Курсант. На Берлин – 3

Глава 7 Я узнаю кое-что новое

Солнце уже висело высоко над Берлином, заливая город ослепительным светом, когда наше «чаепитие» подошло к концу.

Мы с фрау Мартой, заметив, что время неумолимо движется в сторону обеда, а впереди еще так-то приход Магды Геббельс и ужин с дядей Колей, шустро убрали со стола и выскочили из дома. Хотя, правильнее будет сказать, Марта выскочила. Она вышла первой и ждала меня на улице, а я еще стоял на пороге.

Причиной задержки был Бернес, который усиленно готовился к встрече с Магдой Геббельс. И он к ней реально готовился. Пилил на своем инструменте, как наскипидаренный. Звуки, исторгаемые несчастной скрипкой, скорее напоминали медленную и мучительную смерть кошки, чем нечто прекрасное. Я, честно говоря, был безмерно рад возможности покинуть дом, иначе рисковал бы сойти с ума от этих пыток. Скрипка, возможно, замечательно звучит, но только не тогда, когда на ней фанатично наяривают гаммы и всевозможные упражнения.

— Вы же ненадолго? — С надеждой в голосе спросил Марк, когда я уже делал шаг за порог. Он при этом умудрялся держать скрипку подбородком, пока его пальцы, словно обезумевшие четырехлапые пауки, метались по грифу. — Меня пугает эта женщина.

Последнюю фразу Марк произнес совсем тихо, почти шепотом, и предназначалась она исключительно мне. Естественно, я тут же понял, о ком идет речь. О Магде Геббельс. И, признаться, вполне разделял опасения Бернеса.

Супруга рейхсминистра и впрямь вела себя, мягко говоря, очень странно. После вчерашней встречи я заподозрил, что Шипко, когда называл ее «сумасшедшей сукой», немного преуменьшал. Особенно насчет первой части. То, как эта дамочка пялилась на Марка, вызывало много вопросов.

— Не переживай, думаю, через пару часов уже вернемся, — постарался я успокоить товарища. — Держись там. Если что, притворись мертвым. Говорят, помогает.

— Очень смешно… — Скривился Бернес. — Шутник нашелся. Ты видел? Она же буквально пожирала меня глазами.

— Ну…из нас двоих ты явно гораздо привлекательнее. Может, у госпожи Геббельс имеется тяга к черноглазым румынам.

Последнюю фразу я бросил уже через плечо, двигаясь в сторону Марты, которая замерла возле калитки. Пока Бернес не психанул и не прибил меня своей же обожаемой скрипкой.

Улицы города гудели, словно растревоженный улей. Пусть это 1939 год, но в Берлине уже ощущалось звенящее напряжение. На каждом углу висели плакаты с изображениями фюрера, призывающие к единству и силе. Молодые люди в идеально отглаженной форме СС и СА шагали по тротуарам с гордым видом, их тяжелые ботинки отбивали четкий, угрожающий ритм по брусчатке. Я снова отметил, что «эссесовцев» вообще как-то слишком много. Хоть бери да отсреливай…

Женщины в элегантных, но строгих платьях спешили по своим делам, мужчины в шляпах и пальто читали утренние газеты, где кричащие заголовки возвещали о величии Рейха и грядущих победах. Ну-ну. Побед. Посмотрим, кто кого победит, когда наши «Катюши» запоют.

Воздух был пропитан запахом свежего хлеба из пекарен, смешанным с выхлопными газами немногочисленных автомобилей и отчетливым, тревожным ароматом надвигающихся перемен. Трамваи звенели, проносясь мимо монументальных зданий в имперском стиле, перемежающихся с уютными кафе, где уже собирались первые посетители за чашкой утреннего кофе.

Люди казались спокойными, но под этим поверхностным спокойствием чувствовалось какое-то скрытое возбуждение, ожидание чего-то грандиозного и неизбежного. Грандиозного для Германии, естественно. Для всего остального мира это будет крайне тяжелый период.

Мне вдруг стало как-то не по себе. Рассматривая всех этих немцев, спешащих по своим делам, я снова вспомнил, чем все это выльется для Советского Союза. А еще, внутри появилось гнетущее чувство предопределенности.

