Кругосветка

Глава вторая

Круг второй. Ворон

Отчетливо помню: пронзительно-голубое утреннее небо, лазоревое безмятежное море, белые, практически непорочно-чистые паруса, музыка, песни и восторженные крики провожающей толпы. О, этот торжественный и памятный момент выхода эскадры в плаванье!

Я воспарил повыше, охватывая взором не только саму Скарскую бухту, но и рощи и здания города. Корабли уже подходили к молу, толпа у пристани активнее замахала пальмовыми ветвями и алебардами, «желтки» что-то заунывно и как всегда неразборчиво пели, воины гарнизона кричали всякое напутственное, в равной степени прочувствованное и неприлично двусмысленное. С шедшей замыкающей «Собачьей головы-6» отвечали в том же тоне: насмешливыми ругательствами и лихим посвистом.

Учено говоря, научно выражаясь — «Собачья голова-шесть» (или по-простому, по нашему эскадренному — «Собака» или «Шестая») — это небольшая двухмачтовая шхуна свежей глорской постройки. Великолепия и изящества кораблей с авморских верфей она лишена, но в целом вполне надежный стандартный корабль. Восемнадцать человек команды, плюс трое экспедиционных пассажиров. По своеобразной «Собачьей» традиции главного и единственного шкипера у них не имеется — командуют сразу трое, ну, там они слегка диковатые — до недавнего времени на замшелых драккарах ходили. Впрочем, моряки опытные, того не отнять. Рядом с личным флагом на грот-мачте «Собака» несет королевский стяг Глора — команда имеет патент и полномочия представлять великий город. Кроме патента, шхуна вооружена двумя эвфитонами — по нынешним мирным временам вполне солидное вооружение.

Я вознесся над грот-мачтой «Собаки» еще выше и взглянул на маневрирующие корабли. Бесспорно, у нас тут самая мощная научно-военная экспедиция текущей эпохи. Собственно, иных экспедиций и не случалось — раньше люди плавали исключительно на войну или торговать. Мы — первые из научных!

Перед славной «Собакой» шла крутобокая «Дева Конгера» — одномачтовый когг, довольно вместительный, не новый, но перед походом недурно подремонтированный и приведенный в порядок. Корабль украшали разноцветные щиты и флаги: кроме корабельного, здесь развевался стяг городской Торговой гильдии и личный вымпел капитана Фрага — достойнейшего опытного шкипера, хаживавшего на юг еще под командой легендарного Командора Найти. Сейчас капитан стоял на юте, сурово заложив руки за спину и выставив брюхо — солидное телосложение и ярко-желтая перевязь меча делала лорда Фрага слегка похожим на лимон. Команда бодро работала, капитан и носовая статуя Девы задумчиво всматривались вперед. Видели ли они будущее? Трудно сказать, но борода капитана и соски грудей фигуристого носового изваяния уверенно устремлялись к победе. Единственный эвфитон, установленный на кастле корабля, четырнадцать моряков команды и четверо пассажиров также были преисполнены уверенности в успехе. Что ж, конгерцы имеют характер, это общеизвестно.

Пролететь над «Лапой Ворона» было особенно приятно. Над двухмачтовиком плыли звуки флейты — «воистину волшебной», восхитился бы я, будь я восторженным человеком. Но поскольку я чужд суевериям, последние годы всецело сосредоточен на научной работе, да и вообще не человек, то просто скажу — играла рыжеволосая оборотниха просто изумительно. Приглушенная песнь флейты — чуть печальная, но зовущая в путь, радовала любой, даже самый грубый человеческий, слух. Что уж говорить о более чутких знатоках музыки? Надеюсь, никто не подумает ничего дурного, но признаюсь — оборотень Теа мне весьма симпатична. Как и в целом «Лапа Ворона» — умеют достойно назвать корабль на севере, даром что там и флота-то нет. После Великой Экспедиции слетаю в те земли, отдохну, осмотрю северное королевство. Как говорит Профессор — «всем будет положен продолжительный отпуск». (Довольно странное слово, ранее мне и науке неизвестное.)

Возвращаясь собственно к «Лапе Ворона» — корабль новый, команда тоже не совсем опытна, но костяк у нее неплохой. Двадцать четыре человека и пятеро пассажиров. Не знаю, кем считается главный корабельный лекарь: членом команды или пассажиром, но Док Дулиттл уже всем отлично знаком, уважаем, на борту его команде отведен целый госпитальный отсек. Будем надеяться, что госпиталь по большей части останется пустовать — пока там только два размозженных пальца отрезали — чисто для пробы.

