Константин. Аландская Звезда

Глава 11

В последнее время Александра Иосифовна все чаще чувствовала себя абсолютно несчастной. Казалось бы, младшей (и пятой по счету) дочери мелкого германского князька не на что жаловаться. Ей удалось выйти замуж за члена одной из самых богатых и могущественных династий всего мира. Пусть ее старшие сестры стали одна королевой Ганновера, а другая великой герцогиней Ольденбурга, но ни у одной из них не было таких дворцов и такого содержания. Добавьте к этому блестящее положение в обществе, прославленного на весь мир мужа, прекрасных детей…

Увы. Все это в любой момент могло пойти прахом. Некогда страстно влюбленный в нее Константин в последнее время совершенно переменился. Он, можно сказать, стал абсолютно другим. Иначе говорил, двигался и даже пах, но что самое ужасное, никто, кроме нее, не замечал этого!

Стоит ли удивляться, что в такой ситуации ей требовались друзья? Но этот новый Константин был столь жесток, что лишил ее единственного по-настоящему близкого человека — Машеньки Анненковой. Теперь, из-за высокого положения Санни, как называли теперь ее все, включая юную наперсницу, они практически не могли видеться. В самом деле, как великой княгине выбраться из дома? Во дворце еще с прошлого 18 века имелась собственная домовая церковь Введения во храм Пресвятой Богородицы, занимавшая небольшое, в четыре окна на Неву, помещение на первом этаже. В магазины и другие публичные заведения сами не ходят. Визиты делают только людям своего круга…

Оставались только посещения святых мест и благотворительность, к которой в последнее время пристрастилась Александра Иосифовна. Раньше она даже не подозревала, сколько в блестящей с виду столице великой империи беспризорных детей. Прекрасные улицы оказались переполнены сиротами или бежавшими из дома детьми малоимущих. Одни попрошайничали, другие промышляли мелкими кражами, третьи с малолетства оказывались вовлечены в стыдные вещи, о которых ей, конечно, никто не рассказывал, но она и сама догадалась.

И так уж случилось, что только там, в приютах и на благотворительных собраниях, она могла видеться с бедной Машей, оказавшейся такой же доброй и отзывчивой, как она. Правда, та сейчас тоже выглядела неважно. Говорила, что много молится и часто совершает сеансы, чтобы понять, как помочь высокопоставленной подруге.

— Ваше императорское высочество, — еле слышно от усталости прошептала она. — Духи открыли мне тайну…

— О чем ты, дитя мое?

— Я не смею говорить вам такие вещи.

— Ну уж нет. Теперь ты тем более должна мне все рассказать!

И Маша рассказала. Оказывается, в ее Костю вселился какой-то злой дух. Не сам Асмодей, конечно, но тоже очень сильный и злокозненный. Именно он подсказывал мужу, как воевать с англичанами и французами, но плата была поистине непомерна! За это супруг будет вынужден пожертвовать не только своей бессмертной душой, но и одним из их детей. Скорее всего, первенцем — Николкой.

— Не может быть, — возмутилась Санни. — Константин никогда не пошел бы на это! Да, он переменился ко мне, но сына и девочек любит по-прежнему!

— Это было раньше, — ничуть не смутившись, продолжила Анненкова. — Но теперь ведь это уже не совсем он…

Возразить на этот аргумент у великой княгини не получилось. А милая Мари тут же предложила выход, подсказанный духами.

— Это вода из святого источника — иерусалимской Силоамской купели, в которой, согласно Евангелию от Иоанна, сам Господь исцелил от слепоты больного. Пусть также и захваченный силами тьмы великий князь прозреет и отринет от себя зло. Ваше высочество, ее следует по несколько капель добавлять в еду или питье.

Слова юной провидицы и сами, подобно целительному напитку, мягко обволакивали и утишали страдания великой княгини, помогали на время позабыть обо всех горестях, дарили покой и умиротворение. Александра Иосифовна уже без колебаний приняла в руки фиал и убрала его в небольшую дамскую сумочку, в которой носила мелкие монеты для подаяний страждущим детям. Но сегодня в ней оказалась тощая пачка кредитных билетов, достать которые живущей на всем готовом великой княгине было совсем не просто.

