Ледяной венец. Брак по принуждению (СИ)

Глава 21

Невозможно обмануть таинственных хранителей Черты и перейти границу.

Невозможно, и я почти смирился. Вернее, временно отказался от этой идеи, потому что Лея из Третьемирья, однажды возникшая перед воротами форта из ниоткуда, захлестнула меня собой. Затопила. Проникла под кожу глубже, чем черные воды миррора.

Или, правильнее сказать, что это сделала сенсария? Мать? Что обитает в Песчаном Замке в самом центре Сорры последние сто дней.

Ровно сто. И я знаю это не потому, что отмечал прошедшие дни в календаре. Отнюдь. Но тому внутреннему счетчику, что отмерял время без нее, противится было невозможно.

Осуждая Максимуса столько лет, я беспрестанно думал о том, как он мог быть настолько недальновидным и даже слепым в плане государственных вопросов?

Как мог не различать обмана советников перед носом? Как не замечал собственных ошибок, что едва не привели к Авенту к страшному концу?

А в итоге, я оказался точно таким же как он. Порок отца, черта за которую я не мог его простить, которую не мог понять, как выяснилось, передалась по наследству. И я даже не знаю, кому повезло больше, мертвецу или мне?

Авента, замерзшая и погребенная подо льдами не имела ни одного шанса выкарабкаться. Ее правитель — Максимус Рейн, окруженный подхалимами и стервятниками, что с азартом растаскивали останки погибающих земель, выбирал лишний раз не осведомляться о том, как идут дела.

Ведь зачем это делать? На нас же никто не нападет. Черту охраняют джинны, а Третьемирье намного слабее нас, даже обескровленных и слабых.

Но он не понял, не рассчитал того, на что способна природа и как страшен ее гнев.

А Доминика Рейн, его супруга и наша с Лексом мать, чуткая, неисправимо ведомая почему-то решила стать тенью отца. Бесполезным было твердить ей о вакууме власти, когда она, глядя в окно отказывалась замечать снежную пелену и все более частые скопления недовольных людей у стен Ледяного Утеса.

Одно дело, когда правитель — пешка, или глупец. Но Максимус, не был ни тем, ни другим.

Пороком отца было упрямство. И сейчас, я как никогда ощущал невозможность бороться с этой чертой. Сидящей слишком глубоко, вшитой в нутро.

Перед смертью он напоминал мне капитана тонущего, некогда великого корабля, что смирился со своей судьбой и не собирается бороться с наполняющей каюту водой. А ее все больше, она все холоднее. И одним только Небесам было известно, что та самая вода, что лишит Максимуса Рейна жизни будет черного цвета.

Мне было восемь, когда я нашел миррор. И стоило ребенку открыть для себя его дары, потустороннюю силу, как я решил попросить. Загадать вслух желание: чтобы все стало хорошо. Потому что снег и льды — это плохо, крики под окнами дома и люди с горящими палками — это плохо, подслушанные разговоры взрослых — тоже были о чем-то сулящем неприятности для нашей семьи.

И черные воды пообещали исполнить мое желание. Не сказав когда, не объяснив как.

Я должен был сохранять связь, приходить регулярно. Позволять черной воде напитывать тело силой. И когда я наконец получил в дар ручную Тьму, что обняла второй кожей, миррор прошептал, что сегодня все решится.

Только я не ожидал, что решением будет смерть отца — сошедшая с моих рук, сотворенная Тьмой. И, что вслед за ним уйдет и Доминика Рейн. Мягкая, уязвимая и преданная мужу до последнего. Единственным утешением, слабым и жалким, было то, что Лекс в тот день был далеко от Ледяного Утеса.

До конца не осознавая, что произошло, я смотрел останки дома моей семьи и ощущал, как ненависть заполняла каждую клеточку. И как бесконечный холод, что пропитал эти проклятые земли добрался и до меня. Окутывая, замораживая, лишая всех желаний.

От моих рук только что погибли отец и мать, еле спаслись обитатели замка и идти им пока некуда. С лица земли исчезла история и наследие правящей семьи. И это как-то нужно будет объяснить Лексу.

Хуже быть не могло.

Услышав мою надежду на то, что худшее позади, из руин Ледяного Утеса прямо на моих глазах, камень за камнем, вдруг поднялась высокая башня. Истрёпанная, со сломанной крышей… и она стала моим могильным камнем. Напоминанием о дне, когда исполнилось загаданное мной когда-то желание. Страшным, невообразимым способом.

Ребенок не мог предвидеть ловушки. Не мог предсказать, что, отдавая часть себя черным водам, станет вечным пленником невидимой тюрьмы из боли и сожаления.

А я был обязан рассмотреть в глазах своей жены ее истинное намерение. Так же, как и разобрать послание в словах джиннов, что называли ее Матерью.

Должен был докопаться до правды прежде, чем надевать на нее венец. Разузнать все, а не поверить в то, что на мою голову вдруг свалилась милость провидения.

Когда Лея исчезла, я, по глупости, решил дать ей время. И не на долго смирится с ее выбором, чтобы потом непременно вернуть. Ведь иначе быть не могло.

Бессонная, потому что спать я не планировал, и невозможно длинная ночь почти закончилась, первые лучи рассвета коснулись горизонта. И я отправился в Третьемирье, уверенный в том, что Лее больше негде быть.

Но дом был пуст. Как и сад. Пустовал так же погреб и крохотный чердак.

Где она?!

Разум шепнул, что прямо сейчас мне нужно уйти вместо того, чтобы обыскивать дом. Отступить и дождаться ее возвращения в форт. Только этот слабый голос заглушала неутолимая жажда, больше похожая на пульсирующую рану.

И тот день Третьемирье запомнило навсегда.

Выпущенная на свободу, услужливая Тьма стелила дорогу, по которой на улицы Третьемирья заступали ищейки. Сосредоточенные на задаче и слаженные в службе, воины распределились по земле.

Чтобы искать. День и ночь. Не останавливаясь и не передыхая, пока не приведут мне Лею.

