Бедовый 10. Ларь

Глава 18

Иногда, как, например, сейчас, Гриша напоминал мне сердобольную бабушку. Спасибо, что не мою, а такую… классическую. Наверное, подобную бабулю, размером метр на метр, хранят в палате мер и весов. И главная ее функция, конечно, накормить единственного внука до потери пульса. Если несчастная не справляется, ее из этой палаты с негодованием выгоняют.

— Хозяин, ну хоть картошку попробуй. Правда вкусная получилась!

При этих словах Гриша с мольбой посмотрел на меня. То, что ужин удался, отметили уже и вырванный ароматами из спячки ежовик, и вертящаяся и все опрокидывающая Куся, и, само собой, лесной черт. Последний схарчил уже три порции, а затем получил полное отлучение от Гришиной стряпни на сегодня. Впрочем, Митя не переставал лелеять надежды. И на то имелись причины, поскольку мне кусок в горло не лез категорически.

Оно и понятно, как-то не до жратвы, когда сегодня ночью должно было все разрешиться. То, из-за чего моя предшественница погибла, обретет своего хозяина. Только раньше мы думали, что это просто сильный артефакт. А выяснилось, что это ключ, открывающий Царю царей проход в наш мир. Реликвия должна оказаться в правильных руках. Поэтому мне очень бы хотелось, чтобы новым обладателем артефакта стал я, а не Илия или Инга. Про Тугарина я вообще молчу. Вот и получалось, что весь вечер я ходил сам не свой.

— Дядя Гриша, нельзя человека заставлять, — вступился за меня Митя.

А сам даже взялся за ручку сковороды, вожделенно глядя на блестящие кусочки зажаренной с луком картошки. Он даже уже все приготовил для скорой расправы — положил рядом с собой кусок белого хлеба, чтобы промокнуть им дно сковороды, вытащил два малосольных огурца, которые заготовил бес, и самое главное — занес вилку.

Но куда там. Гриша сноровисто перехватил остатки ужина и накрыл крышкой.

— Ладно, захочешь, попозже поешь. Или давай я с собой положу?

Ага, я представил, как в самый ответственный момент один из кощеев, которые пошли за таинственной реликвией, вдруг достает контейнер с едой. Мол, мне надо питаться по часам и все такое. Хотя беда даже не в этом — у нас контейнеров нет. А вот поллитровых банок предостаточно. Это смотрелось бы еще более комичнее.

— Пойду полежу, — сказал я. — Гриша, ничего мне с собой давать не надо. Лучше вон Митю накорми.

Нужно ли говорить, что я не сомкнул глаз? Лежал, глядя в чернеющий от сумерек потолок и слушал перебранку моих домочадцев. Сначала из-за еды, затем из-за выпивки, а после по поводу всеобщего мироустройства. Это значило, что мои ребята уже поели и выпили, поэтому пришло время пофилософствовать. У меня же в голове роилось множество мыслей, разгоняя все сильнее накопившиеся за день опасения. И каждое новое предложение начиналось со слов: «А что если…».

— Матвей, сс… пора, — подала голос лихо.

Я дернулся от ее слов. Но вместе с этим согласно кивнул, посмотрев на часы. Хотя могу поклясться, что Юния даже не пользовалась хронометром. Она обладала редким даром делать все вовремя.

Поднялся на ноги я тяжело, будто к ступням привязали пудовые гири. Мое ленивое тело больше всего на свете желало остаться здесь. Пусть в чужом, но все же немного обжитом доме, а не идти черт знает куда в ночь. Мол, моя хата с краю (что было недалеко от истины) и вдруг действительно все как-нибудь само собой рассосется. Жаль, что в реальности так не бывало.

Я тяжело вздохнул. Нужно было подниматься. Имелся один метод — как делать нечто неприятное, когда это самое делать как раз не хочется. Необходимо представить, что ты собираешься окунуться в холодную воду, просто задавая себе обратный отсчет. От пяти до одного, а затем резко ныряешь. Секрет такой: в любом, даже хитроумной головоломке, самое сложное — это начать. Потому уже попроще: либо получится, либо нет. И, как правило, все выходит. Так уж устроен мир.

Поэтому я выскочил наружу даже не попрощавшись с домочадцами. Долгие проводы — лишние слезы. Что до грифонихи, я бесу с чертом уже сегодня наказал с нее глаз не сводить. Иначе я не просто введу сухой закон, но и забуду про все ранее примененные амнистии. Митя поклялся все исполнить в лучшем виде, даже заикаться начал от испуга, а Гриша вроде бы обиделся. Мол, когда это он меня подводил? Я уж и не стал перечислять, чтобы не смущать беса с его врожденной альтернативной храбростью.

