Красная биология

XIII Разрастание лепешинковщины

Сегодняшним читателям трудно, наверное, понять, зачем понадобилось людям типа академика С. Е. Северина восхвалять Лепешинскую и ее идеи, которые они, конечно, наедине с собой иначе как бредовыми называть не могли. Чтобы понять их, нужно объяснить, как слаб бывает человек, как влияла атмосфера тех лет на поступки людей и учила их уму-разуму, как страх потерять работу или, хуже того, оказаться в лагере диктовал многим из них соответствующий «модус вивенди». Кое-кто, оглядевшись внимательно вокруг, понимал, что для того, чтобы преуспеть в занятии «тепленьких» мест и в получении жизненных благ, нужно ловко, без особого нажима, но и планомерно приторговывать совестью, идеалами, знаниями Из среды таких людей отбирались директора институтов, заведующие кафедрами, которые потом уже сами присматривались к молодым, искали покорных и исполнительных. Так шел социальный отбор под присмотром партийных начальников. Так получалось, что находились люди, вполне готовые к тому, чтобы без раздумий и копания в душе восхвалять бредовые идеи.

В то же время второстепенные специалисты, не пригодные Для нормальной исследовательской работы и генерирования продуманных идей, чувствовали себя в складывающихся условиях как хищная рыба в мутной воде. Примитивные домыслы Лепешинской, для усвоения коих не требовалась изощренная работа мозга, а для «подтверждения» годилась любая кухонная самодеятельность, стали богатой питательной средой для роста по всей стране «научных» центров по изучению живого вещества.

Весной 1952 года Лепешинская получила разрешение созвать второе Всесоюзное совещание по живому веществу. В его организации ей помогли вице-президент АМН СССР Жуков-Вережников и заместитель по институту И. Н. Майский¹⁸⁸. 22 апреля 1952 года Лепешинская открыла это совещание докладом «Клеточная теория на новом этапе развития»¹⁸⁹. В нем, как и раньше, упор делался на исходную и главенствующую для всех лысенкоистов позицию — внешнее соответствие господствующей в стране коммунистической идеологии. Утверждалось также, что «новая клеточная теория» повсюду победила и триумфально развивается¹⁹⁰, а в связи с этим давались задания представителям смежных дисциплин — биохимии, физиологии и др.¹⁹¹. Конечно, в поучениях Лепешинской содержался такой вздор (вроде «необходимости изучения образования нуклеиновых кислот в белке»; или: «более скрупулезного анализа перехода одних нуклеиновых кислот в другие» — в развитие «открытия» А. Н. Белозерского об исчезновении на некоторых этапах жизни клеток молекул ДНК и появлении вместо них молекул РНК), что грамотным специалистам становилось от этого не по себе. Но литавры гремели, трубы трубили, а под их звуки Лепешинская утверждала:

Ее дочь за это время, по словам Лепешинской, также добилась огромных успехов, доказав существование в природе «кристаллизации бактерий и простейших»¹⁹³, хотя ни дочь, ни мать даже смутного понятия о том, как надлежит изучать процессы кристаллизации, не имели. Это не мешало, впрочем, делать радужные выводы:

Попутно Лепешинская сообщала в том же лихом стиле о крушении многих «обветшавших», как она выразилась, «догм». В частности, она известила, что теперь отвергнут как заблуждение хорошо установленный (и, кстати, по сию пору незыблемый) факт исключительно трудного процесса образования заново нервных клеток в созревших организмах животных:

И все-таки, несмотря на победный тон, которым были пропитаны многие выступления на втором совещании по живому веществу, любому стороннему взгляду не могла не открыться одна поразительная черта этого научного форума. Хотя с момента «исторического поворота» к признанию «теории живого вещества» прошло два года, «учение» не изменило своей сути, ре обросло более добротными фактами. Армия новообращенных в лепешинковщину предпочла расползаться плесенью по поверхности, а не стремиться к более углубленному изучению явлений. Те же некритические новации фигурировали и на этот раз.

У сотрудника Ленинградского университета К. М. Завадского молодые делящиеся клетки растений (меристематические клетки) якобы возникали из не видимого автору, но уверенно постулируемого им «живого вещества»¹⁹⁶. У рязанского профессора Л. С. Сутулова никем не виденное живое вещество будто бы превращалось в лимфатические клетки, а из них далее формировалась соединительная ткань¹⁹⁷. Одесский профессор, заслуженный деятель науки РСФСР В. В. Авербург поведал о том, как бациллы туберкулеза способствовали трансформации (превращению) других, непатогенных клеток в патогенные в присутствии живого вещества¹⁹⁸. Член-корреспондент АМН СССР Н. И. Зазыбин из Днепропетровского медицинского института шел еще дальше и произносил явную нелепость о новообразовании нервных волокон из живого вещества¹⁹⁹.