Третьемирье заполоненное сверхъестественной армией замерло и перестало дышать. Плотные облака спрятали солнце. Редкие прохожие исчезли с улиц, на домах закрылись ставни, на заборы и двери легли большие замки и тяжелые цепи.

Будто что-то из этого могло остановить ищеек и Тьму, что от каждого моего движения рассеивалась по земле, воздуху и небу. До этой секунды я не знал, что ее может быть столько — мне нужно всего лишь пожелать.

И связано это могло быть либо с тем, что внутри медленно разрастался страх за Лею, либо с тем, каким именно образом мне удалось снова заполучить Тьму у миррора.

Царапнула неприятная догадка, и сколько бы ни пытался ее отмести, чутье напоминало о ней постоянно.

Причина, по которой я не снес проклятую башню в тот же самый момент, когда она появилась, была в том, что у всего есть закономерность. Откуда-то взялась черная вода, замки на крышке колодца, ключи и отмеряющие время под водой, часы. У любой силы, любого явления есть причина, смысл, цель.

Целью миррора был я. С самого начала.

А раз так, то я имею полное право выяснить, что, или кто создал невиданное до этого магическое явление. Дьявольски коварное и ненасытное. Поэтому, каждый раз, опускаясь в миррор после падения Ледяного Утеса, я прятал в глубь сознания намерение побороть черные воды и лишить их жизненной силы.

Невыполнимая задача обернулась прахом и годами сплошных неудач.

А потом, миррор заманил ее… При виде умиротворенной, прекрасной и тонущей Леи, я сначала не понял почему темнота рассеялась и воды стали кристально прозрачными. Я должен был видеть, как она тонет. Как на песок медленно опускается безжизненное тело, словно спящей, моей жены.

Сорвался с места, и не зная, как вытащу ее отсюда, поднял будто спящую Лею и заметил в песке блестящий черный камень, на котором она лежала. Счет шел на секунды. В тишине миррора я слышал тихие, гулкие стуки, но вопреки ожиданиям раздавались они не сверху, где по логике, должен был быть выход, а исходили от камня. Бьющегося, словно живое сердце. Зовущего дотронуться до него.

Прижав ее к себе одной рукой, я тронул блестящую поверхность. Обхватил ладонью и вырвал из почвы.

Кто-то будто сразу же потушил свет. Камня в руке я больше не чувствовал. В один толчок мне удалось вынырнуть на поверхность. Но появившееся из ниоткуда жжение в груди, подсказывало — что-то не так. Моментом позже, Лея начала пробуждаться, и все мое внимание переключилось на нее.

Миррор не был загадкой, не вызывал и капли страха. А его дары, неведомые человеку и незнакомые даже для меня, я научился принимать и постигать. Черные воды башни были живыми благодаря источнику, такому же, что имеет в груди каждое живое существо.

Я всегда подозревал, что его можно будет найти. Мечтал это сделать, грезил уничтожить… Но то, что это окажется сердцем, которое поселится у меня в груди, было просто немыслимо.

Оно билось размеренно, спокойно, одушевленно. По-человечески. Я позвал лекаря и велел обследовать, естественно, не упоминая случившегося. Затем еще одного. И еще.

Каждый доктор, что прослушивал ритм, измерял показатели и выносливость каменного сердца, подтвердил, что оно абсолютно здорово. Вот только магия, чары, любые заколдованные объекты — не способны обмануть лекарей, что служат правителю.

Их призвание — не допускать воздействий, или они тут же лишатся головы.

Вдобавок к этому, я собственноручно проверил все данные, сверил их со своими показателями здоровья до, и тоже ничего не нашел.

Теперь к сенсарии из Сорры, помимо миллиона других, у меня было два главных вопроса:

Как она связана с миррором, ведь каменное сердце я нашел под ней?

И кому оно принадлежало до меня?

Могла ли такая находка погубить меня?.. Вполне. Но прежде, чем новое сердце попытается прошептать хотя бы одно единственное слово. Пошлет одну единственную мысль, осмелится приказать…

То сразу же отправится туда, откуда появилось. Вместе со мной. Навсегда. Пока я не стану прахом, и его не найдет кто-то другой.

Поиски Леи в Тертьемирье оказались безрезультатными. Провальными. Тратой драгоценного времени. Я не нашел ничего. Оставалось проверить несколько оставшихся улиц, но я знал, был уверен, что и там ее нет. И все же исследовал каждый закуток, каждый двор и тропинку.

Поиски, как однажды уже случалось, продолжились до самого рассвета.

Ни следа, ни намека на то, где одна — я не находил. Все дороги вели обратно в крохотный дом с садом.

Отдав пришедшим со мной ищейкам, приказ оставаться в Третьемирье, я еще не знал, что отмены этому приказу так и не настанет. В ту минуту я думал только о ней, и о том, как уничтожу тех, кто причастен к ее пропаже.

Рванул обратно в Авенту, и до заката следующего дня, пока не наткнулся на очередной тупик, не останавливался ни на секунду. Она будто провалилась сквозь землю, но так не бывает. Не в краях, которые я знаю наизусть.

Воины, стражи, офицеры — на месте не сидел никто, сменяя друг друга они прочесывали доверенную им территорию, и все же одного человека среди них я найти не смог. Провидец исчез, растворился в воздухе, вместе со своей чертовой избой! Именно в тот момент, когда его помощь могла пригодиться.

Не останавливая поисков в Авенте, я вернулся в Третьемирье. И это был первый раз в жизни, когда я так отчаянно и сильно хотел ошибаться.

Каменное сердце билось спокойно. То ли от того, что оно принадлежало не мне, а кому-то другому. То ли от того, что я наконец понял в чем дело…

В доме Леи было тихо. Мрачно и неестественно тихо. Воздух пах древесиной, а от каждого движения с поверхностей взлетала пыль. Что ж, моя жена давно здесь не жила. И не уже не будет.

Сделав несколько шагов в сторону спальни, я неслышно толкнул дверь за которой никого не отказалось. Комната пустовала. Хотя, кое-что здесь все-таки было. Запах, почти рассеявшийся и принадлежащий ей. А еще полное отсутствие каких-либо доказательств, того, что она была здесь хоть раз с момента исчезновения.