На улице было свежо, даже чересчур. Конечно, я сегодня не собирался бегать голышом, но и просто гулять по лесу представлялось удовольствием ниже среднего. Я даже печку включил.

— Мы сс… сегодня-то поедем или как? — вкрадчиво спросила меня лихо примерно минут через пять.

— Не видишь, что ли, машину прогреваю? Еще не хватало, чтобы движок стуканул, — раздраженно ответил я.

Хотя мы оба понимали, что я пытаюсь оттянуть время. Потому что боюсь. Но сколько веревочке ни виться…

— Сначала за Рехоном, — произнес я.

Причем, непонятно, зачем сказал. Юнии было вообще все равно, в какой последовательности мы заберем сегодня моих спутников. Это скорее походило на «бессознательное изречение». Какое возникает у людей, несколько суток находящихся дома в одиночестве и начинающих разговаривать сами с собой, лишь бы лишний раз доказать себе, что они вообще умеют говорить. В таком случае идеально, когда есть домашние животные — ты вроде бы и не сошел с ума, а просто обсуждаешь с псом аргументы против теории струн.

Рехон ждал меня у выхода общины на чужанскую территорию, облокотившись на горящий фонарь и нервно поглядывая по сторонам. Он был облачен в кожаную осеннюю куртку, свободные джинсы и резиновые полусапожки высотой по щиколотку. Держу пари, его одевала Зоя, получив единственную вводную — лес. В другом случае, я не представляю, куда собрался этот модник.

— Матвей, поехали быстрее, — тут же сел он в машину. — А то она еще выйдет прощаться. Все ей кажется, что я не вернусь. Сказал ей, конечно, чтобы оставалась дома…

Рехон не закончил, махнув рукой, мол, чего тут говорить — все бесполезно. Я кивнул. Ну да, Зоя такая. Стукнуть кулаком по столу и сказать: «Теперь будет вот так» — это не про нее.

Правда, меня немного покоробило: «Все ей кажется, что я не вернусь». На мои плечи весь день давило ощущение грядущей беды. Вот только я не мог понять, куда это все отнести. За себя беспокоиться или за кого-то еще?

Однако кошки скребли знатно. Так, что даже хотелось махнуть несколько стопок, чтобы заглушить эту тревогу. И я искренне позавидовал Рехону, который сидел рядом с видом вырвавшегося на рыбалку семьянина. Надо ему на будущее посоветовать купить гараж и объяснить, для чего он нужен мужикам этого мира.

Зато Ингу пришлось подождать. Привратник-домовой извинился и сообщил, что госпожа собирается. И вот спустя минут пять на пороге появилась знакомая парочка в темно-синих, почти черных спортивных костюмах с эмблемой Bosco. Стильно, модно, молодежно.

Единственное, мне показалось, что Травница изначально выбрала проигрышную стратегию. Нет, на ней костюм сидел вполне неплохо, но рядом с пышущей молодостью Натальей Инга смотрелась тетушкой. Ухоженной, подтянутой, но тетушкой, которой стукнуло лет сорок пять. Хотя, Костяну бы понравилось. Он вообще был большой ценитель зрелой женской красоты.

— Она зачем? — нахмурился я, указав на приспешницу.

С одной лишь целью — не дать понять Инге, что это моя затея. Потому что если бы я промолчал, это было бы точно подозрительно.

— Наталья нам поможет. Я взяла кое-какие травы и артефакты. Доставать со Слова их будет долго и неудобно.

Я вспомнил зеленух, которых Травница использовала в качестве пневматической почты. Да, ее Слово, в отличие от моего, гораздо масштабнее, но в то же время медленнее. На нем можно хранить целые стеллажи вещей, однако быстро достать все это одномоментно не получится.

Хотя, само собой, я скорчил недовольную физиономию. Поэтому Инга добавила:

— Ты ее даже не заметишь.

Лишь после этого мы все расселись по местам. При этом Инга слегка кивнула Рехону, а тот ей и не ответил. О том, чтобы начать разговор, — не шло и речи. Что ж, пусть так, меня молчание вполне устраивало.

Впервые путь во владения лешего был для меня настолько тяжелым и гнетущим. Наверное, в том числе потому, что я даже не собирался встречаться с батюшкой. Машина проворно мчала по шоссе, везя угрюмых рубежников и чужанку навстречу судьбе. В какой-то момент стало так тоскливо, что я не выдержал и включил радио. И тут же услышал бодрый голос Бутусова:

'Из нас выращивают смену

Для того, чтоб бить об стену.

Вас отваривали в супе,

Съели вас — теперь вы трупы'.

Я торопливо переключил радио:

'Это все, что останется после меня.

Это все, что возьму я с собой!'.

