Кто-то внутри 2

Глава 19

Порт Галифакса, города на побережье Атлантического океана, производил довольно удручающее впечатление. Ржавые доки, полуразвалившиеся ангары, причалы, не выдержавшие испытания временем и непогодой, погнутые фермы кранов, которые некому ремонтировать и не на что заменить. Оно и неудивительно для города в последнем анклаве свободы, ведущем войну, пожирающую все ресурсы.

Я рассматривал это воплощенное уныние в бинокль, стоя на палубе «Гамзе» и испытывая довольно противоречивые чувства. С одной стороны, я был весьма рад тому, что наше морское путешествие закончилось, и мы добрались до цели, не повстречав по дороге ни цинтов, ни каких-либо других опасностей, если не считать шторма. С другой же… Я понимал, что на канадском берегу нас ждет полная неопределенность, и отведенного на операцию времени катастрофически мало. Женя бывал здесь только единожды, еле унес ноги (с чем и связан его пессимизм касательно нашего нынешнего визита) и связями за пределами порта он не обладал. Дальше простиралась неизведанная территория, о которой даже у цинтов не было никаких разведданных, и мне предстояло действовать на свой страх и риск.

Самый простой план — представиться добровольцем с европейского континента и записаться в местную армию, мне не подходил как раз-таки из-за временных ограничений. Не существовало никаких гарантий, что меня отправят в интересующую меня часть карты, как не существовало и никаких гарантий, что именно в армии я смогу поближе подобраться к оружию, образец которого мне нужно добыть.

Отправляться в самостоятельный лесной поход было еще опаснее, потому что в таком случае мне будут грозить не только цинты, но и патрули местных сил обороны, и стоит им только заподозрить во мне шпиона (что сделать проще простого, когда ты встречаешь незнакомого человека на закрытой от обычных людей территории), как миссия моя будет провалена, а песенка — спета.

«Не понимаю», — сказал Сэм, видимо, уловивший мое настроение. — «Эти люди проигрывают войну?»

«Да».

«И они понимают, что проигрывают войну?»

«Да».

«И что никаких шансов победить у них нет?»

«Скорее всего».

«Тогда почему они не сдадутся?».

«Эмм… возможно, если ты этого не понимаешь, то у меня уже не получится тебе объяснить. Различия между нами находятся на фундаментальном уровне».

«А ты все же попробуй».

«Сдаваться можно только в том случае, если есть возможность сохранить силы для следующих битв», — сказал я. — «Заключить мир, накопить ресурсы, сгруппироваться и нанести удар. Здесь же другой случай. Совершенно очевидно, что после того, как они капитулируют, никаких других битв уже не будет. Ты видел партизанское движение на давно захваченных территориях? Это детский сад, а не сопротивление. И после того, как здешние земли захватят цинты, здесь будет то же самое».

«Но ведь надежды все равно нет», — сказал Сэм. — «Не разумнее ли сохранить жизни просто для того, чтобы жить?»

«Лучше умереть стоя, чем жить на коленях».

«И чем это лучше? Что вообще может быть дороже жизни, особенно для вас, людей, созданий эфемерных и недолговечных?»

«Долг, честь…»

«Это абстракции», — сказал он. — «Люди готовы умирать за абстракции?».

«Видимо, да.»

«Ты прав. Различия между нами находятся на фундаментальном уровне».

Я убрал бинокль от лица и повесил его на плечо. На палубу выбрался Женя, и был он мрачнее тучи.

— Юсуф говорит, через час мы будем в порту, — сказал он. — Проверки, досмотры… Короче, до самого вечера нам на берег не сойти.

— Так ты, вроде бы, туда не особенно и стремишься.

— Хоть это и не тот берег, на который я хотел бы сойти, но все же на суше я чувствую себя спокойнее, чем на воде, — сказал он. — Особенно если речь идет об океане, полном имперских военных кораблей. Знаешь, почему я так долго продержался в нашем опасном бизнесе? Потому что я всегда старался быть осторожным и не лезть на рожон.

— Так ты можешь на него и не лезть, — сказал я. — Никто не заставляет тебя идти вглубь континента. Просто дождись моего возвращения в припортовой гостинице.