Я потер виски, потому что пронзившая лезвием догадка обретала форму и набатом стучала в голове. Ревность играла с моим рассудком в очень злую игру, и тогда я еще не знал до какого невообразимого масштаба она разрастется.

Задержался в комнате всего на пару минут, и входная дверь, что была не заперта, вдруг отворилась, будто ее пнули. В дом вошла кошка, которая почему-то передвигалась с трудом. Во рту Искра держала серую, совсем крохотную мышь. Не обращая на меня внимания, она бросила добычу на пол и вонзилась в нее зубами.

Какого черта здесь происходит?

Кошка справилась с небольшой тушкой моментально, словно даже не заботилась о том, чтобы прожевать, и принялась обнюхивать половицу в поисках добавки. Которой не было.

Осторожно поднял Искру с пола чтобы осмотреть. Запачканная с запутавшимися в шерсти соринками, и мокрыми лапами она даже не сопротивлялась. Первым на ум пришел вывод, что она провела на улице долгое время. Вторым и куда более очевидным было то, что кошка вот-вот родит. Расширенные зрачки, учащенное дыхание и большой живот, внутри которого активно толкаются котята.

Как Лея могла ее оставить?

— Госпожа бы никогда ее не бросила бедняжку! — будто услышав мой внутренний вопрос, уверенно произнесла кухарка, когда я без слов передал ей Искру. — Случилась беда, сердцем чую!

— Присмотри за ней, — ответил и покинул кухню.

Коридоры форта казались как никогда гнетущими и тяжелыми. Так и хотелось впечатать в них кулак. И не раз! Но я сдержался, потому что в том месте, куда я направлялся, мне понадобится спокойствие и терпение.

Несущие караул ищейки расступились и пропустили меня в подземелье, где уже давно находилась гончая.

Воительница, принадлежащая единственным землям в этом мире, которые я еще не обыскал, наверняка владеет нужной мне информацией. Не желающая говорить, никогда до этого дня, она могла снова остаться безучастной. Что ж, придется найти способ ее разговорить.

— Верховный? — растянула она, и голос, похожий на женский, но все же потусторонний, заполнил пустые камеры подземелья. — Давай я с одной попытки угадаю, что тебя сюда привело?

Сгорбленная, но не потерявшая азартного блеска черных, суженых глаз, она смотрела на меня из угла камеры. Земляная кожа обтягивала сильное тело. Рядом покоился острый жезл — основное оружие гончих, которое невозможно отобрать. Почему так — ответа я пока не нашел. Но куда бы я не перемещал шпионку, жезл через время материализовался рядом с ней.

— Угадай, — бросил я. Пусть болтает. Может и удастся вытянуть из нее что-то стоящее.

— Сенсария наконец сбежала? — сказанное смешило черноглазую, да так сильно, что она прыснула, прежде чем добавить: — Они всегда сбегают, как только наступает время выбирать кандидата.

— Что значит сенсария? — решил начать с простого я. — И кто такие кандидаты? — раздери их черти.

Нельзя показывать воительнице и толики того смерча, что бушевал внутри. Нельзя, или она узнает, что имеет надо мной преимущество.

— Сенсария — это новая Мать, время которой пришло, — почти музыкально произнесла шпионка. — А кандидат это тот, кого она выберет, чтобы родить от него дитя. Но ведь ты этого совсем не знал?

— Знал или нет, с чего ты взяла, что это должно меня волновать?

— Потому что ты здесь. Стоишь у сырой, ржавой камеры, и слушаешь, что я тебе говорю, — воительница подскочила с узкой лавки, что держалась у стены на цепях и взяв в руки жезл и ткнула им в висящий на камере замок. — Отпусти, и я покажу тебе, где теперь обитает твоя госпожа!

— Госпожа? — не совсем поверил услышанному я.

— Каждый, потерявший от Матери голову, признает ее госпожой, — с выражением лица, будто объясняет мне элементарные вещи, протараторила она. — Ты, мотт, противься сколько влезет, но меня, главное, отпусти.

— Давай подытожим: ты, просто так, отведешь меня к…

— Матери? — снова выпалила воительница, которой явно не хватало терпения. — Да. Но с чего ты решил, что я это сделаю просто так? Всему есть цена.

— И какова твоя?

— То, чего я хочу, мне уже обещали, верховный, — высоко задрав подбородок, пояснила она.

— Кто? — лезвие ножа в моей спине перекручивалось с нарастающей скоростью. — И почему ты думаешь, что я не смогу предложить больше?

— Потому что я хочу смерти! Настоящей! — уголки рта и серые губы по-человечески дрогнули. — Свободы от этого тела, от этого бремени, — она потрясла рукой с сияющим жезлом в руках. — Для себя и сестер!

— Тот, кто тебе это пообещал — солгал.

И по черным глазам, что едва не заблестели слезами, я понял, что она тоже знает правду. Ни ищейки, ни гончие не могут обрести покой. Смерти они не нужны. Несмотря на их мастерство, силу и преданность, Небеса давно от них отказались, чем обрекли на вечные скитания по земле.

— Нет, — потрясла угольными волосами воительница. — Он смел и порядочен, не то, что большинство людей!

— Хочешь верить в сказки? Пусть, — пожал плечами я, хотя до спокойствия и скуки мне было очень далеко. — Кто он и как его зовут?

— Сначала замок, — она снова стукнула сияющим жезлом по железным прутьям камеры.

— Если решила меня обмануть, лучше запомни это место. Потому что ты в него непременно вернешься.

Тьма спрыгнула с руки, набросилась на кусок металла, вырывая из него механизм и отворила клетку, из которой медленно и с гордо расправленной спиной вышла воительница.

— Моего благодетеля зовут Томас Клифф, — торжественно объявила она. — Это он велел мне привести тебя в Сорру, когда придет время кандидатов.

