Коридор вечности

Глава 9. Новое утро

«День прошёл, а ты всё ещё жив!» — корявая надпись маркером, сделанная на потёртых обоях кем-то из предыдущих квартирантов, как нельзя лучше отражала мысли Марины. Очередной день Егор провёл в беспамятстве, но, по крайней мере, он был жив и даже шёл на поправку — дышал всё ровнее и периодически что-то бормотал. Марина сидела на табурете рядом и, смачивая в прохладной воде полотенце, аккуратно вытирала пот со лба.

Бинты, которыми охотники перевязали раненого товарища, пропитались бурыми пятнами, но они хотя бы подсохли после двойной порции льда. Марина периодически смотрела, не откроется ли кровотечение, не начнёт ли кожа вновь оплавляться и расползаться розовыми дорожками из-под перевязки. Медленно и осторожно женщина поила Егора маленькими порциями воды, поддерживая голову, как ребёнку.

Она долго размышляла, взвешивала все «за» и «против», после чего с тревогой и страхом решилась-таки набрать мужа. Алексей долго не отвечал, а когда сигнал всё же прошёл, она вдруг услышала в трубке чужой грубый голос: «Он занят».

Эта фраза повисла в воздухе, и внутренности Марины скрутило так, словно это у неё, а не у Егора совсем недавно зияла дыра в солнечном сплетении.

Негнущиеся пальцы снова поставили на дозвон, но дальше из динамика слышался лишь приторно-вежливый механический голос: «Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

Марина не выдержала, села на пол и разревелась. Напряжение и беспокойство, всё это время копившиеся в ней, нашли выход одним из самых простых и действенных способов, известных человечеству с начала времён. Полчаса рыданий ей хватило, чтобы прийти в себя и понять, насколько сильно она вымоталась.

Кое-как устроившись на раскладушке, Марина укрылась тонким, но удивительно тёплым одеялом, и провалилась в глубокий сон.

*****

Пробуждение оказалось не из приятных. Первое, что увидел Алекс, открыв глаза, была белая ткань простыни. В тот же миг он понял, что находится дома. Запах. Ему подсказал это знакомый запах собственной квартиры, который он не спутал бы ни с чем другим.

Горло саднило. В нём было сухо, как в Калахаре, и колко, словно он проглотил здоровенный кактус. Даже одна мысль о движении отзывалась во всём теле болью. Кое-как поднявшись, Алекс спустил ноги на пол и осмотрелся.

Спал он, как оказалось, в одежде: грязной и мокрой, что подтверждало реальность ночных приключений. Ещё одним доказательством послужила кружка на журнальном столике около кровати, наполненная тёмной бордовой жидкостью.

Позабыв о боли, Алекс схватил её и осушил в два глотка. Кровь была холодной, вязкой и невкусной, но сил она придала больше, чем это мог бы сделать лучший энергетический напиток.

Ермолов поставил кружку обратно на столик, отмечая, что боль заметно притупилась, хотя и не пропала окончательно. Голова периодически начинала кружиться. Взгляд медленно фокусировался, выхватив ещё один инородный предмет обстановки — на журнальном столике рядом с опорожнённой кружкой лежала газета.

Печатную прессу ни Алексей, ни его супруга не читали никогда. Чтобы узнать новости, они использовали вездесущее око интернета, совсем уж на крайний случай оставался телевизор. Кроссворды разгадывать Ермоловы тоже не любили, а зачем ещё нужен анахронизм в виде газеты, Алекс решительно не понимал.

От бумаги пахло свежей типографской краской. Одна статья была жирно обведена красной ручкой, а по диагонали размашистым почерком, неаккуратно, словно автор злился и спешил, красовалась надпись: «Идиот!».

— Лорин, — скрипнув зубами, прошептал Алекс и притянул к себе газету, раскрытую на статье с броским заголовком: «Кровавая расправа в музее».

«… неизвестный доброжелатель сообщил правоохранительным органам о подозрительном шуме и звуках борьбы в Архивном хранилище районного музея. Прибывший по сигналу неравнодушного гражданина наряд милиции обнаружил на втором этаже здания обескровленное тело женщины.

