Курсант. На Берлин – 3

Германия, Берлин, апрель 1939 года

Оберштурмбаннфюрер СС Генрих Мюллер терпеливо ждал в приемной, когда его пригласят на аудиенцию.

Это была не обычная приемная. Это вообще была не стандартная ситуация, когда рейхсфюрер Генрих Гиммлер зовёт его для обсуждения текущей ситуации, для отчета о проделанной работе или планирования каких-либо действий, направленных на борьбу с врагами великой Германии. Мюллеру предстояла встреча с самим фюрером, а потому он был максимально собран и сосредоточен.

Впрочем, надо отметить, ожидание никогда не раздражало оберштурмбаннфюрера, особенно в случае с вышестоящим руководством. Он давно усвоил, что пунктуальность — добродетель подчиненных, а не тех, кто стоит на вершине власти.

Естественно, у фюрера столько забот, что он погружён в них с утра до ночи, а иногда даже с ночи до утра. Нелегко быть лидером страны, которая вот-вот займет подобающее ей на мировой арене месте.

Тем более, все важные дела на сегодня завершены, торопиться уже некуда. После встречи с фюрером Мюллер собирался проведать одну из своих любовниц, чтоб, так сказать, выпустить пар.

Последние дни выдались напряжёнными и слегка перегруженными. В силу прохладных отношений с супругой, с которой Генрих не разводился только чтоб не навредить карьере, он завел себе даже не одну, а двух любовниц: секретаршу Барбару и делопроизводительницу Анну. При его образе жизни он счет такой расклад максимально правильным.

Это были приятные женщины во всех смыслах. Поэтому сейчас, в процессе ожидания, вместо того, чтоб нервничать или беспокоиться, Генрих просто мысленно прикидывал, к кому из дам сегодня будет лучше всего отправиться в гости.

Мюллер не боялся, что Адольф Гитлер может его за что-то отругать или выказать недовольство. Оберштурмбаннфюрер прекрасно знал свою цену. Он поставил политический сыск на рельсы технического прогресса. Он опутал земной шар агентурной сетью, вхожей в высшие властные структуры важнейших государств мира. Да-да-да… Это полностью его заслуга. И данный факт известен всем, кому положено быть в курсе подобных вещей.

Мюллер знал шифры многих правительств и армий, их разработчиков и носителей. Он был в курсе военных и государственных тайн союзных и вражеских коалиций. Наконец, он знал, кто и чем занимается в Германии — в науке, в инженерии, в военном производстве и Генштабе, в политике: кто чего стоит, кто на кого работает.

Не зря рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер поручал Мюллеру многие деликатные миссии, где требовался человек, обладающий быстрым умом, недюжей сообразительностью, а главное — не обремененный «химерой совести». С совестью у Мюллера были особы отношения, если говорить более точно — никакие. Он не делил мир на белое и черное. Он отталкивался от двух понятий — польза и выгода.

Непосредственный шеф Мюллера Рейнхард Гейдрих — одна из самых значимых фигур в Третьем рейхе — тоже вполне уважал своего подчиненного.

Именно он, уйдя на повышение, в 1934 году забрал Мюллера вместе с тридцатью семью его баварскими коллегами в Берлин, где Мюллер автоматически получил чин штурмфюрера СС и был зачислен в ряды главного управления службы безопасности. В то время Мюллер работал во втором отделе тайной государственной полиции под непосредственным руководством Гейдриха и занимался борьбой с внутриполитическими противниками национал-социалистов.

Надо признать, путь Мюллера наверх не был усыпан розами партийных значков с самого начала. Бывший мюнхенский полицейский, он пробивался за счет дотошности, феноменальной памяти на детали и безжалостной эффективности, а не громких идеологических заявлений. Он даже еще не являлся членом НСДАП. Его полезность была очевидной для всех, включая тех, кто поначалу косился на «профессионала», лишенного революционного пыла.

В конце 1919 году Генрих Мюллер поступил на службу в полицейское управление Мюнхена, потом перешел в баварскую политическую полицию, где прослужил до 1933 года в должности инспектора-криминалиста.

