Лучшее за год 2007. Мистика, фэнтези, магический реализм

Д. Эллис Дикерсон Постмеловой период

В девять часов вечера накануне Нового года Фил одиноко сидел у себя в комнате. Он разглядывал в зеркало свою чешуйчатую морду, устало моргая змеиными глазками.

— Боже мой, я выгляжу таким стариком! — сказал он наконец и с брезгливой гримасой оттянул шкуру на морде худой передней лапой. Затем отпустил: шкура шмякнулась на место и сморщилась — хуже некуда…

Фил вздохнул. После ухода Пегги он вздыхал все чаще и тяжелее.

— …Тебе надо купить приличную машину, — наставительно говорила Пегги. — Она поможет тебе продвинуться по карьерной лестнице. Ты будто из прошлого века.

— Я не помещусь в машину. Куда я дену хвост?

— А пластические хирурги? — возражала Пегги. — Они отрежут тебе хвост, выправят осанку, накачают мышцы на слабых ручках…

— Это не ручки, а передние лапы.

— А стали бы — руками. Врачи отшелушат твою шкуру и сделают ее гладкой и нежной, как настоящая кожа.

— Тебе ведь нравилась моя шкура!

— Мне нравилось то, что внутри, милое чудище. Но ты нич-чего не хочешь, — сказала Пегги на прощание. — У тебя та же работа, что и в год нашей встречи. Ты ни на шаг не стал ближе к должности менеджера. А я возлагала на тебя большие надежды…

— Но я ничего не могу с собой поделать!

Вспомнив этот разговор, Фил застонал от досады. Пегги ушла и теперь встречалась с каким-то бухгалтером… обыкновенного размера.

— Но я ни в чем не виноват. — Фил вновь посмотрел в зеркало. — Я делаю все, что могу. Это мир вокруг меняется слишком быстро. Для меня.

Он оглядел комнату. Кровать, туалет, зеркало и полуразвалившийся шезлонг, без стола и даже без холодильника — жалкая обстановка, ничего не скажешь… И это — все, что удалось ему отвоевать у быстро меняющегося мира. Здесь не до работы над собой. Печально.

А ведь сегодня — канун Нового года. Фил нацарапал когтем в желтом блокноте:

Фил не знал, что можно написать напротив цифр «три» и «четыре». Спустя несколько минут он вернулся ко второму пункту, но и здесь не смог ничего придумать. И тогда он отшвырнул блокнот.

Скоро половина десятого. Пора идти на улицу, где будут сновать эти крошечные люди. Фил опять вспомнил, как несовременно выглядит его морда, как весь он стар и как плохи его дела…

— Что за черт?! — воскликнул он. — Тебе здесь неудобно, ты никому не нужен — так забудь и больше не переживай из-за этого!

Он надел фрак, маленький красный галстук — скромно и со вкусом, — вздохнул в последний раз, и этот звук напомнил ему шум тормозов автобуса: вуужжш…

Фил аккуратно топал по городу, стараясь не наступать на людей и машины, — это умение пришло с опытом. Люди вокруг почти бежали, глядя себе под ноги; в огромном городе у каждого из них, даже накануне праздника, были неотложные дела. Если кто-то и поднимал голову, он не пугался Фила: город очень древний, жители тут всякое повидали… Фил почувствовал, как входит в ритм города: бум! бум! бум! бум! — обрывок разговора, вой сирены, толчок, еще один, — его сердце забилось так же быстро, как сердце самого города, от этого захватило Дух.

Фил переходил с одной улицы на другую и думал: сколько людей, с совершенно разными ногами, пробегало здесь до него! На этой земле — следы его предков и тех, кого они съели, и любой из них может быть погребен именно здесь, под улицей, по которой толпами идут люди. Сколько еще таких шагов может вынести земля? Такая жесткая и холодная, от нее болят колени. И эта смола, и асфальт, потертый миллионами ног…

Ни в какой клуб идти не хотелось. Фил с трудом переносил шум и дым, которые ничуть не мешали маленьким людям. Ноги болят. Найти бы неподалеку место, чтобы посидеть и расслабиться. Вот, кажется, подходящая вывеска… Филу пришлось наклониться, чтобы прочитать: «Въевшаяся привычка».

