Константин. Аландская Звезда

Глава 8

Кронштадт встретил возвращавшуюся с победой эскадру грохотом салютов, вывешенными везде, где только можно, флагами и перезвоном колоколов на всех храмах от Андреевского собора до англиканской Крестовоздвиженской церкви. Не уверен, что настоятеля последней очень уж радовал повод, но его мнения, похоже, никто не спрашивал.

На берегу победителей терпеливо ждал комитет по встрече во главе с… генерал-губернатором адмиралом Григорием Ивановичем фон Платером. Говоря откровенно, в первый момент я даже не поверил своим глазам. Но престарелый государственный муж, как ни в чем ни бывало, стоял на пристани во главе всего местного начальства и, кажется, не чувствовал за собой ни малейшей вины.

Первым побуждением было приказать арестовать старого маразматика, но… не портить же людям праздник? В общем, я ограничился тем, что просто проигнорировал его попытку сделать доклад и произнести приветственную речь, подойдя сразу под благословение к одному из старейших и наиболее уважаемых кронштадтских священников — настоятелю собора во имя Святого Апостола Андрея Первозванного и одновременно здешнему благочинному отцу Василию Нектарьевскому. За его спиной стояли еще двое священников. Один уже в возрасте, а второй совсем молодой, с очень светлым, одухотворенным лицом, показавшимся мне почему-то знакомым, вот только где я его мог видеть? Вопрос…

К слову, Никольский Морской собор будет воздвигнут только в начале 20 века, а до того без малого двести лет именно Андреевский являлся главным храмом для Русского Флота. И первый камень в основание его был заложен самим Петром Великим.

— Ко славе Божией, отче, — и уже не задерживаясь, прошел дальше.

Что характерно, выбранная стратегия оказалась вполне действенной. Как мне доложили, когда я покинул площадь, вокруг так ничего и не понявшего адмирала образовалась пустота. Только что толпившиеся вокруг него штабные сторонились теперь своего начальника словно прокаженного.

Я же, дав последние распоряжения Мофету, отправился на готовую к немедленному отправлению «Александрию». Меня ждали Петербург и августейший брат.

— Боже, как ты нас всех напугал! — прошептал Александр, обнимая меня словно после долгой разлуки.

Рядом с «помазанником Божьим» переминались с ноги на ногу юные великие князья. 12-летний цесаревич Николай по прозвищу «Никса», 10-летний Сашка, он же «Бульдожка», в моем варианте истории ставший «Миротворцем», и недавно отпраздновавший восьмой день рождения «Толстяк» Вовка.

— Дядя Коко! — с визгом повисли на мне старшие, пока их младший брат старательно держался в сторонке, оправдывая свое второе прозвище — «Кукса». — Почему, почему ты не взял нас с собой бить англичан? Ты же обещал!

— Видит Бог, это вышло не нарочно! — растрепав мальчишкам красиво уложенные прически, отвечал я. — Впрочем, не огорчайтесь. Врагов у России много, на ваш век хватит.

— Слышали? — строго посмотрела на сыновей императрица. — А теперь будьте послушными детьми и не мешайте взрослым.

После этого мальчикам ничего не оставалось, как придать себе важный вид и с достоинством удалиться. Впрочем, судя по шкодному выражению Сашкиной физиономии, «послушным ребенком» он быть вовсе не собирался.

— А где Санни? — осведомилась венценосная невестка, после того, как мы закончили обниматься.

— Александра Иосифовна не здорова, — извиняющимся тоном ответил я.

— Очень жаль, — кажется, вполне искренне вздохнула Мария Александровна. — Надеюсь, ничего серьезного?

— Даже не знаю, что тебе ответить, Мари. Среди моих талантов нет искусства врачевания. Впрочем, Господь не без милости. Надеюсь, ей в ближайшее время станет легче, и она сможет к нам присоединиться.