— Используй их, пожалуйста, на благое дело, — попросила она, стесняясь мизерности суммы и опасаясь обидеть этим свою юную наперсницу.

Однако Анненкова не только не оскорбилась, но приняла их с величием, достойным настоящей королевы, после чего сдержанно поблагодарила свою благодетельницу, и они расстались.

Возвращаясь домой, Санни долго думала, как убедить мужа принять «лекарство» и не нашла ничего лучшего, как добавить его в сладкий херес, рюмочку которого Константин так любил опрокинуть после обеда… [1]

Говорят, счастье — это когда с утра радостно идешь на работу, а вечером с таким же воодушевлением возвращаешься домой. Исходя из этого, я, по всей вероятности, несчастнейший из людей! Нет, я люблю море, флот и все, с ними связанное, но только не гигантское количество писанины, замшелую бюрократию и прочие вещи, борьбе с которыми отдаю все свои силы. Что же касается «возвращения домой»… мне нравится Мраморный дворец, я, как ни странно, люблю доставшихся мне от прежнего Константина детей и, если бы не идущая с ними в комплекте супруга, мне, вероятно, было бы ощутимо легче.

Увы, несмотря на то что Санни теперь немного успокоилась, наше общение трудно назвать нормальным. В любой момент ее скорбное молчание может смениться градом упреков и обвинений во всех возможных грехах, от отсутствия внимания до супружеской неверности. Причем если для первого основания есть, то второе уж полная напраслина!

— Все ли благополучно дома? — поинтересовался я у помогающего мне переодеться старого камердинера.

— Все слава Богу, — охотно ответил тот. — Дети здоровы, Александра Иосифовна сказали, ужинать не будут и к себе ушли.

— Ну и ладно, — облегченно вздохнул я. Стать свидетелем какой-нибудь сцены мне совершенно не хотелось, а в присутствии «жинки» такой сценарий становился практически неизбежным.

Закончив приводить себя в порядок, я вдруг решил, что было бы недурно пропустить рюмочку чего-нибудь горячительного. Нет, обычно я себе ничего лишнего не позволяю, и даже знаменитый «адмиральский час» часто и густо проходит в сухую, но вот сегодня… Во-первых, добрых полдня был туман, во-вторых, я устал, в-третьих, отсутствие Санни само по себе повод…

И тут меня ждал сюрприз. Графинчик с отличнейшим хересом Амонтильядо, в эту эпоху ставшего необычайно популярным [2], почему-то оказался пуст. Бочонок этого крепленого, янтарно-золотистого и очень ароматного вина ежегодно привозили мне под заказ напрямую из Андалусии.

— Вот разбойник! — всплеснул руками увидевший это безобразие Кузьмич.

— Э… кто?

— Матюшка, паразит! — пояснил старый слуга, после чего едва не бухнулся на колени. — Простите, Константин Николаевич, недоглядел! Ужо я ему…

В принципе, ничего из ряда вон выходящего не случилось. То, что дорогие напитки вместе с закусками употребляют не только хозяева, но и слуги, как бы, общеизвестно. Хотя выдуть целый графин из великокняжеского кабинета — это, конечно, как говорят на флоте, залет! И поскольку крепостное право еще не отменили, да и вообще нравы вокруг достаточно патриархальные, неведомый Матюшка заслуживает порки. И тут ему даже такой рьяный противник телесный наказаний, как я, не поможет! Хотя…

— Ну-ка кликни ко мне этого, как его…

— Матвей Строгов, ваше императорское высочество. Сей секунд представлю негодяя. Охти мне дураку старому, ведь я видел, что он подлец с похмелья мается, а не подумал, что на такое рискнет…

Как ни странно, быстро «злоумышленника» не нашли, и я успел не только сесть за стол, но и отобедать в гордом одиночестве, как вдруг в столовую заглянул один из посланных на поиски слуг и о чем-то зашептал на ухо следившему за порядком Кузьмичу. Обычно я на подобные пустяки внимания не обращаю, но сейчас, как будто иголкой кольнуло…

— Что там еще?