Он подумал: «Почему бы и нет?»

Фил протиснулся внутрь, твердая чешуя на его шее оцарапала потолок. В этом клубе было меньше света и шума, чем в других, но гораздо больше табачного дыма. Фил огляделся в поисках уголка, где можно было присесть незаметно. Найдя такое место, он расправил плечи и занял несколько столиков. Здание заскрипело, и флуоресцентные лампочки под потолком закачались, как дорожные указатели. На Фила никто из посетителей не обращал внимания. Посидев секунд пятнадцать, он вновь задумался: зачем он здесь и что его так беспокоит? Как только глаза привыкли к полумраку и Фил смог разглядеть выход, он решил вернуться домой.

В другом конце большой комнаты, отвернувшись от Фила, у барной стойки сидела женская особь анкилозавра. Она гляделась в зеркало. На ней были скромный вечерний костюм и красный галстук — здесь фуляровый лоскут выглядел жутковато, точно капля крови, падающая с подбородка. У Фила невольно отвисла челюсть и потекли слюни (атавизм, оставшийся с охотничьих времен). Глядя на ее отражение, Фил почувствовал неловкость за собственный галстук. «Только не говорите, что я — уцелевшее ископаемое!..» Сейчас ему как никогда хотелось казаться успешным и счастливым.

Фил встал и направился к анкилозавру, но остановился. «Ты плотоядный! — сказал он себе и нервно сглотнул. — А она — травоядная! Вдруг ты убил ее родственников? Что она может о тебе подумать?» Но лишь взглянув на нее, он вновь вдохнул океанский воздух, увидел заросли первобытного леса, ощутил тепло земли и меловой бриз… Воспоминания о времени, когда он чувствовал себя частью огромного, зеленого и синего, живого мира вокруг!

Она повернула голову, и Фил представил ее в папоротниковой роще. Скрип входной двери напомнил ему крик птеродактиля в прозрачных сумерках. Горячее, томное солнце над свободной землей!.. Нет, лучше умереть, чем упустить такой шанс.

Пробираясь к ней, Фил обдумывал первые слова.

— Привет! — сказал он, присев рядом. — Ты анкилозавр, верно?

Она повернулась к нему, ее глаза расширились от страха. Затем она огляделась вокруг.

— Вы… вы ведь не будете нападать на меня здесь, на глазах у всех этих людей?

— Нет, я пришел сюда не за мясом, — ответил Фил. — Я просто хочу поговорить.

— Где-то я уже это слышала…

Но все же она улыбнулась. Защитные пластины над бровями сморщились.

— Руби, — представилась она. — И я не анкилозавр. Я — полакантус, понятно?

Она взглянула через плечо и пошевелила хвостом:

— Никаких колючек, только шипы на спине — от шеи до конца туловища.

— О господи, — пробормотал Фил. — Мне очень жаль. Я…

— Все в порядке, — сказала Руби. — Правда, теперь это немного стесняет. Когда млекопитающие пошли вверх, со мной попытался спариться глиптодон. С этой мордой грызуна и волосатыми лапами — бррр! Хотя у него забавный панцирь… Я могу понять твое замешательство.

— Все это было так давно, — вздохнул Фил.

— А я, честно говоря, никогда не разбиралась в названиях, — сказала Руби. — Я просто жила, не думая об именах. Ты — тираннозавр?

— Нет, дейнонихус. Что-то вроде этого, но гораздо меньше: я тринадцать футов высотой, и еще у меня есть костяные отростки для нападения и защиты. Вот здесь, видишь? — Фил взглядом показал на передние лапы.

— Я была не в духе, извини, — сказала Руби. — Ты очень милый.

— Да нет… Просто я встречал слишком много тираннозавров.

