Кто-то внутри 2

Глава 21

— Значит, ты его не нашел, и он растворился в ночи? — подытожил Женя.

— Как в воду канул, — согласился я.

— А у тех людей остался твой паспорт?

— Разумеется, нет, — сказал я. — Я забрал паспорт, прежде чем отправиться на дальнейшие поиски.

— Но они знают, как тебя зовут?

— И что? Это весьма распространённое имя, и в мире проживают тысячи Франсуа Дюранов.

— Но не все они являются иностранцами, только вчера прибывшими в Галифакс из Европы на судне контрабандистов, — заметил Женя. — Почему ты их не убил?

«Вот тот же вопрос».

— Потому что это поставило бы на уши всю городскую полицию, — сказал я.

— Резонно.

«Неубедительно».

Мы сидели на своих кроватях в номере гостиницы «Серая куропатка», потому что больше тут сидеть было не на чем. Похоже, что большая часть мебели пошла на дрова прошлой холодной зимой. Или еще какая беда с ней приключилась.

— А потом ты два часа искал гостиницу?

— Стараясь при этом не нарваться на очередные неприятности.

— Звучит, как охрененно тупое занятие, — сказал он. — О чем ты вообще думал, когда отправлялся выслеживать кого-то в незнакомом городе?

— Поначалу все города тебе незнакомы, — сказал я. — Это же не повод, чтобы ничего не делать.

— Я, между прочим, навел справки об этом типе из бара, — сказал Женя. — Точнее, не именно о нем, а о таких, как они.

— Их много?

— Некоторое количество, — сказал Женя. — Они не местные, появляются в городе довольно редко и не дольше, чем на пару дней.

— Не местные, значит?

— Утверждается, что они с оккупированных территорий, откуда-то с Запада, — сказал Женя. — Отступили сюда вместе с армией.

— И кто они такие?

— Коммандос, — сказал Женя. — Какое-то спецподразделение.

— Он был не в форме.

— Или у них просто вот такая форма.

— В баре его называли «братом», — сказал я. А сержант их патруля называл его «сэром», и вполне возможно, что они были знакомы. Несмотря на некоторые шероховатости, изложенная Женей версия имела смысл, но она мне не нравилась, потому что выбивалась из той картины, которую я успел нарисовать.

— Боевое братство, все такое, — предположил Женя. — У этой детали могут быть тысячи объяснений.

И у воротничка, какие носят католические священники, тоже? Или мне показалось, и это был совсем не такой воротничок, а просто какая-нибудь составная часть бронежилета? А татуировка — это просто совпадение?

Как бы там ни было, я был уверен, что ответы на все эти вопросы лежат где-то в глубине белого пятна, и если я хочу знать наверняка, то охотиться на брата Пита в Галифаксе нет никакого смысла. Даже если у него есть нужный мне образец оружия, и даже если он согласится отвечать на мои вопросы. Ван Хенгу этого, быть может, и хватит, но мне — точно нет.

Мне необходимо увидеть все собственными глазами.

— Почему этот мужик вообще тебя так заинтересовал?

— Не знаю, — соврал я. — Возможно, это был просто инстинкт. И я не исключаю того, что мог ошибиться.

— Первые вменяемые речи за сегодняшнее утро, — сказал Женя. — Я рад, что ты наконец-то прислушался к голосу разума. И какой у тебя план?

— Ты останешься здесь и будешь ждать меня, как мы и договаривались, а я завербуюсь в местную армию и отправлюсь на фронт.

— Похоже, что с голосом разума я немного погорячился, — сказал он. — Отправишься на фронт? Чего ради?

— Это самый безопасный способ подобраться к белому пятну на карте, — сказал я.

— А ты не думал, что солдата, как существо подневольное, могут отправить на другой конец страны? Что ты будешь делать тогда?

— Дезертирую, — сказал я.

— И тебя расстреляют.

— Меня расстреляют и в том случае, если поймают в гражданском около линии фронта, — заметил я. — Просто для страховки. Но вариант, что меня пошлют куда-то еще, маловероятен. Цинты перешли в наступление именно на том участке, а резервов, как я понимаю, у канадцев практически не осталось.

