Лихорадка теней

Глава 27

Попытки вздохнуть были чисто инстинктивными.

Я снова покрылась льдом, как только прошла через Зеркало.

Переход сквозь темное зеркало приподнял завесу, обнажая еще больше забытых детских воспоминаний. Внезапно, я вспомнила, как в возрасте четырех, пяти, шести лет тоже оказывалась в этом чуждом кошмарном месте по ночам. Стоило мне прочитать молитву, закрыть глаза и уснуть, как бесплотный приказ тотчас проникал в мой сон.

Я вспомнила, как просыпалась от этих кошмаров, задыхаясь и дрожа и с плачем бежала к папе, крича, что мне холодно и нечем дышать.

Интересно, что молодой Джек Лейн обо всём этом думал — его приемную дочь, которой строго-настрого запрещено возвращаться в родную страну, мучают пугающе холодные, удушливые кошмары. Какие ужасы, по его мнению, мне пришлось испытать, чтобы получить такую психическую травму?

Я любила его всем сердцем за то детство, которое он мне подарил. Он затягивал меня в повседневную рутину простой жизни, заполняя ее солнечным светом и ездой на велосипеде, уроками музыки и приготовлением выпечки с мамой на нашей светлой, теплой кухне. Возможно, он позволил мне быть слишком легкомысленной, пытаясь заглушить мою боль от ночных кошмаров. Но вряд ли поступила бы иначе, окажись я на его месте.

Невозможность дышать была лишь первой из множества вещей, представлявшихся моему детскому разуму столь ужасными. Немного повзрослев и став сильнее благодаря той любви, которой окружили меня родители, я научилась подавлять ночные образы и чувство безысходности, порождаемые Холодным Местом. К подростковому возрасту повторяющиеся ночные кошмары были похоронены глубоко в моем подсознании, оставив после себя лишь глубокую неприязнь к холоду и смутное чувство биполярности, которое я начала понимать только сейчас. А если непонятные мне образы иногда и всплывали, я объясняла их каким-нибудь мельком виденным по ТВ ужастиком.

Не бойся. Я избрала тебя, потому что ты справишься.

Сейчас я вспомнила и об этом тоже. Голос, требовавший, чтобы я пришла, пытался успокоить меня и обещал, что я смогу справиться с миссией — какой бы она ни была.

Я ему никогда не верила. Если я могла справиться, то не боялась бы так сильно.

Я хорошенько встряхнулась, разломив ледяную корку. Она осыпалась, но я тут же опять покрылась льдом.

Я еще раз встряхнулась и снова покрылась льдом. И проделала это еще четыре или пять раз — боялась, что если не перестану разбивать его, корка льда станет слишком толстой и непробиваемой. И тогда я так и останусь стоять в спальне Темного Короля забытой скульптурой замерзшей женщины.

Когда Бэрронс вернется к жизни, он будет стоять и смотреть на меня сквозь зеркало, будет кричать, пытаясь привести меня в чувства и в движение, но я останусь там — у него перед глазами, вне его досягаемости, навечно, потому что только я и загадочный творец расы Темных можем пройти в королевскую спальню. А кто знал, где находится король?

И раз на то пошло, кто знал, кем является король?

А я и правда хотела знать, а значит должна найти способ передвижения в его естественной среде обитания. Ведь я делала это раньше — давным-давно, еще в прошлой жизни, когда была его возлюбленной. Наверняка я смогу снова понять, как здесь двигаться. Похоже, я оставила для себя подсказки.

Тебе мешает страх, не действительность.

Выходит, я должна изменить свои ожидания и обходиться без дыхания.

Покрывшись льдом в очередной раз, я, вместо того, чтобы сопротивляться и бороться за дыхание, осталась на месте и позволила ему покрыть себя полностью. Я попыталась думать об этом, как о приятной, успокаивающей прохладе во время сильного жара. Меня хватило секунд на тридцать, а потом я запаниковала. Серебристая корка льда раскололась и посыпалась на обсидиановый пол, когда я резко дернулась.

Второй раз я продержалась целую минуту.

На третьей попытке меня осенило: на самом деле я не дышала с того самого момента, как прошла сквозь Зеркало. Я была настолько занята сражением со льдом, что не заметила, когда перестала дышать. Я бы фыркнула, если бы могла. На этой стороне Зеркала просто не нужно было дышать. Моя физиология здесь была иной.