Слушая нежные и щемящие звуки флейты, я пролетел чуть вперед.

Шхуна «Коза» — корабль норовистый, своевольный, с характером. Корабль уже не нов, некогда считался одним из первенцев новейшего типа судов. Ходкая, как говорят у нас на флоте, шхуна с отборной командой. Капитаном на ней Фуа Ныр (на человеческом языке Фуаныр) — опытный шкипер чистых дарковско-морских кровей. Вообще-то на кораблях ходит не так много дарков, а уж капитан-нелюдь так и вообще редкое исключение. Это обстоятельство предпочитают не афишировать (красивое научное слово), но уж я-то знаю. Возможно, именно уникальностью своего экипажа бывалая «Коза» завоевала авторитет среди знающих моряков. Кого там на борту только нет, даже свой огр-людоед служит. И девиц целый букет — вот мне из «вороньего гнезда» их главная наблюдательница помахала. Очаровательное создание, когтистое, с слегка настораживающими кошачьими манерами. Нет-нет, провизии на борту хватает, так что меня не особо нервируют повадки этой оборотнихи.

Итак, «Коза»: шестнадцать человек и дарков, трое пассажиров, один эвфитон, ходит под флагом знаменитой компании «Нельсон и Ко».

Миновав славную шхуну, я нагнал флагмана и сел на рею грот-мачты.

«Молния Нельсона» — трехмачтовый флагман, новейшее слово судостроения. Несомненно, и раньше строили крупные корабли, порой много крупнее этого. Но то была тупиковая эпоха времен в смысле достижений науки и техники: неповоротливые парусно-гребные махины, требующие многочисленных команд, относительно тихоходные и неэкономичные. А здесь у нас: отличное парусное вооружение, совершенная управляемость, удобство и комфорт современных кают и трюмов. Иные знатоки назвали бы наш корабль «бригом» — да, похож. Но здесь совершенно иной класс судов, достаточно взглянуть на усиленную грот-мачту и причальную площадку. «Молния Нельсона» — корабль-матка, тип «легкий дирижабленосец». Таких судов не было, и как справедливо сказала Профессор, «если потонем, так больше и не будет». Это уж точно.

Тридцать человек команды, восемь солдат десантно-штурмового отряда, научно-исследовательский отдел — шесть людей и дарков, ну и, естественно, я. Откровенно говоря, тут затрудняюсь в классификации. Кого здесь можно зачислить в пассажиры? Да, в море солдаты и их командирша леди Катрин — откровенные дармоеды, но ведь при высадке всё может стать и наоборот. В деле всех «десантно-штурмовых» мне видеть не доводилось, но птиц я опытный — потенциальные возможности бойцов вполне оцениваю, да и знакомые среди «штурмовых» имеются. Научно-исследовательский отдел тоже пассажирами считаться не может. За такое кощунство Профессор живо шею свернет, да и вообще нелогично — научные головы работают безостановочно, я вот тоже полноправный ученый сотрудник, записан «старшим воздушным лаборантом». (Младших воздушных в штате нет, тут «старший» исходя из моего уважаемого возраста).

Да, сейчас вполне уместно представиться. Я — Ворон. Так, лаконично и обоснованно, меня все и зовут: Ворон-из-Научных. Возражений не имею, пафоса не люблю. Лет мне — восемьдесят два, происхождением из южных материковых воронов. Последние двадцать три года сидел в клетке — просто так сидел, без приговора и суда, безвинно реп-ррр-есси-рррован. Полагал, что когда вырвусь, займусь выклевыванием людских глаз (желательно, еще живых). Но внезапный поворот судьбы, знакомство с представителями серьезного научного сообщества… В общем, с глазами подождем — их, глаз, много, а такая серьезная экспедиция — единственное и уникальное эпохальное событие.

Команда работала на снастях и палубе «Молнии», научные гардемарины и юнги с воодушевлением стучали в барабаны, экспедиционный художник зарисовывал удаляющийся берег Скара, Профессор мыслила, не опуская дальнозоркой трубы от глаза, капитан Дам-Пир наблюдал за всеми этими разнообразнейшими работами. Волнения и суета береговой подготовки остались позади, наступало время строго мореплавательского порядка. Ну, наверное, наступало, так сказать, по-тен-ци-ально. Вообще мне так далеко в море летать и плавать еще не приходилось, посмотрим, оценим, это любопытно.

