9

— Семь нападений на торговцев за неделю, Халиф, — обратился упитанный, лысоватый мужчина к своему шефу, носившему столь интригующее прозвище. Получил он его за то, что любил истории — как слушать, так и рассказывать, а еще Халиф умел решать вопросы. Он обожал головоломные задачи, он любил задачи с утерянными логическими звеньями, он был способен понять, что движет той или иной деятельностью, которая, казалось, не имела видимого смысла. Доктор психологии, человек, который не делал разницы между добром и злом, а потому куда охотнее решал задачи, с которыми связывался криминальный мир. Там больше платили и задачи бывали куда интереснее. Причем, отдавая должное Халифу, вторую причину стоило бы поставить первой. Порой он грешил и помощью органам правопорядка, помогая отыскать совсем уже потерявших ориентиры убийц, против чего, кстати, не возражали и те, кто чаще прибегал к его услугам. Система услуг. Взаимных, разумеется.

Халифу было отчаянно скучно последние дни и визит на дом его помощника, человека заурядного, но жуткого педанта и аккуратиста, исполнительного и к рассуждениям на пустом месте не склонного.

— Семь нападений за семь дней? — Почему-то уточнил Халиф, — по одному в день?

— Нет, Халиф. В понедельник было два, в следующие дни — по одному, исключая воскресенье, — внес поправку в свои данные помощник, которого звали коротко и незамысловато — Бобер. Что-то было в нем от этого трудолюбивого и серьезного зверька, даже во внешности его сквозило нечто, что роднило его с этими инженерами природы.

— Благочестивый человек, — усмехнулся любитель загадок.

— Вы думаете, Халиф? — Насторожился Бобер, зная, что впустую Халиф за работой не говорит никогда. А сейчас шла именно работа, то, за что они оба получали деньги.

— Похоже. Понедельник — самый неприятный день, потому видимо, оставлен, как самый тяжелый. Я полагаю, нападения идентичные?

— Верно, Халиф. Почерк одинаков. Внезапное нападение сзади, удар в ямку под затылком — потеря сознания. В себя они все пришли кто где. Трое в больнице, остальные — в собственных подъездах. Ни у кого не пропало ничего. Ни денег, ни телефонов, ни даже товара — у двух дураков было с собой кое-что, подлежащее припрятыванию. Деньги они сдать не успели, нычки обнулить — тоже.

— Общего? — Кратко спросил Халиф, но Бобер схватывал на лету.

— Спайс. Возле учебных заведений. Последнее решение хозяина, как вам известно. Бегать по городу решили прекратить, тем более, что все, кому положено, и так знают, что этих людей трогать нельзя.

— Еще?

— Все.

— Занятно. Судя по силе удара и месту, куда он наносится, нет, Бобер, я не оговорился, именно «наносится», тому, кто выбрал себе это развлечение, наплевать на последствия. А возможен шок, паралич, а еще человек может стать обычным овощем. Зачем тогда было тащить тело в подъезды, да еще и вызывать «скорую»? Спорю на твою зарплату, звонил в «скорую» один и тот же человек. Проверил?

— Да, Халиф. Проверили. Вы правы, — почтительно сказал Бобер. — И вот потому, Халиф, велено подключить вас. Ведь все это ни в какие ворота не лезет.

— Пробейте по школам, колледжам, ВУЗам и всем прочим учебным заведениям — не отправился ли кто в страну вечного покоя с этого товара в последний месяц. Пока все, — Халиф прикрыл глаза.

— А что сказать хозяину? — Спросил Бобер.

— Пока ничего. Общее тут еще одно, очевидное, но потому интересное. Он нападает со спины. Да, верно, я согласен с вами, — сказал Халиф, хотя Бобер молчал, — это более, чем банально, эффективно и трудно отражаемо.

— Спецподготовка? — Снова насторожился Бобер.