Строго говоря, причина недомогания супруги не была для меня тайной. Несмотря на мой запрет, она продолжала переписываться со своей бывшей фрейлиной Марией Анненковой, и каждое новое письмо неизменно погружало ее в депрессию. Поскольку та регулярно делала страшные предсказания, грозившие нашей семье всеми возможными бедами.

Я же, к несчастью, главным образом из-за катастрофической нехватки времени, узнавал обо всем этом уже постфактум и никак не мог повлиять на развитие ситуации. Вообще странное дело, если бы какой-то обычный человек, будь он хоть университетским профессором или известным журналистом, чем-то прогневал любого представителя царствующей фамилии, это мгновенно стоило бы ему и карьеры, и спокойной жизни.

Но вот с наглой девицей это почему-то не работает. Постоянно находятся какие-то заступники, нашептывающие на ухо царственной чете, что великий князь Константин, конечно, герой, но очень уж несправедлив к бедняжке… Ладно, черт с ней. Есть дела поважнее!

— Костя, я хотел бы с тобой посоветоваться, — оттер в сторону супругу царь. — Есть мнение, что нужно заложить храм в честь твоей блистательной победы. Я с ним вполне согласен, вот только никак не могу решить, где его поставить. В Кронштадте или Петербурге?

— Полагаю, — дипломатично отвечал я, — что этим вопросом гораздо лучше заняться после заключения мира. Без спешки выбрать проект и достойного архитектора, определиться с бюджетом и так далее. А пока у нас есть более насущные проблемы…

— Ты, верно, о войне? — беспечно отозвался брат. — Пустое. Мир, можно сказать, у нас в кармане.

— Это еще почему?

— Ну как же! Армии у союзников для полноценного вторжения нет. Флота теперь тоже. У Наполеона и Виктории теперь нет иного выхода, как согласиться на мир.

— Мне бы твою уверенность, Саша. Кстати, кто внушает тебе столь легкомысленные идеи? Неужто Горчаков?

— Нет, — поморщился император. — Александр Михайлович отчего-то уверен, что эта победа вызовет большое раздражение в Париже и Лондоне, заставив их продолжать войну.

— И он абсолютно прав.

— Постой, разве не ты говорил мне о встрече с Морни?

— Я. И что с того? По большому счету француз не сказал мне ничего определенного, да и если бы сказал, Наполеону III ничего не стоило бы дезавуировать любые его слова.

— Ты думаешь, он не знал о его инициативе?

— Еще как знал. Более того, наверняка сам его и направил. Но…

— Что?

— Видишь ли. Боюсь, что нам с тобой трудно понять логику императора французов. В отличие от своего гениального дяди он не военный, а скорее торгаш. Банкир. Сутяжник. Я бы даже сказал, прохиндей! У него нет ни авторитета, ни ореола славы первого Бонапарта. Именно поэтому он и ввязался в эту несчастную для всех нас войну.

— Несчастную⁈ — удивленно воскликнул брат. — Да для тебя она стала звездным часом! Благодаря ей ты приобрел славу самого знаменитого и успешного флотоводца в истории России, а может и всего мира!

— Поверь, лично я бы прекрасно обошелся без этой славы. Да, благодаря заступничеству высших сил нам до сих пор удавалось отбивать все вражеские нападения, но какой ценой? Ты ведь и сам прекрасно знаешь, что наша казна пуста, государственное управление находится в расстройстве, а народ ропщет. И поверь мне, у наших мужиков есть на то все основания!