— Без тебя мне все равно дороги назад нет, — сказал Женя. — И все-таки, почему старик поручил это дело именно тебе?

Я пожал плечами. Возможно, потому что симбы с азиатской внешностью не справились, а прочие агенты не имели успеха. Возможно, таким образом он продал мне билет в один конец, и не рассчитывает, что я вообще вернусь. Возможно, тут имеют место какие-то соображения и мотивы, о которых я и догадаться не смогу.

Со временем ответ на этот вопрос может найтись. А может быть, я никогда его не получу.

Капитана Юсуфа в порту знали, так что проверка документов и досмотр «Гамзе» не заняли много времени, и мы ступили на берег еще до наступления вечерних сумерек. Вблизи порт выглядел еще неказистее, чем в бинокль, да и город, в общем-то, тоже красотами не блистал.

Галифакс выглядел, как после бомбежки, хотя мне доподлинно было известно, что на протяжении последних лет цинты его не бомбили, делая ставку на продвижение своих сухопутных войск с юга. То самое продвижение, которое застопорилось.

У империи было достаточно боевых кораблей, чтобы устроить блокаду (хотя и не такую плотную, как бы им наверняка хотелось, ведь нам все-таки удалось сквозь нее проскользнуть), но недостаточно, чтобы устроить еще один штурм побережья, утыканного установками для запуска противокорабельных ракет, так что пока фронт держался, городу ничего не угрожало.

Однако, отсутствие всяческих надежд на будущее буквально витало в воздухе. Дороги никто не ремонтировал, здания — только по необходимости, если они начинали разваливаться. Стены подпирали опорами, вместо выбитых стекол натягивали пленку, крыши латали, чем попало. Транспорта в городе было мало, сказывался дефицит топлива, требующегося на фронте. Впрочем, людей на улицах тоже было немного, в основном, женщины, дети и старики. Впрочем, дефицит мужского населения в воюющей стране далеко не редкость.

Особенно когда война идет долго, и страна ее проигрывает.

Мы отошли на несколько кварталов от порта, свернули на перпендикулярную улицу и остановились перед полуразрушенным зданием, у которого отсутствовало несколько верхних этажей.

Здание смотрело на нас выбитыми окнами.

— Во времена моего прошлого посещения здесь была гостиница, — сказал Женя.

Теперь здесь могли останавливаться разве что самые непритязательные сквоттеры, которые не смогли найти себе место получше.

Я промолчал. Такое случается даже без поправки на войну.

— Теперь придется искать другую, — сказал он.

Похоже, что в Европе он чувствовал себя, как рыба в воде, а здесь, оказавшись на неизвестной и потенциально враждебной территории, сразу, что называется, «поплыл». Он не был человеком действия, и я задавал себе вопрос, как же его удалось затащить в ту авантюру, по итогам которой он был вынужден работать на Ван Хенга.

Чуть дальше по улице был открытый бар, и я предложил зайти в него, чтобы согреться от холодного промозглого воздуха и навести справки.

В баре было немноголюдно.

За стойкой стояла немолодая женщина-бармен, в зале сидели в основном люди преклонного возраста. Тут была компания из четырёх стариков, играющих в карты, компания из двух стариков, о чем-то степенно беседующих, и еще несколько стариков, сидевших отдельно друг от друга. В баре было темно, видимо, из-за ограничений, наложенных не потребление энергии. А может быть, она просто была слишком дорогой. Здесь было тепло и немного душно, видимо, потому что вентиляцию тоже выключили из экономии.

Мы подошли к стойке бара, и я обратил внимание, что витрина за спиной бармена, обычно полная разнообразных бутылок с цветными этикетками, абсолютно пуста.

«Кто о чем, а поручик об алкоголе».

Барменша смерила нас весьма неодобрительным взглядом.

— Есть только пиво и бурбон, — сказала она по-французски.

— Бурбон, — сказал Женя и посмотрел на меня. Я кивнул. — Два бурбона.

— Десять долларов, — сказала барменша. — Деньги вперед.

Женя достал из кармана бумажник, выложил на стол банкноту достоинством в десять канадских долларов, и та моментально исчезла в ловкой руке разливальщицы.