— Господи! — вдруг воскликнула Руби и улыбнулась, показав коренные зубы. — Кажется, прошло несколько миллионов лет, с тех пор как я видела другого динозавра!

Фил улыбнулся в ответ. Они сидели и улыбались друг другу, и более того — Фил чувствовал себя довольно легкомысленно. Давно у него не было такого настроения!

— Я Фил.

— А я по-прежнему Руби. Купишь мне салат?

— Как же ты уцелела? — спросил Фил после нескольких коктейлей и вазочек салата.

— Уединение. Я из места Ла Бри, там есть несколько укромных уголков, которые почти не изменились за это время. Я ушла туда, когда мои родственники стали болеть. Осталась одна; никто меня не трогал, и вот теперь я здесь. Было одиноко, но я сказала себе: это не важно, главное — что ты выжила. А как ты здесь оказался?

— Я из Евразии. Просто-напросто обманул судьбу. Я видел, как гибли мои друзья, горел лес и все вокруг стонало и крушилось. Я убежал на поиски метеора, который принес с собой смерть. Хотел вырвать у него горло. Но я так и не нашел его, а потом пыль осела, голова остыла… Так и я остался жив.

— И как ты добрался до Америки?

— По земляной косе. Сейчас это уже невозможно.

— Конечно, Евразия, — сказала Руби. — Кажется, я узнаю этот акцент.

Еще коктейли. Новый салат.

— Мы были не очень-то и велики для того мира, чтобы выжить в нем, — сказал Фил. — Это сейчас он стал слишком маленьким. Куда меньше, чем в те времена, когда живые существа не боялись быть огромными. Сначала все становится по-настоящему величественным, а потом приходит в упадок. Энтропия.

— Я думаю, что на самом деле мир стал больше, — ответила Руби. — Все эти люди ютятся в зданиях, которые с каждым годом становятся выше. Словно горы. В газетах такое количество информации, которое невозможно переварить. Пойми, Фил, мы вымерли не из-за энтропии — просто так было надо. Мы с тобой вернулись слишком рано: люди забыли нас, как дети забывают родителей, когда учат что-то новое в колледже. Но дети вспомнят о родителях, когда кончатся уроки, а о нас… мы больше не нужны. Даже размерами мы теперь никого не удивляем.

— Но мы всегда можем надеяться на новый метеорный дождь, — сказал Фил. — За метеоры!

— За метеоры!

Виски и коктейли. Еще салат.

— Знаешь, почему хорошо быть динозавром? — спросила Руби.

— Сегодня? Ненавижу! Ничего хорошего. Люди тебя игнорируют. Невозможно взять такси. Комнаты маленькие. Нигде не достать сырой еды. Если ты плотоядный — забудь об охоте: оштрафуют или просто убьют. А эти дрянные подземные водопроводы и канализация!..

— Динозавром быть хорошо, потому что никто тебя не знает, кроме тебя самого. Никто ничего от тебя не ждет, и ты можешь жить по-своему.

Руби поерзала на стуле, глядя на Фила чуть затуманенными глазами.

— Например, раньше бы ты наверняка попробовал меня съесть. Я бы стала прятаться или сразу же распорола твою пасть шипами. А теперь мы можем запросто сидеть и разговаривать. Здорово!

Она взглянула на отражение Фила в зеркале.

— Интересно, со сколькими твоими друзьями я пыталась сладить? Готова поспорить, тебе понравилась бы моя мама. Она была бойцом, как и ты.

— Помнишь птеродактилей? — спросил Фил. — А папоротниковую рощу? А закат над болотом, когда солнце было больше и ярче и воздух дышал свежестью? Я помню радугу — по десять раз на дню. Десять раз!. — Фил ударил лапой по стойке и встряхнул головой. — Десять раз… Будь прокляты эти воспоминания!

— То были хорошие дни, — сказала Руби. — Не слишком ли много ты выпил? Ты большой, а у нас слишком медленно протекает обмен веществ.