И все новые части должны отправлять именно туда. Заткнуть брешь, тушить пожар, прикрыть самое уязвимое место.

— Допустим, тебя действительно пошлют туда, — сказал Женя. — Через неделю, а может быть, через месяц. И что ты будешь делать дальше?

— Действовать соответственно ситуации, — сказал я.

Сейчас не было смысла строить какие-то долговременные планы, ведь все зависело от того, что я обнаружу на месте, а я понятия не имел, что там может быть.

— Ты понимаешь, что тебя там с большой вероятностью просто убьют?

— Убьют, значит убьют, — сказал я.

— Мне кажется, ты как-то неадекватно оцениваешь угрозу, — сказал он. — Там война, настоящая мясорубка, там работает артиллерия, там цинты прут на бронетехнике и пешком.

— Я знаю, как выглядит война.

— Да? И откуда? Хроник насмотрелся? Я был здесь во время очередного налета, и я могу тебя заверить, что когда ты находишься внутри хроники, и на тебя падают бомбы, это ни хрена не похоже на то, что тебе показывают на экране.

Рассказывать о своем боевом опыте я Жене не стал. Мне было смешно. Он один раз попал под авианалет и думал, будто знает о войне больше, чем я, несколько лет просидевший в окопах и ходивший в штыковые атаки.

— Ты понимаешь, что даже если тебя там не убьют, то такими темпами мы можем и не уложиться в два месяца?

— Значит, старик подождет дольше.

— Он не любит ждать.

— Ему придется.

Ван Хенг находился на другом краю земли, и я надеялся, что в этой ситуации не имеет значения, что он там любит, а чего нет. Два месяца для разведывательной миссии в чужой стране, в которой у тебя даже нормальной агентурной сети нет? Это ж курам на смех.

На что он вообще рассчитывает?

Я полагал, что Женино беспокойство вызвано совсем другими вещами. Да, я собирался подставить свою голову под пули (это как минимум), но его положение здесь тоже было незавидным. Если дела на линии боевого столкновения пойдут совсем плохо, канадцы начнут грести в свою армию всех подряд, и шансы отсидеться в тылу даже для иностранца будут стремительно падать. А покинуть континент без меня или документальных свидетельств моей смерти, которые взять ему будет просто неоткуда, Женя не мог.

Впрочем, он сам загнал себя в эту ловушку, когда согласился работать на Ван Хенга.

Я всю ночь раздумывал над своими вариантами, и хороших среди них не было.

Проводника из местных не найти. Сам факт поисков такого человека вызовет подозрения, так что мне даже из города выйти не дадут. В одиночку лезть в незнакомые леса, в район, рядом с которым проходит линия фронта, и там все кишит военными с обеих сторон, было безрассудно. Самоубийственно глупо.

Там не город в тылу, и никто не станет проверять мои документы. Потом они, быть может, в них и заглянут. Когда вытащат из кармана моего трупа.

Так что путь в армию был наименее худшим из всех.

Конечно, меня действительно могли отправить в другом направлении, скажем, чтобы заместить те части, которые отправятся в бой, но в таком случае никто не помешает мне дезертировать и вернуться к идее самоубийственного самостоятельного похода. Однако, я надеялся, что у канадцев уже нет времени на подобные маневры, и всех новобранцев они отправят к месту возможного прорыва имперцев.

«На самом деле, это же ты самурай», — заметил Сэм. — «Всегда выбираешь путь, ведущий к смерти».

Я не стал ему отвечать.

Найти вербовочный пункт оказалось несложно. Он находился в бывшем помещении разорившегося банка в историческом центре города, и над крыльцом висел огромный флаг Свободного Анклава — кленовый лист в окружении нескольких красно-белых звезд на бело-красном фоне. Рядом с дверью стояла стойка с давно устаревшими буклетами, рекламирующими военную службу.

Наплыва добровольцев не наблюдалось, в очереди никто не стоял. Я свободно поднялся по ступенькам, толкнул дверь и оказался в переоборудованном холле, где за столом сидел пожилой ветеран с капитанскими погонами и протезом левой руки.

Он оторвался от разложенный на столе бумажек и с усталым любопытством посмотрел на меня.

— Ошибся адресом?

— Нет, сэр, — сказал я.