Движимая жизненной привычкой, я боролась за то, в чем даже не нуждалась.

Смогу ли я разговаривать здесь? Разве для голоса не требовалось дыхание?

— Привет, — произнесла я и вздрогнула.

Мой голос прозвучал как голоса Темных принцев, только в другом диапазоне, высоком и женском. Хоть мое приветствие и состояло из звуков английского языка, но без дыхания они издавались такие, словно их выбивали кувалдой на адском ксилофоне.

— Есть здесь кто-нибудь? — я снова покрылась льдом и застыла на месте, изумленно прислушиваясь к причудливым звукам. Мой голос прозвучал как перезвон оркестровых колоколов[31].

Я убедилась, что не задохнусь и смогу говорить, если это можно было так назвать. Уверенная в том, что пока двигаюсь, лед будет трескаться, я стала подпрыгивать на месте и смотреть по сторонам.

Спальня короля была размером с футбольный стадион. Стены из черного льда взмывали к самому потолку, слишком высокому, чтобы его рассмотреть. Ароматные черные лепестки роз, выросших в изысканном саду неземного мира, кружились по полу, пока я прыгала с ноги на ногу. Слои изморози, что пытались образоваться на моей коже, осыпались, градом падая вниз к лепесткам. Какое-то мгновение я зачарованно наблюдала за сверкающими кристаллами на фоне черного пола и цветов.

Она откидывается назад, смеется, у нее в волосах лед, горсть бархатных лепестков порхает в воздухе, плавно опускаясь на ее обнаженную грудь…

Ей никогда не было холодно здесь.

Всегда вместе.

Я едва не задохнулась от захлестнувшей меня печали.

У него было так много амбиций.

У нее была лишь одна. Любить.

Мог бы поучиться у нее.

Крошечные бриллианты из половины спальни конкубины (я не смогла заставить себя сказать «моей», особенно стоя так близко к постели короля) вовсе не померкли. Пройдя сквозь Зеркало, они превратились в нечто иное, и теперь светились в темном воздухе, словно полуночные светлячки, мерцающие голубым пламенем.

С балдахина кровати ниспадал черный полог, развевавшийся вокруг вороха шелковистых черных мехов и заполнявший треть комнаты — ту её часть, что была видна с другой стороны. Я подошла к кровати и провела рукой по мехам. Они были мягкими, чувственными. Хотелось растянуться на них нагишом и никогда не вставать.

Это, конечно, была не привычная и комфортная белая теплая спальня конкубины, но и здесь, по ту сторону Зеркала, тоже было красиво. Ее миром был яркий, чудесный летний день, не таящий никаких секретов, его же — темная, заманчивая ночь, где было возможно все. Я запрокинула голову. Был ли черный потолок расписан звездами настолько высоко или же это кусок неба из другого мира, перенесенный сюда, чтобы доставить мне радость?

Его спальня. Я помнила это место. Я пришла. А придет ли он? Увижу ли я, наконец, лицо своего давно потерянного любимого? Если он был моим возлюбленным королем, почему мне было так страшно?

Поспеши! Ты уже близко… Быстрее!

Приказ исходил откуда-то из гигантской арки, которая находилась в противоположном конце спальни. Этому зову невозможно было сопротивляться. Я рванула вперед, следуя за флейтой Гамельнского Крысолова[32] из моего детства.

Когда-то король ставил Светлую Королеву превыше всего, но в какой-то момент вечности всё изменилось. Он тысячелетиями ломал над этим голову, изучая ее, устраивая ей искусные проверки и пытаясь узнать, в ком именно заключалась проблема: в ней или в нем.

Он успокоился в тот день, когда понял, что в произошедшем не было их вины. Просто двое, являющиеся вечным связующим звеном своей расы, вступили в противоборство, потому что она была Постоянством, а он — Изменением. То была их сущность. Странно, что они вообще оставались вместе так долго.

Он мог препятствовать своему развитию не больше, чем она могла сопротивляться своей инертности. На тот момент королева была такой, какой осталась бы навечно.

Как ни парадоксально, мать их расы, та самая, что обладала Песнью Творения, что могла ввести самые могущественные законы Созидания, по сути, не была Творцом. Она представляла власть без интереса, удовлетворение без радости. Что есть существование без интереса и радости? Оно бессмысленно. Пусто.