— Тут такое дело… преставился он…

— Кто преставился? Да говори ты толком!

— Матюшка, кто же еще? Помер, в общем…

— Что⁈

— Простите великодушно, не хотел беспокоить ранее времени.

Резко встав из-за стола, я в сопровождении слуг направился в каморку, в которой и обнаружили незадачливого лакея. И надо сказать, увиденное мне не понравилось…

— Значит так! — велел я, обведя тяжелым взглядом всех присутствующих. — О том, что случилось, всем пока молчать! И кто-нибудь сбегайте за доктором, пусть посмотрит, отчего раб божий скончался? Да ничего ему не говорите, скажите просто, великий князь зовет…

Прибывший в самом скором времени младший лейб-медик наскоро осмотрел тело, после чего распорядился отвезти его в анатомический театр для проведения вскрытия.

— Очень интересный случай, ваше высочество, — невозмутимо ответил он на застывший на наших лицах немой вопрос. — Пока могу сказать только одно, ваш слуга отравлен!

— Это точно?

— Абсолютно. Впрочем, подробности я смогу сообщить вам только после ознакомления с внутренними органами покойного, которое проведу завтра…

— Немедленно!

— Что?

— Я сказал, ты проведешь его немедленно! Здесь и сейчас. Мне нужны ответы, и никто не покинет дворец, пока я их не получу…

— Но возможно мне будет нужно посоветоваться с более опытными коллегами.

— Нет! Я не желаю, чтобы кто-то мог оказать на тебя давление своим авторитетом или каким-либо иным способом. Начинай!

— Но мне понадобится крепкий стол и несколько тазов или ведер, а также…

— Кузьмич! Обеспечь господина доктора всем необходимым.

Примерно через час передо мной предстал уставший лейб-медик. Коротко поклонившись, врач сообщил мне, что все окончено, и он готов отвечать на вопросы.

— Это действительно был яд. Подробности я смогу сообщить, когда сделаю необходимые анализы, но и без них могу сказать, что отрава находилась в вине. Причем, если бы он пил ее понемногу, смерть наступила бы через несколько дней, но поскольку он выдул сразу не менее полуштофа, доза оказалась слишком высока.

— Мне нужно от тебя две вещи. Письменное заключение, а также, чтобы ты некоторое время молчал если не о самом факте смерти, то хотя бы о сделанных выводах.

— Как вам будет угодно.

Мне было о чем подумать. Несчастный пропойца фактически спас меня от неминуемой смерти. Но теперь следовало как можно быстрее выяснить, кто был настолько близко, что мог пробраться в мой дом и отравить вино?

— Жандармского поручика, как там бишь его, черт…

— Беклемишев Михаил Васильевич. Только он уже штабс-капитан, ваше высочество, — напомнил прибежавший на шум Юшков.

— Не суть. Срочно его ко мне!

— Слушаюсь! — кивнул верный адъютант.

— Все входы и выходы во дворец закрыть. Всех впускать, никого не выпускать. Если кто-то из слуг или придворных исчез, я хочу знать об этом немедленно! Исполнять!

Увы, но к утру продолжавшееся всю ночь следствие зашло в тупик. Люди плакали, клялись всеми святыми, но никто ничего не видел, не слышал и не знал. Сбежавших тоже не было. Такое впечатление, что недавно переведенный в комнатные лакеи Матюшка сам принес в дом яд, после чего выпил отравленное вино и тут же умер.

— Что здесь происходит? — страдальческим тоном поинтересовалась одетая в шлафрок и немного сбившийся на бок чепец Александра Иосифовна.

Ответом ей было неловкое молчание. Запуганные слуги не решились ответить, а офицеры деликатно отвернулись, не желая видеть супругу своего начальника в столь неподобающем ее положению виде.

— Убийство! — коротко отозвался я.