— О как, — сказал он. — Это даже любопытно. Так у нас доброволец?

— Да, сэр, — сказал я.

— Что ж, две руки, две ноги, два глаза… ты нам подходишь, — сказал он. — Документы.

Я протянул ему свой паспорт.

— Еще и француз, — сказал он. — Когда прибыл?

— Вчера, сэр.

— И целый день где-то шлялся? — спросил он.

— Набирался сил после морского перехода, сэр.

— Стрелять умеешь?

— И весьма неплохо, сэр, — сказал я, окончательно впадая в молодцевато-придурковатый образ бравого вояки.

— Из чего же, кроме старого дедушкиного ружья, тебе доводилось стрелять?

— Из пистолета, из автомата, из штурмовой винтовки, сэр, — сказал я. — Также я очень хорош в ножевом бою.

— И в какой же части Франции, мне любопытно, ты мог получить такой опыт? — поинтересовался капитан.

— В бойскаутском отряде, сэр.

— Похоже, что ты у нас последний бойскаут, — сказал он.

— Возможно, сэр.

Он покрутил в руке мой паспорт и бросил его на стол.

— Ты хорошо подумал?

— Конечно, сэр.

— И зачем это тебе?

— Я хочу драться с узкоглазыми, сэр, — заявил я. — Вам не нужны новобранцы?

— Сегодня — как никогда, — сказал он. — Добро пожаловать в армию, сынок. Заполни вот эти бумаги и иди в ту дверь.

За «той дверью» оказалась медкомиссия, которую я прошел очень быстро. По сути ничего, кроме количества конечностей, которое можно было проверить визуально, их не интересовало.

Женщина-врач задала мне пару стандартных вопросов, поинтересовалась наличием хронических болезней и поставила свою подпись на анкете, которую я заполнял до этого. Энтузиазма на ее лице не наблюдалось.

Мне не были здесь особенно рады. Я не ожидал красной ковровой дорожки и духового оркестра, но царящее здесь уныние меня настораживало. Похоже, что они получили какие-то новости с фронта, и новости эти не были обнадеживающими.

После медосмотра меня выставили в коридор в одних трусах. Отопление в здании не работало или почти не работало, и я собрался уже было одеваться, когда меня позвали в соседний кабинет, и, оценив на глаз мои размеры, выдали мне комплект формы. Он оказался на пару размеров больше, чем нужно, был свежепостиран, а еще в районе груди обнаружились дырки от пуль.

— Ботинки можешь оставить свои, — сказал мне каптёрщик. — С обувью у нас проблема.

— Да, сэр.

— Я никакой не «сэр», — сказал он. — И вообще, вали с моих глаз, идиот.

Я просунул пальцы в дырку.

— Могу я попросить у вас нитку и иголку?

— В части зашьешь, — сказал он. — Если доедешь до нее живым.

Переодевшись и пройдя все инстанции, я вернулся в холл и доложился капитану. Он выдвинул ящик стола и выложил на стол мой паспорт.

— Ладно, сынок, — сказал он. — Сейчас у тебя есть последний шанс передумать. Я буду смотреть в ту сторону, и если ты быстро схватишь свои документы, выбежишь в дверь, отправишься в порт и найдешь себе место на борту любого судна, движущегося подальше отсюда, я не сумею тебя остановить.

— Ничего подобного я делать не собираюсь, сэр.

— Зря, — сказал он. — Помяни мое слово, зря. Еще неделю назад я был бы рад твоему визиту, но ситуация на фронте меняется. Узкоглазые рвутся вперед, и у нас нет времени, чтобы отправить тебя в учебку, после которой у тебя были бы хоть какие-то шансы выжить. Через пару дней ты окажешься на фронте, — при этих его словах я внутренне возликовал. — Но, откровенно говоря, я не думаю, что твое присутствие там что-то изменит.

Он помахал своим протезом.

— Мне тошно отправлять тебя туда, куда не могу попасть я сам, — сказал капитан. — Удачи тебе, сынок.

— Я не верю в удачу, сэр. Я верю в хорошую подготовку.

— Ты говоришь правильные слова, но в неправильное время, — сказал он, нажимая кнопку на столе. Боковая дверь открылась, и из нее вышел парень моего возраста, одетый в такую же форму, как и я, только вот у него было оружие. — Рядовой проводит тебя к остальным.