— В твоих словах много горькой истины, — вынужден был согласиться Александр. — Но может не так все плохо? Если ты одерживаешь победы, стало быть, Бог не оставил еще Россию. Раз уж зашла речь об этом, я намерен в самое ближайшее время опубликовать указ о награждении отличившихся. Уверяю, что никто из героев этого славного дела не останется без моего благоволения. И уж конечно, все это в первую очередь касается тебя. Но, говоря по чести, я, право же, теряюсь, чем тебя наградить. Ведь ты и без того кавалер всех российских орденов. Так что если у тебя есть какие-то просьбы, говори, я готов исполнить все, что только в силах российского императора…

— Саша, ты прекрасно знаешь, что у меня есть все, о чем другие могут лишь только мечтать. Ордена, чины в нашем с тобой положении вздор! Если уж тебе и впрямь хочется кого-то облагодетельствовать, то обрати свое августейшее внимание на наш бедный народ. Вот уж кто и впрямь нуждается в твоем участии и великодушии.

— Ты о чем?

— О том, что мы обещали отцу в тот роковой вечер.

— Ты же понимаешь, что сейчас не время?

— Понимаю. Как впрочем, и то, что перед тобой всегда будет множество сиюминутных задач, решение которых давно назрело и перезрело. И если не ставить перед собой глобальные цели, во всех этих мелочах можно просто утонуть.

— Умеешь ты все-таки испортить настроение! Хотя… обещаю, как только будет заключен мир, соберу правительственную комиссию, которая…

— Займется болтовней и перекладыванием из пустого в порожнее? — ухмыльнулся я.

— А вот это уже будет зависеть от тебя, дорогой братец.

— В каком смысле?

— В самом прямом. Ибо главой этой комиссии будешь ты!

— Ты это серьезно? — удивился я.

— Абсолютно. Более того, я просто не вижу, кто бы еще мог взяться за такое дело и довести его до конца.

— А ты уверен, что у нас с тобой одинаковые взгляды на грядущее освобождение?

— Давай-ка отойдем, — неожиданно предложил Саша. — Кажется, у нас есть, что обсудить.

— Изволь, — согласился я, как бы говоря всем своим видом — «ты тут начальник, тебе и решать».

Местом для беседы или, скорее, переговоров была выбрана украшенная в восточном стиле просторная курительная комната. Оказавшись внутри, император присел в мягкое кресло, кивнув мне на другое, дескать, устраивайся.

Отправив вон сунувшегося к нам было кальянщика, Александр сам открыл коробку с сигарами и, откусив специальными щипчиками кончики, раскурил одну из них от свечи в канделябре и с удовольствием затянулся.

— Не желаешь?

— Благодарю, нет.

— Ну как знаешь, — выпустив струйку дыма, отозвался брат. — А меня, признаться, курение успокаивает… итак, что ты имел в виду, когда говорил о наших возможных разногласиях?

— Видишь ли, в чем дело. Я давно заметил, что разные люди, говоря об одном и том же, часто подразумевают не просто разные вещи, а диаметрально противоположные. Вот скажи, как ты видишь освобождение?

— Хм. Пожалуй, наилучшим вариантом было бы поступить, как наш дядя в Остзейских губерниях. Даровав тамошним крестьянам свободу и не ущемив при этом прав землевладельцев.

— То есть, освободив без земли?

— Ну конечно!

— И без возможности свободно выбирать себе место жительства?

— Разумеется!

— Тогда нам точно не по пути.

— Но почему?

— Да потому что ни к чему кроме новой «пугачевщины» это не приведет!

— Отчего такой пессимизм? В Прибалтике ведь никаких волнений не случилось… [1]

— А ты наших мужиков с чухонцами не путай!

— Ну, хорошо, положим, ты прав. Предложи тогда свой вариант.

— Освободить крестьян безо всяких условий и выкупов. И разумеется, с земельными наделами.

— Что⁈ — закашлялся никак не ожидавший подобного радикализма брат. — Но это же невозможно!

Говоря откровенно, в этом я с ним был полностью согласен. Провести подобную реформу не получилось бы в любом случае, но… мне совсем не хотелось взваливать на себя это воз, а другого выхода, кроме как с самого начала поставить невыполнимые условия, я не видел.

— Почему?

— Да нас помещики заживо сожрут!

— Подавятся!

— Но это же революция.

