Бедовый 10. Ларь

Глава 20

Сила окутывала дерево с артефактом, который желали заполучить многие. Казалось, когда перестали действовать те самые невидимые волшебные замки, не позволяющие отворить ларь прежде времени, наружу выплеснулся весь промысел, хранившийся внутри. От него сводило зубы, ныли кости и колотило в висках. А еще у меня жутко вспотела спина и подмышки. Хотя данные обстоятельства я уже связывал не с хистом, а с внутренними переживаниями.

Я достал склянку с эссенцией удачи, откупорил и сделал несколько глотков. Хуже точно не будет, а на время нейтрализовать собственное невезение было бы очень неплохо. Правда, непонятно, что произойдет потом, но все же.

— Успокоительное, — ответил я на немой вопрос Рехона. — Ну что, заканчиваем мять сиськи и вытаскиваем эту штуку наружу.

— Прозвучало весьма двусмысленно, — не моргнув глазом, ответил иномирный кощей.

— Согласен, — кивнул я.

Мы тем временем подобрались к дубу, дупло которого оказалось окутано странной дымкой. Ее можно было сравнить со зноем, расплывающимся летом над городом и плавящим воздух. Вот только сейчас было в высшей степени прохладно. Хотя руки подрагивали у меня совсем от другого.

— Давай, — сказал я скорее самому себе, нежели Рехону.

И первым протянул руку к ларю. От головы до пят меня пробило чем-то отдаленно похожим на электрический ток. Вся разница заключалась в том, что мне не захотелось отдернуть конечность, скорее наоборот. Единственное желание, которое возникло — ухватить ларь посильнее.

Наверное, у иномирного кощея появилось похожее ощущение. Потому что на физиономии расплылась какая-то глупая улыбка, словно на мгновение Рехон перестал контролировать мышцы лица. А потом, мы не сговариваясь, рванули на себя ларь. И он легко поддался, будто все это время только того и ждал.

Воздух, наполненный силой, заискрился от многообразия драгоценных камней и золота. Впрочем, они меня интересовали сейчас в меньшей степени. Потому что больше всего хотелось поскорее открыть ларь.

Я разглядел маленькую, но длинную выемку под крышкой. Аккурат под пальцы. Ее заметил и Рехон, который почему-то жадно облизнулся. Раз — и под нашими руками ларь легко открылся, словно не было всех этих веков заточения, смертей и грозных печатей.

На небе появилась небольшая прореха, обнажив кровожадную луну красноватого оттенка, осветившую землю и не способную дать свою защиту. Та, словно посмеиваясь, глядела на нашу находку, но не торопилась высказать собственные мысли.

А внутри ларя лежала она — самая могущественная реликвия из всех существующих, открывающая проход в иные миры по воле того, кто обладал артефактом. Созданная из крови и хиста чура. И представляющая собой длинный массивный ключ. Причем, весьма потертый и старый.

— Это оно? — спросил Рехон, не сводя взгляда с артефакта.

— Оно, — забыв, как дышать, ответил я.

И взял ключ.

Сила, прежде растекшаяся вокруг, рванула к реликвии, словно многочисленные детеныши, неожиданно испугавшиеся, что их мать сейчас уйдет. А я заскрипел зубами, пытаясь удержать внезапно разогревшийся артефакт. Но вместе с тем явственно понимал, его нельзя отпускать. Только не теперь.

И все вокруг изменилось. Разукрашенный самоцветами ларь превратился в обычный походный ящик, который даже не закрывался. Могучий дуб в странное диковинное сооружение, состоящие из многочисленных трубок. Большинство их них давно высохли, вместе с содержимым — кровью чура. Железные детали заржавели, шестеренки и механизмы встали намертво. Я смотрел на постамент жадности и подлости имени двух рубежников, которые начали это все. И на мгновение забыл, что за нами вообще-то наблюдают. Потому даже немного удивился неприятному знакомому голосу.

