Бедовый 10. Ларь

Глава 7

Самое непростое в дружбе — это найти своего человека. С пацанами, с которыми ты бегал все детство, со временем уже не так-то и просто общаться на общие темы. Потому что порой их попросту и нет. Расходятся интересы, меняется вектор развития и прочее, прочее. Нам с Костиком здесь сильно повезло из-за того, что мы не особо-то и развивались со школы. А по большей части остались такими же балбесами, как и прежде.

Не так-то легко найти точки соприкосновения и с уже взрослыми, состоявшимися личностями. Потому что с возрастом тебе проще послать неизвестного человека, чем подстраиваться под него и искать компромиссы. Все чаще возникает вопрос: «Зачем?», который периодически трансформируется в: «А, собственно, на хрена?».

Когда же между вами сотни прожитых лет, да еще разнополярность хиста — подружиться вообще невероятно сложно. Стоило мне отпустить заклинание, как ежовик бросился наутек, забыв про то, что мы только что собирались пить чай. Пришлось снова его тормозить. Нет, засранец, хочешь ты или нет, а дружить придется.

— Я, простите великодушно, не знаю вашего имени, — вздохнул я, пытаясь быть вежливым.

— Нет у меня имени. Я же наполовину животное, наполовину лесной дух, — пробурчал ночной гость.

— Так вот, выбор у нас невелик. Либо мы пройдем на кухню, попьем чай и поговорим. Либо…

— Либо удавишь ты меня, так? — на лоб нечисти наползли иголки. Видимо, таким образом он хмурился. — Хотя чего от рубежников ожидать.

Я не ответил, многозначительно хмыкнув. Потому что правда не знал, что делать в случае отказа. По-хорошему, действительно нельзя было отпускать ежовика. Черт знает кому и что он разболтает. С другой стороны, убивать нечисть лишь за то, что она не хочет со мной общаться? Ну такое себе.

Мое молчание гость воспринял по-своему. Видимо, решил, что перед ним суровый и готовый на все рубежник.

— Ладно, пусти. Не сбегу. Лесное слово даю.

Я не знал, что это за фигня и с чем ее едят. К тому же, большое спасибо рубежникам за то, что они меня разучили верить словам. Поэтому я на всякий случай решил все проговорить.

— Нет, ты, конечно, можешь попробовать, только моя… мой грифон тебя живо достанет, — почему-то подумалось, что о поле Куси моему новому знакомому знать совершенно необязательно.

— Не достанет меня твой грифон. Всю морду расцарапаю.

— Не достанет. Зато задержит до моего прибытия.

На этом первоначальные переговоры достигли некоего консенсуса. Ежовик понял, что ситуация у нас сложная, но если и дальше корчить из себя гордого аборигена, то о благополучном исходе можно забыть. Гордость она как соль. Если добавить совсем немного, то для блюда будет очень даже ничего. Но если переборщить…

— И чего, отпустишь потом, что ли? — поинтересовался гость.

— Отпущу. Нужен ты мне сто лет.

Пока мы мерились первичными половыми признаками, Митя успел метнуться до кухни, раскочегарить печку и поставить чайник. И даже порубил немного колбасы и сыра, а заодно порезал хлеб. Хотя, как по мне, для посиделок вполне было достаточно шоколадных конфет, которые по рабоче-крестьянски лежали прямо в пакете на столе. Вазочками мы пока обзавестись не успели.

Ежовик с трудом залез на стул, все же телом он обладал выдающимся. Причем, выдающимся по все стороны. Даже удивительно, как такому откормленному и красивому мужчине удавалось незаметно перемещаться по лесу. Затем нечисть смерила внимательным взглядом угощение, тяжело вздохнула и принялась есть.

— Хороший знак, дяденька, — прошептал мне на ухо Митя. — Теперь точно не обидит.

Я вопросительно скосил глаза на лесного черта и тот продолжил так же, вполголоса:

— Если нечисть, которая с понятием, села за один стол с рубежником и разделила хлеб-соль, то уже вряд ли что плохое сделает.

— Хист накажет? — тихо ответил я.

— Да нет же, — помотал головой Митя. — Но вроде как не принято.

Ага, видали мы это «не принято». Когда жизнь заставит — и не так раскорячишься.

Что удивительно, наш разговор ежовик пропустил мимо ушей. Которых я так и не разглядел. Сейчас гость с невиданным напором уничтожал то, что подали к чаю. Вместе с тем доказывая, что колбасу можно очень даже хорошо есть и всухомятку. А вот сыру и хлебу он почти не уделил внимания.

— Вкусно, — подытожил он, поглядев на пустую тарелку. — А еще вот этот зельц обезжиренный есть?

