Лучшее за год 2007. Мистика, фэнтези, магический реализм

М. Т. Андерсон Не спи и карауль

Около восьми часов вечера в каком-то городишке я наконец-то вышел из автобуса. На многие мили он был первым, где никто не толпился вокруг демонических башен. Весь день я смотрел на населенные пункты, мелькавшие за окном, и во всех одно и то же — подъемные краны, котлованы, опоры эстакады, разрисованные граффити. Голова колотилась о стекло. Мимо проносились деревни, торговые центры, автостоянки, магазины. Я рисовал пальцем на ладони. Между городками разговоры в автобусе стихали, мы проезжали какие-то места без единого огонька, различимые только благодаря лесу, разбитому шоссе, рекламе проката квадрациклов или автомастерским.

Деньги почти закончились, а до дома еще три дня пути. И еще неизвестно, что скажут родители, когда меня увидят.

Городок, где я вышел, оказался совсем маленьким и ничем не примечательным. Пустынные улицы. Два светофора. Пиццерия, парикмахерская и старый ржавый игровой автомат, да еще универмаг с большеголовыми куклами в витрине.

Я выбрался из автобуса, волоча за собой сумку по ступенькам. Поблагодарил водителя. Двери закрылись, и автобус уехал.

Нужно найти, где переночевать. Какую-нибудь комнату с завтраком. Судя по их виду, в одном из старых домов вокруг наверняка можно снять комнату с завтраком. Денег совсем нет, но вдруг удастся уговорить хозяев позвонить моим родителям, чтобы они как-нибудь расплатились по телефону.

Родители удивятся. Может, это и неплохо. Узнают, что еду домой. Мы довольно давно не общались.

Я стоял с сумкой в руке. У входа в пиццерию компания подростков. Ничего особенного — ни приятного, ни противного. У парней прыщей больше, чем у меня, а девчонки выглядят так, словно собрались на дискотеку.

Прошел мимо них. Вошел и сел за столик. Двое за стойкой говорят о проблемах с телефонами дома. У одного на линии большие помехи.

— Такое, знаешь, вроде шипение. Постоянно. Меня это просто достало, — объясняет он.

— Еще бы, — отвечает второй. — На нервы действует только так.

Я поставил сумку на стул и подошел к ним поговорить. Спросил, где в городе можно переночевать.

Один сказал:

— Ну да!

Другой:

— Хорошее дело!

Стою, положив руку на стойку. Выгляжу явно неловко, сбитым с толку.

— Негде, — покачал головой один.

— Было одно место, — добавил другой. — Да закрылось. У них там «тарелка» была — полный отстой.

— Ничего не видать, — сказал первый.

Что теперь делать, непонятно.

Заказал итальянский сандвич с оливковым маслом. Иногда оливковое масло в нем самое то. Те двое посмотрели на меня. Похлопал себя по животу.

Наконец сандвич готов. Сел за столик и стал есть, читая книгу к школе. Подчеркивая важное. Я взял с собой маркер.

Около десяти в пиццерию вошел какой-то человек и спросил что-то у тех, за стойкой. Они крикнули, что мне повезло.

Встал.

— Почему? — спрашиваю.

Пришедшим взглянул на меня. Подошел поближе.

— Я, — говорит, — заплачу, если ты одну ночь покараулишь покойника.

Пожал слегка плечами.

— Зачем? — спрашиваю.

— Пойдем со мной, — отвечает. Показал на дверь. Я выбросил за собой бумажную тарелку и фольгу, закрыл книгу, убрал в сумку. Вышел вслед за ним.

Подростки исчезли. Вечер холодный.

— Домой едешь? — спрашивает. У него широкий шаг.

Кивнул.

— Это хорошо, — говорит.

— Хотелось бы знать, куда мы идем, — интересуюсь я.

Некоторое время шли молча. Потом он спрашивает:

— Знаешь, как это, когда горе такое глубокое, что похоже на крик?