Ночи в Песчаном Замке всегда были тихими. Обязательный покой, напоминающий строгий и больничный, соблюдался наставницами якобы для моего благосостояния. Мать должна отдыхать, быть полна энергии, и все свои силы сохранять ради одного события — выбора достойнейшего из кандидатов.

Но тишина, что царила в катакомбах под за́мком, была совершенно иной. Осязаемой, плотной, и даже воздух врывался в легкие с непривычной тяжестью. Хорошо, что я послушала Томаса и взяла с собой накидку, служащую защитой от грязи и паутин, да и дышать через нее, было легче, чем без.

Выкопанные людьми, или же созданные природой катакомбы напоминали пещеру. Казалось, что из темноты на нас вот-вот может выпрыгнуть зверь, за то, что в его владения вторглись.

В туннеле мы шли по твердой, утоптанной множеством шагов, тропе. Подумать только, я ведь даже не подозревала о существовании такого места, а кто-то, судя по свежим следам на песке, делает это регулярно.

Мы спустились сюда через одно из пустующих помещений для обслуги. Томас отодвинул от стены колченогий, старый стул, нагроможденный вещами, о которых благополучно позабыли, и взгляду сразу же открылась низкая и довольно узкая ниша. К ней вели несколько ступенек вниз, а там уже была заветная дверь.

— Я думала, вы покажете мне тайную часть замка? — идя рядом с советником Эра, который высоко над землей держал яркую лампу, и не спуская с него взгляда, спросила я.

— Все двери, что ведут в ту часть здания — замурованы, — прозвучавший предельно честно ответ, скорее всего был правдой.

Я и сама, за проведённые здесь ри месяца ни разу не предположила, что у замка есть скрытая от меня часть.

— Тот, кто это сделал, постарался, — колко, и не скрывая чувств, высказалась я. — Зачем?

— Дело не в том, кто это сделал, госпожа. Рабочие, за пару монет, выполнят любую задачу, — начал издалека Томас, пока мы шагали по влажному песку туннеля. — Вопрос в том, почему это произошло?

— И почему же?

— Вам лучше все увидеть своими собственными глазами, — чуть глухо, будто этот ответ дался ему нелегко, ответил Томас и свернул влево, где нас ждал очередной потаенный проход, но уже обратно в замок.

Говорить шепотом и оглядываться по сторонам больше не приходилось. Здесь нас не услышат. Сняла с себя шарф и отвела волосы за спину, открытым взглядом всматриваясь в окутанные сумраком особенности тайного крыла Песчаного Замка.

Эта часть строения оказалась покинутой, забытой, брошенной, и напоминала большого каменного призрака. Здесь было сухо, холодно, а в воздухе витал особенный запах. Такой обычно царит в старых домах, библиотеках или чердаках. И связан он непременно с ценными вещами из прошлого, дорогими воспоминаниями.

От того, что прямо сейчас вокруг меня витают частички, что когда-то витали вокруг моей матери, в горле поднялся ком. Я бы хотела… Я бы так хотела вдыхать и чувствовать ее присутствие, перебирать в голове воспоминания, но у меня их нет!

— Вы многое знаете о Мириам, — окликнула идущего перед собой Томаса. — Что вы знаете обо мне?

— Госпожа, — он замолчал, продумывая ответ. Мы сравнялись. — Мне известно все то же самое, что и другим вашим слугам.

— Не правда! — я перегородила ему дорогу. — Вы лжете. Каждый раз, когда я что-то спрашиваю, вы придумываете ответ вместо того, чтобы честно сказать, как все есть на самом деле.

— С возрастом память перестает быть моей сильной стороной, извиняюсь за причиненное неудобство.

— Без правды моей преданности вам не видать, — скрестила руки на груди. — С места не сдвинусь, пока вы не ответите на мой вопрос. Так и буду здесь стоять, сколько потребуется! Всю ночь, а потом и день.

Томас выдохнул, широкие плечи опустились. У него точно есть как минимум две личины! Одна принадлежит градоначальнику и слуге Эра, а вот вторая кому-то совершенно иному. Он откинул с головы запачканный пылью из туннеля капюшон и глядя перед собой, кивнул каким-то своим мыслям.

— Ладно, — ответил мужчина и посмотрел на меня так, как еще никогда до этого. Тяжело, серьезно, но не излучая никакой опасности.

— Л-ладно? — дрогнувшим от неожиданной перемены в его настроении голосом пискнула я.

— Если вы хотите правды, то должны быть готовы к тому, что часто она бывает далека от приятной.

В этом он, конечно, прав. Горечи истины меня уже научил миррор и лунные кристаллы.

— Я справлюсь, — натянуто улыбнулась и повторила свой вопрос: — Так что вам известно обо мне?

Ожидания сводились к тому, что он начнет перечислять очевидные вещи, а уже в процессе разговора я смогу вытянуть из него нужную мне информацию: про Эра и зачарованные браслеты, а потом и про кандидата, которого выбрала Мириам, а он выбрал оставить ее на растерзание кровавому узурпатору.

— Всё, — слова Томаса эхом повторились в пустом коридоре.

— Что? — тряхнула головой я и переспросила. — Вы, верно не поняли моего вопроса…

— Я знаю о вас всё, — так же уверенно, как и в первый раз, повторил он, глядя мне в глаза.

— Это невозможно, — я инстинктивно сделала шаг назад.

— Я предупреждал.

— Хорошо, — разозлилась я, глядя на самоуверенного обманщика. — Любимое растение?

— Сирень.

Ахнув, я сразу же объяснила себе, что это не так уж и сложно узнать. Тем более, что Арту я это говорила не раз.

— Как зовут мою собаку? — потребовала, предвкушая разоблачение.

— Искра, — ответ Томаса вызвал у меня победную улыбку, которую тут же смело после следующей фразу. — Догадываюсь, что вы имели в виду вашу кошку.

Черт! Это попадание можно объяснить тем, что в ночь похищения она была в Третьемирье вместе со мной. Может, я сама проговорилась Арту или Эру о том, как ее зовут.

Бедная, брошенная Искра. Как же я надеялась, что ее найдут и приютят. Знай я, что бедняжка останется одна, никогда бы не взяла ее в то ночь с собой!