Женщина поставила перед нами два широких стакана, налила в каждый буквально на два пальца коричневой жидкости из бутылки с отсутствующей этикеткой. Мне даже не пришлось специально принюхиваться, чтобы определить, что этот «бурбон» был обычной сивухой и гнали ее, скорее всего, в соседнем сарае.

На вкус это тоже была та еще гадость, но по организму сразу же стало разливаться тепло, и я решил, что и такой «бурбон» имеет право на жизнь.

— Не посоветуете какую-нибудь приличную гостиницу неподалеку? — спросил Женя.

— Нет.

— А так? — спросил он, выкладывая на дерево стойки еще одну банкноту того же номинала.

— Сам найдешь, — сказала барменша и отправилась в другой конец стойки.

— Знаменитое канадское гостеприимство, — пробормотал Женя.

Тлен, безысходность и недружелюбие местных жителей. Еще полгода назад я принял бы эту атмосферу на ура, ибо и сам испытывал нечто похожее, но теперь, когда передо мной появилась достойная цель и возможность, пусть и призрачная, этой цели достигнуть, я жаждал действия.

Мы взяли свой порции бурбона и сели за столик, чтобы в тишине и спокойствии обсудить наши дальнейшие действия.

— Прошлый раз тут было повеселее, — сказал Женя. — Не в этом баре, а вообще в городе.

— Кризисы имеют обыкновение усугубляться, — сказал я.

— Но какого черта? Мы-то тут причем? Почему она даже рукой в сторону гостиницы махнуть не могла?

— Ее тоже можно понять, — сказал я. — Вокруг война, разруха и дефицит мужчин, а тут в бар заходят двое молодых людей вполне активного возраста и интересуются адресом приличного отеля, а не ближайшего призывного пункта.

— Мы же иностранцы, — сказал Женя.

— И почему это нас как-то оправдывает?

С таким отношением местных понятно, почему империя и Ван Хенг не могут посылать сюда в качестве агентов своих симбов. Если аборигены по отношению к нам настроены просто не особенно дружелюбно, любых азиатов они будут вообще на куски рвать.

И если я и утрирую, то совсем чуть-чуть.

Один из стариков поднялся со своего места и, надсадно кряхтя, подвинул свой стул к нашему столику.

— Меня зовут Клод, — сообщил он. — А вас как зовут, молодые люди?

— Франсуа.

— Жан.

— Не сердитесь на Мадлен, — сказал Клод. — Сердце у нее золотое, но сегодня один из плохих дней. Ее сын на фронте и от него нет вестей уже несколько недель, а после вчерашних новостей, сами понимаете…

— Мы только сегодня прибыли из Европы, — сказал Женя. — Буквально час назад спустились на берег, так что ничего про вчерашние новости не знаем.

— Затишье кончилось, — поведал нам Клод. — Узкоглазые поперли на нас широким фронтом. Расчистили дороги, подтащили артиллерию… Наши пока держатся, но… Сами понимаете. Если вы добровольцы, то сейчас самое то откликнуться на призыв. А если нет, то вы прибыли сюда в очень неподходящее время. Кстати, а зачем вы здесь?

— Чтобы сражаться, — сказал я. — Просто хотелось некоторое время осмотреться, снова почувствовать твердую землю под ногами.

— Последнее время добровольцы у нас нечастые гости, — сказал Клод. — Говорят, что на Аляске их поток не ослабевает, но здесь… Атлантика стала слишком опасна. На каком судне вы прибыли?

— На «Гамзе», — сказал Женя. Эту информацию было несложно проверить, так что врать и утаивать смысла не было.

— Значит, старина Юсуф все еще ходит в рейсы? — усмехнулся Клод. — Надо будет навестить его, пока он снова не вышел в море.

— Вы знакомы?

— Я работаю в порту уже больше тридцати лет, — сообщил Клод. — Раньше к нам приходило много кораблей, а сейчас только считанные единицы решаются на такой переход, и половина из них до пункта назначения не добирается. Чертовы узкоглазые, чертова война…

А может быть, просто не стоило сидеть и наблюдать, как империя захватывает Европу, полагаясь на то, что океан встанет на пути цинтов непреодолимой преградой? Может быть, стоило вмешаться, когда нынешний враг напал на СССР? Может быть, стоило хоть что-то сделать, когда цинты захватывали Азию?