— Это все⁈ — закричал Трепов, который стоял метрах в шестидесяти от нас. Он явно хотел еще приблизиться, однако не решался. — И никакого проклятия?

Я не ответил, медленно повернувшись к Тугарину. Я старался не смотреть в сторону засохшего черного дерева, чтобы никто не перехватил мой взгляд. Потому что уже чувствовал, как там, внизу, заворочалась, тяжело просыпаясь после долгого сна, нежить.

— Если все, тогда отдавай мне реликвию! — не унимался Тугарин.

Он вдруг преобразился. Причем выглядел Трепов по-прежнему старой развалиной, однако черты его лица внезапно заострились, шея стала тоньше, волосы взъерошились. Он напоминал голодного птенчика, жадно тянущегося за червячком.

— Я не могу! — сказал я, чувствуя, что совершаю самую большую в мире подлость.

Хотя она была совершена уже давно. В тот момент, когда я пришел разговаривать с Илией и Травницей. И я знал, как все закончится. Не вообще все, но конкретно для одного рубежника. Точнее рубежницы. И я пошел на это, не видя других вариантов. Хотя, как выяснилось, все было напрасно — маленький глупый рубежник стал частью планов опытного кощея. Но да ладно, мы еще посмотрим, кто кого.

— Я связан договором с Травницей. Я должен отдать реликвию ей.

— И всего-то? — усмехнулся Трепов.

Он щелкнул пальцами, и Виктор, который словно еще больше раздался в размерах, прыгнул в сторону Инги, грозно приземлился возле нее, а затем потащил к Тугарину. Все это произошло быстро, в считанные секунды, потому Травница не успела отреагировать.

Да и сейчас Инга почти не сопротивлялась, словно принимая свою судьбу. Разве что ошарашенно смотрела на меня, будто догадавшись обо всем. Такое ощущение, что она оказалась удивлена моему замыслу.

Не было никаких разговоров вроде требования разрушить договор.Тугарин словно устал ждать. Тем самым клинком, которым прежде угрожал Кусе, он ударил Травницу в живот. А после, чтобы Инга не смогла самостоятельно вылечить столь легкое повреждение, крутанул нож, вспарывая рану почти до бока.

Травница схватилась руками, пытаясь удержать внутренности, которые норовили выпасть, рухнула на колени, продолжая смотреть уже на меня своими стекленеющими глазами. Совсем как в моем старом видении. И от ее взгляда по позвоночнику пробежал могильный холод.

— Теперь у нас нет никаких проблем с передачей реликвии? — вкрадчиво спросил Тугарин. — Или мне подрезать и пару перы…

Он не договорил, потому что в его глазах застыл ужас. Я лишь отметил забавную превратность человеческих эмоций. Рядом, мучаясь от хиста, который пытался вырваться наружу, умирала Травница. Однако в ее взгляде сквозило удивление. Тогда как Тугарин именно боялся.

Потому что земля передо мной разверзлась и из-под нее медленно, словно понимая, что теперь ему торопиться уже никуда, вылезал чур. Точнее, он был чуром когда-то невероятно давно. Так давно, что, наверное, и сам уже забыл о тех временах. Теперь его держала на этом свете только печать, с единственным словом-ключом.

Чуры и при жизни не отличались особой статью и красотой. Странно было бы ожидать, что после смерти его внешность улучшится. Однако смотреть на нежить оказалось действительно неприятно. Волосы стали еще реже, грустно облепив по бокам череп с массивным лбом, глаза так потускнели, что я с трудом мог различить там зрачки, а все тело высохло и теперь словно состояло из одних костей и сухожилий, прикрытых выцветшей кожей.

Но самое главное — это сила. Тягучая, медленная, всеобъемлющая, заполняющая каждую клеточку пространства. Она, выпитая из десятков рубежников, безусловно подчинялась этому нелепому и крохотному созданию, после смерти ставшему еще меньше.