— Что? Но…

— Молодой лакей, ты его, скорее всего, не помнишь, был отравлен. А теперь, будь добра, вернись к себе.

— Отравлен? Но как это случилось⁈

— Господи, Санни, умоляю, вернись к себе!

— Слуга выпил вино, предназначенное для его императорского высочества! — неожиданно вмешался жандарм, буквально впившийся взглядом в лицо великой княгини.

— В…вино? — ахнула она, прикрыв рот рукой.

— Вы что-нибудь знаете об этом?

— Нет… нет… не может быть…

— Штабс-капитан, что ты себе позволяешь⁈ — машинально прошипел я в сторону Беклемишева, начиная кое-что понимать…

— Я… я не виновата! Я не знала! — продолжала бормотать Александра Иосифовна, после чего медленно опустилась на пол, лишившись чувств.

Бросившись к сомлевшей от столь резко нахлынувших переживаний женщине, я подхватил ее на руки и унес в спальню. Откуда вышел только через полчаса и тут же начал раздавать приказания.

— Юшков, поднять по тревоге мою охрану!

— Есть! — козырнул адъютант, благоразумно решивший не задавать излишних в данной ситуации вопросов.

— Кузьмич, распорядись, чтобы запрягли три или четыре экипажа.

— Сию секунду, ваше высочество. А три или четыре?

— Сколько есть, столько пусть и запрягают. Остальные, — обвел я глазами слуг, — вон!

— Какие будут приказания? — с готовностью в голосе поинтересовался жандарм.

— Как догадался, что… — замялся я, затрудняясь подобрать правильную формулировку.

— Практика показывает, — пожал плечами Беклемишев, — что при отравлении одного из супругов обычно замешан кто-то из домашних. Чаще всего жена или муж. Александра Иосифовна рассказала, где взяла эту гадость?

— Куда б она делась…

— У кого-то из Анненковых?

— Откуда ты такой догадливый на мою голову взялся, — пробурчал я, пристегивая к поясу кобуру с револьвером и кортик.

Наверняка со стороны это выглядело немного глупо, но мне нужно было чем-то себя занять. К тому же с оружием я чувствую себя уверенней. Наконец, все было готово. Собственно говоря, охрана из матросов и без того была на ногах. Оставалось лишь запрячь экипажи…

Еще совсем недавно род Анненковых был довольно богат. Им принадлежали обширные имения в Курской, Нижегородской и Харьковской губерниях. Большие каменные дома в обеих столицах. Увы, те времена давно прошли, и теперь Сергею Петровичу для того, чтобы жить в Петербурге, приходилось снимать небольшую квартирку на Фонтанке в доходном доме купца Лопатина.

Впрочем, он и там пытался вести светский образ жизни, устраивая вечера, на которых блистали его юные дочери. Правда, сейчас его девочки, кроме Марии, гостили в Москве у родственников. Обычно аристократы ложатся спать поздно ночью или даже ранним утром, но сегодня они никого не принимали, а потому в квартире было тихо. Пока около половины четвертого по полуночи не раздался громкий и требовательный стук в дверь.

— Кто там? — испуганно спросил первым вышедший на шум лакей Антип.

— Открывай, полиция! — рявкнул кто-то таким страшным голосом, что и без того трусоватый слуга едва не начал заикаться.

— Ну и что, что полиция! — возмутилась кухарка Марфа — крупная женщина лет тридцати от роду с решительным выражением на лице. — Чего тарабанить и добрых людей пугать?

Тем не менее, дверь все же открыли, и внутрь квартиры тут же ворвались вооруженные матросы в сопровождении жандармского офицера.

— Где хозяева? — строго спросил он у перепуганного Антипа.

— Спят…

— Буди!

— Барина?

— И барина, и барышню, и всех, кто в доме. Да поживее, любезнейший, черт тебя подрал…

— Да что же это такое делается? — тихонечко причитала кухарка. — Ратуйте, люди добрые…

Впрочем, произведенного ими шума оказалось достаточно, чтобы разбудить всех обитателей и без посторонней помощи. Первым вышел, разумеется, хозяин и с удивлением поинтересовался, какого черта, собственно, происходит?