Конечно, я бы с огромным удовольствием изменил ход событий. И да, скажу честно, эта мысль меня не покидала: что если получится избежать Второй мировой? Пусть не для всех. Хотя бы для Советского Союза. Но именно сейчас, шагая по улице в компании фрау Марты, видя ту атмосферу, которая царила в Берлине, я с некоторой обреченностью понял — невозможно. Невозможно остановить машину, которая уже набрала обороты и вот-вот перейдет в режим максимальной готовности. Только если всей толпой прыгнуть под колёса, что мы и сделаем 22 июня 1941 года…

Вот, например, убью я Гитлера. Маловероятно, но допустим. Остановит ли это фашистов? Да нет, конечно. На смену фюреру найдутся десятки желающих. Как тараканы, честное слово. Сейчас все это уже на том этапе, когда люди — лишь винтики. Сломался один — его тут же заменят на другой. А значит, Великая Отечественная будет неизбежна. Может, чуть в измененном варианте, но тем не менее.

От этой мысли стало как-то очень погано. Оказывается, ужасно тяжело знать, что произойдет, но не иметь возможности исключить предстоящие события. Прозрение было настолько внезапным, настолько болезненным, что все мое более-менее нормальное настроение, причиной которого являлась надежда, что поход в банк возродит еще какие-нибудь воспоминания деда, в один момент рухнуло ниже нулевой отметки.

Зато фрау Марта выглядела на удивление бодро. Она непринужденно болтала о погоде, о своих планах на покупки, о меню для ужина. Однако её напряженный взгляд, немного выбивающийся из общего настроения немки, постоянно скользил в мою сторону, а пальцы теребили ремешок сумочки. У меня сложилось впечатление, что Марта вот-вот перестанет трындеть о хлопчатобумажных салфетках и перейдет совсем к другим разговорам, более важным. В общем-то, предчувствия меня не обманули.

— Алексей, твой отец был очень интересным человеком, — начала она, словно невзначай.

Хотя, переход был, прямо скажем, слишком резкий. Марта бросила эту фразу и замолчала, давая мне возможность высказаться. А я, как бы, об отце, то есть о Сергее Витцке, который чисто юридически мне вроде как прадед, особо рассказать ничего не могу. Все мои знания о том, каким он был, сводятся к воспоминаниям настоящего Алеши.

— Да, так и есть. Мой отец… Сергей был очень интересным человеком, — очень пространно согласился я.

И, кстати, уж в этом точно не соврал и не присочинил. Только «очень интересный» человек мог придумать историю с архивом. Не просто спрятать его, а сделать это так, что почти десять лет никто не может добраться до бумаг, при том что практически каждому известно, где конкретно они находятся. Каждому, кто заинтересован, имею в виду. То есть, документы, по сути, лежат под носом, а вот взять их — хренушки.

— Он очень гордился тобой, — продолжила фрау Марта, её голос стал тише. Немка явно старалась придать моменту некой драматичности, — И всегда переживал за вашу с матерью безопасность. А еще Сергей несомненно был человеком чести. Он умел держать слово, знал, как правильно оценить ситуацию…

Немка остановилась у витрины цветочного магазина, притворяясь, что любуется букетом ярко-красных роз. Я тоже остановился и тоже притворился. Но молча. Просто стоял и пялился на дурацкие цветы.

Вполне очевидно, меня сейчас пытаются обрабатывать. Мол, отец был молодец, знал, на чью сторону нужно встать. И ты, Алексей, должен быть молодцом.

Все понимаю, Марта в данный момент играет на моей молодости. Грузит в мысли сиротке нужную информацию. Но, честно говоря, немного даже обидно, что она действует так топорно. Думает, будто достаточно сказать несколько хвалебных фраз в адрес Сергея Витцке, и все, я поплыву. Единственное, что радует — судя по изменившейся теме разговора, мы, наконец, сейчас перейдем к делу. А это уже прогресс.

— Ты, наверное, мало помнишь о нем? О том времени, которое вы с семьей провели тут, в Берлине? — Спросила Марта таким голосом, будто наш разговор не несет никаких двойных смыслов.