Чур приблизился к нам. Он не смотрел на Рехона. Лишь на меня. А затем стал открывать рот. Голос его звучал непривычно живым, отчего становилось только еще более жутко. Мне почему-то казалось, что за столько лет все связки должны были сгнить. Хотя, наверное, это у обычного мертвяка, у лича имелся свой договор со Вселенной.

— Назови свое имя.

— Альберт, — произнес я, делая правильное ударение.

На мгновение даже показалось, что на лице чура мелькнула улыбка.

— Это еще не все, твой долг не оплачен, — торопливо проговорил я, выставив перед собой ключ, как основное доказательство своей правоты. — Реликвии по-прежнему угрожает опасность. Те три рубежника хотят завладеть ей. Ты обязан помочь, чтобы артефакт не попал в дурные руки.

Я не знал, что творится в голове у лича. И происходит ли там вообще что-то. Более того, я допускал мысль, что прямо сейчас этот товарищ покажет мне незамысловатую фигуру из пальцев и разложится на плесень и на липовый мед. Однако я помнил слова Альберта, что лич должен хранить содержимое ларя ото всех, пока не придет хозяин. И очень надеялся, что в это понятие входит момент с новыми командами от хозяина.

— А потом? — спросил лич.

И я подивился, как устроено его сознание. Видимо, там, глубоко внутри, еще не все умерло окончательно. Потому что он мыслил как вполне живое существо.

— Когда этих троих не станет, ты можешь быть свободен.

И случилось почти немыслимое — чур меня послушался. Был ли виной тому мой элексир удачи или что-то еще, выяснять оказалось некогда. Да и подобная информация не несла какой-то сильной значимости. Сегодняшнее сражение, которое периодически прерывалось, чтобы к нему присоединились дополнительные персонажи, разгорелось с новой силой.

Лич, который недавно невероятно медленно вылезал из-под своего земляного одеяла, устремился к троице со скоростью спринтера. Я, с обжигающим пальцы ключом, а за мной и Рехон, побежали следом.

Краем глаза я лишь отметил трясущуюся в конвульсиях Травницу. Смерть пыталась подступиться к ней, но жизнь все еще удерживал хист, причиняя Инге невероятные мучения. Но что самое удивительное, не взирая на творящееся вокруг, не размышляя, что любой из кощеев может переломить ей хребет, возле умирающей рубежницы уже оказалась Наталья. И я знал почему.

Стоит ли боятся смерти в образе чужанки, когда у тебя под рукой практически ключ к бессмертию. Когда ты можешь сама стать рубежницей. Наталья просила, а, может, и требовала, чтобы Инга передала ей хист. И несмотря на то, что ей было очень тяжело и она совсем не жалала этого делать, я знал, что она передаст.

Самонаводящееся оружие с позывным «лич» меж тем с необычайной легкостью добралось сначала до Виктора. Я даже не успел заметить, что сделала нежить, но Лантье отлетел прочь со скоростью надутого шара. А затем чур ударил своей лобастой головой Трепова. Нож Тугарина упал на землю, хотя старик остался на ногах. Пусть и ценой очередных амулетов или колец.

Он сконструировал вычурную форму, которая неожиданно для меня стала обретать черные контуры, когда Тугарин принялся наполнять ее силой. Не знаю, что это было — заклинание против нежити или нечто универсальное, — но лич оценил. Его серьезно тряхнуло, подняло в воздух, где кожа вытянулась под напором вспухших сухожилий и мышц. Надо же, я даже и не думал, что у мертвяка есть последние.

Что-то, разрываясь внутри лича, затрещало. Я даже на мгновение испугался, что сейчас мой союзник умрет окончательно. Однако к явному неудовольствию Трепова, форма заклинания принялась разрушаться изнутри, пока вовсе не пропала.

Личу не понадобилось время на восстановление. Он приземлился на землю и теперь, казалось, стал еще злее. Потому что Тугарин, который будто бы сначала сам собирался разобраться с новым противником, с нотками истерики в голосе заорал:

— Агата!