Остальных было пять человек, и одного взгляда на эту компанию было достаточно, чтобы понять — их шансы пережить первое же столкновение с имперской армией стремятся к нулю.

Троим было глубоко за пятьдесят, одному едва ли исполнилось двадцать, и он был тощ, как щепка, носил очки, постоянно их поправляя, и у меня возникали сомнения, сможет ли он вообще поднять автомат. Пятому было лет тридцать, и он выглядел как человек, только начавший выходить из недельного запоя.

Нас оставили ожидать своей участи в бывшем конторском помещении, из которого вынесли всю конторскую мебель. А может быть, тоже пустили на дрова.

На окнах здесь были решетки, а на полу лежало несколько матрасов. За хлипкой, наспех сбитой из фанеры перегородкой, находился санузел.

Здесь тоже было холодно, почти как на улице, но Сэм позаботился о том, чтобы я не замерз.

Я присел на один из матрасов.

— Гийом, — представился пьяница.

— Франсуа.

— Где тебя загребли?

— Нигде. Я пришел сам.

— А, сумасшедший, — сказал он. — Надо же, а похож на человека, так сразу и не скажешь… Значит, вас теперь таких двое.

— Вот как?

— Я тоже доброволец, — сказал субтильный юноша в очках. — Меня зовут Филипп.

— Франсуа, — мы пожали друг другу руки. — Сколько вы уже тут сидите?

— Я со вчерашнего дня, — сказал Филипп.

— А я уже трое суток тут торчу, — сказал Гийом. — И когда меня сюда притащили, здесь никого не было. Думаю, они должны довести количество бедолаг хотя бы до десятка перед тем, как отправят нас на бойню.

— Вижу, ты довольно пессимистично настроен, — сказал я.

— Оптимистов перебили еще при прошлом наступлении, — сказал Гийом. — В этой войне у нас нет шансов. Узкоглазые захватили весь мир, с чего кто-то решил, что мы здесь можем выстоять?

Положа руку на сердце, я не ожидал, что в местной армии меня будут ждать настолько упаднические настроения. Если в боевых частях дела обстоят не лучше, то много они не навоюют. Вообще непонятно, как им удалось продержаться так долго.

Теория о вмешательстве извне начинала обрастать плотью. Но если у них там, почти у самой линии боестолкновения, находится стабильная червоточина, как им, черт побери, удается удержать это в тайне?

Или это секрет Полишинеля и всем, кроме меня, об этом давно известно?

— Мы — последний оплот свободы, — заявил Филипп. — И даже если нам суждено погибнуть, мы погибнем свободными людьми.

— Буду держаться от тебя подальше, — сказал Гийом, показушно отодвинувшись от него на пару сантиметров. — Вдруг это заразно.

Старшее поколение «добровольцев» не принимало участия в беседе. Они держались вместе, и было похоже, что всех вместе их сюда и доставили. Как я узнал позже, они работали в одной мастерской, еле сводящей концы с концами, и когда она окончательно обанкротилась, вместе с ней пропала и выданная ее работникам бронь.

Мужчины решили, что они слишком стары, чтобы бросаться в бега, и просто стали ждать, когда за ними придут. Ждать пришлось недолго.

— Здесь хоть кормят? — спросил я.

— Два раза в день, и довольно паршиво, — сказал Гийом. — Не считая тех галет, которые нам дают на завтрак. Или вместо завтрака. И кофе отвратительный. Но надо радоваться тому, что есть, потому что в окопах кофе вообще можно не найти.

«Похоже, что ты наконец-то попал в родную стихию», — сказал Сэм.

Идея погибнуть свободным человеком, держащим в руках оружие и сражающимся с настоящим врагом была мне не так уж чужда, однако я все же надеялся, что до этого не дойдет. Мне лишь бы добраться поближе к белому пятну, понять, что там происходит, и как я могу это использовать в своих целях (если в принципе могу), а дальше можно будет помахать армии платочком и сделать ноги. В конце концов, присяги Свободному Анклаву я не давал, а демон, живущий внутри меня, должен помочь мне выжить в драке.