Именно там, на службе в политической полиции Баварии Мюллер привлек к себе внимание шефа тайной полиции Генриха Гиммлера, который поспособствовал его переводу в тайную полицию рейха. И, наконец, в 1934 году Мюллер вступил в СС — охранные отряды нацистской партии. Так что, с чистой совестью и полной уверенностью в своих словах, оберштурмбаннфюрер мог говорить, что всего в этой жизни добился сам, без чьей-либо помощи или поддержки.

— Герр Мюллер…

Адъютант позвал Генриха, отвлекая его от размышлений, и кивнул ему в сторону двери. Это было приглашение.

Оберштурмбаннфюрер вошел в просторный кабинет фюрера, внутренней испытывая несвойственный себе трепет. Однако это снова не было волнение, это был восторг от собственной принадлежности к событиям и людям, вершащим историю.

Адольф Гитлер стоял у огромной карты Европы, спиной к вошедшему. Не оборачиваясь, он произнес:

— Хайль, Мюллер. Докладывайте. Молодой Витцке, вот что меня интересует. Как все прошло?

Мюллер замер в нескольких шагах от Адольфа, соблюдая дистанцию и субординацию.

— Мой фюрер. Операция по «обнаружению» похищенного Алексея Витцке прошла согласно плану. Наш человек инсценировал его похищение после того, как он покинул фройлян Чехову и отправился с Эско Риекки на встречу с господином Дельбруком, который, в свою очередь, давным-давно находится за пределами Германии. Мы успешно создали впечатление, что за ним охотятся советские агенты, от которых мы же его «спасли». Он был доставлен в штаб-квартиру Гестапо, где прошел соответствующую обработку. Я рассказал ему версию, которая была согласована ранее. О том разведчике, что его похитил. Молодой человек взволнован фактом преследования со стороны Советского Союза и, похоже, готов к сотрудничеству. Он винит Советы в гибели родителей и, кажется, искренне поверил в наше предложение обеспечить ему безопасность и возможность применить свои таланты на благо великой Германии. Сомнений у Витцке не возникло. Он поверил в ту историю, что я ему рассказал. Все идет по плану.

Гитлер, дослушав отчет Мюллера до конца, медленно повернулся. Его взгляд был пронзительным, изучающим.

— «Кажется»? — переспросил он, делая ударение на слове. — Вы сказали, «кажется поверил». Это не самая удачная формулировка оберштурмбаннфюрер. Вы знаете, насколько нам интересен этот человек. Насколько нам интересно все, что он познал в своей этой секретной школе. Но еще более важно заполучить архив Сергея Витцке. Так ответьте мне, вы не уверены в нём, Мюллер?

Генрих стоически выдержал взгляд фюрера. В его работе не было места абсолютной уверенности, только степеням вероятности. Но, пожалуй, так лучше не отвечать. Лучше подать информацию в чуть более мягком виде.

— Мой фюрер, в нашем деле полная уверенность — роскошь. Витцке молод. Он прошел советскую школу, даже если и утверждает, что разочаровался в ней. И да, должен признать, я по-прежнему испытываю сомнения. В поведении Витцке есть некоторая… гладкость. Слишком быстрая адаптация к предложенным обстоятельствам. Он умен, это очевидно. Возможно, даже слишком умен для простого парня, из детского дома, попавшего в секретную школу разведчиком. При этом чрезвычайно самоуверен для беглеца, ищущего защиты. Мой опыт полицейской работы, еще со времен Веймарской республики, научил меня обращать внимание на такие нюансы. Люди, пережившие настоящий страх и предательство, обычно ведут себя иначе — более сломленно, или, наоборот, более агрессивно. Его же реакции… выверенные.

Гитлер прошелся по кабинету.

— Но объективно, он обладает знаниями? Архив, о котором мы столько говорили в последнее время, действительно существует и содержит ценную информацию?