Забавно… несколько дней немка вообще не затрагивала тему отца. Делала вид, будто ни при делах. А тут вдруг ее пробило. Интересно, что подтолкнуло? Марта явно хочет знать, что я знаю. Или, что важнее, что я не знаю.

Только собрался полюбопытствовать у фрау Книппер, с какой целью она вдруг заинтересовалась отцом, как произошло то, чего давненько не было. А если говорить более точно, так и вообще случалось лишь единожды. Около полугода назад, когда мы с Бернесом и Наденькой Бекетовой гуляли по Москве.

Вполне безобидный вопрос Марты словно открыл какой-то шлюз в моей памяти. Вернее, в памяти деда. Хотя, теперь у нас с ним все на двоих.

Улица вокруг меня начала расплываться. Звуки Берлина стихли, сменившись голосами из прошлого. Голова закружилась, я почувствовал резкую боль в висках. Это было не похоже на обычную потерю сознания или на внезапно приключившийся посреди белого дня сон. Это было как удар молнии, яркая, острая вспышка воспоминаний, которые хлынули в сознание.

Я не мог двинуться, словно внезапно парализовало все тело. Мир вокруг меня исказился, а затем полностью исчез.

Я оказался в уютной берлинской квартире, которую сразу узнал. Эта квартира выглядела воплощением немецкой добротности и уюта: высокие потолки с лепниной, широкие окна, завешанные плотными бархатными шторами, которые пропускали лишь золотистые полосы солнечного света. Мебель из темного дерева, тяжелые резные стулья, книжные шкафы, забитые томами в кожаных переплетах, и большой, мягкий диван, утопающий в подушках. Пахло старой бумагой, воском для полировки мебели и немного свежим кофе. Здесь мы жили с отцом и матерью, когда Сергей Витцке служил в Германии. Из гостиной доносились приглушенные голоса, прерываемые редким звоном посуды.

Дверь распахнулась, из комнаты вышел отец. Его взгляд был немного усталым, как, впрочем, и весь вид, словно он только что пахал целину. Следом за ним появились фрау Марта и её муж. Эта парочка наоборот выглядела взволнованными и серьезными, будто только что узнали нечто крайне важное.

— Все ли в порядке, Сергей? — Спросил Генрих Книппер, — Мы слышали, что обстановка в Советском Союзе накаляется. Новые указы… Могут начаться облавы на… некоторых людей.

— Все в порядке. Насколько это возможно, Генрих, — кивнул отец, его взгляд стал тяжелым и сосредоточенным. — Я сделал все, что мог. Теперь самое главное — это безопасность. Ваша и… — Он запнулся, бросив быстрый взгляд в мою сторону. Судя по всему, я, а точнее дед, в этот момент что-то собирал из конструктора на полу, увлеченный своим миром кубиков и шестеренок. — … и тех, кто мне дорог. Времена меняются, Генрих. К сожалению, не в лучшую сторону. Нужно быть готовым к худшему.

Отец подошел к небольшому столику, взял с него толстую книгу в кожаном переплете. Она выглядела как обычный том стихов или прозы, но я сразу почувствовал, здесь кроется что-то важное.

— Возьмите, Марта, — произнес отец, протягивая книгу немке. Его взгляд снова метнулся ко мне, задержавшись на секунду,. — Вам… на память.

— Сергей, вы уверены? Это… опасно, — спросила немка, осторожно принимая книгу из отцовских рук. Будто он ей не томик Гёте протягивает, а гремучую змею, только что выползшую из Ада. Кстати, да. Я успел прочесть золотое тиснение на обложке. Это действительно был Гёте. — Если что-то случится, вас могут обвинить в пособничестве… и даже предательстве, сами понимаете. Это не просто риск, это безумие.

— Именно поэтому я доверяю её вам, Марта. В качестве подтверждения серьезности своих намерений. Я служу Родине, ее интересы превыше всего остального. Внутри… вы найдете кое-что. Если когда-нибудь… если с нами, со мной и Мариной что-то случится… постарайтесь, пожалуйста, разыскать Алексея. Я понимаю, что прошу практически о невозможном в свете обстоятельств, но… В качестве гарантии, имейте в виду, остальная часть шифра будет у него. Не принимайте на свой счёт, я просто не верю никому, кроме самых близких. Страница тридцать семь, третья строка сверху. Каждое пятое слово. Помни. Мост. Переправа. Старые корни. Новый путь.