Погибшей оказалась Горчакова Любовь Павловна 1956 года рождения, которая занимала пост директора музейного хранилища. Как нам сообщили соседи погибшей, Любовь Павловна достаточно часто ночевала на работе. По всей видимости, и этой роковой для неё ночью женщина решила остаться в музее.

Представитель правоохранительных органов майор Королёв Д.И. сообщил в интервью нашему корреспонденту об отсутствии следов взлома, из чего следует предположение, что гражданка Горчакова сама впустила злоумышленника в здание. Что произошло между ней и убийцей — неизвестно, но в результате этой встречи гражданка Горчакова получила несколько колотых ран в область шеи и скончалась от потери крови.

По данному факту возбуждено уголовное дело по статье 105 УК РФ «убийство». В настоящее время проводятся оперативно-следственные мероприятия».

Пробежав глазами строчки статьи, Ермолов в сердцах скомкал газету и зашвырнул её в угол. «Проклятье, — мысленно выругался он. — Выходит… Чёрт, выходит я действительно её… убил».

Алекс со всей силы сжал кулак и ударил им о журнальный столик, вложив в этот удар всё сожаление, всю ненависть к себе и всю накопившуюся злость — на Лорин, на какое-то совершенно дурацкое стечение обстоятельств, которое сделало его чудовищем, на весь мир. Раздался сухой хруст, и на столешнице появилась заметная трещина.

«Что же теперь… Как же дальше?»

Мысли путались. На лице Ермолова отразились переплетённые в тугой узел эмоции: гнев, отчаяние, ярость, боль, ужас от содеянного.

«Я — преступник. Убийца. Монстр».

В памяти всплыл образ Любови Павловны — её лучистые мудрые глаза, решительно вздёрнутый подбородок, светлая улыбка.

«А ведь она была настоящим человеком, каких мало, — с тоской подумал Алекс. — Пыталась помочь, когда меня перекорёжило. Даже когда поняла, что я — вор и пришёл за Фарном».

Внутри что-то щемяще заныло. Остатки души?

Ермолов откинулся на кровать и вдруг почувствовал прикосновение чего-то холодного к спине. От неожиданности он подскочил и болезненно поморщился. «Что-то холодное» оказалось большим металлическим медальоном на тонкой цепочке. Спереди на нём было выгравировано занятное изображение: в центре располагался шар, в который била разветвлённая молния. По кругу шла надпись «ORDO IRRATA», а в самом-самом низу, под шаром, стояла римская цифра «одиннадцать».

Алекс осмотрел медальон со всех сторон, но больше ничего интересного не нашёл. Чуть помедлив, он убрал его под рубашку, и тут же взгляд снова упал на злосчастный журнальный столик. Только теперь Ермолов заметил на нём ещё кое-что — белый продолговатый конверт.

Внутри лежал сложенный вдвое листок с надписью от руки: «Знак не вздумай снимать. Считай это главным документом в твоей жизни. Не забудь вознести хвалу Фарвилу — если бы не он, ты бы сдох в лесу. Сегодня в одиннадцать вечера будь в клубе «Спектр».

«Да может, лучше бы сдох, — мрачно подумал Ермолов. — Всё равно теперь непонятно, как жить… со всем этим».

Перечитав записку ещё раз, Алекс вгляделся в ровные строки, написанные аккуратным убористым почерком. Даже не сравнивая с надписью на газете, можно было со стопроцентной уверенностью сказать, что автором записки был совсем другой человек. Вернее, не человек.

С трудом передвигая ноги, Алекс направился в ванную, где снял с себя изодранную окровавленную одежду и встал под контрастный душ. Кривясь и корчась, он постепенно доводил воду едва ли не до крутого кипятка, после чего полностью перекрывал горячий кран и с каким-то мстительным азартом направлял на себя ледяные струи. Он стоял так не меньше часа, пытаясь и в прямом, и в переносном смыслах смыть с себя всю грязь. И если тело очистить труда не составило, то с душой дело обстояло гораздо сложнее.