— Поверь мне, Саша, реформы, пусть и радикальные, будучи спущены сверху, в конечном итоге обойдутся гораздо дешевле, чем революция, начавшаяся снизу. В том числе и для нашего дворянства.

— Не верю своим ушам! А где твой либерализм, уважение к частной собственности?

— Давай по порядку. У нас в России отчего-то принято путать либерализм с идиотизмом. Правда, нельзя сказать, чтобы люди, называющие себя «либералами», не давали для этого повода, но все же это довольно-таки разные понятия. Что же касается частной собственности… скажи, ты знаешь, что более двух третей помещичьих имений заложено в обеспечение взятых у государства ссуд?

— К чему ты клонишь?

— К тому, что ни крестьяне, ни земли в этих поместьях дворянам не принадлежат! Надо изъять их, выплатив бывшим владельцам разницу, и перевести в государственные крестьяне. А уж с ними-то, равно как и с удельными, ты можешь поступать по своему разумению, ни на кого не оглядываясь!

— Боюсь, что это чересчур радикально.

— И, тем не менее, это всего лишь первый шаг. Нужно разрешить нашим мужикам самостоятельно выбирать место жительства.

— А это еще зачем?

— Затем, что у нас очень много незаселенной земли. Затем, что нам нужны рабочие руки на заводах и фабриках в городах. И взять их, кроме как в деревне, неоткуда.

— Но тогда все крестьяне разбегутся…

— Не будут притеснять, не разбегутся! — усмехнулся я, глядя на ошарашенное лицо брата.

Судя по всему, предлагая мне место главы комиссии, Александр рассчитывал убить одним выстрелом по меньшей мере полдюжины зайцев. Во-первых, немного уменьшить мою популярность среди правящего класса. Уж больно много среди них крепостников. Во-вторых, поднять собственную значимость, поскольку тем ничего не останется, как прибегать к его заступничеству. Император же будет оставаться над схваткой, демонстрируя эдакую «равноудаленность». Умно, ничего не скажешь…

— Признайся, ты ведь шутишь? — с надеждой взглянул он на меня.

— Я скорее рассуждаю на тему. Но мы в любом случае очертили некие границы.

— Объяснись.

— С удовольствием. Итак, у нас есть два варианта реформ. Твой — это самый минимум, ниже коего только оставить все, как есть, что, как ты сам понимаешь, совершенно неприемлемо. Мой, напротив, является максимумом, к которому необходимо стремиться, каким бы недостижимым он не казался. Но реальная реформа, если мы хотим ее провести, несомненно, будет плодом неоднократных компромиссов.

— Но ты возьмешься?

— Возьмусь. Но при одном условии.

— И каком же?

— Обещай, что будешь меня поддерживать. А если понадобится, то и защищать. Без этого мне не справиться.

— Об этом мог бы не упоминать, — посерьезнел брат. — Ибо я и без того всегда на твоей стороне, кто бы на тебя не жаловался…

— Опаньки! А можно с этого момента чуть поподробнее?

— Отчего же нет. Ну вот скажи, за что ты так сурово обошелся со стариком Платером? Говорят, он слег от огорчения…

— Вот значит как? А тот человек, что рассказал тебе о несчастном и несправедливо обиженном адмирале, случайно не упомянул, что из-за него я чуть не погиб? Да черт со мной, мы из-за него чуть не проиграли сражение! Остались без флота!

— Мне кажется, ты преувеличиваешь…

— Ни черта подобного! Если бы этому старому негодяю удалось задержать Лихачева, я бы уже кормил рыб!

Распалившись, я, ничуть не стесняясь в выражениях, немедленно поведал старшему брату обо всем, что из политических соображений не вошло в официальное донесение. Некоторое время он потрясенно молчал…

— Костя, поверь, я ничего не знал об этом.

— Ладно, проехали. Хотя мне очень интересно, кто так нагло врал в лицо моему императору?

— Я сам разберусь.

— Как знаешь.

