога. Иэн отнесет наверх, для Молли, чаю и расскажет ей о грозе. Он попросит прощения и пообещает, что все у них будет хорошо. Буря подвела черту под его размышлениями. Жизнь можно наладить. Ему хотелось, чтобы у малыша с рождения было все самое лучшее.

Его одежда была разбросана по саду, словно останки, полуразложившиеся в траве. Фотография, на которой он и Молли были сняты в день свадьбы, валялась под белыми хризантемами. Его любовные письма к ней были порваны и выброшены; их клочки разметались у него под ногами. Дверь в дом была заперта. Иэн постучал, но Молли то ли спала, то ли нарочно не обращала внимания. Он попятился от двери и взглянул вверх, на окно спальни. Ставни были закрыты.

— Молли? Отзовись, прошу тебя, Молли!..

Ему было противно слушать свой лебезящий тон. Но в этот раз Молли не собиралась уступать.

Иэн собрат мокрую одежду, открытки и записки и бросил их в пристройке, где была устроена кладовка. Он подумал, что может переночевать здесь, но было холодно, и из раковины, в которой они стирали одежду, воняло отбеливателем. Иэн пошел к машине, дрожа и стуча зубами. Буря отмыла небо до кристальной чистоты; казалось, что звезд на нем больше, чем может вместиться. Холод полз отовсюду. В машине Иэн завел двигатель и включил отопление. Через дверцу за задним сиденьем он достал из багажника одеяло и закутался. Включил радио — на этот раз никаких помех. Передавали классическую музыку. Станция ловилась не очень четко, но вскоре Иэн ощутил себя плывущим по волнам мягкой, умиротворяющей мелодии. Полуосознанно он задал себе вопрос, кто написал это произведение и что подвигло автора на творчество…

Засыпая, Иэн вспомнил придорожный пейзаж, который отпечатала в его сознании та вспышка молнии. Деревня. Черная полоса мокрого гудрона. Сети дождя. Деревья, отшатнувшиеся от мощного дыхания грозы… И было там еще нечто такое, чего он, охваченный восторгом, не заметил сразу. Клиновидный силуэт существа, парящего в воздушном потоке; с когтями, растопыренными классическим движением хищника.

Крик пробудил его ото сна, сюжет которого Иэн не мог вспомнить. Снилось что-то про мачете и сумрачные участки сада, сквозь которые он пытался прорубить себе путь, но они от этого только сильнее зарастали. Иэн пошевелился на сиденье, и внутри его тела что-то отскочило и покатилось, точно стальной шарик, которым играют в багатель.[89] Руки болели, словно их выворачивали невозможным образом, заставляя делать движения, к которым не приспособлено человеческое тело. Они были похожи на куски мяса, отбитые для бифштекса. Кисти казались обожженными и зудели так, будто он перемыл гору посуды и забыл про смягчающий крем. Иэн с опаской выпрямился, и взгляд его упал на зеркало заднего вида. В нем показались три фигуры, которые ночь превратила в лишенные лиц манекены. Две из них были позади машины, совсем рядом, а третья — поодаль, возле больших ворот. Они приближались — медленно, точно окостеневшие, — превосходя чернотой силуэтов окружающую тьму. И казалось, что они были… как бы точнее сказать… повреждены. Иэн попробовал сглотнуть, горло напряглось, и это движение, точно щелчком, вывело его из оцепенения.

Он вышел из машины. Вышел и не стал оглядываться, потому что этим признал бы собственное помешательство. Этого он не допустит. На участке возле дома никого не было. Иэн задержался у машины подольше, чтобы они могли прикоснуться к нему, если захотят. Потом, чувствуя себя как будто оправданным, он направился к главному входу в дом. Мглу уже поджигали снизу лучи зари, но было сыро, и рассвет приближался медленно, с той же пугающей неспешностью, что и фигуры, которые видел Иэн. Как ему показалось, видел. Взявшись за ручку двери, Иэн ощутил горький вкус победы: незаперто. Молли сдалась; она безмолвно призывала его вернуться к семейному очагу.

Иэн прошел на кухню, где слегка пахло приготовленной вчера запеканкой, и отломил кусок черствой булки, чтобы заглушить мучительный голод… Нет, еда подождет! Иэн поднялся на второй этаж, почувствовал запах свежей краски из детской и увидел, как прежде пустовавшие комнаты тянут к нему холодные пальцы. Он зажег свет в спальне, но его встретила пустая кровать. Покрывала были сорваны и кучей валялись на полу посреди комнаты.

— Молли, — позвал Иэн, и его голос сорвался.

А вдруг у нее начались схватки, пока он спал в машине? Почему Молли не подошла к нему? Ведь все сложности между ними — пыль, о них надо забыть, когда ребенок уже готов появиться на свет. Она не могла позвать на помощь кого-то из соседей, нет: ведь это первенец. Разве могла она не хотеть, чтобы Иэн был рядом?

Он поспешил вниз, лихорадочно шаря по карманам в поисках ключей от машины. Рожать Молли, по-видимому, должны повезти в Сент. Надо бы сперва позвонить, но Иэн не знал номера. Кроме того, ему не хотелось говорить с человеком, которому непонятна вся безотлагательность ситуации. А время было так дорого.

Обо всем этом Иэн забыл, когда увидел фигуры, медленно огибавшие угол дома в холодном предутреннем тумане. Две из них держались рядом, третья чуть отставала. Их головы рассекали отчетливо видимые раны; они влажно блестели в зарождавшемся свете.

Иэн шагнул от них, в сторону, под нависшие балдахином ветви деревьев. Он услышал звук капель отшумевшего дождя, падающих на лиственный ковер. С ветвей скатилась вода, оставшаяся с прошлой ночи. Сова села на изгородь и стала чистить окровавленный клюв.

Утренний свет нарастал — понемногу, плавно и как бы незаметно.

Иэн обернулся, чтобы разглядеть крючковатые ветви, и дождался, когда на них возник уродливый силуэт. Из него странным маятником свисало выпавшее изнутри окровавленное нечто. Он взял мачете, оставленное под деревом, в тот самый миг, когда третья фигура догнала спутников. Несколько мгновений спустя Иэн присоединился к своим.