Отдельное заседание было посвящено обсуждению новаторской по форме идеи о превращении живого вещества в раковые клетки. Участники этого заседания принялись с завидным единодушием твердить о будто бы вполне реальной и ими даже наблюдавшейся картине возникновения опухолей из «бесклеточного живого вещества»²⁰⁰. Особенно грустно отмечать, что, наряду с людьми, в науке пока не искушенными, те же абсурдные заключения были сделаны рядом вполне грамотных онкологов, ученых с именами и высокими титулами²⁰¹.

Кандидат биологических наук Л. П. Лилчина сделала сообщение на еще одну «животрепещущую тему» — как могут возникать ядра клеток²⁰². Она будто бы наблюдала в опухолевых клетках драматичный процесс: из хромосом выделялась часть вещества (было сказано, что это — нуклеопротеиды), затем исторгнутые из хромосом нуклеопротеиды выбрасывались из ядра в протоплазму клеток, а за сим следовало

Разумеется, в 1950-х годах ученые не знали и сотой части того, что сегодня известно, например, о системе двуслойных фосфолипидных ядерных мембран с встроенными в них белками — либо пронизывающими мембраны, либо прикрепленными к ним с двух сторон. Не было известно в деталях, как сложно устроены хромосомы, но уже и тогда объем накопленных данных и о самом ядре, и о находящихся в нем хромосомах, о хорошо изученном к тому времени механизме расхождения хромосом по полюсам ядра в период деления клеток (митоза и мейоза) не позволял даже во сне увидеть столь примитивную картинку, какую нарисовала Лина Пименовна Липчина в своем выступлении. Так непрофессионально объяснять процессы распада и образования заново ядер образованный ученый не мог. В то время Липчина считалась хорошим специалистом в своей области, и остается думать, что она была по меньшей мере неискренна в своих высказываниях и публикациях.

Когда такие высказывания читаешь сегодня, невольно начинаешь думать о степени морального падения, царившего в то время. Эта психологическая драма личности, принужденной волей обстоятельств заменять научные истины на выдуманные, только чтобы понравиться новой фаворитке Сталина и Лысенко (вместо того чтобы рискнуть, но попытаться отстоять научные взгляды, а с ними и чистоту своего имени), поразительна.

Во время работы над книгой «Власть и наука» я старался найти материалы, которые бы показали, каким было поведение разных людей во времена расцвета квазинаучного мракобесия под давлением партийного диктата. Анализ этот показал, что в, казалось бы, безвыходной ситуации всегда находились (пусть небольшое число, но находились!) люди, для которых чистота их репутации перевешивала страх возможных (они, наверное, понимали — неотвратимых) репрессий. Ни разу, ни при каких обстоятельствах Н. К. Кольцов, П. Н. Константинов, А. А. Сапегин, И. А. Рапопорт, В. П. Эфроимсон, В. Я. Александров, Д. А. Лебедев, В. С. Кирпичников и еще десятки и сотни других ученых не покривили совестью и с открытым забралом шли на бой с Лысенко и его сторонниками, на самых ответственных научных собраниях говорили правду, нелицеприятную правду, жестокую для ушей Лысенко правду.

Неожиданным для меня итогом этого анализа стал факт, что чем выше стояли в административном плане эти люди, тем прочнее они себя спасали от репрессий. Из приведенного выше списка биологов только Сапегин провел два года в тюрьме и Эфроимсон был трижды арестован и провел много лет в разных лагерях и тюрьмах. Остальные убереглись от тюрем, хотя многие из них, а может быть, и все были вызываемы на допросы и жили под страхом ареста годы и годы. Ведь то, что они были в оппозиции к любимцам репрессивной системы, было всем известно. Значит, нельзя говорить о том, что «чаша сия неминуема» и что нельзя было избежать того, чтобы не покривить совестью.

И в истории лепешинковщины не все ученые легко шли на сделку с совестью. Ленинградский биохимик Соломон Абрамович Нейфах, тогда еще доктор наук (ныне член-корреспондент АМН СССР), боясь остаться без работы, решился принять участие в совещании лепешинковцев (видных ученых на него усиленно зазывали, все-таки это помогало укреплению престижа лысенкоистов), но сделал строгий и по форме и по существу доклад о действительно новых фактах²⁰⁴.