Судя по всему, случившееся все-таки вывело из себя славящегося своим хладнокровием (которое впору было называть апатией) Александра, из-за чего он вызвал лакея и велел тому подать коньяка. Через минуту перед нами оказался графин с ароматной жидкостью янтарного цвета и две походных серебряных стопки. Отсалютовав друг другу посудой, мы выпили, после чего разговор пошел легче.

— Зачем было так рисковать? — озвучил мучавший его вопрос Саша.

— Война, — развел я руками. — Без этого никак.

— Еще мне сказали, что твои корабли сильно избиты и потребуют долгого ремонта.

— Не страшно. Свою роль они выполнили, а дальше все будут решать броненосцы.

— Глядя на «Первенца», я совсем этому не рад. Ужасно некрасивый корабль.

— Это да.

— Надеюсь, ты не собираешься продолжать строительство таких же уродцев?

— Если война окончится, разумеется, нет. А если нет, то придется. Ничего другого нашей промышленности теперь не под силу.

— Ты все-таки думаешь, что союзники не пойдут на мир даже после «столь небывалого погрома»? — практически процитировал сводку «Русского Телеграфного Агентства» Александр.

— Хочешь пари?

— Нет уж, уволь. С тобой я спорить не буду. Ты, кажется, всегда все наперед знаешь! И как, по-твоему, они будут действовать?

— Соберут все наличные силы, в первую очередь, конечно, броненосные батареи, и ударят.

— По Кронштадту?

— Сильно вряд ли, — с сомнением покачал я головой и, видя недоумение в глазах брата, счел необходимым пояснить. — Он слишком сильно укреплен. Можно даже сказать, неприступен. Но даже если допустить невозможное, захват им ничего не даст. Маркизова лужа слишком мелководна, а фарватер легко заминировать. Так что крупные корабли не пройдут, а с малыми справятся даже полевые пушки. А уж если попробуют высадить десант, это и вовсе кончится катастрофой. У нас банально больше войск.

— Тогда куда?

— Либо Свеаборг, либо Ревель. Причем первый гораздо вероятнее.

— Когда это случится?

— А черт его знает! Может через месяц, может к концу лета, а может и осенью. Все зависит от степени готовности броненосцев. Но в любом случае, в этом году.

— Я слышал, Немецкое море довольно бурное в это время года.

— И что с того? Англичане — прекрасные моряки и уж с переходом как-нибудь справятся. В крайнем случае, отстоятся во время штормов где-нибудь в дружественных гаванях.

— Какова же будет позиция Парижа?

— А куда им деваться? Разумеется, присоединятся. Нет, Наполеон, конечно же, покобенится, выторговывая для себя более выгодные условия, но на сепаратный мир не пойдет. Во всяком случае, пока. Вопрос лишь в том, какие силы он готов задействовать… Полагаю все же, не слишком большие. Ему по большому счету выгодно наше противостояние с англичанами. Пока мы заняты друг другом, он попытается утвердиться в роли гегемона Европы. А затем, возможно, и всего мира.

— Мира?

— Не всего, конечно, но в Африке, Индокитае и Латинской Америке еще есть места, на которые может претендовать «Прекрасная Франция», и полагаю, он не захочет упустить ни единого.

— Так может, попытаемся с ним договориться?

— Попытаться, конечно, можно. Ведь если племянник великого Бонапарта выйдет из войны, британцы просто вынуждены будут последовать его примеру. Вопрос лишь в том, какие условия выдвинет нам этот парижский сутяга. Сдается мне, приемлемыми они не будут.

— Хорошо. Тогда еще один вопрос — мы выстоим?

— Думаю, да. Если не будем терять времени. Нам нужно еще больше мин, береговых батарей, а также хотя бы еще несколько броненосцев.

— Господи Боже, где же их взять?

— Ну, построить новые в любом случае не успеем. Так что придется переоборудовать свои, благо, они все равно избиты и нуждаются в ремонте. Или же попробовать поднять британцев.

