Красная биология

XII Яркая звезда Геворга Бошьяна

Среди «светил» науки, выдвинувшихся внезапно в эти годы, был Геворг Мнацаканович Бошьян. Чем же он обессмертил свое имя? Ветеринар по образованию, он вернулся после войны, в 1945 году, во Всесоюзный институт экспериментальной ветеринарии Министерства сельского хозяйства СССР (сокращенно, ВИЭВ), где до войны был аспирантом, а после войны в 1947 году занял должность заведующего отделом биохимии Следует подчеркнуть, что биохимического образования он не имел и в науке себя проявить не успел. До войны, в 1940 году, им была опубликована короткая статейка, в которой автор оспаривал общепринятые методы диагностики анемии лошадей. Из-за войны пришлось сделать перерыв в научной деятельности, и следующая публикация Бошьяна увидела свет в 1947 году. Эта его работа (статья в журнале) была написана с видимой претензией на новизну, но ни к каким решительным переворотам в науке не повела.

И вдруг в 1949 году он опубликовал книгу, сразу привлекшую к себе внимание. Автор сообщал в ней фантастические вещи, противоречащие многому из того, что считалось в мировой науке твердо установленным¹¹³.

Бросалось в глаза рекламное заявление о том, когда были сделаны открытия. Автор настойчиво повторял в книге одно и то же предложение, что его выводы (достижения, как он их именовал) есть плод длительной работы. Например, он писал:

На самом деле он мог работать над проблемами, обсуждаемыми в книге, от силы два года. При внимательном чтении можно было найти указание на это и в самой книге: он сам датировал первый опыт, приведший к открытиям, 17 марта 1948 года, а уже через три недели у него были готовы восемь из ряда вон выходящих открытий.

Такой кавалерийский наскок в науке не принят и неуместен, однако директор ВИЭВ Н. П. Леонов, сам защитивший на том же материале в 1949 году докторскую диссертацию, восторженно характеризовал труд Бошьяна в предисловии к книге и говорил, что это

и уверял читателей, что

Что же нового принесла науке деятельность первопроходца в новой области? Прежде всего Бошьян сообщал об открытии превращения вирусов — этих мельчайших образований, по примитивности устройства и мельчайшим размерам даже и несопоставимых с клетками бактерий, в самые настоящие бактерии, в «видимую под микроскопом микробную форму»¹⁶³ и об обратном переходе — из бактерий в вирусы. Бошьян объяснял, что, перед тем как микробной клетке превратиться в вирус (внеклеточная форма), микробы объединяются в кристаллы, а те уже распадаются на вирусы, и точно такая же кристаллизация непременно имеет место при обратном переходе — из вирусов в клетки. Превращения были будто бы обнаружены не только у вируса анемии лошадей, с которым работал Бошьян, но и у других вирусов и бактерий (эти «открытия» были сделаны его сотрудниками М. С. Шабуровым и М. П. Поповьянцем и — независимо от Бошьяна — С. С. Перовым, человеком, занимавшимся самыми разными научными вопросами на крайне примитивном уровне, но славным другим: по протекции самого В. М. Молотова он был принят в аппарат ЦК партии).

Бошьян заявлял, что все открытия сделаны им самостоятельно. Единственно, на кого он ссылался в качестве идейного предшественника, был И. В. Мичурин:

Ссылаясь только на Мичурина, Бошьян допускал промах, позже стоивший ему научной карьеры: он старательно не цитировал Лысенко и старался создать впечатление о своей самобытности. Помимо находки превращения вирусов в бактерии и обратно он. по его мнению, совершил много других фундаментальных открытий, касавшихся кардинальных положений биологии.

Надо заметить без всякой иронии, что если бы любому ученому посчастливилось сделать в жизни хотя бы одно из названных Бошьяном открытий, то его имя осталось бы навсегда прославленным в науке. Весь же набор «открытий», перечисленных им, был настолько уникален, что, без сомнения, книга Бошьяна должна была бы рассматриваться как самая выдающаяся во всей истории человеческих знаний. Поэтому волей-неволей нам придется хотя бы назвать все экстраординарные открытия Бошьяна, а чтобы не показаться голословными, лучше всего изложить их словами самого автора. Да и надо отдать должное Геворгу Мнацакановичу: он не ходил кругами, не юлил и не отягощал себя сомнениями, а четко, по-военному рапортовал о своих творениях. Итак, предоставим слово самому Бошьяну.

Согласитесь, назвать второстепенными приведенные выше выводы никак нельзя. Отвергались представления, считавшиеся фундаментальными и в вирусологии, и в микробиологии, и в иммунологии, и в теории рака, и как следствие — в ветеринарии и многих других практических дисциплинах. Объявлялись безусловно ошибочными заключения армии ученых — биологов и медиков, и в их числе Луи Пастера и Феликса д’Эрреля — столпов науки, признанных во всем мире, и не просто признанных, а сформулировавших правила, положенные в основу современной медицины.