Вы издеваетесь, что ли? Нет, я слышал про феномен Баадера-Майнхофа. Мол, беременные видят вокруг только беременных, хромые хромых, тот, кто думает о возможной смерти, слышит песни про тлен и безысходность. Однако это уже слишком.

Я переключил радио и услышал бодрую мелодию и знакомый голос:

'I’m on the highway to hell,

I’m on the highway to hell,

I’m on the highway to hell'.

Позади, не сдержавшись, хихикнула Наташа. Я не был уверен, что остальные знают английский, но от греха ткнул в магнитолу, и та затихла. Ладно, будем ехать без музыки.

Ночь обещала быть пасмурной, без ярких кровавых лун на небе, пусть где-то там они и были. Меня больше волновало, почему без явных причин так тягостно на душе и так сильно давит в области сердца. Однако едва ли в машине сейчас был психотерапевт-кардиолог, поэтому пришлось отложить эти вопросы.

Мы свернули с трассы, миновали Большое поле и уже выбрались на проселочную дорогу, когда я резко остановился, с ужасом глядя перед собой. Потому что именно в этот момент внутри что-то оборвалось. Как последняя струна у гитариста, на которой он еще худо-бедно играл.

Инга пулей вылетела из машины, скрывшись в лесу, и Наталья, после секундного колебания, ломанулась за ней. Рехон же «нацепил» промысел на кончики пальцев, готовый в любую минуту обрушить на возможного неприятеля хист. Вот только на дорогу никто не выскакивал.

— Что не так? — спросил он.

— Печати на моем доме. Их больше нет. Срезали одним махом.

Лицо Рехона превратилось в восковую маску. Он не произнес ни слова, не шевельнулся, разве что положил руку на плечо.

— Если произошло что-то плохое, мы все равно не успеем вернуться в город, — сказала Инга.

Я даже не заметил, как она подошла. Видимо, ей надоело наслаждаться природой в облезлых осенних кустах. Но что самое мерзкое, она действительно была права.

Даже если я рвану обратно, расплескивая хист и превращая каждый шаг в гигантский прыжок метров на двадцать, едва ли обернусь быстрее Зверя. Пусть и ломанусь напрямки.

Зараза! Вот только как они вышли на нас? Чуры? Ежовик? Да по больше части, это сейчас и не важно. Гриша, Митя, Куся… Надо было оставить с ними лихо! А что если и это бы не помогло? Я старался отогнать от себя дурные мысли, но получалось не очень.

Хотелось орать до одури и бить руль, пока не рванет подушка безопасности. Однако вместо этого я оцепенел. Разве что странный звук немного раздражал.

— Мы должны продолжать, — вновь подала голос Инга.

Я вдруг осознал, что бесячий звук оказался скрипом собственных зубов. И стоило Травнице сказать то, что я меньше всего желал услышать, я вернулся в реальность. Сейчас очень хотелось послать ее, сесть в машину и поехать домой. Однако я понимал, что это неверное решение. Гриша, Митя, Куся…

— Тогда че вы там стоите⁈ — рявкнул я, понимая, что попросту срываю злость. В душе было пусто, а на губах горько.

Травница с Наташей залезли обратно, и мы продолжили путь. Благо ехать нам оставалось всего ничего. Заглушив мотор и с трудом выбрался из машины. Ноги почти не слушались, словно их пришили мне от какого-то другого человека.

И что хуже всего, стоило прислушаться к себе, как я понял еще кое-что — то самое гнетущее предчувствие не прошло. Разве что теперь та горечь, которая чувствовалась на губах, разлилась и в груди.

— Матвей, сс… надо закончить начатое. Чтобы всс… се это было не зря.

Я ничего ей не ответил. И не только потому, что мне нельзя было выдать присутствие Юнии. Я не желал общаться на эту тему и по иной причине — мне нечего было сказать.

— Туда, — поднял я руку перед собой.

Тьма пряталась в пожелтевших листьях, шептала проклятья, укрываясь за холодными черными стволами деревьев. Я никогда с ней не дружил. Тьма, младшая сестра ночи, благоволила рубежникам и нечисти. Но не мне. Я так и не стал в полной мере рубежником. Хистом может быть, но по духу я оставался обычным человеком. А она это чувствовала. И не могла простить.

Я никогда не дружил с тьмой, однако сегодня наши противоречия будто обострились до предела. Несмотря на то, что я видел многое, недоступное обычному взгляду. В каждой коряге мне чудилась занесенная над головой рука с ножом, в каждой куче осенних листьев угадывался труп. Богатая фантазия и расшатанные нервы сослужили теперь плохую службу. Поэтому когда я увидел знакомый обугленный дуб, то невольно вздрогнул. А после представил, как совсем скоро из-под него вылезет лич-чур, чтобы направиться к ларю.