И она считала его опасным.

Он стал чаще ускользать, осваивая миры без нее, страстно желая того, чего не мог описать. Яркий, нелепый двор, который он когда-то находил безобидным и занимательным, впоследствии стал для него обителью никчемных стремлений и пресыщенных вкусов.

Он воздвиг крепость в мире из черного льда, потому что это было полной противоположностью всему, что предпочла бы королева. Здесь, в своем темном, тихом замке он мог подумать. Здесь, где не было пестрых экипажей и разодетых придворных, он мог ощутить собственное развитие. Его не оглушали непрерывный звонкий смех и мелочные споры. Он был свободен.

Однажды королева искала короля в его ледяном замке. Его позабавил ее ужас, когда странный свет выбранного им мира, окрашивающий все в черные, белые и синие тона, лишил королеву ее ярких «перышек». Короля устраивали эти спартанские условия — так он мог разобраться в сложности своего существования и решить, чем он станет дальше. Это произошло уже после того, как он повстречал свою возлюбленную и намного позже того момента, когда понял, что он больше не в состоянии выдерживать свой народ дольше нескольких коротких часов за раз. Но до того, как он предпринял первые попытки превратить свою любимую в фейри, как и он сам.

Королева перепробовала все — обольщение, коварство, презрение. В конце концов, она использовала против короля небольшой фрагмент Песни Творения. Но он был готов к этому, потому что как и она, он мог заглянуть в будущее настолько далеко, насколько это представлялось возможным, и предвидел этот день.

Они держали друг друга в страхе при помощи оружия, чего никогда не случалось за всю историю их расы.

Когда деспотичная, суровая матриарх в ярости покинула крепость, король запер двери, поклявшись, что до тех пор, пока она не даст ему то, что он хотел — секрет бессмертия для его возлюбленной — ни один Светлый не пройдет по его ледяным залам. Только королева могла одарить эликсиром. Она прятала его в своем будуаре. Он желал заполучить спрятанный эликсир и иметь в распоряжении еще большее его количество, достаточное для того, чтобы сделать возлюбленную равной ему во всем.

Я резко вздрогнула и остановилась. Меня не пугало, что я тут же покрылась льдом. Я выждала несколько секунд, прежде чем сделать шаг и разбить его.

По эту сторону Зеркала, во владениях короля, воспоминания не проносились перед моими глазами, словно призраки былых времен, как это было на половине конкубины. Казалось, здесь они проникали сразу в мой мозг.

Я словно была двумя людьми одновременно: одна бежала по огромным залам из черного льда, а другая стояла в королевском приемном зале и наблюдала, как первая королева фейри сражается с могущественной тьмой, ищет слабости, манипулирует, всегда манипулирует. Мне была известна каждая деталь ее жизни: какова была ее истинная форма, в каком облике предпочитала появляться. Я даже знала, с каким выражением лица она умерла.

Иди ко мне…

Я снова побежала по обсидиановым полам. Король не особенно интересовался украшением интерьеров. Здесь не было окон, выходящих наружу за пределы этих стен, хотя я знала: когда-то они были, в те далекие времена, когда королева еще не превратила эту планету в тюрьму. Еще я знала, что когда-то здесь была простая, но королевская обстановка. Теперь же единственными элементами украшения были искусно вырезанные прямо во льду узоры, придававшие этому месту особую строгую величественность. Если двор королевы обладал красотой ярко разрисованной шлюхи, то красота двора короля была странной, но естественной.

Я знала каждый коридор, каждый изгиб и поворот, каждую комнату. Она, должно быть, жила здесь, до того как он создал для нее Зеркала. Для меня.

Я вздрогнула.

Так где же он теперь?

Если я действительно перевоплотившаяся конкубина, почему он не ждет меня? Казалось, я была запрограммирована на то, чтобы, так или иначе, оказаться здесь. Кто призывал меня?

Я умираю. …

У меня сжалось сердце. Если раньше я думала, что не могу дышать, то это было ничто, по сравнению с тем чувством, которое вызвали во мне эти два простых слова: я бы отдала все, что у меня есть, возможно, даже двадцать лет своей жизни, лишь бы предотвратить это.