Жду. Он тоже. Наконец говорит:

— Жена моего лучшего друга просила найти кого-нибудь посидеть ночь у его тела. Он… — И хлопает громко в ладоши.

И дальше всю дорогу шел, прижав кулак к кулаку.

— Тебя как звать? — спрашивает.

— Джим.

— Джим. Ха. А фамилия есть?

Посмотрел на него. Покачал головой.

— Приятно познакомиться, — говорит. Пожали друг другу руки. Идем по улице. Горят фонари. Освещают старые дубы, булыжную мостовую и мусорные контейнеры.

— У нас проблемы с ведьмами, — наконец объясняет. — Ведьмы завелись. Все перестало расти. Жареное мясо дрожит, как от холода. Дрожит прямо в тарелке, а вилку воткнешь — кровь идет. Машины все время ломаются. Небо не то. Все из-за них. Вот в чем дело. Ведьмы выедают лица покойников. Могут принять любую форму. Мышь, воробей, насекомое, хоть таракан. Его жене, жене моего друга, нужен кто-нибудь, кто сможет покараулить.

— А как караулить?

— Просто сидеть. Они не войдут, если кто-то не спит. Входят-то через сны.

Оказались перед низким домом посреди лужайки. Когда мы приблизились, над дорожкой сам зажегся свет. Поднялись на крыльцо. Он постучался.

Открыла жена того, умершего. Красивая, не сильно старше меня. В футболке, похоже, вытирала ею слезы. По всему животу размазана тушь.

— Чарли, — говорит. — Нашел все-таки кого-то.

Он согласен посидеть, — отвечает.

— Я еще не согласился, — говорю.

— Спокойной ночи, Джен. — Это он ей. — Ты нормально?

— Нормально, — отвечает. — Мама здесь.

Я вошел в дом. Полумрак, какие-то люди. Поигрывают связками ключей. Расположились по всей гостиной, кто где. Из телевизора слышно: «Как ты можешь меня останавливать? Вся Америка с замиранием сердца следит за этой собакой!»

— Джен, говорит какая-то женщина. — Джен, я позвала плакальщиков. Они перезвонят. Надо сказать, сколько их нужно.

— Хорошо.

— И решить насчет громкости.

— Спасибо.

Жена повела меня на кухню. Остановилась, обвела взглядом гостиную.

— А кто с ребенком? — спросила, прищурившись. — Ты?

— Он с Мартином, — ответила та, кивнув.

Какой-то человек держал ребенка, что-то ему нашептывая.

Жена прошла через дверь на кухню, я за ней.

Ее муж лежал на обеденном столе. На красивой скатерти, подле головы, рук и ног расставлены свечи. Вокруг него кольцом рассыпана соль, чтобы смерть не распространилась. Голый, все тело бледное. Рот открыт, язык большой, черный.

Жена на своего мужа смотреть не могла. Все время отворачивала лицо в сторону, как от дурного запаха.

Я подумал, она, наверно, еще в школе училась, когда они поженились.

Сказал:

— Мои соболезнования.

Опустила голову. Кивнула куда-то в сторону покойника.

Встал, привалившись к раковине. Она подошла к шкафчику, достала пачку печенья.

— Мы скоро пойдем спать, — говорит. — Два дня не ложились.

— А мне что делать?

— Я заплачу сто долларов.

— Просто сидеть здесь?

— Просто сидеть, на стуле. Никто и ничто не должно входить, звать его, набрасываться на лицо.

— А если войдет?

Пожала плечами.

— Шугани.

Пошла к двери.

— Выключатель здесь. Он с реостатом.

Повернула реостат.

— Пожалуй, я прикручу немного, — говорю.

Я не мог стоять рядом с телом. Глаза у него закрыты, на каждом пластмассовый кружок с ангелом, но мне все время казалось, что он протянет руку и схватит меня за ногу.

— Ты не дергайся, — сказала она. — Просто карауль.

И вышла.