О всех открытиях Бошьян повествовал легко и непринужденно. Собственно, никаких аргументов в обоснование своих тезисов он не приводил. В книге отсутствовали такие разделы, как описание методов работы, не приводился список литературы, хотя автор сыпал фамилиями коллег и предшественников, и многие из этих ссылок были столь интригующими, что специалисты наверняка захотели бы посмотреть сами источники, на которые опирался Бошьян. Текст сопровождали неясные микрофотографии, сделанные с помощью слабенького микроскопа, с изображением мелких пятнышек, кристалликов, каких-то темныx частичек. Пояснения под снимками гласили, что это — микробные клетки, образовавшиеся из вирусов или еще находящиеся в процессе такого преобразования. На многих фотографиях вообще ничего нельзя было разобрать, но в подписях утверждалось, что перед нами «общий вид кристаллов микробной культуры, выделенной из вируса ящура», или «зернистая форма возбудителя инфекционной анемии лошадей». Обязательные для научной монографии (а книга Бошьяна именовалась именно так!) детали, методики обследования животных, отбора проб, приготовления препаратов, микроскопической техники, постановки соответствующих контролей и т. п. не сообщались[23]. Естественно, сколько-нибудь изощренных методов автор избегал. Например, в его работе вообще не предусматривалось применять обязательные для вынесения столь ответственных выводов методы физико-химии, электронной микроскопии[24], типирования форм с применением сложных методов иммунохимии.

Однако столь явные огрехи не помешали Бошьяну в спешном порядке добиться получения степени доктора наук — высшей в СССР ученой степени. Его выводы были объявлены в советской печати совершенно правильными и, сообразно их значению, — выдающимися.

Начало восхвалениям было положено публикацией статьи самого Бошьяна в «Литературной газете» с добавлением «От редакции»¹⁷⁶ (в это время отделом науки редакции заведовал «без лести преданный» Лысенко полуфилософ Марк Борисович Митин — обладатель высокого титула академика АН СССР, приобретший большую силу благодаря участию вместе с П. Н. Поспеловым и другими в составлении биографии И. Сталина¹⁷⁷). В этой вводной заметке книгу Бошьяна аттестовали высоко, она якобы и

Панегирик был опубликован в «Литературной газете» 20 апреля 1950 года, 6 мая восхваления Бошьяна в этой газете были продолжены, а уже 22 мая на совещании по живому веществу Лепешинская назвала Бошьяна среди тех, кто, по ее мнению, развил и расширил «учение о живом веществе». Лепешинская рассматривала его как революционера в науке, истинного продолжателя славных традиций, настоящего марксиста-ленинца. Она так усердствовала в прославлении Бошьяна, что не боялась ставить свое и бошьяновское имена в опасной близости от имен классиков марксизма-ленинизма:

Еще через две недели, 8 июня 1950 года, в газете «Медицинский работник» была опубликована статья профессора Е. П. Калины — автора сходных с бошьяновскими представлений о превращении микробов. В ней Калина называл книгу Бошьяна «выдающимся явлением в научной жизни нашей страны, да, пожалуй, и в мировой науке»¹⁸⁰. В июле о работах этого специалиста с большим воодушевлением писал в «Огоньке» корреспондент Н. Иванов¹⁸¹[27], а в августе в журнале «Новый мир» появился очерк кандидата биологических наук Ю. И. Миленушкина «Новое в науке о жизни»¹⁸².

В этом же году благожелательные рецензии на книгу Бошьяна появились в нескольких научных журналах. В превосходных тонах о его якобы огромном вкладе в науку писали медики (И. С. Грязнов), микробиологи (Я. И. Раутенштейн, Н. Д. Иерусапимский), и другие¹⁸³. Правда, некоторые замечания в адрес разбираемой книги, как это всегда делается в научных рецензиях, были высказаны. Раутенштейну, например, не понравились рассуждения Бошьяна об антибиотиках как живых существах; Иерусалимский попенял Бошьяну за некритичность и «преждевременную канонизацию еще не вполне разработанных положении»; Ф. Гринбаум нашел несколько мелких недочетов. В целом же Бошьян мог купаться в лучах славы.

Однако решающим было то, что высочайшая оценка книге Бошьяна была дана в главном партийном журнале «Большевик»¹⁸⁴. Все, о чем говорилось в этом издании, должно было рассматриваться как директива, как принципиальная установка. Поэтому как приказ звучали слова о срочной необходимости

Авторы статьи высказывались вполне определенно о том, что провозглашенные Г. М. Бошьяном закономерности незыблемы и навсегда вошли в сокровищницу научных знаний. Они утверждали:

и выражали убеждение еще в одном — чрезвычайно важном для всех людей вопросе — скором изменении практики лечения людей и сельскохозяйственных животных на основе открытий Бошьяна: