Кукловод. Кровь Солнца

4

Так почему, все-таки, война? Война глупая, без шансов на победу в обозримом будущем? Вернуть слово утраченное значение? Чушь. Люди превратили слово «плохо» в мантру, в заклятье. Все они знают, что убивать за деньги плохо, красть у людей их деньги плохо, торговать наркотиками плохо, плохо резать людей на органы, плохо заставлять детей проституировать, плохо продавать людей в рабство, плохо все это покрывать за деньги и на правительственном уровне поощрять ту же торговлю наркотиками — да. Знают. Они говорят: «Плохо!» Чем чаще с экранов телевизоров и компьютеров их оповещают, что мир стал еще более зол, тем с большим равнодушием они произносят: «Плохо». Но в их «плохо» кроется старое, как мир: «Плетью обуха не перешибешь» — сказав «плохо», они выполняют свой гражданский долг. Черт с ним, с гражданским — если нет государства, нет и гражданства. Свой человеческий долг.

Мантра. Если угодно — заклинание, — так думал Рамон, сидя в кресле и покуривая тонкую черную сигару. Но, чтобы заклинание обрело силу, необходимо наличие трех составляющих. Слова, духа и дела. Слово? Да, оно есть. Дух? Ну… Недовольство. Пойдет за дух? Дело? Нет.

В лучшем случае, одна составляющая. Слово. Выхолощенное. Мертвое слово.

Рамон умел и любил думать. Любил и умел уходить в свое прошлое и еще любил звать вещи своими именами. А потому, сидя в своем кресле, он как-то понял, что он не умеет ни беречь, ни созидать. Его семьи распались, дети… Об этом, возможно, еще будет разговор позже, его дом — квартира, его путь…

Он был из тех странных людей, которым женщины очень быстро и легко говорят: «Люблю», чтобы потом ничем не доказать этого. Усталость от постоянного, бессмысленного одиночества, а он все чаще оставался один, ломала ему спину, но он продолжал стоять. У него было дело — он писал картины.

Многим такой удел покажется завидным. Человек наделен талантом, более того, талантом, который признали в этом напрочь чокнутом мире. С этим Рамон не спорил. Он был благодарен Всевышнему за талант и успех. Но — он прекрасно понимал, что это не то, что он хотел бы оставить после себя, раз в том, чтобы сажать деревья и растить детей, равно как и строить дома, ему было отказано.

Он знал, что он никогда не станет первым художником. О чем мечтали многие до него — те, кто этого добился, пусть на какой-то срок или же найдя свой Олимп, штурмовать который было бы потом бессмысленно. «Зажрался!» — скажет возмущенный мир, глядя на жизнь Рамона, его доход в месяц, его мастерскую, моделек, прыгавших в его кровать, его путешествия и его несокрушимое здоровье.

Нет. Он не зажрался. Он чувствовал, что не туда идет данный ему аванс. Если он не умеет беречь и созидать, то следует быть честным до конца — лучше всего ему удавалось в этой жизни разрушение. Его кровь, это яростная река из двух противоборствующих начал — Севера и Юга, Солнца и льда, била порой в его глаза и тогда окружающие его боялись.

Так куда же он мог еще приспособить свои странные таланты и не менее странные порывы? Верно. В войну. С кем? Его не манили ни развязываемые правящими кукловодами локальные конфликты, ни войны за славу и богатство, ни борьба за выживание дикой природы. Это все не имело смысла, так как войны давно уже не велись ради величия имен и народов, слава и богатство слишком преходящи, если являются самоцелью, а на дикую природу всем давно и искренне наплевать.

Усталость, одиночество и любовь — жуткая смесь, помноженная на противоположные полюса крови Рамона. Он вполне мог бы уехать в спокойную страну и забыть о том идиотском месте, оказавшемся при лотерее родов его родиной. Но он не мог. Он любил свою землю и свой ленивый, злой, завистливый, щедрый и жестокий всегда не к тем, к кому надо, верящий в то, во что нельзя верить, народ. Русских. Кровь майя не тянула его на битвы за права вымершего почти полностью народа — он не знал его. А эти лица он видел каждый день. Он видел, что этот народ умело обрекают на вымирание, на деградацию, видел, что его Родина, эта пучеглазая, глупая, упрямая и добрая Буренка, уже давно дает молоко пополам с кровью, видел, что нет ничего святого в том, что навязывают этим поглупевшим еще до рождения, русским, а особенно нет в этом ничего святого для тех, кто имеет власть это навязывать. Он молчал. Ездил по миру, писал картины, делал кукол для театров, его статуэтки уходили подчас в высшие дома высшего света. Но, мотаясь по миру, Рамон всегда видел то самое ведро клубники с весами, ценником и ящичком для денег. Не у себя дома. Не в России. И дело не в природной вороватости русского мужика, дело в том, что его зачастую просто подталкивают к этому. Что этого горделивого где-то внутри русского человека берут на простое «слабо» — если не сделаешь ты, сделает кто-то, он станет умным и богаче тебя на целое ведро клубники. А ты — осел. На следующую мысль, что перестав быть ослом в своих глазах, человек дает сам на себя крючок, за который его так легко подвесить, ума уже не хватало. Кодекс законов поневоле толкал людей на преступления. Небольшие, по сравнению с Пол Потом, но все же годившиеся на роль крюка под жабрами, буде возникнет нужда. Эти законы писали настоящие мастера!