Я остановилась перед огромными дверями, которые вели в крепость короля, и уставилась на них. Они были высечены из черного льда и возвышались футов на сто. Мне их ни за что не открыть. Но голос исходил оттуда — из ужасающего, ледяного ада Темных.

Замысловатые символы украшали высокую арку дверного проема, и я внезапно поняла, что здесь нужен пароль. К сожалению, я не могла до них дотянуться, а стофутовой лестницы поблизости не наблюдалось.

И тогда я почувствовала его.

Как будто он вырос у меня за спиной.

Я услышала приказ, слетевший с моих губ — слова, которые я неспособна была произнести человеческим языком — и огромные двери беззвучно распахнулись.

Ледяная тюрьма была именно такой, какой она снилась мне, с одной существенной разницей.

Она была пуста.

В моих ночных кошмарах тюрьму всегда населяло бесчисленное множество чудовищных Темных. Они сидели на вершинах отвесных утесов высоко над моей головой, швыряя в ущелье куски льда, словно играли в адский боулинг, где я была кеглей. Остальные пикировали вниз, нанося мне удары своими гигантскими клювами.

Пройдя через огромные двери короля, я сразу же приготовилась к нападению.

Его не последовало.

Застывший ледяной ландшафт оказался огромным опустевшим остовом тюрьмы с проржавевшими решетками.

Хоть заключенных здесь уже и не было, но их отчаяние въелось в каждый уступ, обрушивалось ветром с высоких утесов, сочилось из бездонных расщелин.

Я запрокинула голову. Неба не было. Скалы из черного льда вздымались ввысь, насколько хватало глаз. Единственным источником света было голубое свечение, исходящее от скал. Из расщелин в скалах вырывался чёрно-голубой туман.

Луна никогда не взойдет здесь, солнце никогда не сядет. Времена года никогда не поменяются. Цвет никогда не окрасит этот пейзаж.

Смерть в этом месте станет благословением. Здесь не было надежды, никто не ждал, что жизнь когда-нибудь изменится. Сотни тысяч лет Темные провели среди этих холодных, смертоносных, мрачных утесов. Их нужда и опустошенность пропитали саму материю, из которой была создана их тюрьма. Когда-то, давным-давно, это был прекрасный, хоть и странный мир. Теперь же он был насквозь радиоактивен.

Я понимала, что если задержусь на этой бесплодной земле, то утрачу всякое желание уходить. Начну верить, что на свете не существует и никогда не существовало ничего, кроме этой ледяной пустыни, этой скованной льдом темницы страданий. А хуже всего, я начну верить, что ничего иного я и не заслуживаю.

Опоздала ли я? Должна была ли я ответить на этот зов, до того как пали стены тюрьмы? Может поэтому я всё время видела эти песочные часы, с иссякающими черными песчинками.

Но я продолжала слышать голос из своих снов — даже теперь, когда я бодрствовала. Должно быть, время все еще есть.

Для чего?

Я осмотрела множество пещер, вырезанных в отвесных стенах зубчатых черных утесов, холодные дома, процарапанные Темными в этом суровом ландшафте. Ни единого движения. Даже не заглядывая внутрь, я знала, что там нет никаких личных вещей. Живущие без надежды не обставляют свой дом. Они терпят. Я была потрясена внезапно охватившей меня глубокой печалью от того, что Темные были настолько унижены. Какой мстительный поступок со стороны королевы! Они могли бы быть братьями Светлому Двору, а не дрожать вечность в холоде и темноте. На солнечных пляжах, в тропических странах, возможно, они стали бы чем-то не столь чудовищным, развивались бы, как и их король. Но нет, жестокая королева не успокоилась, заключив их в тюрьму. Она хотела, чтобы они страдали. Но за какие преступления? Что они сделали, чтобы заслужить это, кроме того, что родились без ее позволения?

Меня встревожил поворот моих мыслей. Я жалела Темных и считала, что король развивался.

Должно быть, это остаточные воспоминания этого места.

Под ногами хрустела покрытая льдом поверхность. Взбираясь по зазубренным выступам, я свернула на узкую тропинку между отвесными скалами высотой в сотни футов. Тонкая расщелина, по которой я шла, была еще одним из моих детских страхов. Всего лишь два с половиной фута шириной, узкий проход подавлял меня, вызывая чувство клаустрофобии. И все же, я знала, что иду по правильному пути.

С каждым сделанным мной шагом, чувство биполярности наростало.