Подвинул стул. Десять тридцать. До рассвета восемь часов.

Сел. Достал книгу. Начал было читать, но задумался, как стоит стул. Я хотел видеть и дверь, и тело. Но не хотел оказаться спиной к окну.

Встал, взглянул на окно. Ни ставней, ни занавесок. На улице непроглядная тьма. На подоконнике расставлены морские раковины. Память о чудесном дне на пляже.

Стул поставил напротив двери кладовки. Сел и стал смотреть на труп.

С раскрытой книгой на коленях.

Стукнула распахнувшаяся дверь. Я вскочил.

Это оказалась Джен. В другой футболке и мужских трусах в клетку.

— Знаешь, что мне помогает заснуть? — спросила она. Сельдерей.

Прошла к ходильнику и достала сельдерей. Пока она стояла с пакетом в руках, я пытался заглянуть в прорезь на трусах, увидеть, есть ли у нее под ними что-нибудь. Так и не понял. Она принялась мыть сельдерей.

— Сегодня приходил некромант, — говорит. — Сказал, надо отрезать голову до заката.

Потерла пальцем стебель сельдерея.

— А я не смогла. Никак. Никак, черт побери!

Резким движением закрыла воду.

Пожелала мне спокойной ночи и ушла.

Я остался один с трупом.

Тикают часы.

Взглянул на книгу.

Восемь часов.

Достал маркер. Прочитал несколько страниц, выделяя важное. Несколько раз поднимал голову, проверяя, горят ли свечи. Я сидел в ногах трупа. Складки жира у него на животе уменьшились. У мертвых мышцы превращаются в жир.

Через некоторое время снова поднял голову. Какой-то свет, прежде я его не замечал.

Дверь холодильника приоткрыта. Свет горит. Пакет с сельдереем на столе.

Не помню, видел ли я, как Джен убирала его на место.

Встал, подошел, взял пакет. Держу в руках. На нем картинка — домашняя индейка.

Лицо трупа на месте. Глаза закрыты. Рот открыт.

Убрал сельдерей обратно в ящик холодильника.

Пока, сидя на корточках, с грохотом задвигал ящик, сзади вроде что-то послышалось.

Оборачиваться не хотелось. Хотелось остаться лицом к холодильнику.

Заставил себя посмотреть через плечо.

Труп на столе неподвижен. Нигде никакого шевеления.

Закрыл дверь холодильника.

Потом открыл, достал бутылку колы и снова закрыл.

Кофеин.

Выпил колу, опершись о раковину. Прикинул, может ли труп до меня дотянуться на таком расстоянии. Вопрос в том, сделает ли он выпад, прежде чем схватить.

У этого человека волосы на груди росли неравномерно, пятнами.

Чтобы скоротать время, задрал рубашку и стал смотреть в окно на свой торс, сравнивая. Окно в качестве зеркала. Снаружи, за моим зеркалом, было темно. Поднял руку, потрогал грудь. У меня волосы клочками, но симметрично. Соски торчат.

Заправил рубашку и сел.

Прочитал еще несколько страниц, выделяя важные места. Попробовал выучить несколько. Не запоминались. Попробовал произнести их в слух, громко, тихо. Но так как в памяти все равно ничего не оставалось, бросил.

За окном появилась ласка.

Уронил книгу. Она провалилась между коленями. Взглянул на ласку. Настенные часы показывали три.

Ласка смотрела на труп. Маленькими черными глазками.

Встал и подошел к окну. Бояться нечего. Между мной и лаской стекло. Ласка оскалилась. Я протянул к ней руку.

Теперь уставилась прямо на меня.

Постучал по стеклу, она вся сжалась. Убежала.

Постоял, глядя в ночь за окном.

Повернулся и пошел на свое место.

Сел и поднял упавшую книгу.

Стал искать, где остановился. Не нашел.

Не вспомнить, о чем читал.

Нащупал маркер.

Перевернул книгу. Она хранила мое тепло.