— Сергей Петрович Анненков? — обрадовался ему как родному жандарм.

— Да. А в чем собственно дело?

— И дочка ваша, Марья Сергеевна, дома?

— Разумеется. Но она спит… а по какому праву вы, собственно…

К сожалению, договорить ему не дали. Один из моряков, повинуясь знаку начальника, ловко двинул ему под дых пудовым кулаком, заставив непривычного к подобному обращению барина согнуться. После чего коллежскому секретарю заломили руки и вытащили на лестницу. Следом за ним вывели и Антипа, а вот с Марфой пришлось повозиться. Будучи здоровой и решительной женщиной, она с легкостью сбила с ног ближайшего к ней морского пехотинца, после чего заорала благим матом и бросилась к кухне, где и заперлась.

Впрочем, никто ее особо и не преследовал, поскольку в этот момент к незваным гостям вышла сама бывшая фрейлина. Надо отдать Марье Сергеевне должное. Как бы ни испугал ее ночной визит, виду она не подавала.

— Кто вы такие, и что вам угодно? — немного дрожащим от волнения голосом поинтересовалась она.

— Марья Сергеевна Анненкова? — зачем-то спросил хорошо знавший ее наружность Беклемишев.

— Да. А где папенька?

— Ваш отец арестован по обвинению в государственной измене. Вы тоже, поэтому извольте следовать за мной по доброй воле, иначе вас поведут силой!

— В таком виде? — с легкой усмешкой поинтересовалась барышня. — Или вы все-таки позволите привести мне себя в порядок?

— Простите, мадемуазель, — смутился и без того чувствовавший себя немного неловко офицер. — Конечно, вы можете одеться. Только побыстрее…

— Я вас не задержу, — в голосе совсем уже успокоившейся девицы мелькнуло что-то вроде презрения.

После этого Анненкова удалилась к себе в комнату, плотно прикрыв дверь. Некоторое время все было тихо, а потом раздался шум у черного хода. Бросившись туда, жандарм обнаружил унтера с расцарапанным лицом, тем не менее, крепко держащего визжащую и брыкающуюся Анненкову.

— Ах ты дрянь! — вырвалось у Беклемишева, после чего он вдруг сделал то, на что искренне считал себя неспособным, и отвесил барышне оплеуху.

Непривыкшая к подобному обращению девица только пискнула, после чего притихла и не доставляла более никаких хлопот.

— Вот что, э…

— Воробьев, ваше благородие!

— Да-да, заверни барышню в какую-нибудь хламиду, чтобы лица не было видно, да тащите в карету.

Спустившись вниз, он встретился глазами с мрачным, как смерть, Юшковым. Судя по всему, душа адъютанта находилась в полном раздрае. С одной стороны, офицеру флота явно не следовало участвовать в арестах, не говоря уж о похищении девиц. С другой, покушение на великого князя — это не шутка. За такое и виселицы маловато. Поэтому так и не решившийся подняться наверх капитан-лейтенант остался снаружи, командуя матросами в оцеплении. К счастью, из-за позднего времени улицы оказались пустынны, и никто его не видел.

Впрочем, если подумать, Беклемишев находился в таком же положении. Жандармов только называют цепными псами самодержавия. На самом деле, ему прежде не так уж часто приходилось участвовать в арестах и прочих силовых акциях. Отчего, собственно, Анненковой едва не удалось удрать. Спасибо Воробьеву, вызвавшемуся перекрыть черный ход и задержавшего злодейку.

Да, именно злодейку, в этом у молодого офицера не оставалось теперь никаких сомнений. Подробное знакомство с жизнью семейства Анненковых быстро избавило его от всякого почтения к их древнему происхождению и громкой фамилии. Отец — мот, кутила, авантюрист и попросту безалаберный человек. Без труда умудрился растранжирить доставшееся ему в приданное от супруги немалое состояние, но и после того совершенно не собирался менять привычный образ жизни.