Я была Мак, ненавидевшей Темных и более всего стремившейся восстановить стены тюрьмы и снова заточить ужасных убийц.

И я была конкубиной, любившей короля и всех его детей. Я даже любила это место. Я пережила здесь счастливые мгновения, прежде чем эта сука-королева не разрушила всё в последние секунды перед смертью.

Кстати о смерти. Я должна бы уже умереть. Я не дышала, кровь не бежала по моим жилам. Нет кислорода. Я должна была замерзнуть насмерть, как только прошла через Зеркало. Для меня не было никакой объяснимой возможности функционировать в этих условиях. И все же я шла.

Я настолько замерзла, что смерть стала бы приятным избавлением. Вполне понятно, почему мой детский разум захватила поэма «Сожжение Сэма МакГри». Мысль о тепле снова выходила за пределы моего понимания.

Раз пять или шесть я думала о том, чтобы прервать свою нежеланную миссию. Я могла развернуться, вернуться во дворец, проскользнуть сквозь Зеркало, найти Иерихона, продолжить то, что мы начали и притвориться, что ничего не произошло. Он никогда не станет говорить об этом, потому что у него у самого имеются несколько темных секретов.

Я могла бы забыть, что я конкубина. Забыть, что у меня вообще было прошлое воплощение. Нет, правда, ну кто захочет быть влюбленным в кого-то, кого даже никогда не встречал — по крайней мере, не в этой жизни? Мысль о Темном Короле была большим спутанным клубком эмоций у меня внутри, и я предпочитала оставить его спутанным и неизученным.

Поспеши! Ты должна!

Пошел колючий снег. Глубоко в пещерах раздавались ужасающие, скрипучие звуки. Иерихон говорил, что в тюрьме Темных жили настолько испорченные и безобразные создания, что они не покинули бы ее даже в случае падения стен, потому что любили свой дом. Как я могла пересечь это место, если оно все еще было обитаемым? И раз уж на то пошло, как мне отыскать дорогу? Как все было спланировано, чтобы привести меня сюда и, главное, кем? Чьей марионеткой я была? Меня возмущало, что я нахожусь здесь. В любом случае, я не могла развернуться и уйти.

Не знаю, сколько времени я продиралась через отчаяние и тщетность. Они были столь осязаемы, словно я шла сквозь жидкий цемент. Категорий времени здесь не существовало. В этом месте не было часов или таймеров, минут или часов, не было дня и ночи, солнца или луны. Только бесконечный черный, белый и голубой, и такое же бесконечное страдание.

Сколько раз во сне я проходила по этому пути? Если он снился мне с рождения — более восьми тысяч раз.

Благодаря многократному повторению, каждый шаг был инстинктивным. Я огибала опасно тонкий лед, о котором не могла знать. Я интуитивно чувствовала расположение бездонных снежных заносов. Я знала очертание и количество входов в пещеры в черных скалах высоко над моей головой. Я узнавала ориентиры, слишком незначительные для любого, кто не ходил этим путем бессчетное множество раз.

Мое сердце колотилось, если бы только могло. Неизвестно, что ждало меня впереди. Если я когда-то и добиралась до конца своего путешествия во сне, то я полностью блокировала это воспоминание.

Мной всегда руководил женский голос, приказывая подчиниться. Может, каждый раз, как только я засыпала, мной овладевала моя внутренняя конкубина и показывала сны, пытаясь заставить меня вспомнить и что-то сделать?

По словам Дэррока, некоторые считали, что Темный Король спит вечным сном в своей тюрьме, заточенный в черном льду. Может, его заманили в ловушку, и теперь он связывается со мной через Царство Сновидений, чтобы научить меня всему, что мне нужно было знать, чтобы освободить его? Неужели в этом смысл моей жизни?

Я знала о любви короля и конкубины, и все же меня возмущало то, что моим смертным существованием воспользовались без малейших сожалений, не приняв во внимание, каким оно могло бы быть, какой Я могла бы быть. Разве она уже не прожила достаточно долгую жизнь, ожидая, когда он очнется, вспомнит о ней и будет жить.

Не удивительно, что я чувствовала себя психически ненормальной, когда училась в старших классах! С самого детства я жила с подавленными воспоминаниями о другой, сказочной жизни, заложенными в мое подсознание!