Рубежница, которая и не торопилась спешиться, потянула поводья в сторону, и Куся встала между чуром и Тугариным. Лич, являющийся профаном в делах разумной нечисти, совершил самое худшее, что только мог, — ударил хистом напрямую. И его предсказуемо отбросило назад. Больше того, я видел, как промысел, которым мертвяк оказался заполнен словно до отказа, внезапно стал торопливо покидать тело лича. И это вселяло тревогу.

Но что самое интересное, лич оказался невероятно силен. Я помнил, что Куся блокирует практически весь промысел, цифры там стремились к ста процентам, но абсолютным значением не являлись. И вот этот вот сущий процент и проскользнул сквозь защитные барьеры грифонихи. Что тут сказать, я первый раз был рад, что кто-то, кроме меня, гасит мою нечисть.

Потому что вместе с удивленной Кусей, на землю свалилась и Агата, отпустив поводья. И грифониха неожиданно оказалась на свободе.

Я уже рвался к ней, оставив Рехона сражаться с будто бы еще больше расплывшимся Виктором. Иномирный кощей использовал свой дар десятого рубца на славу. Он схватил ближайшую ветку накинул на то место, где могла бы быть талия Лантье, после чего кусок дерева превратился в подобие веревки, которая принялась быстро сжиматься. Я даже не обратил на все это внимания. Один на один, без всяких кощеевских заморочек, Рехон размотает Лантье. У меня же дело было посложнее, а именно — спасение Куси.

Грифониха сделала несколько шагов по направлению ко мне, но вдруг остановилась, обиженно щелкнув клювом. Точнее — она цокнула о железную уздечку, которая по-прежнему была накинута на нее. Но теперь ее шею стягивала еще и невидимая петля Трепова.

Правда, недолго. Я, памятуя о недавней потасовке, метнул в него Теневой поток и опять не промазал. А потом уже по отработанной схеме заорал: «Юния!».

Лихо, которая после неудачной атаки смогла-таки юркнуть обратно в Трубку, выскочила наружу, как отряд пьяных драгун. То есть полностью готовая к любому кипишу и не особо разбираясь, кто здесь свой, а кто чужой. Вот только это оказалось зря. Потому что Агата решила продемонстрировать свой кощеевский дар.

Она махнула рукой, словно ударив наотмашь, и мы с Юнией замерли. У меня билось сердце, даже двигались зрачки, вот только ничем другим я пошевелить не мог — кожа покрылась тонкой каменной коркой. То же самое произошло и с лихо.

Хорошо, что мимо пронесся лич. Целился тот явно в Тугарина, однако Агате пришлось перевести фокус кощеевского дара на мертвяка, чтобы защитить босса. И надо сказать, сработало — потому что лич по инерции пролетел еще несколько метров и свалился на землю, как потерявшая сознание коза.

Впрочем, упали и мы с Юнией. Казалось, будто мышцы одеревенели, хотя я видел, что каменная корка медленно осыпается. Наверное, после применения кощеевского заклинания должно было пройти время. Единственное, я все не отпускал ключ, с которым, казалось, сросся воедино. Тугарин меж тем вытащил со Слова какой-то старый топор с массивным обухом и отрубил личу сначала одну руку, потом другую, а следом и голову.

Это вышло так буднично и быстро, что я даже оцепенел. И не от каменной крошки. Лич, который пережил десятки рубежников, оказался четвертован как-то обыденно и просто. Хотя, может, все дело именно в той атаке на грифониху, после которой он растерял большую часть сил. Лишний раз задумаешься, какая же мощь таится в Кусе.

— Отпускай, — скомандовал Тугарин Агате, направившись ко мне. И лицо его было каким-то особенно неприятным и злым.

Я вообще не люблю людей с топорами, которые двигаются в моем направлении. Особенно, если мы с ними не дружим.