А чтобы поддерживать его на прежнем уровне, не чурался никакой подлости. Устраивал карточные игры, не останавливаясь перед откровенным шулерством. Мошенничал, вымогая деньги у просителей за то, что якобы сможет устроить им встречу с высоким начальством. А выдоив наивных провинциалов, досуха тут же исчезал…

Мадемуазель Анненкова недалеко ушла от своего папаши, устраивая спиритические сеансы в аристократических салонах и получая за это вознаграждение от экзальтированных дамочек и сумасшедших старух. А теперь к этому добавилось покушение на Константина Николаевича…

Великий князь для молодого жандармского офицера был не просто начальником и надеждой на карьеру. Это был его герой, идол, образец для подражания. Можно сказать, надежда для всей России. И если бы его убили, это стало бы полной катастрофой не только для него, но и для страны!

Кавалькада из четырёх закрытых карет промчалась по набережной Фонтанки, свернула на Пантелеймоновском мосту и, пролетев мимо Марсова поля вдоль гранитного берега Лебяжьей канавки, вкатилась во внутренний двор превратившегося в осажденную крепость Мраморного дворца. На всех воротах и входах стояли вооруженные часовые с четким и недвусмысленным приказом — никого не пропускать!

— Заключенные доставлены, ваше императорское высочество! — четко отрапортовал Беклемишев.

— Проблемы были?

— Никак нет! То есть…

— Так были или нет?

— Мадемуазель Анненкова пыталась бежать, но была поймана подле черного хода.

— Понятно. Обыск делали?

— Никак нет. Да и когда…

— Тоже, верно. Но сейчас возвращайся и устрой тщательнейший осмотр. Переверни все верх дном, если потребуется, главное, ничего не упусти.

— Слушаюсь. Правда, в таком случае не обойтись без огласки.

— Без нее и так не обойдется. Хотя знаешь, что… Сам ни на какие вопросы не отвечай, но матросов подговори, пусть на вопросы любопытствующих несут всякий бред. Один пусть скажет, что случилось убийство хозяев, другой, что найдено место изготовления фальшивых кредитных билетов, третий еще какой-нибудь вздор. Сам придумай.

— Будет исполнено. Правда…

— Что еще?

— Осмелюсь предложить вашему императорскому высочеству свои услуги во время допроса. Все же у меня есть кое-какой опыт.

— Пожалуй, тут ты прав. Впрочем, полагаю, дознание можно немного отложить. Пусть помучаются неизвестностью…

— Прошу меня извинить, но делать это ни в коем случае нельзя! Наоборот, нужно воспользоваться тем, что преступники находятся в смятении и не успели прийти в себя. Впрочем, последнее касается только Анненкова-старшего. Марья Сергеевна оказалась на редкость хладнокровной особой. Но в любом случае, надо поторопиться. Как ни крути, а мы произвели арест представителей высшего общества, не поставив в известность ни департамент полиции, не шефа жандармов, ни государя-императора.

— Боишься?

— Не за себя. У вашего императорского высочества множество недоброжелателей, готовых представить случившееся в самом невыгодном свете. Поэтому следует поторопиться. Кто первым доложит о случившемся государю, тот и будет прав.

— Согласен. Но кому в таком случае поручить обыск? Не хотелось бы раньше времени посвящать посторонних

— Я сам все сделаю, но позже. На квартире осталось три матроса с приказом никого не пускать. Так что улики, если они есть, останутся нетронутыми. Мы же пока займемся главными виновниками.

[1] Напомним, что в середине 19 века завтраки и обеды проводились в другое, чем принято сегодня время. А. Ф. Кони в книге «Петербург. Воспоминания старожила» описывает ритм жизни в столице 1850-х так: «Жизнь общества и разных учреждений начинается и кончается ранее, чем теперь. Обеденный час, даже для званых трапез, четыре часа, в исключительных случаях — пять…… В гости на званый вечер приезжают в восемь-девять часов».

[2] Успех Амонтильядо (то есть хереса в стиле Монтильи) был таков, что в 1846 году, американский писатель Эдгар По даже опубликовал рассказ «Бочонок амонтильядо».