Я спал и знал это. Спал на своем стуле около трупа. Шли часы, и мне что-то снилось.

Я спал.

Что-то чем-то хлопнуло, и я проснулся.

Подхватил книгу. Она чуть не упала на пол. Светло.

Встал.

— Доброе утро, — сказала Джен, входя в кухню спиной вперед с подносом в руках.

Меня охватила паника. Тело онемело. Посмотрел на труп. Надеясь увидеть, что его лицо на месте.

Она отнесла поднос к раковине и поставила.

— Ты как? — спрашивает.

С лицом все в порядке. Ничего не случилось. Солнце взошло.

— Был кто?

— Был. Ласка, — отвечаю. — Подходила к окну.

Джен кивнула.

— Ведьма. Они умеют превращаться в ласок.

Повернулась и пошла к холодильнику.

— Апельсинового сока хочется. А тебе налить? — спрашивает.

Прошептал:

— Да.

В горле пересохло. Во рту какой-то отвратительный привкус.

— Ехал куда-то?

— К родителям.

— Это хорошо. Кроме ласки, никого не было?

— Нет. Ничего такого.

— Просто иногда они превращаются в медведей. Для этого нужно двое. Одна — одни лапы, вторая — другие.

— Нет.

— С ними шутки плохи, с медведями.

Налила мне апельсинового сока и приготовила большой омлет. Разложила по тарелкам, одну мне, остальные для родственников. Я свою порцию съел в кухне, остальные в гостиной. Пришли ее мать и тетка, вымыли посуду. Я так там и сидел. Сказали мне, что она сейчас придет, принесет деньги. За мытьем посуды тихими голосами обсуждали приготовления к похоронам.

Я стоял около трупа и внимательно его оглядывал. Все в порядке. В полном порядке. Чудом пронесло. Хотелось поскорее убраться оттуда. Вдруг как-то прознают, что я заснул.

Вернулась Джен, полностью одетая. С сотней долларов наличными.

— Спасибо, — говорит. — Я боялась, что ты заснешь.

Кивнул. Сложил деньги.

Посмотрела на меня.

— Но ведь ты не заснул, — сказала. Это был вопрос.

Покачал головой.

Протянула руку и взяла меня за подбородок. Посмотрела пристально. Внимательно изучая мое лицо. Я моргнул. Старался никак не реагировать.

— Ты красивый парень, — сказала она. — Постарайся не повторять моих ошибок.

Опустила руку. Кивнул.

— Счастливо тебе добраться домой. Ехать далеко?

— На автобусе.

— Куда?

— На запад.

— Черт, — говорит. — В полях видели огромные следы.

Я оставил этот дом с его трауром. Но как бы быстро я ни шел, все же медленнее, чем мне хотелось.

Прошел по дорожке и повернул налево, в город.

Автобусы не ходили по обычному расписанию. В ожидании проболтался несколько часов в центре. Все ходили в магазин к банкомату.

Около одиннадцати в начале улицы послышался какой-то шум. Оказалось, плакальщики, идущие перед гробом. В профессиональных одеяниях, бьют себя камнями в грудь. Считается, что им уже не увидеть этот мир, поэтому глаза у всех заклеены крест-накрест кусками изоленты. Они находили дорогу по памяти, как все оплакивающие чью-то смерть.

С воплями и стенаниями.

За ними несли тело, на белой простыне, которую родственники, все в черном, усыпали цветами.

А впереди всех Джен, голова опущена, руки за спиной. В пиджаке и юбке в тон. Похожа на маленькую девочку.

Семья шла позади. Крошечные мальчики в крошечных костюмчиках. Одна из бабушек несла еду в пластиковом пакете.

Они направлялись в церковь в конце улицы. Народ выходил посмотреть на процессию.

Они почти прошли мимо, когда сзади появилась машина и начала сигналить.

Я прятался за телефонной будкой. Не хотелось больше говорить с Джен.