Куся, которая наконец избавилась от уздечки, с гневным клекотом налетела на кощея. Точнее попыталась, потому что Тугарин даже не посмотрел в ее сторону. Лишь отмахнулся топором, и грифониха крича от боли, упала наземь.

— Ах ты старый пидорас! — не сдержался я.

И будто бы даже выплеснул силу напрямую. Правда, так и не увидел, достал старикана или нет. Меня вновь со всех сторон окружила тьма, через которую мрачно звучал голос Трепова. Она обнимала, ласкала, и не было никаких сил сопротивляться.

— Ты мне уже порядком надоел, Матвей. Давай ты просто умрешь и перестанешь всем мешать?

Что самое мерзкое, я оказался с ним полностью согласен. Желания жить во мне больше не осталось. И это не потому, что я был бунтарем и желал протестовать против всяких требований Роскомнадзора. Хотелось поскорее закончить это нелепое сопротивление и пасть к ногам сильного мира сего. И, успокоившись, закрыть глаза.

И когда я уже был готов покориться и принять свою участь, в голове мелькнула нотка сомнения. Точнее, она выразилась в знакомом возгласе: «За дяденьку Матвея!».

А потом я вернулся в реальный мир и увидел клубок из Тугарина и черта, катающийся по траве. Я даже не сразу поверил. Митя? Мой Митя?

Видимо, в таком же офигевании оказалась и Агата, которая не поняла, откуда взялась это низкоранговая нечисть. И этого хватило, чтобы маленькое рыжее существо, похожее на упитанного колобка с ножками, метнулось ей под ноги. Да не просто метнулось, а прокричало: «За хозяина».

Я поверить не мог. Мои родные! Живые и невредимые! А после проследил путь, откуда они появились, и увидел в кустах ежовика с ошалевшими глазами. Ага, значит, успели слинять из дома, а после встали на лыжи по лешачьи тропам.

Пришлось даже тряхнуть головой, пытаясь вернуться в реальность, потому что еще ничего не закончилось. Хотя не для Агаты. Ей, видимо, передалась моя непруха. Или это мне до сих пор везло. Потому что рубежница нашла своей головой, наверное, единственный камень в округе. И теперь отдыхала на земле.

— Я чего это, хозяин, убил ее⁈ — вдруг испугался Гриша.

— Нет, ее убил я, — быстро ответил я ему, на ходу вытаскивая жадный до крови меч со Слова.

И рубанул, что было силы. Клинок даже обиженно звякнул, скользнув по камню. Нас отбросило выбросом хиста, но не сильно. Я тут же поднялся на ноги, чтобы поскорее помочь Мите. А Гриша… Гриша уже проворно бежал в сторону деревьев, к ежовику. Ну да ничего, хорошего по-маленьку. Бес и так сделал сегодня больше, чем мог.

Трепов отбросил лесного черта, пораженный этой нелепой и неожиданной атакой. Он даже не причинил тому явного вреда, хотя мог с легкостью убить. Ноздри Тугарина гневно раздувались, на лбу, сквозь тонкую белую кожу, проступила жилка, а сам кощей напоминал мерзкое подобие мумии. Одежда на нем оказалась порвана, обнажив голую впалую грудь без намека на хоть какой-нибудь защитный амулет, разве что на пальцах осталась пара колец. Все прочие артефакты уже покоились под ногами кощея.

И что мне больше всего понравилось, Трепов не торопился нападать, потому что его глаза бегали. Я мельком заметил возле мертвой Травницы получившую свой первый рубец улыбающуюся Наташу. Добилась-таки своего.

Но что важнее, от располовиненного надвое Виктора, который вернулся к своим прежним размерам, к нам бежал Рехон.

Два рубежника и нечисть с рангом не ниже кощея против обессиленного старика. Даже последний гуманитарий мог сделать правильный расчет. Вот только я боялся, что Тугарин не поднимет лапки вверх. А достанет козырь, ради которого он убивал всех этих животных. И самое мерзкое — я не ошибся.