— Это возможно?

— Глубины там небольшие, так что, почему бы и нет. Но проблема на самом деле не в кораблях. Их мы, так или иначе, найдем. Пушки тоже есть и, судя по результатам недавнего сражения, они лучше английских. Узкое место — броня. Наши заводы больше того, что уже сделали, не выпустят. Можно попробовать заказать у немцев, но это время, да и доставка по морю…

— И что же делать?

— Есть одна идея, правда, не знаю, как ты к ней отнесешься.

— Если все обстоит так, как ты говоришь, я заранее на все согласен! Бери все, что нужно, материалы, людей, деньги…

— Тогда здесь мы точно справимся. Но это все игра от обороны. Наши рейдеры наносят врагу ущерб, но, как сам видишь, не могут заставить искать средства завершения войны. И пока мы сражаемся на пределе сил и возможностей, союзники заваливают заказами свои заводы, фабрики и верфи, накачивая их деньгами. И в целом, несмотря на проблемы с инфляцией, чувствуют себя прекрасно. Так с чего им стремиться к миру с нами?

— К чему ты клонишь, никак не пойму…

— Мы должны ответить ассиметрично, создав мощное напряжение там, где для этого уже есть подходящие условия. На юге!

— Ты про наступление на турок?

— Да. О нашем дальнейшем наступлении в Закавказье.

— Карс?

— Бери шире. Трапезунд уже наш, море мы контролируем. Синоп от него не так уж далеко, а если так пойдет и далее, мы ведь можем посуху и до Босфора дойти.

— Ты думаешь, это реально?

— Нет, конечно. Но среди английских политиков достаточно людей, свято верующих, что мы собирались напасть на Индию.

— Пожалуй, ты прав. Надо написать Муравьеву, чтобы он действовал активней.

— Лучше поддержать его войсками. У нас целая Крымская армия без дела стоит. Да и Черноморский флот заметно усилился. Уверен, даже подход нескольких французских «Девастасьонов» ситуацию не переломит. А в итоге мы вынудим союзников шевелиться. Ну не смогут они безучастно смотреть, как наши войска берут один город за другим. Это исключит дальнейшее затягивание войны, сделает ее менее выгодной, если угодно, для врага.

— Звучит заманчиво. Но что если союзники перебросят новые силы в Малую Азию? Тех же сардинцев или даже сформируют Британо-Турецкий легион? Это значительно затруднит продвижение Муравьева…

— Да и флаг им в руки. Пусть воюют, где угодно, лишь бы не под Питером. Вообще, если мы хотим окончить эту войну, надо создавать противнику точки напряжения везде, где это только возможно. В Турции, Индии, или даже в Ирландии. Да-да, нам определенно стоит помочь тамошним фениям — борцам за свободу и независимость от власти Сити и королевы Виктории.

— А это не слишком? — не скрывая сомнений, возразил Александр. — Все же оказать помощь бунтовщикам…

— Ничуть. Англичане нисколько не стесняются подобных действий. Где бы ни происходило выступление против законной власти, хоть в Польше, хоть на Кавказе, они всегда тут как тут. Так почему бы не ответить им той же монетой?

— Нет, — не слишком уверенно покачал головой император. — На это я пойти не могу. Да, и если уж говорить совершенно откровенно, в казне вряд ли найдутся деньги еще и на это.

— Как скажешь, брат, — не стал дожимать я.

Несмотря на свой довольно-таки бравый вид, Сашка никогда не мог похвастаться особой решительностью. Если не считать, конечно, его отношений с дамами. Вот тут он мог быть как настойчивым, так и изобретательным. С другой стороны, если какая-то мысль западала ему в голову, рано или поздно из этого что-нибудь да получалось. Так что стоило подождать….

[1] На самом деле, случилось несколько довольно крупных выступлений крестьян в Прибалтийских губерниях.