— Раз вы все обо мне знаете, — не унималась я, — то, где она? Где моя кошка Искра?

— В форте Верховного, госпожа.

Мой запал испарился, стоило образу Теона появится перед глазами. Даже взгляд Томаса изменился, видимо, у меня на лице было все написано.

И я до того растерялась, что не знала, куда себя деть. Тоска по мотту, упрятанная глубоко, и охраняемая от стервятников, вдруг накрыла меня и не собиралась отпускать.

— Откуда вам это известно?! — возмущенно спросила я.

— Я имел честь с ним встретиться.

Сердце переместилось из груди прямо в горло, щеки загорелись, а прохлады тайной части замка не хватало даже для того, чтобы дышать.

Я сорвала с плеч накидку и подошла к стене с зашторенным окном. Нет, мне не хотелось открыть его для свежего воздуха — я пряталась от глаз Томаса. Не должен тот, кто служит Эру, видеть меня такой!

— Вы совсем не тот, за кого себя выдаете, — озвучила свою мысль я и повернулась обратно к нему, стоило чувствам остыть. — Либо обманщик, которого еще не видывал свет.

Если Черту, охраняемую джиннами, не мог пересечь даже мотт, то как это посильно не обладающему магическими силами, человеку?

— Я не обманываю.

— Тогда расскажите мне про вашу встречу с Теоном, и возможно, я изменю свое мнение о вас.

— Хорошо, — темные мужские брови сошлись на переносице. — В назначенное время мы встретились у неохраняемой части Черты, и я объяснил Верховному, что он должен отказаться от идеи вернуть вас.

Как же мне хотелось схватить его за грудки и наорать! Да кем он себя возомнил?

— И он согласился? — из всех сил скрывая бурлящую, словно кипящая лава, ярость, якобы между делом, поинтересовалась я.

— Нет, и пообещал убить меня.

— Узнаю мотта, — испытывая внутреннее ликование пробурчала себе под нос. — На какой стадии беседы он решил поделиться тем, что Искра у него?

— Когда я попросил передать кошку. Хотел доставить вам радость. Он отказался.

— Что еще? — нетерпеливо спросила я, едва Томас договорил.

— У нас было мало времени. Но я, кажется, сумел донести до него, что вы в безопасности.

Я усмехнулась, показывая, что думаю о той самой безопасности.

— Есть причина, по которой Верховный до сих пор не нашел способ с вами связаться, — вдруг задел меня за живое Томас, — думаю вы имеете право знать.

— Говорите же! — потребовала я.

— Верховный болен.

Я не моргая смотрела на Томаса, и старалась понять, в чем подвох. Ослабевшие от настигнувшей волны страха ноги задрожали, спину окатило холодным потом.

— Болен? Чем? Не молчите! — я заметалась по коридору, словно брошенный в клетку зверь.

— Такой ответ вас вряд ли устроит, но это… сложная и долгая история. К тому же древняя, и истоки ее лежат в далеком, очень далеком прошлом, — склонив голову, и почти извиняясь, загадочно ответил Томас.

— Меня не волнуют ни истоки, ни истории, — отрезала я. — Что с ним? Что с Верховным?

— Вы скоро узнаете, — туманно ответил мужчина и от чего-то решил, что тема закрыта.

Повернувшись ко мне спиной, он быстро зашагал вглубь заброшенного коридора. Совершенную тишину нарушал только металлический скрип тусклой лампы, что болталась в его руке. И стук моего сердца, что с каждым новым ударом обзаводилось самыми настоящими трещинами.

Скоро узнаю? Мотт, что, собирается появиться в Сорре? И откуда Томасу это известно?!

— Стойте! — бросилась я за ним. — Почему вы остановились на полуслове? — схватила его за руку, и как ни странно, мое прикосновение заставило его замедлить шаг. Мужчина остановился и посмотрел на мои, сомкнутые вокруг его запястья, побелевшие пальцы. — Я должна знать, что с ним, и почему вы говорите загадками.

— Вы его полюбили, — повременив, ответил Томас. И сказал он это так легко, будто озвучивал известный ему факт, а не задавался вслух вопросом.

— С чего вы это взяли? — отскочила от него я и сразу же напряглась, продумывая, как опровергнуть его довод. Сама виновата! Надо же было пристать к нему с вопросом про Теона. Но как я могла не интересоваться? Как могла молча слушать пространные объяснения? — Может все совсем наоборот, и я его ненавижу! — вскинула подбородок я и скрестила руки на груди.

Хоть бы прислушался к моим словам. Хоть бы поверил! Слова Эра о том, что Томас единственный, кто справится с Верховным, звенели в памяти, пугая. Благосклонность, которую он проявляет ко мне в данным момент, еще ничего не значит.

И да, защитник из пленницы еще тот. Но не могу же я приказать сердцу не беспокоится. Должна, я просто должна знать, что произошло!

— Госпожа, все, что мне известно я вам уже рассказал. Верховный болен, и недуг отнял у него много сил. Жив ли он? Да. Но вряд ли он остался тем, кого вы когда-то знали.

Слова Томаса прозвучали бессмыслицей.

— И что за название у болезни, что так меняет человека?..

В ту же секунду, как последнее слово сорвалось с губ, я вдруг все поняла! Осознание того, о какой болезни твердит Томас окатило ледяной волной и принесло меня прямо к подножью полуразрушенной башни.

К старой деревянной двери, черной гальке и мху у крышки колодца, таинственным знакам на влажных стенах. К воспоминаниям о самых высоких полетах и самых болезненных падениях.

Миррор — вот болезнь, которой страдает Теон Рейн. Проклятый колодец и его отравленные воды… А ведь он начал меняться еще когда я была в Авенте, с тех пор прошли месяцы.

Колодец, к сожалению, оказался ненасытной ловушкой. Капканом, что заманил сначала ребенка, а потом и двоих взрослых людей. Не покинь я Авенту, о чем жалею неописуемо, моим концом навряд ли бы стала болезнь. Уверена, миррор бы непременно исполнил задуманное и сделал меня утопленницей.