В отличие от него другой крупный ленинградский ученый — цитолог Михаил Сергеевич Навашин в докладе «О живом веществе при процессе воспроизведения у растений» (равно как и в статье «О роли неклеточного живого вещества в процессе воспроизведения у растений»²⁰⁵) счел за благо отвернуться от своих прежних взглядов, предал ту науку, которой посвятил не одно десятилетие своей жизни, и принялся славословить Лепешинскую, приговаривая при этом:

На деле никаких установленных фактов, подкреплявших его точку зрения, обнародовано не было. И если такое говорил признанный авторитет цитологии, то чего же было ждать от молодых людей, только входящих в науку? Правда, надо заметить, что устные и печатные выступления Навашина лишь злили Лепешинскую, и она продолжала, как и в давние времена (еще с 1937 года), нападать на новоявленного Иуду, обвиняя его, например, в недостаточном переходе на ее рельсы²⁰⁷.

С восторгом были встречены на совещании действительно сенсационные «открытия», сообщенные доцентом Кишиневского мединститута Н. Н. Кузнецовым²⁰⁸. Он вшивал в брюшную полость собак и кошек куски брюшины, взятые из области слепой кишки крупного рогатого скота. Перед вшиванием будущий трансплантат убивали — обрабатывали формалином, 70 %-ным спиртом, затем стерилизовали в автоклаве и высушивали. Но живое вещество потому и живое, что его ничем не убить! Комплекс процедур, губительных для живых тканей, нисколько, по заявлению автора, не сказался на живом веществе, а, значит, позволил убитой брюшине через некоторое время ожить.

По предложению Жукова-Вережникова²¹⁰, председательствовавшего на Совещании, в постановление, принятое собравшимися, был внесен отдельный пункт об этой работе, гласивший, что в ней установлено «важное значение биологической стабилизации чужеродной ткани… в чужеродном организме»²¹¹. (Не зря, видимо, в те годы ходила шутливая расшифровка аббревиатуры АМН — АКАМЕДИЯ!).

Другой первопроходец лысенкоизма — М. М. Невядомский пришел к иному «открытию»: обнаружил, что вирусы (то есть бесклеточные образования) способны с помощью живого вещества превращаться в «лимфоцитоподобные» клетки. Объясняя, что собой представляет такая «клетка», новатор говорил:

оставляя слушателей в неведении, что же это за клетки без цитоплазмы и без видимой структуры и чем они походят на лимфоциты. Чудеса на этом не кончались. По мнению Невядомского, из этих образований и возникают раковые опухоли.

Лепешинская выдвинула несколько новых требований к научной общественности²¹³. Постановление совещания²¹⁴, содержавшее пункты о всех упомянутых выше антидостижениях, утвердил Президиум Академии наук СССР, издав свое постановление по поводу совещания и подчеркнув два момента:

Многие журналы дали информацию об этом совещании²¹⁷.

Вскоре после совещания Лепешинскую еще раз восславил Д. Н. Студитский — заведующий лабораторией в академическом институте и активный партийный функционер, работавший то в редакции газеты «Правда», то в аппарате ЦК партии. В 1949 году он приобрел и в СССР и на Западе популярность статьей о якобы вредительской сущности генетиков, названной «Мухолюбы — человеконенавистники». Теперь он писал:

и с полным пониманием сути вопроса продолжал:

Еще после первого совещания 1950 года руководители науки Страны Советов пошли навстречу создательнице «новой теории». Президент АН СССР С. И. Вавилов, брат замученного в сталинских застенках великого биолога Николая Ивановича Вавилова (см. о нем книги Марка Александровича Поповского²²² и Семена Ефимовича Резника²²³), видимо, боявшийся ослушаться Сталина и потому благоволивший к лысенкоистам всех мастей и рангов (недаром А. И. Солженицын писал в «Архипелаге ГУЛАГ» о душевной слабости этого человека и называл его «лакейским президентом»), поставил свою подпись под резолюцией, в которой были такие фразы:

Аналогичные приказы и распоряжения издали президент АМН СССР, министры высшего образования, просвещения, здравоохранения, сельского хозяйства и чины рангом пониже.

Теперь после второго Совещания ближайший сотрудник Лысенко — В. Н. Столетов, один из организаторов Августовской сессии ВАСХНИЛ, ставший в эти годы министром высшего образования СССР, подписал 13 августа 1952 года приказ № 1338, озаглавленный «О перестройке научной и учебной работы по гистологии, эмбриологии, микробиологии, цитологии и биохимии в свете теории О. Б. Лепешинской о развитии клеточных и неклеточных форм живого вещества».

И прежние и новые приказы требовали немедленного включения в учебные пособия и лекции студентам во всех биологических, медицинских, сельскохозяйственных и ветеринарных институтах данных и выводов Лепешинской, изменения всех учебников для школ, отмены всего, что хоть в малейшей степени не согласуется с утверждениями лысенкоистов.

Опять пошли массовые увольнения с работы лучших специалистов. чудом сохранившихся в пору чистки сорок восьмого года.