Отец произнес эти фразы, словно заклинание, в его глазах читалась невероятная усталость и какая-то отчаянная надежда. Фрау Марта крепко сжала книгу, её пальцы побелели от напряжения, словно она держала не томик Гёте, а последний кусочек надежды в этом сходящем с ума мире.

— Я поняла, Сергей, — ответила Марта, её голос еле заметно дрогнул, — Будьте осторожны. Обещайте, что мы еще встретимся. Что все это закончится, и мы снова сможем пить кофе на террасе. И…знайте, вы приняли верное решение. будьте осторожны.

— И вы тоже. Думаю за нашу договоренность вас тоже по головке не погладят.— Сказал отец, его голос был полон скрытой тоски, словно он уже знал, что этой встречи не будет.

Как только чета Книпперов удалилась, я снова посмотрел на Сергея. Он стоял посреди комнаты, глядя на закрытую дверь, словно прощаясь не только с ними, но и с чем-то гораздо большим. Его плечи опустились, я почувствовал горечь и безысходность. Он был как шахматист, который только что сделал свой последний, отчаянный ход, зная, что партия проиграна, но пытаясь хотя бы минимизировать ущерб.

— Алексей! Алексе! Господи, что с тобой?

Вспышка… Резкая боль…

— Алексей! Черт…да что ж это такое⁈

Я моргнул, пытаясь избавиться от мутной пелены, которая снова вдруг накрыла меня с головой, а в следующую секунду понял, что снова оказался на берлинской улице, рядом с фрау Мартой, которая без лишних церемоний весьма ощутимо шлепнула меня по лицу. Похоже, предыдущая боль — итог ее действий. Эта чудесная женщина не нашла ничего лучше, как лупить меня по физиономии, словно я — девица, которая потеряла сознание от вида мыши.

Я резко выдохнул. Ощущение было такое, словно выскочил из давящей глубины моря на поверхность. Очень похоже. Голова все еще кружилась, а перед глазами плыли цветные пятна. Марта стояла рядом, её лицо было бледным, но в глазах мелькало что-то похожее на панику.

— Алексей! Что с тобой? — голос немки звучал испуганно. Она шагнула ближе, а затем подхватила меня по локоть.

Потрясающая логика. Сначала бьёт по роже, а потом беспокоится, не рухну ли я на землю.

— Все в порядке, — пробормотал я, пытаясь прийти в себя.

Сердце колотилось как сумасшедшее. Это было не просто воспоминание деда, это было ключевое воспоминание, которое появилось как нельзя вовремя. Слова Сергея Витцке, его напутствие Марте, шифр… Я понял, что это означает. Книга — часть кода.

Мост. Переправа. Старые корни. Новый путь.

Ну папенька… ну, затейник… То есть ему было мало одних только часов с рисунком. Он еще и код… Ах, ты, черт… код… Мне же об этом и говорил Лже-Дельбрук! Точно!

Я думал, что кодовая фраза спрятана в рисунке, но нет… Выходит, искать нужно совсем в другом месте. И, кстати…Получается, что насчет головоломки, придуманной отцом, Лже-Дельбрук не врал. Теперь возникает новый вопрос…Откуда он это знает? Ведь если управляющий банком был подставной, разве может он ни с того, ни с сего быть в курсе таких деталей?

Вот оно все и совпало. Часы, рисунок с шифром, кодовая фраза. Одного не могу понять… На кой черт Сергей Витцке связался с семейством Книппер… Кто они такие, вообще? И почему он так им доверял, если «не верил никому»?

В любом случае, ответить на этот вопрос он уже не сможет по причине собственной смерти, а ждать, пока меня долбанет очередное прозрение — нет уж, увольте. Поэтому я сделаю то, что, наверное, станет самым лучшим решением проблемы. Немного прижму непосредственную участницу тех событий.

Я посмотрел на фрау Марту. Теперь я знал о ней немного больше, но этого мало. Так что…будем работать с тем, что есть ради лучшего результата.

— Дорогая фрау Книппер…— Произнес я наимелейшим голосом, на который только был способен. — А давайте-ка мы с вами кое-что обсудим…