Но не той, что переоценила свое умение плавать, или оступившись упала со склона. А та, что на коленках ползла по берегу, собирая с лунных кристаллов осколки прошлого дорогих сердцу людей, и позже была загнана на самое дно Ледяного Моря. Чтобы там, среди осколков жизненных трагедий, умереть без возможности что-либо исправить.

Кто, Небеса, кто мог создать эту башню? Кому нужно столько боли? Через время, поколения, судьбы…

Я взглядом встретилась с Томасом, что внимательно на меня смотрел. Так, будто изо всех сил пытался догадаться, о чем я думаю.

— Мне неизвестно, что это за болезнь, госпожа, — ответил мужчина. — Я всего лишь посчитал свой задачей предупредить вас.

— Предупредить? — с послевкусием всей той боли, что причинил миррор, и в то же время жестко, произнесла я.

Только какой же в этом прок? Что мне от предупреждений? Будто у меня есть возможность выпорхнуть из Песчаного Замка, вернуться в прошлое и никогда не покидать форт…

Я должна была быть рядом с Теоном. Должна была догадаться, что просто так миррор его не отпустит. И что изменения во внешности — это только начало. Чернота в волосах и глазах — ничто, по сравнению с чернотой, что способна отравить душу.

Ту самую душу, мужскую и упрямую, по которой я невыносимо тоскую.

В кого превратился Верховный мотт Авенты? И кого он способен лишить жизни теперь, когда черные воды завладели им полностью? Его родители погибли, стоило мотту едва обрести Тьму. На что Теон способен сегодня, остается только догадываться…

— Именно так, предупредить, — вытянул меня из размышлений спокойный, рассудительный голос Томаса. — Или вы всерьез думаете, что он все оставит как есть? Позволит кому-то другому занять его место рядом с вами?

— Намекаете, что под его напором падут стены Песчаного Замка? — не к месту иронизировала я, ведь смысл слов начал доходить до меня моментом позже.

— Я не намекаю, госпожа, — с толикой строгости ответил мужчина. — Но, когда стены действительно начнут падать, Эр Лихх воспользуется единственным оружием против Верховного, которое у него есть. Вами.

— Мной? — неприятная догадка уколола изнутри. Есть только один способ, который заставит меня подчиниться воле узурпатора. Тот, что уже сработал на моей матери.

— Браслеты до сих пор не проявили своей силы только потому, что их хозяин молчит, — словно прочитал мои мысли Томас.

— Небеса, — от его слов меня едва не зашатало. — Вы знаете о браслетах… — не скрывая страха прошептала я. — И о том, как они работают…

— Не хочу, чтобы вы пострадали, — быстро и с напором произнес мужчина. — Поэтому, когда в Сорру вторгнется армия ищеек, а это случится скоро, вы должны показать Эру, что верны ему и только ему. Даже если это неправда.

— Стойте, но как же… — не в силах сформировать свои мысли, я сделала пару глубоких вдохов. А вновь обретя возможность мыслить логически, спросила: — Перейти Черту и напасть на Сорру вопреки запрету джиннов, мотту поможет… болезнь?

Или, если быть точнее миррор.

— Нет, ему помогу я. Но вот болезнь сделала его в разы сильнее.

Я очень хотела сказать стоящему напротив, серьезному и почитаемому в Сорре мужчине, что он сильно заблуждается. И когда говорит, что поможет мотту, и когда называет силу миррора недугом.

Да он не понимает, с чем имеет дело! Не догадывается и о десятой доли того, с чем ему придется столкнуться, если Теон пересечет Черту. Даже я, что уж таить, не знаю, чем это обернется.

Томас Клифф в очередной раз уставился на меня. Смотрел пристально, будто вел со мной слышный только ему диалог.

— Браслеты, — только и произнесла я, чтобы узнать о них больше, когда в окно бросили камень.

Достаточно большой, чтобы напугать звуком, но не разбить стекло. Подойти ближе, чтобы рассмотреть, кто это сделал — я не решалась. Вдруг меня заметят и лишат возможности сюда возвращаться.

— Идемте, — вдруг очнулся Томас, взял меня за руку и оттащил к двойным дверям.

Не зря я, заметив в его взгляде тревогу, подчинилась. Песчаная буря, как всегда внезапная и беспощадная, набросилась на Сорру — вот откуда взялся камень. Во все окна разом забился подхваченный ветром песок, и было его так много, что скоро с неба была стерта луна.

Единственным источником света была лампа в руках Томаса, который быстро завел меня за двери и пару раз дернул ручку. Даже здесь было слышно, как бьются о стены Песчаного Замка камни.

— Мы в галерее, — уточнил Томас и направился к плохо различимым в темноте портретам, что были укрыты достающими до пола кусочками потемневшей из-за времени ткани.

Мгновением позже я увидела, что он разжигает настенные светильники, расположенные между изображениями сенсарий. В какой-то мере мне даже повезло, что они скрыты от глаз. Хотелось собраться с духом, прежде чем посмотреть на тех, кто прожил жизнь без возможности выбора.

Галерея оказалась намного длиннее ожидаемого, и в какой-то момент мне пришлось проследовать за Томасом, который в очередной раз поднимал ручную лампу к настенной, чтобы поделится огнём. Удивительно, с каким нетерпением старые фитили перенимали частички пламени и вспыхивали, будто им натерпелось осветить спрятанные от людей изображения.

В конце нас ждал самый старый и изрядно потрёпанный портрет. Накинутая сверху ткань не скрывала распадающейся, но некогда изысканной, украшенной золотом, рамки.

— Потрет Мириам в другой стороне, — уточнил Томас, но я прекрасно знала, где именно находится ее запечатленный на холсте лик, потому что помнила его из видений.

Пыльная ткань неслышно легла к нашим ногам, являя древнейший из имеющихся портретов одной из Матерей.

— Искусство развивалось медленно, — прокомментировал он, объясняя почему изображение скорее походило на рисунок. К тому же плохо сохранившийся, потемневший.

