Глава 54

Иерихон Бэрронс похоронил своего сына на окраине Дублина, после пятидневного дежурства возле безжизненного тела, ожидая, что он исчезнет и возродится где-то там, где они обычно возрождались.

Но его сын никогда не исчезнет и никогда не возродиться.

Он мертв. Поистине мертв.

Я сама дежурила у двери в кабинет, наблюдая за ним, находящимся около красивого мальчика все эти долгие дни и ночи.

Ответ казался таким простым, после того как он пришел мне в голову.

Потребовалось время, чтобы найти его летающим над городом, и вот, наконец, он парил рядом со мной, темнее темноты, с его комментариями ночной-полет-высоко-в воздухе-свободаааааааааа и замечанием о старом друге: спокойный и гладкий, выпускающий в ночной воздух маленькие замороженные струйки. Позади него ветер превращался в пар как от сухого льда.

Я попросила об одолжении. Это был лучший способ убедить Охотника. Это его забавляло.

Потребовался Бэрронс и пятеро его людей, чтобы поднять зверя из-под гаража на крышу соседнего здания, и безопасно зафиксировать его.

Как только они удалились на достаточное расстояние, то передали мне это по рации и мой новый «старый друг» подлетел и сделал то, что он делает лучше всего.

Смерть не так окончательна, если только хорошенько не К’варкнуть.

Когда он обнял своими огромными черными кожастыми крыльями Зверя и вздохнул продолжительно и глубоко, Зверь превратился в мальчика.

И мальчик умер.

Так, будто К’Врак просто вдохнул в себя его жизненную силу.

После всех страданий кто-знает-сколько-тысяч лет, ребенок, наконец, успокоился. Как и Бэрронс.

Риодан и его другие люди сидели с Бэрронсом долгие дни и ночи, ожидая, действительно ли возможно кого-то из них убить. Они казались, оскорблены тем способом, которым их можно было освободить. Кастео сидел в комнате и смотрел в упор на меня, не моргая в течение нескольких часов. Риодан и другие были вынуждены оттащить его прочь. Я задавалась вопросом, что же они сделали с ним тысячу лет назад. Я знала, на что похоже горе, когда видела его.

И когда они уходили, хоть враждебность и источалась в мою сторону, я знала, что выиграла отсрочку исполнения приговора.

Они не убьют меня. Не сейчас. Я не знаю, как долго они будут столь милосердны ко мне, но возьму то, что могу получить.

И если они в один прекрасный день решат, что должна быть война между нами, то они ее получат.

Кое-кто сделал меня бойцом. Когда он рядом со мной, нет ничего, что я не могла бы сделать.

— Эй, детка, ты там наверху? — Папин баритон долетел с улицы.

Я взглянула вниз с крыши и улыбнулась. Мама, папа и инспектор Джейн стояли перед книжным магазином. Папа нес бутылку вина. У Джейна в руках была тетрадка и ручка, и я знала, что он собирается парить меня относительно методов казни Эльфов и попытается, еще раз, получить мое копье.

Я была взволнована тем, что мои родители решили остаться в Дублине. Они приобрели дом в городе, таким образом, мы могли общаться. В один из таких дней, я бы отдала маме большую часть Алининых вещей. Мы бы сидели и разговаривали, сходили бы в ее квартиру. Я бы показала маме колледж, где Алина была счастлива все это время. Мы будем помнить ее, и будем праздновать то, что мы когда-то праздновали с ней, когда она была рядом. Моя мама стала теперь другой женщиной, более сильной, более живой, чем когда-либо прежде.

Папа собирался стать кем-то вроде брехона[45] или членом законодательного собрания и работал с Джейном и его командой, поддерживая порядок в Новом Дублине. Он хотел сражаться, но мама восприняла эту идею в штыки.

Она возглавляла группу под названием НДО. Группа Ново-Дублиновские-Озелинители посвятила себя озеленению города: удобрению почвы, наполнению горшков, замене дерна и, со временем, восстановлению парков и возращению жизни. Это была идеальная работа для нее. Она была отличной гнездующей птицей, а Дублин был тем гнездом, которое крайне нуждается в оперении.

— Открыто, заходите, — отозвалась я.

Мама была с двумя керамическими горшками, и я видела зеленые листики проросших луковиц. Все мои оконные ящики и вазоны были все еще пусты. У меня не было времени, чтобы пойти в аббатство и выкопать несколько растений. Я надеялась, что это были подарки на новоселье.

Я повернулась и проверила на столе. Напитки были охлажденными, тарелки на улице, салфетки сложенные. Это была моя первая садовая вечеринка.

Бэрронс навис над газовым грилем, жаря толстые стейки и пытаясь безуспешно, скрыть свое отвращение. Я не была уверена, находил ли он сам процесс приготовления мяса отвратительным, в отличие от еды в сыром виде, или ему просто была не очень мертвая корова, поскольку он предпочитал живую… корову. Или живое что-нибудь.

Я не спрашивала. Некоторые вещи лучше оставить недосказанными.

Он посмотрел на меня, и я вздрогнула. Мне всегда его не хватает. И всегда так будет.

Он живет.

Я дышу.

Я хочу. Его. Всегда.

Огонь для моего льда. Лед для моей лихорадки.

Потом мы пойдем в кровать, и когда он нависнет надо мной, смуглый, огромный и вечный, я познаю удовольствие. Кто знает? Намного позже мы могли бы улететь на паре Охотников к луне.

А пока я ждала к обеду компанию, поднимающуюся по лестнице, я смотрела на город. Он был темным, и мерцало только несколько огней. Это был уже отдаленно не тот город, в который я приехала в прошлом августе; но я все еще любила его. Однажды, он снова будет наполнен жизнью, снова переполнен крайком.

Дэни была там где-то на улице. Вскоре я найду ее.

Но не для того, чтобы убить.

Мы станем сражаться спиной к спине.

Сестры и все.

Я думаю, Алина поймет.

Хороших ребят от плохих не так уж легко отличить друг от друга, как я думала раньше.

Ты не можешь посмотреть на кого-то глазами и оценить его.

Ты должна смотреть сердцем.


Конец…

Загрузка...