Я снялся с реи и устремился ввысь — к дирижаблю, парящему среди безоблачной и бесконечной небесности. Двигатель воздухоплавательного аппарата слегка попыхивал, пропеллеры неспешно крутились, экипаж смотрел вниз, на эскадру.

Борт гондолы был весьма удобен, я сел и принялся отдыхать (вообще лететь вверх довольно утомительно, да и былую силу полета набрать еще не получилось — крылья ломить мигом начинало).

— Во, прикаркало оно — птицо вещее, многожрущее, — проворчал кочегар и на всякий случай отодвинулся.

— Здесь не гадить, — не глядя на меня, предупредил пилот.

Я лишь с недоумением развел крыльями.

— Всем так говорю, — проворчал пилот. — Давай без обид. Тут всегда — кто бы ни влез, тот и намусорит.

Я согласно каркнул. Дирижабль действительно чистотой не отличался, вроде прибирают и выметают гондолу регулярно, но все равно вид очень рабочий. Ну, тут и котел, и ящики с топливом, да и перекусывает команда наскоро, без отрыва от дела.

— Вот и я говорю — хаос у нас. Безнадежный, — пробормотал пилот. — Ладно, слава Логосу, двинулись. Казалось, эта подготовка никогда не кончится.

Главный и единственный пилот экспедиции неизменно вызывал у меня глубокое уважение и симпатию. Надеюсь, взаимную — у нас было много общего. Редкой судьбы этот Укс, даже не припомню, чтобы мне раньше доводилось встречать бывших крылатых дарков. По-птичьи он не разговаривал, но для серьезного и опытного разумного существа общение с разумными представителями иного вида особого труда не составляет. (Умеет Профессор мысль форму-лировать, этого у нее не отнять).

Мы съели немного сыра с хлебом — я, разумеется, ограничился сыром, так как общеизвестно, что хлеб отяжеляет желудок птиц и вообще невкусный. Воздухоплаватели начеркали на полоске бумаги значки прогноза погоды. Кочегар потянулся засовывать послание в тубус на моей лапе. Я на него каркнул.

— Не туда суешь, — мрачно сказал подчиненному Укс. — Ты когда «лево-право» научишься не путать?

— Так шо этот птиц тут сидит неправильно? — оправдался кочегар-истопник.

Он все же совладал с упихиванием свернутой бумажки в маленький контейнер, и я приготовился лететь.

— Момент выжди, — сухо напомнил пилот.

Я закивал. Стыдно признаться, но к особенностям восходящих и нисходящих воздушных потоков над морем я так пока и не привык. Ах, годы-годы, бесславно проведенные в клетке проклятых магов-алхимиков, кто мне их вернет⁈ Попадется мне алхимик или иной вивисектор — заклевывать буду медленно и мучительно.

Уловив подходящий поток, я снялся с борта гондолы. Меня потянуло навстречу кораблям, почти не взмахивая крыльями, лишь подправляя полет, я по эффектной дуге опустился на мостик «Молнии».

— Так, брякнулось, — пробормотала Профессор, не отрываясь от журнала наблюдений. — Принимаем донесение, не спим.

Младший дежурный научной группы — гардемарин Маар — извлек послание из моей «почтовой» лапы, и, страдальчески сопя, перенес содержание заметки в метеожурнал и зачитал вслух:

— Ясно, ветер юго-восточный, один балл.

— Предсказуемо, ничего экстренного, — объявила Профессор Лоуд. — Главное — в этих баллах теперь не запутаться.

Наша научная руководитель как всегда, была права. К измерению волнения моря в баллах пока никто не привык, и шкиперы, и прочие моряки норовили прикидывать силу волн по старинке — на глаз — да и вообще ничего не записывать. Нас всех, а особенно научную группу, ждала большая работа.

— Итак! — профессор шагнула к основному научному оборудованию и поправила лист. — По-Северному Третий день Кукушки, по-Прибрежному — день третий Предлета, по-местному — семнадцатый день Покоя с Востока, всю датировку закономерно обнуляем и пишем просто и ясно: День первый Плаванья!

Клавиши самописчей машины звонко заклацали, вахтенные, да и сам капитан Дам-Пир, смотрели, затаив дыхание. На чистом листе бумаги появлялись отчетливые и дивно соразмерные буквы, выстраивались в безупречную строку.

— Да, вот он — прогресс! — провозгласила Профессор, и с чувством влепила точку. — Море, неизведанность и грядущее торжество научной мысли. Если кто к пишмашинке без разрешения полезет — лично пальцы пообрываю!