— Не обязательно. Так ударить может любой крепкий и решительный человек. Решительный — вот первый штрих к портрету, Бобер. Вопрос в том, что он решил. Думаю, что сильнее всего досталось первому торговцу? — Спросил поклонник ребусов у затаившего дыхание Бобра. Бывали случаи, когда даже по схожим убогостью данным, Халиф выдавал готовый ответ и ни разу не ошибся.

— Да, все верно, Халиф, первый чуть не впал в кому, — подтвердил Бобер.

— Лишнее подтверждение того, что спецподготовки у него нет. Он решился — и начал. Ступайте, Бобер, всего доброго.

Бобер, попрощавшись, испарился, а Халиф позвонил тому, кто его работу и оплачивал.

— Здравствуйте, Сергей Прокофьевич, Халиф беспокоит. Я по поводу вашего задания. Советовал бы подменить тех, кто ушел в больницу, на прежних местах, и ждать. Это не похоже на захват территорий, сами понимаете, иначе бы результаты были бы куда более жестокие.

— Здравствуйте, Халиф. Вы, как всегда, по существу, — на той стороне телефона усмехнулся того, кого звали Сергеем Прокофьевичем. — Людей подменим, а потом?

— Потом ждать еще семь дней. Ни больше, ни меньше.

— Хорошо, Халиф. Как вы полагаете, это что-то серьезное?

— Сергей Прокофьевич, вы знаете, что я очень не люблю давать оценку ситуации, в которой пока что не разобрался. Пока что я могу лишь вам порекомендовать сделать то, что уже порекомендовал, а вы, разумеется, вольны поступить по своему усмотрению, — вежливо отвечал Халиф. Ответ его не был хамством, не было в нем и какой-то сокрытой обиды, и собеседник это знал.

— Хорошо, Халиф, благодарю вас, через неделю, думаю, у вас уже будет что сказать, — понадеялся Сергей Прокофьевич.

— Или будет больше материала для обдумывания.

На чем собеседники и попрощались, а Халиф прошелся по квартире, насвистывая легкомысленные песенки. История начинала нравиться ему. В ней отсутствовала логика — как банальная, так и изощренная. Месть разъяренного родителя? Тогда бы одним ударом не отделался бы ни один человек. Или это был бы один человек. Или родитель перестраховался? А откуда он мог узнать остальных шестерых? Сотрудник полиции, чьему чаду сдуру продали спайс, а чадо вышло в окно? Вариант. Слабый, но вариант. Захват территории? Кем? Стрельба и поножовщина давно канули в Лету, что, как прекрасно знают в полиции, всегда плохой признак — это значит, что дело перешло на постоянные рельсы. Новая поросль? Тогда бы торговцев или покалечили бы, или просто выпотрошили бы, как рыбу — дать понять, что это не шутка. Эта версия уже отметена, но просто так, на вкус… Нет. Вкус дурной. Нет. Не то. Значит, человек начал в понедельник, в воскресенье сделал перерыв, а в понедельник хозяин велел подключить его, Халифа. Прекрасно. Значит, все линии по епархии хозяина уже пробиты и ничего не дали. Еще бы. Но тем лучше, значит, этот сектор тоже чист. Возмущенные честные полицейские? «Эскадроны смерти» на русский лад? Как раз не русский — поразбивали бы головы, тогда да. Русский. Или перекидали бы на нары, кинув сигнал через головы сребролюбивых начальников в самый верх, где еще более сребролюбивы. Тоже не вариант. Прекрасно. Все становится еще запутаннее. Не бандиты. Прекрасно. Не полиция. Прекрасно. Не родители — почти наверняка, за вычетом версии, что родитель совмещен с полицией. Если никто в ближайшее время не умирал от этой дряни, то такая версия отпадет. Так. Тогда остается какой-то информированный человек, который что-то решил. Таких решительных полно в скверных боевиках, и в хороших боевиках, и в прекрасных боевиках, в триллерах, в детективах, но — в реальной жизни они не встречаются. Бывали случаи, когда торговцев убивали родственники. Было пару раз. Но там был чистой воды акт неистовой ярости, и виновных найти было нетрудно, не о том речь. Почему не убил? Почему ничего не взял? Почему не покалечил? Почему вызвал «скорую»? Почему не полицию? Это не вопросы. Это так, разминка. На что он решился? Если на следующей неделе все стихнет, то, значит, это какой-то новый Родион Раскольников, который проверил, тварь ли он дрожащая, или право имеет, а теперь сидит, вздрагивая? Нет. Семь случаев, два в один и тот же день. Это послание, вот что это. Беда в том, что без второй части по этому посланию пока ничего не скажешь. И это не показуха. Человек решительный, упорный, знающий, скорее всего, чувство страха у него или слаборазвито, или он умеет контролировать свои эмоции. Судя по тому, что не вошел в раж, умеет. Остается ждать. И Халиф громко запел: «Письмецо в конверте, погоди, не рви — не везет мне в смерти, повезет в любви!» Он вошел во вкус, начал песню с самого начала, аккомпанируя себе на рояле, а потом откинулся в кресле и закрыл глаза, предварительно позвонив Бобру и велев неделю к нему не являться без крайней нужды. Если кто-то еще угодит в больницу — это не крайняя нужда. Затем он сделал еще пару звонков и стал ждать следующей недели.