Машина приблизилась к хвосту процессии, не переставая сигналить. Все оборачивались и кричали на водителя. Но тот только упорнее сигналил. Он остановился поперек дороги. Слышно было, как сработал ручник.

Из машины вышел старик. Не успел ремень безопасности втянуться, как он начал кричать.

— Знаю я, что скрывается за этими румянами! Все знают, что я прав! Она убила его! — вопил он. — Яд! Стойте! Немедленно остановитесь!

Сел обратно в машину. Автомобиль рванул вперед, обогнул идущих и резко затормозил перед ними. Процессия остановилась. Путь преградила машина, вставшая поперек дороги. Водитель снова вышел. Он все еще что-то кричал. Джен стояла, отвернувшись. Выглядела опечаленной.

— Она убила его, — сказал водитель.

Не стоило мне вылезать из-за телефонной будки. Но всем было интересно. Прохожие стали придвигаться поближе. Я пошел с ними.

— Она и Чарли, — говорил старик. — Чем-то.

Он погрозил пальцем.

— Чем-то!

Она подняла голову и увидела меня. Кажется, хотела о чем-то попросить.

Я задержался на секунду. Она молчала. Вокруг было много народу.

Я попятился назад. Она закрыла глаза.

Вошел в магазин. Решил, что так лучше. Не хотелось больше ее видеть. И без того еле выкрутился, лишние вопросы ни к чему.

Сел на пластмассовый ящик у стойки с журналами и принялся читать поздравительные открытки. Перекрывая звучащую музыку, снаружи доносились крики. Там что-то происходило. Я не отрываясь изучал открытки. Большинство либо с цветами, либо бодрые оскалы и культуристы в плавках.

В магазин вбежал какой-то парень. Бросился к девушке за прилавком:

— Его отец говорит, это она его убила. Он обвиняет ее.

— Да ну!

— Собираются покойника воскрешать. Хотят самого спросить.

— Прямо сейчас?

— У них там и некромант есть.

Девушка выглянула в окно, между светящимися рекламами сигарет. Спросила меня через плечо:

— Вам помощь нужна, сэр?

Я поставил на место открытку с собакой, которую как раз читал.

Парень сказал мне, ткнув большим пальцем в сторону окна:

— Там этот, ну, который умер.

Я пошел вместе с ними посмотреть. Это была плохая идея.

Некромант оказался в джинсах и дурацком свитере. С желтыми стеклами в очках. Он стоял на коленях над трупом, лежащим на обочине. Втыкал пластиковые клинышки в тело. Они были уже повсюду.

Толпа собралась изрядная. Джен плакала, по обе стороны от нее мать и, кажется, отец. Чарли я тоже увидел, в костюме, он стоял и смотрел на разделительную полосу на дороге. Почесывая бороду.

Покойник лежал обнаженным у всех на виду. Как-то не думал об этом, пока не услышал, как одна женщина прошептала подруге:

— Слава богу, что я в свое время решила не встречаться с ним.

— Нельзя ли расступиться? — раздался голос некроманта. — Один, два, три шага назад…

Все отодвинулись. Некромант стал привязывать душу обратно к телу черными резиновыми лентами. Вязал узлы.

Человек рядом со мной спросил какую-то женщину:

— Ты Джарва оставила на телефоне?

— Нет, — ответила она.

— А кто тогда на телефоне?

— Я автоответчик включила.

— Автоответчик нельзя. Уже полдвенадцатого.

Тело начало двигаться. Неуклюже, потому что душа выскальзывала.

Все замолчали. Некромант поднялся. Тело корчилось на простыне, разложенной на траве. С открытыми глазами.

Покойник осмотрел свое тело. Расправил пальцы. Тихо сказал:

— Я умер… Вот и все…

В голосе звучало удивление.

Подошел его отец, обнял. Он что-то задел, и голова откинулась назад. Голова снова стала мертвой. Язык вывалился. Некромант присел на корточки, поправил резиновый крепеж, взмахом руки попросив отца отойти.

