Уинни Дарлинг
Я никогда ни с кем не засыпала в одной постели, но, пролезая под простыню на середину кровати, Кас слева от меня, Баш – справа, ощущаю странное удовлетворение.
Мне предстоит лежать между двумя до смешного горячими часовыми.
Один из них создал иллюзию на потолке, а другой – на полу, и от этого кажется, что мы очутились в волшебной роще. Красивые розовые цветочки светятся в темноте.
Я счастлива – не знаю, отчего и тем более не знаю, как мне с этим быть.
Это ощущение сковывает, как маленькое пальто не по размеру: если слишком сильно потянуть ткань, шов разойдётся.
Я прижимаюсь к Башу. Туманное розовое сияние тепло подсвечивает его кожу. Он без рубашки и что-то вертит в пальцах.
– Что это? – спрашиваю я.
Он обнимает меня, ловит мою руку и обвязывает вокруг моего запястья верёвочный браслет с нанизанной на него желудёвой шляпкой.
– Это поцелуй, – говорит Баш.
– Чего?
Он насмешливо фыркает.
– Желудёвая шляпка – это поцелуй. Так тут принято. Просто притворись, что веришь.
– Хорошо.
Кас лежит на спине, вытянувшись, совсем рядом со мной, наши ноги соприкасаются.
По потолку проносится звезда, оставляя сверкающий след.
– Два дня назад я готовилась к тому, что сойду с ума, – сообщаю я, вертя браслет на запястье – меня восхищает мастерство плетения. – Хоть Пэн и похитил меня, но так всё-таки лучше.
Кас хмыкает. У Баша в груди гулко, раскатисто отдаётся смех.
– Возможно, потом ты заберёшь свои слова обратно, – говорит он.
– Почему?
Он вздыхает.
– Спи давай, Дарлинг.
– Я не устала.
За окном стрекочут сверчки, из кроны ближайшего дерева слышатся тихие трели птиц.
Кас придвигается ближе и нечаянно задевает чувствительную часть спины. Я невольно шиплю от боли.
– Что такое? – тут же вскидывается он.
– Ничего. Всё в порядке.
– Мы сделали тебе больно?
– Нет, – смеюсь я. – Совсем наоборот. Я в порядке, правда.
На самом деле здесь, в Неверленде, с Потерянными Мальчишками, боль постепенно утихает.
С годами я привыкла к тому, что в теле всё время что-то ноет. К стуку в висках или резким, внезапным спазмам нервов.
Если ведьмы и так называемые жрецы вуду постоянно вырезают что-то на тебе наживую, боль становится твоим вторым «я». Я предпочитала её перспективе потерять рассудок, поэтому никогда не жаловалась. Делала так, как говорила мама, в надежде не стать такой, как она.
Когда я думаю об этом, воспоминания становятся ярче, и у меня скручивает желудок. Я и так знаю, что мама плохо со мной поступала, но если слишком заострять на этом внимание, мне, чего доброго, захочется сорваться и разреветься.
Так что стараюсь не заострять внимание.
Вообще не желаю об этом думать.
По идее, мать должна защищать ребёнка, но её отчаянная потребность спасти меня причинила мне очень много боли и страданий.
Порой было трудно выдержать её любовь.
У меня за спиной Кас накручивает прядь моих волос на палец. Я кладу руку на плоский живот Баша, закрываю глаза и начинаю засыпать, хотя думала, что не устала.
Наверное, трахаться с Питером Пэном и Потерянными Мальчишками всё же утомительно.
– Дарлинг? – зовёт Баш.
Я уже почти сплю.
– М-м?
– Какое у тебя любимое блюдо?
Вопрос какое-то время витает у меня в голове сквозь дымку сна.
Требуется значительное усилие, чтобы определиться, и ещё большее – чтобы ответить вслух.
– Круассаны.
Баш негромко смеётся.
– Правда?
Я ускользаю всё глубже в сон. Кровать здесь намного удобнее, чем мой старый надувной матрас, Баш согревает меня спереди, а Кас сзади, и я сама не успеваю заметить, как отключаюсь.