Время не пощадило ни лица сенсарии, ни ее наряда. Остались только намеки на длинные белые волосы и зеленый сад на фоне. К удивлению, крылья за спиной выглядели отчетливо и прорисованы были детально. Я коснулась их кончиками пальцев, с опоздание осознавая, что делаю.

— Скучаете? — учтиво поинтересовался Томас.

— М? — разочарованно убрала руку от холста я. Жаль, что он так плохо сохранился. — По крыльям? Да, скучаю. Они давали мне… — я повременила, не зная, как точнее выразить мысль, — внутреннее спокойствие. И возможность перемещаться.

Ничего больше не сказав, он проследовал за мной к следующему портрету. На пол снова упала старая ткань, а на меня смотрел очередной почти не сохранившийся портрет.

— Как так? — я подошла к третьему изображению. — Они все в плохом состоянии. Никогда бы не подумала, что ликами Матерей будут пренебрегать.

— Портреты создаются для кандидатов, — бесцветно объяснил Томас. — И далеко не каждая сенсария принимала свою судьбу с легким сердцем. Насколько мне известно, многие из них намеренно забывали о своих изображениях, и никогда больше к ним не возвращались. А галерея, как место сакральное, охранялась куда лучше, чем за ней ухаживали.

— Догадываюсь, что и мой портрет не за горами, — я осторожно снимала полотна ткани с изображений, что к радости, выглядели все лучше и отчетливее. — Как и кандидаты, — медленно выдохнула я, вспоминая к чему меня принуждает Эр Лихх.

— Мне жаль, госпожа. Но прошу вас не думать об этом раньше времени, — с улыбкой с голосе, что была совершенно ни к месту, произнес Томас, — ситуация с кандидатами еще ни разу, насколько мне известно, не проходил гладко.

— Откуда вы столько знаете? Про сенсарий, про кандидатов? — требовательно посмотрела на мужчину я.

— Культура Сорры построена вокруг Матери, госпожа. Я знаю то, что передалось мне от родителей, а им от их родителей…

— Угу, — буркнула себе под нос я. — У вас на все есть удобный ответ. Так и хочется бросить вам вызов неудобным вопросом!

— Я согласен, — кивнул Томас. — Спрашивайте, госпожа.

— Браслеты, — я вытянула вперед запястья. — Как я могу их снять? И только не говорите мне, что способа нет. Раз Эр на меня их надел, то каким-то образом он снял их с нее…

— С кого? — вцепился в мои слова Томас.

— С Мириам, — гордо подняла голову я.

— Но откуда…

— Откуда я знаю, что их на нее надел Эр и это свело ее с ума? — я наконец увидела в глазах Томаса живое, человеческое непонимание, удивление. И это меня вдохновило продолжить. — Я не просто знаю об этом. Я видела, — собственный голос сел, стал неузнаваемым, — я всё видела! Эра на коленях перед ней, его подарок, — ядовито выделила я. — И то, как она, на полу это самой галереи отрезала себе волосы, вонзала ножницы в портреты…

— Госпожа! — взгляд Томаса просил меня остановиться. Он тянулся ко мне, будто хотел… обнять? А я все пятилась, извергая то, что накопилось.

— Можете бежать к своему хозяину, чтобы доложить!

Набирая скорость, я яростно неслась по галерее, срывая с портретов пыльные накинутые сверху ткани. Вот она, настоящая судьба каждой сенсарии! Забвение, накрытое куском тряпки. Забытие и прах!

— Стойте, — догонял Томас и пытался схватить меня за руки. — Вы должны рассказать мне о видениях. Как они к вам пришли?

— Еще чего! — обернулась я, и не глядя сорвала со стены очередную тряпку.

— Эру я не докладываю, — он наконец дотянулся до меня и положил ладонь на предплечье, — госпожа. — Я дернулась чтобы он убрал руку и проследила за тем, как его взгляд задержался на стене.

Сначала я подумала, что это она. Мириам. Моя мама.

И, что именно поэтому Томас смотрел на прекрасно сохранившийся портрет, не моргая. Юная и красивая, легкая словно и не человек вовсе, девушка смотрела на нас с улыбкой. Густые волосы были украшены драгоценными бутонами цветов, белое одеяние, вызывающе прозрачное, подчеркивало золотистый загар. В ней все было изящно: то, как лежали на подлокотниках тонкие руки, как ниспадали до пола шелковистые волосы, как изображенные вокруг растения тянулись к ней… И даже залатанные после лезвия ножниц дыры ничего не портили.

Я вдруг поняла, что вспомнила это изображение… Его изрезали во вторую очередь! И это не Мириам.

На стене справа оставался один единственный, все еще завешанный портрет. Тот самый, что принял на себя все отчаяние загнанной в угол, ни в чем неповинной девушки.

— Ваша прародительница… — заполнив тишину, произнес Томас, имея в виду портрет моей… бабушки. — Как и все они.

И ведь у каждой сенсарии был мужчина, кандидат, отец новой, будущей Матери. Все они когда-то были на моем месте… Мучала ли их такая участь? Радовала?

Может и я, случись мне вырасти в стенах этого замка, приняла бы такую миссию…

Осторожно сняла полотно с портрета и положила ткань на пол, оттягивая тот момент, когда наконец взгляну на нее.

А ведь Мириам точно не была той, кто смирился. Покорных женщин не принуждают! Не поступают с ними так, как Эр Лихх поступил с ней.

Портрет был сильно испорчен. Порезанный, но зашитый холст бугрился. Где-то поверх стежков была нанесена краска — видимо, чтобы сохранить целостность изображения.

Среди цветов преобладали темные оттенки. Никаких деревьев, растений, цветов, среди которых красовались другие сенсарии. И надето на ней было не белое — традиционное для таких, как она и я, платье, а одеяние цвета серебра. Ни о какой манящей позе речи тоже не шло.

Она сидела на троне ровно, с гордо выпрямленной спиной. Небеса, как я хотела увидеть ее взгляд и почувствовать силу, которую он источал. Но лица на портрете не было, потому что каждый его миллиметр был исполосован следами ножниц.

Я подняла с земли ткань, стряхнула с нее пыль и аккуратно вернула на место. Томас спохватился помогать, и я даже подумала, что он чувствует вину… Осторожно, и с читающимся в движениях почтением, он помог мне вернуть все на свои места.

— Теперь Томас, как и обещали, покажите мне, где она похоронена.

Моя просьба донеслась до мужчины, когда он неспеша притрушивал настенные лампы. Градоначальник посмотрел на меня, так ничего и не ответив, но об отступлении не могло быть и речи. Поэтому, стоило ему затушить последнюю лампу у самого дальнего портрета, я требовательно повторила свою просьбу.

— Не думаю, что это хорошая идея, госпожа, — бесцветно ответил Томас.

— Вы передумали? — разочарованно уставилась на него я. — В чем дело?

— Видения, — только и ответил он, снова возвращаясь к теме. — Вы понимаете, кто вам их послал?

— Это не важно! Главное, что я знаю правду.

— Юная госпожа, — громко выдохнул мужчина. — Их для вас оставила Мириам.

Мир вдруг замер, вместе с ним и время… Остались только я и Томас в галерее сенсарий.

— Повторите, — хрипло потребовала я.

— Воспоминания для вас оставила Мириам. По крайней мере, насколько мне известно, таково было ее намерение.

Как воспоминания моей матери могли оказаться на дне миррора? В черных водах? Откуда лунные кристаллы появились на Ледяном Утесе и под водой у берега?

— Не может быть! — как же я хотела уличить Томаса в обмане. — Камни показывали мне не только ее жизнь, но и другого человека. Вы не знаете, что говорите! Она никак не может быть связана с…

Миррором. Не может и точка!

— Лунные кристаллы? — не пропустил моей ошибки Томас, и, кажется был рад узнать откуда я получила чужие воспоминания. — Вы всё видели через них? Ведь так?

— Сказки о перворожденных не имеют в реальности никакого отношения! — блефовала я.

— Это не сказки, — надавил мужчина, выглядящий так, будто совершенно не собирался отступать. И так напомнил этим мотта. — Кристаллы Лунной горы, а их огромное множество, находятся во всех Трех Мирах, госпожа. И являют они себя только по желанию матери, по ее велению!

— Складно говорите, советник! — подошла вплотную к нему я. — Только вы, кажется, невнимательно слушали. В видениях было куда больше, чем просто отрывки из ее жизни. Так что ваша версия распадается на глазах.

— Теон Рейн?

— Что Теон Рейн? — от жуткого предчувствия сердце испуганно забилось прямо в горле.

— В кристаллах вы видели его прошлое, ведь так?

— Нет, не так, — одним Небесам известно, как мне удалось прозвучать настолько убедительно. — А для градоначальника, который когда-то был всего-то стражем сенсарии, у вас весьма богатые знания. Отведите меня к ней.

Томас пристально смотрел на меня глубоким, чуть блестящим в свете лампы взглядом, будто выжидал, что я по глупости снова о чем-нибудь проболтаюсь. А потом сдался и вывел меня из галереи обратно в коридор.

— Мы можем зайти в покои Мириам, — предложил он, и я на секунду остановилась.

— В другой раз, — ответила, поразмыслив. Хотя согласится хотелось неимоверно. — Дорога сюда мне теперь известна, ничто не мешает мне вернуться.

Томасу не понравился мой ответ, но вида он не подал. Снова надев капюшон, мужчина объяснил, что нам нужно вернуться в катакомбы. И уже под замком, следуя за ним, я ощущала, как тяжелеют собственные шаги. Дело было вовсе не в тропе, а в мыслях, что тяжелыми глыбами наваливались на меня. Я иду на могилу сенсарии, юной девушки, моей…

— Берегите голову, — голос Томаса раздался совсем близко.

Мы стояли у тупика, дошли до которого достаточно быстро. Ни поворотов, ни лестниц. По крайней мере, так казалось на первый взгляд. Мой спутник вдруг присел и ладонью смахнул со стены слой песка, что скрывал от нас низкую дверь.

Вот почему мне было сказано беречь голову.

— Это выход за пределы замка? — предположила я.

Томас ловко пробрался через дверь и помог мне сделать то же самое.

— Где мы? — не унималась я, ожидая, что мы в очередных катакомбах.

И снова никакого ответа.

Темно было так, что лампа еле справлялась. Но скоро, словно звезды в ночном небе, вокруг замерцали точки. Я сначала подумала, что в катакомбах поселились светлячки, но чем больше глаза привыкали к темноте и чем дальше мы проходили, тем отчетливее я понимала, что насекомых здесь нет.

Это были природные кристаллы, растущие прямо на стенах огромной по своему размеру пещере. И от них исходило столько света, что казалось, будто сюда ворвалась полная луна. Чем дальше мы двигались, тем выше казались стены… Да сюда легко поместится весь Песчаный Дворец!

— Томас! — окликнула я шагающего впереди себя мужчину.

— Мы пришли, — глухо произнес он и отодвинулся в сторону, позволяя мне увидеть всё своими глазами.

Пришли? Уже? Почему ее похоронили в пещере?..

Я сделала всего несколько шагов вперед и остановилась как вкопанная. Горло сдавило спазмом, да такой силы, что я не могла вдохнуть.

— Куда… Томас, куда… — мне не хватало воздуха.

— Госпожа! — бросился он ко мне. — Вы бледны… Лея! — впервые вдруг позвал меня по имени он.

— Что это? — сдерживаясь изо всех сил, чтобы не заорать, спросила я. — Куда вы меня привели?

— Это гробница Мириам.

«Гробница Матери», — слова джинна, когда-то не имеющие ни малейшего смысла, вдруг обрели его.

— Б-башня? — меня трясло от того, что я смотрела на точную копию башни Ледяного Утеса. Только была она здесь, в пещере, у меня перед глазами. — Как… почему?!

— Простите меня, — склонил голову Томас и взял меня за руки. — Я не должен был вас сюда приводить…