Но вслух, разумеется, я ничего говорить не стал. Не Клод несет ответственность за политику государства. Точнее, не один только Клод.

Двери бара открылись, и к нам присоединился еще один человек весьма колоритного вида. Он был высок и худощав, носил длинный, почти до самой земли, темно-коричневый кожаный плащ, кожаные штаны и прочные армейские ботинки с высокой шнуровкой. Его длинные черные волосы были собраны в конский хвост, который торчал из-под черной шляпы.

Он подошел к барной стойке, и несмотря на то, что он тоже был призывного возраста и не на фронте, Мадлен улыбнулась ему.

— Двойной бурбон, — попросил он низким зычным голосом.

— Конечно, брат Пит, — она тут же налила ему в стакан втрое больше, чем до этого нам, и не стала просить денег вперед.

Он взгромоздился на табурет, тяжело облокотился на стойку и принялся цедить бурбон мелкими глотками, словно это было не дрянное местное пойло, а настоящий французский коньяк.

— Так что насчет гостиницы? — спросил Женя у пожилого Клода.

— В припортовых кварталах осталось не так уж много гостиниц, — сказал Клод. — Какие-то разбомбили во время последнего налета, какие-то просто закрылись. Не так уж много путешественников сходит на берег в Галифаксе, а моряки предпочитают ночевать на кораблях.

— Почему? — спросил Женя.

— Из-за рекрутеров, — объяснил Клод. — Это днем они вежливо здороваются и проверяют документы, ночью у них разговор короткий, мешок на голову и в фургон. Ты и очухаться не успеешь, как обнаружишь, что сидишь в окопе, в руках у тебя автомат, а с фланга на тебя прут узкоглазые, которым вообще все равно, какое у тебя гражданство.

— Я думал, фронт держится на добровольцах, — сказал Женя.

— Фронт держится на честном слове, — сказал Клод. — А добровольцы тут все, только не все об этом знают.

Брат Пит сидел на табурете, глядя прямо перед собой. Я допил свой бурбон, перевел дыхание и попросил у Жени пять долларов. Тот нехотя снова полез в свой бумажник.

Я хлопнул купюрой о доску стойки и попросил повторить. Мадлен достала новый стакан, снова налила мне жидкости едва ли на два пальца, и я вернулся за столик.

— Гостиница есть на соседней улице, — сообщил мне Женя.

— Отлично, — сказал я. — Иди и сними нам номер. Там и встретимся. Предупреди, что я буду позже.

— Что ты задумал? — спросил он.

— Пока посижу здесь, — сказал я.

— Денег много не дам, — предупредил мой скаредный спутник. — Мы, в конце концов, не для того сюда плыли, чтобы ты в барах надирался…

— Уходи, — сказал я и пнул его ногой под столом. Сначала хотел легонько, но в последний момент решил не сдерживаться. Женя ойкнул, сунул мне в руку несколько купюр и отправился снимать нам номер. Я был благодарен ему за то, что он не стал задавать лишних вопросов.

Хотя бы сейчас.

— Я тоже, пожалуй, пойду, — сказал Клод. — Моя-то старуха уже давно с работы меня заждалась.

— Хорошего вечера, — буркнул я.

— Будь осторожнее на улицах после наступления темноты, — посоветовал он.

Оставшись один, я допил бурбон и сразу же попросил Сэма меня протрезвить. Меня словно окатило волной свежести, только изнутри, вместе с опьянением она вымыла из меня и усталость, и я сразу стал чувствовать себя лучше.

Как будто только что проснулся в своей кровати и впереди у меня был прекрасный день.

«Тоже заметил, да?» — спросил Сэм.

«Разумеется».

Брат Пит сидел, положив руки на стойку, и пока я ждал свой напиток, я успел увидеть татуировку на его левом запястье. Это была надпись на латыни.

«И аз воздам».

Но примечателен был не сам текст, а шрифт, которым он был начертан. Может быть, конечно, это было простым совпадением, но шрифт на татуировке в точности совпадал со шрифтом надписи на обрезе, фотографию которого показывал мне Ван Хенг.