Не сдерживаемая более критикой грамотных ученых, Лепешинская развернулась во всю ширь. На опыты, на постановку новых задач, воспитание кадров времени уже не было, да она к этому и не тяготела. Теперь задача изменилась: одну за дрУ' гой в самых разных издательствах страны она начала выпускать свои книги, содержавшие один и тот же текст, перетасованный лишь для видимости. Появились и славословящие ее книжки²²⁶.

Конечно, небольшие коррективы в один и тот же «канонический» текст, в зависимости от обстановки, она вносила. Так, в книжку, изданную в серии «Библиотека солдата», она наряду с трафаретными фразами о том, как хорошо воспринимают ее учение в странах социализма и как «зажимают» ее «труды» в капиталистических странах, вставила следующее размышление:

По всей стране в эти годы шел фильм «Суд чести», прославлявший героев типа Лепешинской и Бошьяна и клеймивший их «беспринципных гонителей», за каждым из которых угадывались черты действительно выдающихся ученых[29]. В театрах шла пьеса «Когда ломаются копья» по пьесе Н. Погодина на ту же тему и о тех же героях. Писатель Вадим Сафонов, специализировавшийся на прославлении лысенкоистов (за книгу о Лысенко «Земля в цвету» он даже удостоился Сталинской премии), выпустил книгу «Первооткрыватели», отдельная глава которой «Бесстрашие» была посвящена Лепешинской. Главу открывали строки:

Лепешинская, как и многие другие лысенкоисты, старалась предложить себя в качестве деятеля государственного масштаба, в чем ей партийные власти пошли навстречу: ее внедрили в качестве депутата в Верховный Совет РСФСР, ввели в состав многих важных государственных комиссий, ученых советов.

В это время особо пристальное внимание было обращено на переориентацию учителей-биологов и преподавателей высшей школы. Но нужных материалов под рукой не было. Известно, как медленно и натужно идет дело при издании книг, как уходят годы на то, чтобы вставить уже написанную книгу в план изданий, пройти этап редакционной подготовки рукописи, сколь долгим оказывается время набора текста в типографии и т. п. Но лысенкоисты проявляли настоящие чудеса. Под их напором сразу несколько книг для учителей, школ и вузов вышло в тот же год. В чем люди типа Лепешинской знали толк, так это в умении «чудесно» обходить все препоны, губительные для обычных ученых. Препоны вовсе для них не существовали.

Среди вышедших весной 1952 года пособий был объемистый том с материалами для преподавателей — «Внеклеточные формы жизни»²²⁹. В нем вслед за огромной статьей самой Лепешинской²³⁰ шли статьи ее последователей. Лепешинская снова нападала на генетику и цитологию:

Жившая на Западе несколько лет и знавшая немецкий язык Лепешинская не могла не быть в курсе того, что идеологи фашизма, такие, как Геббельс, нарочно обманывали обывателей, когда утверждали, что именно генетики (в особенности немецкий биолог Ленц) обосновали правильность принудительной стерилизации и истребления неполноценных наций. В послевоенные годы, как раз в то время, когда Лепешинская писала приведенные выше фразы, генетики — сторонники Вейсмана, Менделя и Моргана делали за рубежом все возможное, чтобы показать правительствам, широким кругам интеллигенции и обществен ности во всем мире, как ошибочен был курс на истребление наций (прежде всего евреев и цыган в фашистской Германии), якобы основанный на научных доказательствах. Ссылки на имеющиеся доказательства совпадения взглядов фашистов и представителей евгеники были также фальсифицированными, но повторение этих осуждений евгеников привели к тому, что сегодня само слово «евгеника» воспринимается в научном мире негативно.

В наши дни, когда благодаря достижениям генетики разработаны методы лечения наследственных болезней, применяемые уже на сотнях тысячах пациентов, когда сотни миллионов людей многократно в течение жизни проходят обследования, ставшие возможными благодаря прогрессу генетики, только разве как насмешками над идеалами коммунистов можно рассматривать те места в статье Лепешинской, где она в очередной раз утверждала уникальность определенных социальных условий, при которых единственно возможно появление «учений», подобных ее детищу, — «новой клеточной теории»:

Та же идея проводилась в статье Жукова-Вережникова и соавторов, серьезно заявлявших:

И все-таки, несмотря на поток бравурных реляций, исторгавшихся и самой Ольгой Борисовной и ее восхвалителями по поводу успехов «нового учения», не все шло так, как бы им хотелось. Например, во время основного доклада на втором со вешании с уст Лепешинской сорвались слова, выдавшие ее внутреннюю неудовлетворенность и даже тревогу по поводу того, что продвинуть исследования живого вещества на более глубокие уровни не удалось и что до полного триумфа еще далеко. Она вопрошала:

Произнеся эти слова в середине доклада, она не удержалась и через несколько минут снова вернулась к мучившему ее вопросу, но кроме риторических призывов к объединению усилий на «дружеской основе» ничего предложить не могла.