Я вдруг засомневалась во всем, что было со мной связано. На самом ли деле я любила солнечный свет так сильно, или то были чувства, доставшиеся мне от неё? Так ли безумно я интересовалась модой или же была одержима гардеробом конкубины, состоящим из тысячи потрясающих платьев? Нравилось ли мне украшать окружающую обстановку или то была её потребность украсить свою темницу, пока она дожидалась своего возлюбленного?

А нравился ли мне вообще розовый цвет?

Я попыталась вспомнить, сколько из ее платьев имели розовый оттенок.

— Фу, — выдохнула я, и этот звук разнесся глубоким рокочущим гонгом.

Я не хотела быть ею. Я хотела быть собой. Но, насколько мне было известно, меня даже не существовало.

Ужасная мысль пришла мне в голову. Может быть, я не была реинкарнацией конкубины, возможно я и есть конкубина, и кто-то вынудил меня выпить из Котла.

— Ну да, а потом отправил к пластическому хирургу и изменил мое лицо, — пробормотала я. Я совершенно не похожа на возлюбленную короля.

Голова шла кругом от опасений, одно тревожнее другого.

Я остановилась, как будто сигнал встроенного в меня радио-маячка стал раздаваться все чаще, вдруг превратившись в один сплошной звук.

Я на месте. Где бы ни было это «место». Какая бы судьба меня не ожидала, что или кто бы ни привел меня сюда, он был прямо за следующим выступом чёрного льда, всего в каких-то двадцати футах впереди.

Я так долго стояла, что опять покрылась льдом.

Меня охватило отчаяние. Я не хотела смотреть. Не хотела подниматься на вершину. Что, если мне не понравится то, что я там увижу? А что, если я заблокировала это воспоминание потому, что там меня ожидала смерть?

Что если я опоздала?

Тюрьма пуста. Нет смысла идти дальше. Мне следовало просто сдаться, окончательно замёрзнуть и забыть обо всем. Я не хотела быть конкубиной. Не хотела найти короля. Не хотела оставаться в Фэйри или быть его вечной любовью.

Я хотела быть человеком. Хотела жить в Дублине и Эшфорде, любить своих маму и папу. Хотела препираться с Иерихоном Бэрронсом, и в один прекрасный день, когда наш мир будет восстановлен, стать хозяйкой книжного магазина. Хотела увидеть, как Дэни вырастет и впервые влюбится. Я хотела, чтобы Кэт заменила ту старуху, что возглавляла аббатство, и хотела отдыхать на человеческих тропических пляжах.

Я замерла в нерешительности. Должна ли я пойти навстречу своей судьбе, как послушный робот? Или замерзнуть и забыть, как заставляла меня поступить сокрушающая тщетность, царившая здесь? Или мне развернуться и уйти прочь? Последняя мысль привлекала меня больше всего. От нее веяло свободой воли, выбора, при котором я могла поднять паруса и плыть собственным курсом.

Если я так и не поднимусь на этот выступ и не узнаю окончания сна, мучившего меня всю жизнь, освобожусь ли я от него?

Не было никакой высшей силы, заставляющей меня продолжать, никакой возложенной на меня божественной миссии найти Книгу и восстановить Стены. Одно то, что я могла выследить ее, не означало, что я обязана это делать. Я не обязана воевать с фейри. Я свободный человек. Я могла уйти прямо сейчас, уехать подальше, уклониться от ответственности, блюсти свои интересы и оставить этот кавардак кому-нибудь другому. Это был незнакомый новый мир. Я могла перестать сопротивляться, приспособиться и жить с ним в согласии. Что я наверняка о себе узнала за последние несколько месяцев, так это то, что я прекрасно умею приспосабливаться и придумывать способы жить дальше, когда все складывается далеко не так, как я ожидала.

И все же… действительно ли я могла уйти, так и не узнав, что все это значило? Жить с неразрешимой биполярностью, определяющей каждый мой шаг? Хотела ли я такой жизни — противоречивого, напряженного, полузапуганного существования кого-то, кто струсил в самый ответственный момент?

Безопасность — это ограда, а ограды для овец, — сказала я Ровене.

Интересно, какой позиции ты будешь придерживаться, — едко ответила она, — если действительно окажешься в этой ситуации.

И это было испытание.

Я сломала лед, стряхнула его и направилась к вершине выступа.