— Вы были правы, Халиф! — Бобер был даже слегка возбужден, что случалось редко.

— Да неужели? — Вздернул Халиф левую бровь.

— Еще шесть нападений. Уже не возле школ. У других точек. На сей раз — лицом к лицу.

— Вот как? И кто этот человек? — Поразился Халиф, насколько он вообще мог поразиться.

— Самое интересное, Халиф, что лицом к лицу он нападать был вынужден. Наши идиоты стали в свои подъезды заходить спиной вперед! — Бобер закурлыкал, что означало у него смех.

— Эту идею подал хозяину я. Вы находите ее идиотской? Хорошо. Тот тоже посмеялся, но, видимо, решил, что это будет забавно. И как, насколько забавно? — Резко спросил Халиф.

— Собственно, не очень забавно. Человек в «милитари», низкого роста, худой, а вот с лицом вышла промашка. «Балаклава». Все, что они видели — глаза. Один уверял, что глаза разного цвета.

— Я не пойму, теперь этой дрянью торгуют выпускницы курса Художественной школы? Так, запросто, лоб в лоб, дать себя избить? Никто не оборонялся? Или там и впрямь Рембо? — Халиф был уже не на шутку заинтригован.

— Он обут в тяжелые ботинки, Халиф. Атаку начинает с лица, баллончик или шокер — треск, пшиканье, но это «обманка». Удар наносится в голень, гарантированный перелом — причем ноги, как бы сказать… Разные? Да, то есть, он бьет с обеих… — Бобер снова замолк, он предпочитал краткие и емкие формулировки и не чужд был некоторой красоты слога.

— С обеих ног. А дальше?

— Всегда одно и то же. Хватает за волосы и бьет с размаху лицом об колено. За волосы берет очень сильно, жестко, вырывает просто, порой с кусочком кожи. Да, верно. Два случая. Потом уходит. Быстро, но не бежит. — Бобер уставился на Халифа.

— Все? — Уточнил тот.

— Нет. На сей раз нападений было шесть. По одному на день, но на сей раз понедельник, так скажем, он прогулял, а вот воскресенье его не остановило. Разные места, разные районы.

— Так. Бобер, озаботьтесь картой города, большой, подробной, на ней точно обозначьте все тринадцать мест нападения на торговцев. Можете идти, — Халиф кивнул, и Бобер исчез с такой же скоростью, как ныряет в воду напуганный бобер настоящий.