— Колбаса-то? Есть, — стал я сам ухаживать за нечистью.

— Причем, понимаю, что чего вы туда ни напихали, мясом и не пахнет, а вкусно.

— Для дорогого гостя ничего не жалко — порезал я всю палку «Докторской», причем не а-ля «к нам пришли гости», а нормально, в палец толщиной.

— А с чурами ты, случаем, дружбу не водишь? — вкрадчиво спросил я, наливая чай.

Нечисть отхлебнула его и скривилась. Да уж, извините, чайный сомелье у нас нажрался водки и изволит почивать.

— А чего с ними дружить? Они в лес не суются, я к ним не хожу.

Я рассматривал ежовика, пытаясь понять, правду он говорит или нет. Из головы не выходила фраза Былобыслава: «В этом доме не живет никто из людей». Стоило ли придумывать такое корявое предложение или это оговорочка? Допустим, чур знал, что тут обитает ежовик и поселил меня здесь специально. Зачем? Чтобы свести и подружить с нечистью или наоборот, для веселья? Лишь бы напакостить надоевшему рубежнику?

Нет, на кого, на кого, а на шутника Былобыслав не был похож. К тому же, я вообще-то защищаю грифониху и все такое. Получается, произошедшее — звенья одной цепи. Либо — чур просто не знал про ежовика. Кстати, я чужого хиста тоже не почувствовал, хотя нечисть пятирубцовая, а не шелупонь подзаборная. И печати после не сработали именно из-за того, что ежовик находился в доме, когда я их вешал. Получается, он действительно говорит правду, и чуры были не в курсе?

— Ну, рассказывай про мертвяка, — решил я начать без всяких прелюдий.

Нечисть тяжело вздохнула, прицепила круг колбасы на лоб, будто боялась, что кто-то позарится на угощение, облизала пальцы и стала вещать.

— А чего рассказывать. Он ларь хранит, который в большом дупле. Об этом ты, наверное, и сам знаешь.

Я кивнул. Чего уж тут кривить душой.

— Иногда приходят рубежники, чтобы утащить ларь. Когда луна теряет свою силу. Раньше часто приходили, а в последние лет сто всего пару раз. Только кончается все всегда одинаково.

Ежовик отпил чай, опять сморщился и стал накладывать сахар.

— Как одинаково?

— Как? Известно как. Убивает он их. Видимо, могучий при жизни был, да еще кровью к месту этому привязан. На крови заклятья — они самые сильные, позволяют чужой хист прибирать. Никто с ним справиться не может. Убивает, а леший потом хоронит по обычаям, чтобы мертвяки не поднимались. Разве что…

— Что? — я даже вперед подался.

— Я всего пару раз видел, издали. Все же страшно, сам понимаешь. Он будто сначала с ним разговаривает. Но недолго. А уж после убивает. Что уж он у них там спрашивает — одному Живню известно.

— Кому известно?

Ежовик осекся, замер, ощерился иголками. Словно почувствовал опасность и был готов вновь прибегнуть к физической силе. А еще очень уж быстро забегали его глазки.

— Чего ты задергался? Здесь тебя никто не обидит, пока ты сам не напросишься.

— Есть вещи, про которые у нас, у лесных, не принято говорить.

— Понимаю, коитус на еловых ветках, выборы лешего и проигрыш в карты чертям.

Ежовик посмотрел примерно так, как часто глядели люди, которые знали меня совсем недавно. Иными словами, совершенно не одобряя мое чувство юмора. Немного поежился, как бы смешно это ни звучало, но продолжил.

— Есть то, о чем лесные меж собой могут без всякой утайки говорить. А при посторонних лучше и рта не открывать.

— Про это можешь даже не переживать. Я в местном лесу вообще всех знаю. Черта вон к себе перетащил, от водяных лешего уберег, лешачиху убил, которая мальчишку похитила.

— Да ладно, неужто правда ты был? — удивился ежовик, о чем свидетельствовал его козырек в виде иголок. — Слышал, слышал. Но вместе с тем о Живне не знаешь?

— Нельзя же знать обо всем, — прикинулся я дурачком. — Я к тому же в рубежниках меньше полугода.

— Полугода? — удивилась нечисть так, что колбаса с его лба упала на стол. — И уже кощей?

— Ага, витаминки рубежные пью. Так что, расскажешь?

Ежовик подобрал колбасу, откусил, нахмурился, но все же заговорил.

— На Руси всегда как было — у каждого свой начальник должен иметься. Если зайцев много — плохо, все пожрут, другие голодать будут. Потому над ними волк встает. Он, значит, и смотрит, чтобы зайцев много не разводилось. Если волки плодятся — другому зверью плохо. Над хищниками уже леший стоит. А что делать, если леший забаловал, всякое разумение потерял — любого во владениях своих губит без меры?