— Туда, — повторил я, указывая на далекий островок вековых деревьев, особняком раскинувшийся посреди спрятанного лесного луга.

Наш невероятный квартет (лихо я не стал считать) неторопливо направился за мной. Труднее всего приходилось, конечно, Наташе. Как чужанка, она и видела, и чувствовала все гораздо хуже кощеев. Для меня оставалось большой загадкой, как до сих пор приспешница Инги не переломала себе ноги. Ну правильно, хоть кому-то в этой жизни должно было везти? Лично я уже два раза провалился правым кроссовком во что-то мокрое и теперь не шел, а хлюпал. Правда, мысли были совершенно о другом. Все эти бытовые неурядицы шли словно фоном.

— Стоять! — внезапно для всех замер Рехон.

Мы уже огибали кромку леска, в котором укрывался ларь. Казалось, реликвия так близко — руку протяни. Конечно, в фигуральном смысле. Но минуты полторы, и мы действительно будем на месте. Вот только теперь я искренне не понимал, стоит ли игра свеч?

Лишь иномирный кощей замер, как Инга тут же протянула руку Наталье и в нее легло несколько мешочков. Явно с перетертой травой.

— Что? — не вытерпел я.

Вместо ответа Рехон подошел к небольшому бугорку и присел возле него. А потом поманил меня.

Мы приблизились и стало ясно — никакой это не бугорок, а трупик несчастного животного. Кота. Да еще с темной шлейкой на спине. Ноги невольно подкосились, в груди противно заныло и стало совсем не по себе.

Не только потому, что я очень сильно не любил тех, кто истязает животных. Это как раз нормально. Так сказать, тест на адекватность. Просто в последнее время у меня появился еще и маркер на хрень разного рода, которой и вовсе не могло случится. Вот мертвый кот вдали от цивилизации — именно хрень. Жуткая невероятная хрень!

— Убили… ножом, — медленно осматривал труп Рехон. — Причем так, чтобы пролилось как можно больше крови. Тут все вокруг в ней.

— Пожалуйста, не надо, — пискнула Наталья, схватившись за рот.

Даже среди тьмы ночи было видно, что лицо приспешницы белее мела, а рот неестественно перекошен, словно у мертвеца.

— И вот там, — бережно положил кота на землю Рехон, поднимаясь на ноги.

Я проследил за его взглядом и увидел в шагах десяти от нас новый комочек. Сердце противно сжалось. Не из-за того, что здесь убили животных. Это самой собой. А потому, что мне вдруг почудилось, будто я приоткрыл дверь в соседнюю комнату и обнаружил оборудованное логово маньяка. Которое всегда было именно здесь, пока я искал его где-то вдалеке.

Теперь не осталось никаких сомнений. Если домашний кот еще мог как-то пробраться в лес, где погиб от рук какого-то сумасшедшего, то бездыханный красавчик мальтипу в данный сценарий не вписывался. У меня мороз пробежал по коже от простого осознания — пес оказался немолод. Да, пусть и говорят, что маленькая собачка до старости щенок, однако я был уверен, что этот кобель разменял десятку.

В груди не просто заныло — чудилось, что меня сейчас вывернет наизнанку. Полчаса назад мне думалось, что хуже уже не может быть, однако жизнь любила подкидывать мне сюрпризы. Словно пытаясь проверить меня на прочность. И самое мерзкое — мне забыли прежде сообщить стоп-слово.

Рехон внезапно жестко схватил меня за плечо и прижал палец к губам. Хотя мы и так находились в полной тишине. Я прислушался и с трудом различил еле уловимый писк. На него мы бросились словно выброшенные на берег мореплаватели, увидевшие паруса у горизонта.

Крохотная клетка стояла на земле, а внутри копошилилсь крысы. Я вообще их не любил, однако правду говорят, что все дети, даже не очень красивые, подсознательно внушают умиление. Раньше за мной такого не замечалось, но вот после пары трупов животных оказалось, что нет ничего милее крохотных розовеньких крысят. Смущали разве что красные полосы на боку у каждого.

Я застонал, словно у меня отняли последние силы. Мне и раньше приходилось чувствовать себя дураком, однако сейчас пришло полное осознание, что я дебил.

Я повернулся к Инге и обреченно сказал:

— Нигде не говорилось, что младенцы должны быть человеческими. Соединить жизнь и смерть можно любым существом.

— Молодец!

Знакомый голос в ночной тиши показался громом среди ясного неба. Мы все мгновенно развернулись к деревьям, в тени которых прятался тот, кто наблюдал за нами. Теперь Тугарин медленно выходил к нам.

— Но лучше догадаться поздно, чем никогда, так ведь, Матвей?