Увы, водные процедуры не избавляли от настойчивого голоса совести. Не помогали они и от острого сожаления о том, чего уже невозможно было изменить. Мысли вновь и вновь возвращались к вчерашним событиям.

Алекс так и не смог вспомнить, как именно он убивал директора музейного архива. В сознании отпечатался только самый первый момент, когда он набросился на Любовь Павловну и вцепился клыками в её шею. Всё. Дальше — пустота. Будто какая-то незримая цензура добралась до оригинала записи киноленты и вырезала ножницами лишние кадры, а потом взяла два получившихся конца и склеила их.

В каком-то смысле Ермолов даже был благодарен своим невидимым цензорам. Кровавых подробностей ему знать не хотелось. Хватало и того факта, что он теперь убийца. И это — только первая жертва. А если он и дальше не сможет себя контролировать?

«Может, пойти и сдаться в милицию?» — возникшая идея заставила Алекса всерьёз задуматься.

«Ну вперёд! Ещё расскажи им, что ты вампир и на досуге пьёшь кровь невинных дев, — язвительно возразил внутренний голос. — В лучшем случае, определят в психушку, а в худшем — сдадут на опыты».

Ермолов тяжело вздохнул, и мысли его переместились в философско-социальную плоскость. Действительно, если бы о существовании, как однажды выразился Илек, гематоморфов, стало известно мировой общественности, это была бы мировая сенсация. Ещё бы: внезапно узнать, человек — не единственный разумный вид на планете и вовсе не венец творения, а лишь звено в пищевой цепи.

«Что-то подсказывает мне: люди совсем не рады были бы об этом узнать, — ехидно пискнул внутренний голос. — Начались бы массовые репрессии и геноцид. Люди не успокоятся, пока не истребят всех, кто отличается от них. Ведь наверняка же вампиры не просто так ведут скрытое существование!»

«Кто знает, а может, люди действительно бы приняли нас: начали изучать вампирскую физиологию, может, наше существование смогли бы как-то описать наукой, и это дало бы стимул для развития медицины и вообще, для прогресса человечества», — возразил Алекс сам себе, и нервно сглотнул подкативший к горлу ком.

«Нас, наше, мы», — по спине пробежал мерзкий холодок, и вот только сейчас Ермолов в полной мере осознал, что на самом деле перестал идентифицировать себя как человека.

*****

Марина проснулась от щелчка замка — кто-то шерудил в замочной скважине ключом, пытаясь открыть входную дверь с обратной стороны. Вздрогнув, женщина тут же вскочила с раскладушки, что-то неловко задела, и ножки хлипкой портативной кровати с грохотом подвернулись. В итоге Марина оказалась сидящей практически на полу.

Еле продрав глаза после сна, она увидела на пороге Руина Мохаммеда в неизменном чёрном пальто нараспашку. На смуглой коже афганца по щекам пробивался румянец. Руки оттягивали забитые продуктами пакеты из «Шестёрочки».

— С добрым утром, — произнёс он с наигранной бодростью. — Разбудил?

Марина чуть смутилась, поднимаясь с рухнувшей раскладушки, поправляя ножки и вновь превращая её в функциональное спальное место.

— Ну, вообще да, я тут впервые за всё время крепко заснула, — пояснила она, словно извиняясь за этот факт.

Руин доверительно улыбнулся:

— А я вот работал всю ночь, — парень кивнул в сторону Егора: — Как он?

— Мне кажется, стал дышать ровнее, — ответила Марина, — Но в сознание так и не приходил. Хотя, иногда бормотал что-то, звал какую-то Таню…

— Ничего удивительного, — будничным тоном откликнулся охотник, ставя пакеты на пол и скидывая пальто. — Таня — его невеста. Они в следующем году пожениться собирались.

Марина вскинула глаза.

— Так, а… может быть, ей сообщить? Ну, что он жив, по крайней мере… Она ведь волнуется, наверное?

Руин развёл руками.

— Так ей сообщили, — пояснил он. — Ну, официальную версию. Она ведь думает, что он военный. Вообще, отчасти-то так оно и есть…

— Получается, она ничего не знает? — Марина многозначительно взглянула на Руина. — То есть, вообще ничего? Про охотников и… этих гемато…

Она лишний раз старалась не произносить это слово вслух — вот и сейчас не договорила, и фраза повисла в воздухе.