Ежовик замолчал, даже перестал жевать колбасу. Словно ожидал от меня срочного ответа. Я пожал плечами.

— На то Живень и есть. Говорят, будто бы раньше их много водилось, и они даже вместе собирались. Но то во времена, когда люди были слабые и искали в лесу силу. После уже связь наша потерялась, и Живней меньше стало. Так моя бабка рассказывала, я уж не знаю, как на самом деле было.

— Значит, Живень — это нечто вроде начальника у лешего?

— А ты думаешь, что лешие из воздуха берутся, что ли? Их на место именно Живень назначает. Вот кто-кто, а он прочно корнями в землю врос, ничего без его ведома не происходит. Если кто и знает историю того мертвяка твоего, это он.

У меня от этого разговора даже во рту пересохло. Я хлебнул уже остывший чай — фу, действительно жуткая дрянь.

— И ты знаешь, где такой Живень живет?

— Знаю, — кивнул ежовик, вновь налегая на колбасу. — За пару сотен верст отсюда. В самой глухой чаще, куда человеку и хода нет.

— Это же сколько придется ехать? — растерялся я. — Да и ты говоришь, что туда пройти тяжело.

— Не о том беспокоишься, — отмахнулся ежовик. — Провести тебя лешачьими тропами — особого ума не надо. Ты о другом думай.

— О чем?

— Живень — это не нечисть. То есть, нечисть, но не обычная. Мы ему не ровня. У него думки свои, на человеческие непохожи. Сильный он и своенравный. Это здесь ты рубежник, за тобой другие рубежники. Тот же леший, если он в своем уме, против кощея не выступит. А там… Никто за твою жизнь не поручится. Можешь сгинуть навечно, и не узнает даже об этом никто.

— Сс… старый бог, — недовольно пробурчала лихо.

— А ты сможешь меня провести к этому Живню? — поинтересовался я.

Ежовик второй раз замер с открытым ртом. Ему понадобилось секунд десять, чтобы расправиться с ненавистной колбасой, после чего ответить.

— Бедовый ты рубежник. Или глупый, или храбрый.

Я улыбнулся. Впервые за все время мое прозвище правильно определили.

— Можно быть и тем, и другим. Так что, проведешь? С меня что хочешь, можешь столоваться хоть каждый день. Главное, нечисть не обижай.

— Опасно это для рубежника, — протянул ежовик. — У меня, допустим, характер непростой, но попусту грех на душу брать не хочется.

— У меня выбора нет. Я пробовал через лешего узнать, а он молодой, по твоим меркам. Не застал ничего. Да и не очень на эту тему разговаривать любит.

Я не думал, что именно этот аргумент подействует. Но ежовик вдруг улыбнулся (я как-то стал определять «перемещение» его иголок по лицу), и кивнул:

— Если так, то можно. Я всегда за то, чтобы подгадить местному лешему.

Я промолчал, не став распространяться на тему, что мы с батюшкой приятельствуем. Но так бывает, что иногда твои мотивы могут выходить за пределы обычной дружбы. Леший правда не мог, да и не хотел дать мне необходимую информацию. Я же понимал, что лич — это ключ ко всему. Даже если у меня получится достать реликвию, что с ней делать потом?

— Только ждать нужно. Этой ночью уже не пойдем, — ответил ежовик. — А вот следующей попробуем. — Ночь — мое время. Да и леший обычно днем заботами своими занят, а ночью дремлет.

— Еще одно, мой дорогой ежовик. Мне бы очень не хотелось, чтобы кто-то знал, что я и мои друзья здесь живут.

— За грифона боишься, — понял гость. — Зарок от меня хочешь?

— Было бы неплохо.

С этим тоже не возникло никаких проблем. Ежовик оттарабанил «клятву», словно всю жизнь только к ней и готовился. А потом спрыгнул со стула.

— Ну чего, пойду я тогда, Матвей. Мы ведь договорились?

— Договорились, — ответил я.

Хотя сам еще не был до конца уверен, что нечисть не даст деру, стоит ему оказаться снаружи. Но по-другому тут не поступишь — насильно мил не будешь и все такое. Что недавно Зоя мне в красках продемонстрировала.

— Ты того, с понятием, рубежник, — сказал мне ежовик. — Хоть и зеленый совсем. Но с тобой можной дела вести. На засов дверь не закрывай, приду к утру.

У меня даже как-то на душе полегчало. Вот теперь стало ясно, что нечисть говорит чистую правду.

— Я думал, что ежовики дверьми не пользуются.