«У нас…» Она имела в виду всех динозавров! Услышав это слово, Фил замер и слезы градом покатились из его глаз.

— Что с тобой?

— Я… прости! — Фил не мог справиться с рыданием. — Прости за своих братьев, сестер, мать, тетю… Я отвратительное плотоядное животное. Я не знал…

— Ты просто делал то, что было необходимо, — возразила Руби. — И ты не убил меня!

Фил успокоился, хотя все еще фыркал и утирал глаза. Он посмотрел на нее сквозь пелену слез.

— Руби, ты… Как бы лучше сказать… Ты — первое травоядное, которое я… понимаешь, ты кажешься мне неубиваемой. — Фил нахмурился и добавил: — Это комплимент.

— Странно: я чувствую то же самое. Просто потому, что ты здесь, — она усмехнулась, — мой остроумный плотоядный…

Фил не знал, что ответить. Он замер с приоткрытой пастью.

— Что так смотришь? Я уже взрослая и могу говорить, что хочу.

Вокруг все сильнее пахло шампанским. Толпа шумела громче и громче.

— Сколько времени мы разговариваем? — спросил Фил.

— Не знаю. Но я слышала, как кричали: «С Новым годом!»

— Да, это праздник, — пожал плечами Фил. — Но все-таки, расскажи мне о своей семье.

— Где ты живешь?

— Недалеко.

Они пробирались домой к Филу — через лабиринты улиц, ворохи разбросанных газет, под темным, пустынным небом с редкими звездами.

— Вот мой дом.

Щелчок замка. Шарканье. Лифт, и вновь шарканье. Пока они шли друг за другом по холлу, Фил заметил, что ее шипы стали теплыми…

— Пришли, — сказал он. — Добро пожаловать!

— У тебя мило.

Фил начал возражать, хотя и не очень уверенно, что нет, здесь не мило, а убого…

— Может, и так. А вот и кровать!

Скрип, скрежет. Шипы застряли в матраце… Возня и снова скрип и скрежет…

— Приветик!

— Привет!

Они уставились друг на друга, и Фил обратил внимание, какая она маленькая. Чтобы разглядеть его, Руби запрокинула голову. У нее красивая шея… Фил почувствовал, как на его собственной шее пульсирует жилка.

— Что теперь? — спросила Руби.

Фил беспомощно развел передние лапы:

— С чего же мне начать?

— Ты знаешь, что мог бы сделать, — сказала она и прильнула к нему так, что Фил напрягся и опустил голову, чтобы слышать. — Ты можешь укусить меня. Только легонько.

Сердце Фила бешено колотилось; он дышал прерывисто и хрипло. Его глаза покраснели от напряжения.

— Я… Я хотел бы, но боюсь, что могу…

— Только в плечо, рядом с панцирем. Для этого оно и предназначено. Посмотрим, насколько нас хватит.

Фил широко открыл пасть, наслаждаясь болью, пронзившей щеки, осторожно надавил зубами на плечо.

— Фил, — прошептала Руби. Ее дыхание обожгло ему ухо. — У меня крепкая броня и очень острые шипы.

— Кажется… я помню, — ответил он так же шепотом и прокусил ее шкуру.

Руби стала твердой словно камень. Фил сжимал зубы все крепче, пока не почувствовал костяные пластины в дюйме под кожей. Передние зубы утонули в плече, шипы прокололи ему язык. Фила пробрала холодная дрожь, пасть расслабилась. По передней лапе Руби медленно стекала кровь, ее запах наполнил комнату. Фил услышал дыхание Руби и вновь оказался в меловом периоде — словно и не было никаких людей, дыма и асфальтовых улиц. Он жадно глотал ее кровь. Они стояли, не двигаясь, — хищник и жертва; их кровь перемешалась и капала — кап-кап-кап — на простыни Фила. Они дышали в унисон, и Фил представлял, как рушится вокруг город, за ним другие города, за ними — следующие… Он знал, что как бы долго ни существовал мир, в нем больше никогда не будет ничего более мучительного и сладостного одновременно.