— Многие знания — многие печали, — устало улыбнулся парень. — Кажется, так говорит ваша религия. Отчасти, здесь я с ней согласен.

Марина задумалась. Хотела бы она пребывать в блаженном неведении? Не знать о существовании мистического теневого мира, живущего по своим жестоким законам? Ответить однозначно на этот вопрос она не могла.

— Что в пакетах? — спросила женщина, переводя тему.

— Продукты. И ещё бинты. Сделай Егору перевязку. И да, там мазь в баночке — надо нанести на ожоги. Сможешь? А я пока посплю немного. Рубит что-то…

Не дожидаясь ответа Марины, Руин зевнул, улёгся на раскладушку лицом вверх и, вытянувшись по струнке, словно рядовой при виде офицера, закрыл глаза. Не прошло и минуты, как он тихо захрапел.

Марина разобрала продукты, отправив часть в холодильник, открыла баночку с мазью и положила рядом бинты. Чуть поколебавшись, она задрала футболку Егора и критически осмотрела старую перевязку, покрытую бурыми пятнами. Рассудив, что слои бинта настолько слиплись, что их вряд ли получится разделить, она пошла за ножницами. Осторожно разрезав эластичную ткань, Марина аккуратно отделила её от тела и с замиранием сердца посмотрела на открывшиеся раны.

Тут же выдохнула: всё оказалось не так страшно, как подсказывала воспалённая фантазия. Область солнечного сплетения, где ещё несколько дней назад зиял глубокий прогал, сейчас была затянута новой розоватой кожей, которая кое-где собиралась в морщинистые складочки. Волдырей уже почти не наблюдалось, а обугленные участки кожи заметно посветлели.

Запустив пальцы в баночку, Марина достала порцию густой жирной мази и аккуратно, стараясь не причинить Егору боли, щедро нанесла на заживающие раны. После этого она сделала новую перевязку, бережно просовывая руку под спину охотника и перехватывая бинт с другой стороны.

Закончив, Марина опустила прожжённую футболку и накрыла Егора одеялом. Он чуть заворочался и даже слабо улыбнулся во сне. Она хотела было поставить чайник, но в голове что-то словно щёлкнуло, и пришедшая идея тут же захватила её сознание.

«А что, если уйти? Вот прямо сейчас, пока Руин не сможет её остановить, и дверь не закрыта с обратной стороны?». Марина с сомнением посмотрела на мерно посапывающего афганца, пытаясь представить, какие задания этот юный охотник выполнял прошлой ночью, что усталость свалила его буквально за секунды.

Она вновь подошла к Егору, промокнула полотенцем его лоб.

— Прости, что не смогу больше ухаживать, — тихо проговорила она, с сожалением глядя на осунувшееся лицо. — Ты поправишься скоро, я верю. А у меня — свой путь…

Приняв решение, Марина сунула ноги в сапоги, схватила сумочку с документами, накинула пальто и тихо выскользнула из квартиры.

*****

Старый советский телефон зашёлся пронзительной трелью.

— Ба! Фея Динь! — закричала девочка и тут же рассмеялась своей шутке.

— Слышу, Полиночка, слышу… — Анна Тихоновна поспешно засмыгала в направлении прихожей, где на полке громоздким «динозавром» красовался дисковый аппарат со спирально закрученным белым проводом.

Сегодня особенно сильно скакало давление. То ли погода, то ли магнитные бури, то ли просто возраст, а может — всё вместе. Вторая за день таблетка валидола лежала сейчас у старушки под языком.

Перед тем, как снять трубку, Анна Тихоновна вынула её изо рта и зажала в ладони левой руки.

— Алёй, — проговорила она, сняв трубку и сосредоточенно прижав её к уху.

Ответом ей стала чуть ли не физически осязаемая напряжённая тишина.

— Говорите! У аппарата! — строго произнесла Анна Тихоновна, повысив голос.

— Бабуль, это я…