— Будто много ты о нас знаешь, — нахмурился собеседник. Правда, тут же добавил. — Не пользуемся. Норы у нас обычно. Только я в свою не помещаюсь уже, а копать новую лень.

И мгновенно выскочил наружу, хлопнув за собой дверью.

— Не очень хорошая идея, сс… — тут же подскочила лихо. — Живень, как я поняла, это сс… старый бог.

— Ну ничего, мы его по программе инновации на нового поменяем.

— Вот вообще несс… смешно. Кронов часто называют богами, но они люди. А вот та нечисть, которая перешагнула за границы пятнадцати рубцов, она уже и не нечисть больше. У этих теряется всякая сс… связь с человеком. Старые боги больше к природе тянутся, а к людскому охладевают.

— Дауншифтеры, короче, — понял я. — Но это ничего. Я думаю, что общий язык можно хоть с чертом лысым найти. Извини, Митя.

— А чего, я же не лысый, — пожал плечами заслуженный флейтист Выборгского района.

— Ты все ищешь сс… способ поинтереснее умереть, — флегматично покачала головой Юния.

А я же невольно любовался лихо. Ей необычайно шло быть строгой. К тому же, без горба и в человеческой одежде нечисть выглядела вполне ничего. Жалко только, что оставалась нечистью.

— Нет, я хочу жить долго и счастливо, но почему-то весь мир против этого. Я считаю, что надо с этим самым Живнем поговорить. За спрос не бьют в нос.

— Это явно не тот сс… случай, — отозвалась лихо.

— Давайте мы поговорим обо всем завтра, уже довольно поздно.

Я проверил печку, которая весело плевалась огнем и жарила, как в последний раз (вроде небольшая, а весь дом обогрела). А после со спокойной совестью отправился спать. Где-то в дальней комнате недовольно ворочалась лихо, а я даже периодически слышал ее посс… свистывание. Я же уснул как младенец, хотя мыслей в голове было — вагон и маленький бронепоезд.

Сквозь сон я различил, как хлопнула входная дверь (вернулся с гуляний ежовик), а после все затихло до самого утра. Зато когда уже взошло солнце, дом дрогнул сначала от крика, а потом от мата моего беса. Я же говорил, что Грише наш переезд не понравится.

— Хозяин, хозяин, — спустя секунд десять он затряс меня. — Чего это, а?

— Гриша, чтоб тебя, седьмой час.

— Хозяин!

— Мать твою, Григорий, успокойся. После вчерашнего инцидента коллегиально было принято решение о временном переезде.

— Как это коллегиально? А я как же? У меня там все хозяйство, у меня там быт. Все по полочкам, крупинка к крупинке.

— Ввиду невозможности одного из членов коммуны сохранить вертикальное положение решение было принято большинством голосов.

Хотя на мою рыжую бестию было страшно смотреть. В глазах Григория застыли слезы величиной с горошину. Ну да, мой бес и правда сильно привязался к прошлому дому. Ну что теперь поделаешь.

— Гриша, мы обязательно вернемся туда.

— Обещаешь, хозяин?

— Обещаю.

— Ладно, раз так, надо убраться. Бардак тут жуткий, словно свиньи жили. Как вы в такой грязи спать-то легли? Хоть немного подмести можно было, да пыль смахнуть?

Я уж не стал говорить, что именно этим мы несколько часов вчера и занимались. Вообще у беса было свое извращенное понятие о беспорядке. Вот та же батарея пустых бутылок под категорию «не убрана» у нас никогда не попадала. А грязные плинтуса — пожалуйста.

Ума не говорить всего этого вслух у меня хватило. Я тяжело сел на кровати, разглядывая босые ноги и думая о смысле жизни. То есть выполняя свой каждодневный ритуал перед тем, как пойти чистить зубы.

— Чего надумал? — материализовалась рядом уже одетая лихо.

— Да все то же, — ответил я ей. — Доживем до ночи и рванем в небольшое путешествие по лесам родной земли. Хотя, двести верст — это может быть и не родной.

— Сс… дурак, — честно призналась лихо.

— Зато дуракам везет. А пока есть время, давай сгоняем в Питер. Хочу потолковать с одним рубежником о современных методах ведения бизнеса.

Рядом мельтешил бес. То есть казалось, что он натуральным образом беспорядочно бегает туда-сюда с тряпками. Но я по опыту знал, что мой протеже действительно убирается. Пусть это сразу и незаметно.

— Гриша, ты только в подпол не заглядывай пока.

— А что там?

— Потом расскажу.

Судя по огоньку в его бесовских глазах, он меня едва ли послушается.

— Юния, напомни еще в аптеку заехать. Купить зеленку и бинты.

— Зачем? — удивилась лихо.

— Колотые раны Грише обрабатывать.