— А вот и вторая часть письма, превосходно. Тринадцать. Тринадцать нападений. Семь с спины, шесть в лицо — его не остановила новая манера торговцев ходить домой раком, а понедельник он пропустил, видимо, потому, что она его или смутила, или потребовала корректив. Но ему хватило одного дня. Так. Если он работает и по дням воскресным, то можно исключить религиозность напрочь. И слава Богу! — Искренне сказал Халиф. — Не чтит дня ни субботнего, ни воскресного, а вот число тринадцать наводит на мысль. Темная сторона. Скверное число, а так же повысившаяся жестокость. Ломает кости. Почему одну? Почему не бьет тем же ботинком в лицо, когда человек сгибается? Почему не в пах — ощущения будут не менее болезненны, а последствия могут оказаться более катастрофичными в плане длительной перспективы. Еще что? Волосы. Куда удобнее схватить человека за затылок для такой процедуры. Кажется, уважаемый, вы решили писать мне прямым текстом? Прекрасно, прекрасно. Жаль, я не знаю, куда писать ответ. Имеется решительный, умный, жестокий человек, тяготеющий к артистизму, свою работу, назовем это так, он приукрашивает. Тогда артистизм оставляю, или же, напротив, это камуфляж. Или шифр. Что скорее всего. Надо бы узнать у Бобра, что там с погибшими детьми — были, не были?

Халиф позвонил Бобру, тот закричал было в трубку: «Везу, Халиф, везу, тут «пробка»!», но Халиф спросил лишь о смертях среди детей и подростков за последнее время. Таковых не оказалось. Во всяком случае, хоть как-то связанных с наркотиками.

Вскоре поспел Бобер, оставил огромную карту и снова был отпущен с миром. Халиф посмотрел на тринадцать точек, отмеченных Бобром на карте. Смотрел долго, сощурившись. Разные районы, улицы. Номера домов? Названия улиц? Учебных заведений? Точки он то так, то сяк соединял тончайшими линиями, а пару раз даже доставал с полок какие-то книги, что-то в них читал и снова возвращался к карте. Потом резко скатал ее в рулон и, радостный, пошел в кухню, где заварил себе чаю, закурил сигарету, но затянулся раз пять или шесть и загасил, комкая, в пепельнице, а затем снова пошел мерять шагами квартиру, чему-то улыбаясь.

Что еще к портрету? Абмидекстр, ему все равно, какой рукой или ногой бить. Послания для передачи хозяевам нет. Угроз нет. Предупреждений нет. Грабежа нет. Жестокости нет.

Халиф позвонил Сергею Прокофьевичу и, поздоровавшись, сказал следующее: «Сергей Прокофьевич, я вынужден вас расстроить — это не передел территорий. И не захват. Это война. Для очистки совести опросите своих людей — не видели ли они, увы, того, не знаю, кого, кто проявлял бы к ним хоть какой-то интерес, просто появлялся рядом несколько раз, брал товар у нескольких человек — и чье описание совпадет у нескольких. Он маленького роста. Крепкий. С глазами разного цвета, могло запомниться. Вряд ли это что-то даст, но вдруг. Он послал нам открытое письмо, это один человек — не знаю, обрадует вас это, или нет. И ему, судя по всему, все равно, поняли бы мы это послание, или нет. Это он сделал для души. Значит, оно годится и для тонкой расшифровки — я скажу лишь, что в нем содержится: «Этот город будет очищен от вас». Долго объяснять, это и анаграммы, и цифры, и первые буквы, в общем, если интересует, то я… Ах, вы мне и так верите? Очень хорошо, спасибо. Так вот, оно годится и для тонкой расшифровки, и для грубого заявления — судя по началу. Значит, скоро будет какой-то более резкий ход, и, полагаю, с уже потерпевшими торговцами. Не убирайте их с улиц. Или, если они еще не в состоянии работать, как-то проследите за ними. Пока у меня, к сожалению, только это предупреждение о начале войны — думаю, на его расшифровку он давал нам время, так что, надеюсь, его потрачу с пользой. Сейчас у меня все. Не за что, пока что не за что, Сергей Прокофьевич. И вам всего хорошего. До свидания».

И Халиф повесил трубку.

Загрузка...