— Относительно архива он по-прежнему не знает, что мы в курсе. Я ненавязчиво затронут тему появления в Берлине господина Риекки и Витцке сослался на драгоценности, упомянув дворянские корни матери. Наш человек, который принес информацию об архиве, утверждает, что отец Алексея был параноидально осторожен и вокруг тайника создал сложную схему. Доподлинно известно, что это — один из банков, расположенных в Берлине. Мы в курсе, какой именно. Но чтоб добраться до архива, требуется несколько доказательств, по которым будет опознан представитель. К сожалению, человеку, который теперь работает на нас, известно лишь о часах. Их я видел. Они находятся на руке Алексея. Однако пока что мы не можем задавать ему вопросы прямо. Да, есть вероятность, что под пытками он разоткровенничается. Но я, пожалуй, соглашусь с наличием провалов в памяти, которые имеются у молодого Витцке. Думаю, все именно так, как рассказал наш новый агент. Соответственно, раньше времени мы не можем открыть все карты, потому как от этого просто не будет толку. Витцке должен сначала сам разобраться с тайником отца, а тогда уж подключимся и мы. Есть надежда, мой фюрер, что проживание в доме фрау Книппер в данном вопросе пойдет ему на пользу.

— Хм…– Фюрер задумчиво потёр указательным пальцем бровь. — Насчёт фрау Книппер…

— Здесь я тоже использовал оговорённую ранее легенду. Поручил Витцке следить за этой женщиной, сославшись на ее связи с потенциальными заговорщиками. Однако, уверен, достаточно скоро фрау Марта выдаст Алексею, что вместе со своим мужем она долгое время являлась агентом английской разведки. Именно по этой причине она и ее супруг пытались установить контакт с Сергеем Витцке в пользу Великобритании.

— Да уж… — Гитлер удрученно покачал головой. — Столько лет прошло… И только сейчас мы узнаем, что этот Сергей являлся на самом деле советским шпионом. Фрау Книппер… Тоже неприятный сюрприз. Кто бы мог подумать… Ее сын был предан нашему делу. И теперь такой поворот.

— Да, мой фюрер, однако, к счастью, наш новый агент появился как нельзя кстати. Благодаря ему мы узнали об архиве.

— Согласен. Что он говорит о самом Алексее Витцке? Не может ли это быть хитрой игрой со стороны НКВД.

— Нет, мой фюрер. Наш человек уверяет, будто Алексей и правда бежал из Советского Союза, обхитрив свое руководство. Он мечтает найти архив и бриллианты. Думаю, документы станут предметом то́рга. Он передаст их тому, кто предложит наилучшую цену. Но мы, конечно, поступим иначе. Как только молодой Витцке окажется у цели, заберём все, что нам нужно. С завтрашнего дня он поступает к своей службе на благо Германии. Я озвучил ему задание, велев максимально глубоко втереться в круги нашей… с позволения сказать, интеллигенции. Те радиопередачи, которые в последнее время стало больше… Я чувствую, в этом замешаны люди, которые занимают далеко не последние места. Мы должны быть очень бдительны, мой фюрер. На кону слишком многое. Поэтому я не отпускаю свои сомнения насчет Алексея Витцке, несмотря на заверения господина Риекки и нашего нового агента о том, что этот молодой человек предельно честен в своих намерениях. Осторожность и выверенность каждого действия — вот наш девиз. Особенно сейчас.

Фюрер выразительно хмыкнул, подошёл к окну и замер там, глядя куда-то вдаль.

— «Особенно сейчас»… — повторил он задумчиво. — Да… Рейхсфюрер Гиммлер докладывал мне об увеличении числа неидентифицированных радиопередач в окрестностях Берлина. Короткие, хорошо зашифрованные. Англичане? Или эти проклятые большевики уже протянули свои щупальца так близко? Нам нужны лучшие умы, Мюллер. Если Витцке — тот, за кого себя выдает, он должен немедленно приступить к работе. Проверьте его под самым строгим контролем. Дайте ему реальную задачу, но такую, чтобы любая утечка не имела катастрофических последствий.

— Будет исполнено, мой фюрер. Мы планируем интегрировать его в ситуацию, которая станет для него и проверкой, и первым реальным вкладом.

— Польша… — Гитлер снова повернулся к карте. Его палец лег на территорию к востоку от Германии. — Первый грандиозный шаг не за горами. К этому времени наша система безопасности и контрразведки должна работать как идеальный механизм. Никаких сюрпризов, никаких «слепых зон». Каждая радиограмма, каждый подозрительный сигнал должен быть проанализирован. Любая шпионская сеть — вскрыта и уничтожена. Судьба Рейха решается сейчас. Скажите мне, что насчёт провокации?