Труп как-то скособочился, но глаза открылись.

— Она меня убила, — произнес он. — Это было в уксусе.

Мы посмотрели на Джен. Она не шевелилась.

— Ты убила меня, — повторил труп. — Ты и Чарли. Уксус, да?

— Он врет, — сказала она. — На самом деле это не он.

— Нет, я, — ответил труп.

— Не он.

Она набросилась на некроманта:

— Тебе заплатили, чтобы ты устроил здесь представление, нашел кого-нибудь сказать это. Кого-то другого.

Покойник пробормотал:

— Ты смотрела, как я падал.

— Это не он, — твердила она. — Я бы его узнала.

— Он, — повторил его отец. — Можете мне поверить.

— Ты врешь, лживый ублюдок.

Джен повернулась к некроманту:

— Сколько тебе платит этот старик?

— Точно он, — заявил некромант. — Все совпадает.

— Докажи мне! — закричала она. — Докажи нам, что это он. Потому что такого не может быть.

— Это я, — настаивал покойник. — Я докажу — скажу то, чего не знает никто из живущих.

— Не трудись, — бросила она.

— Я скажу, — ответил он.

Мы ждали.

Он повернулся и осмотрелся вокруг. Обшарил взглядом толпу. И повернулся ко мне. Мертвец повернулся, поднял склизкую руку и поманил меня.

— Ты оставила этого парня сторожить меня ночью. Сидеть рядом. Он заснул, — сказал он.

Она посмотрела на меня. Все смотрели на меня.

Я покачал головой.

Попытался уйти, но толпа стояла плотной стеной.

Покойник сказал Джен:

— Ты оделась лаской, в шкуру ласки. И пришла за мной. Он остановил тебя, тогда ты наслала на него сон.

Некромант поднялся и с любопытством посмотрел на меня, как будто увидел что-то. Он протянул руку, прося толпу расступиться, и произнес:

— Выйди вперед.

Хотелось бежать прочь. Но все ждали. Я не мог просто повернуться и убежать. Все ждали. Так что я сделал пару шагов вперед.

Встал рядом с мертвецом. Некромант осмотрел меня.

Покойник говорил своей жене:

— Ты и твои сестры звали меня по имени. Я слышал, как вы говорили: «Джим. Приходи к нам на пир, Джим».

— Это мое имя, — вмешался я. — Меня зовут Джим.

— Много кого зовут Джим, — ответил покойник. — И я был одним из них. Ты спал, Джим, я был мертв, и они звали меня.

Но ты встал первым. Ты пошел с ними. Сон подобен смерти. Они пировали твоим лицом.

— Это… — Я не узнал собственный голос. — Я этому не верю.

— Они скрыли содеянное, — продолжал мертвец.

— Это…

Некромант протянул руку и коснулся моего лица, нежно, любовно. Снял мой нос. Сделанный из воска.

— Нет, — качнул головой он. — Это правда. Смотри.

У меня не было носа. Его съели.

Я чуть не упал, но меня поддержали чьи-то руки. Восковой нос лежал на асфальте.

Он протянул руку и сжал мою щеку.

— Я еду домой, — сказал я. — Давайте оставим все как есть, пока я не доберусь домой. Оставьте как есть…

Но он оторвал мое ухо и бросил на землю.

— Все будет хорошо, — говорил я. — Мне нужно лицо. Можно сшить. Врачи помогут. Я пойду к врачу. Когда приеду домой. Когда я приеду домой, они меня увидят и…

Но некромант все продолжал ковырять у меня вокруг глаз, один за другим отрывая куски лица и бросая их на землю, казалось, все слеплено из воска, и куски падали, я видел свои ресницы, лежащие в грязи, чувствовал, как плоть, слой за слоем, срывают со щек, лба, подбородка, и больше не знал, кто я, куда я еду, как я доберусь домой и доберусь ли когда-нибудь.