Рыба гниет с головы. Банально. Рыбья голова уже сгнила. Черви, убившие ее мозг, по-прежнему вгрызаясь в его податливую плоть, заставляли рыбу дергаться. Но осмысленными движениями это назвать было уже нельзя.

Пусть террора. Вот и вся немудрящая истина, к которой ночами пришел Рамон, человек, с лицом, похожим на нож. Но он прекрасно понимал, что террорист-одиночка успеет очень мало. А потом будет подан людям, для которых он положил свою жизнь в грязь и смерть, как ублюдок. А если же он вздумает хоть кого-то взять себе в помощники — он обречен на моментальный провал.

Война. Прекрасно. Если пуля и взрывчатка продается группировкам правительствами тех стран, которые особенно рьяно борются с ними, ему с ними не по пути. Одинокие же стрелки хороши в боевиках. Они или красиво погибают, заставив мир, на котором и смерть красна, впасть в телячий восторг, или умело уходят в тень титров, по окончанию ленты. К примеру, преодолев особенно противную преступную группировку. Одну на весь город-гигант. Смотрите! Говорят эти фильмы, он сделал это! Кто попробовал бы сделать больше? Никто.

Рамон был выродком. Слова «невозможно», «нельзя», «никто» и «никогда» лишь будили в его венах бешенство майянцев, заставлявшее их кидаться на страшных испанских собак, которых они боялись пуще лошадей и пушек, а заодно и тяжелую, медленную, но неостановимую ненависть, на которую способны только русские. Одно уравновешивало другое — и одно же усиливало другое.

Рамон слишком долго изучал демонологию, труды отцов-инквизиторов, общался с бокорами, шаманами и шарлатанами, посещал места, которые нельзя посещать, читал то, что читать точно не стоит — и потому верил в существование сил, в которые давно не верит большинство людей. Простая логика — так же в свое время он пришел к вере в Бога. Слишком большое количество совпадений невозможно. Это противоречит закону природы, если угодно. Хотя, если слегка напрячь мозг, можно понять, что законы кто-то установил. И мир не может быть порождением Хаоса — диковинно огромного количества совпадений.

Вот тогда и пришли к нему, полукровке, с русской душой и разными глазами, куклы. Его куклы. Он понял, чего он хочет — войны. И понял, как ее выиграть. Можно найти террориста-одиночку, маньяка, самостоятельную группу, но нельзя найти человека, который убивает, сидя дома.

Кукла, как уже было сказано выше, никогда не была для Рамона просто более или менее удачной копией человека. Нет. За куклой он признавала право на что-то большее. Нет ни одной древней религии, в которой куклы в том или ином обличии не появлялись бы. Нет ни единого вида колдовства, шаманизма, ведовства, где не была бы она — кукла, ее величество. Совпадение?

Тем лучше. Поняв, чего именно ему надо, Рамон отбыл из России и пропадал где-то у черта на рогах еще года три.

Нашел ли он, что искал, или нет? Скорее, нет. Потому, что вскоре после его возвращения, к нему пожаловал Серый Шут, признав за исканиями Рамона право на осуществление. Рамон нашел не там, где искал, но какая разница, кто дает тебе волшебный меч, чтобы убить дракона?

— Значит, вы хотите войны? Нет. Думаю, что вы ее не хотите. Думаю, кстати, что вскоре вы будете мечтать о мире. А потом о смерти. Вы обрекаете людей на ад на земле. В богатой стране люди умудряются умирать с голоду. Вы не хотите войны. Но ее хочу я. И мои куклы. Вы считаете себя кукловодами? Пусть так. Я дам вам настоящего мастера, чьего уровня вам не достичь всем скопом. Я сломаю систему и весы в своем городе. Я научу вас тому, чему вы научили других — бояться и ощущать полную безнадежность, — Рамон говорил вслух, по своей привычке, обретенной еще в юности, когда оставался ночами один. Его тонкие, но жесткие пальцы тем временем натирали лицо безымянной еще куклы воском, — а что до моей души, так это пусть решает Господь. Я рискну. Я верну слову «плохо» его истинный смысл. Пусть даже в этом убогом городе.