— Мой фюрер, предварительная дата — 31 августа. Переодетые в польскую военную форму немецкие заключенные-уголовники совершат вооруженное нападение на нашу радиостанцию в приграничном городе Глейвиц. С этой радиостанции, якобы захваченной поляками, прозвучит обращение на польском языке, которое призовёт поляков «объединяться и бить немцев». Уголовники, по исполнению своего задания, будут уничтожены. Их тела мы продемонстрируем «на месте преступления» представителям прессы и другим официальным лицам. А значит, уже на следующий день можно будет приступать к активным действиям.

— Отличный план. — Гитлер коротко кивнул. — Еще более отлично будет, если архив Сергея Витцке мы получим до начала операции. Это позволит нам влиять на определенных людей в Советском Союзе. И вы понимаете, оберштурмбаннфюрер, насколько важен данный момент.

— Мы делаем все возможное, мой фюрер. — Генрих вытянулся в струнку, задрав подбородок, — И даже больше. Что касается Витцке, я лично прослежу за его работой и поведением. Любое отклонение будет зафиксировано.

Гитлер удовлетворенно хмыкнул.

— Хорошо, Мюллер. Вы знаете свое дело. Свободны. И помните — бдительность, тотальная бдительность. Ах, да… У меня для вас имеется новость. Вы получили повышение. С сегодняшнего дня звание штандартенфюрера СС — ваше. Но, конечно, рейхсфюрер Гиммлер вам об этом сообщит лично. Так что, будьте добры, изобразите удивление, когда услышите от него.

— Я счастлив, мой фюррер! — Высказался Генрих, вложив в эту фразу все свои эмоции.

Выйдя из кабинета Гитлера, Генрих Мюллер на мгновение задержался в коридоре.

Образ Алексея Витцке снова возник перед его мысленным взором.

Слишком гладко. Слишком правильно. Что-то в этом молодом человеке продолжало его настораживать, некое внутреннее чутье, отточенное годами ловли преступников и врагов государства, шептало, что история молодого чекиста все же имеет двойное дно. Вот только какое? И Риекки, и новый агент, который теперь работал на Гестапо, уверяют, будто сомнений в правдивости побега Витцке быть не может. Все именно так. Тогда в чем дело? Что не дает Генриху покоя?

Эта «гладкость» напомнила ему другие времена, другой город — Мюнхен. Тогда, в начале двадцатых, он, молодой следователь политического отдела баварской полиции, впервые столкнулся с феноменом Адольфа Гитлера.

Это не была формальная встреча. Мюллер присутствовал на одном из его ранних выступлений в переполненной пивной — не по заданию, а из профессионального любопытства, пытаясь понять природу новой, агрессивной силы, что бурлила в послевоенной Германии.

Мюллер помнил свои тогдашние впечатления: невысокий человек, поначалу говоривший сбивчиво, почти неуверенно. Но потом он словно поймав невидимую волну. Голос его креп, обретал металл и гипнотическую силу.

Он не столько убеждал логикой, сколько заражал эмоцией, почти животной страстью. Мюллер, привыкший к сухим фактам и протоколам, тогда отметил про себя: этот человек не просто говорит, он колдует. И это колдовство, эта тщательно выстроенная аура фанатичной убежденности, казалась ему тогда столь же выверенной и потенциально опасной, как и нынешняя, почти неестественная покладистость молодого Витцке.

Он видел, как слушатели, от ремесленников до отставных офицеров, впадали в транс, ловя каждое слово молодого Гитлера. Уже тогда Мюллер понял, что имеет дело не с обычным уличным агитатором. Этот человек обладал пугающей способностью формировать реальность под себя, заставляя других верить в то, во что он хотел, чтобы они верили. И эта способность была куда опаснее грубой силы.

Интуиция редко подводила шефа Гестапо. Он медленно направился в свой кабинет, обдумывая детали плана по интеграции и одновременной проверке «ценного приобретения» в лице Алексея Витцке. Воспоминание о том давнем мюнхенском вечере лишь укрепило его в мысли, что с этим парнем нужно держать ухо востро. За каждой его маской может скрываться что угодно. И работа оберштурмбаннфюрера… ах, нет… уже штандартенфюрера — сорвать эту маску, какой бы она ни была.