Первые надежные известия о местоположении вражеской эскадры застали меня вдали от дома. Собственно говоря, я в последнее время практически перестал появляться у себя в Мраморном дворце, не говоря уж о летней резиденции в Стрельне. И даже для доклада брату-императору, чтобы не терять время, частенько отправлял кого-нибудь из штабных. Подготовка кораблей к предстоящим боям требовала неусыпного внимания и жесточайшего контроля. Мое утро частенько начиналось в мастерских, день проходил в арсенале или на кораблях, а заканчивалось все поздней ночью на нескончаемых совещаниях, на которых мы пытались свести концы с концами.
Ну и, конечно же, бесконечные разъезды между Кронштадтом, Выборгом, Свеаборгом и разными заводами. Как белка в колесе, ей-богу. Единственным утешением могло служить то, что дело все-таки двигалось. «Не тронь меня» оказался практически закончен. Вступление в строй «Первенца» задерживал лишь недостаток нарезных орудий. И тут курировавшему достройку обоих броненосцев Лихачеву удалось меня удивить.
— Константин Николаевич, а давайте поставим на «Первенца» обычные пушки Баумгарта?
— Что, прости?
— Я говорю, что у нас довольно много 60 и 68-фунтовых пушек на корабельных станках. Отчего бы не поставить их на батарейной палубе броненосца?
— И как прикажешь воевать с «Этнами» да «Девастасьонами»? — внутренне закипая, поинтересовался я у одного из ближайших соратников.
— Так ведь нет покуда на Балтике ни тех, ни других, — с простодушной усмешкой парировал тот. — А деревянным кораблям и обычных пушек за глаза!
— А ведь верно, — удивился я, что такая простая мысль не пришла мне в голову самому.
— Вам, Иван Федорович, легко толковать, — почтительно возразил только что вступивший в должность командир «Первенца» капитан второго ранга Голенко. — У вас все орудия новейшие, а мне, если броненосные батареи все же пожалуют, хоть на таран иди…
— Вам разве привыкать? — ухмыльнулся в густые бакенбарды Лихачев, намекая на героическое прошлое своего подчиненного.
Ведь это был тот самый Голенко, бестрепетной рукой направивший свой брандер на флагман французов «Вилль де Пари» вместе с адмиралом Гамеленом и гостившим у него маршалом Сент-Арно в первом бою у Евпатории. Чудом спасшийся тогда офицер лишь с помощью не бросивших его матросов смог добраться до берега и после почти недельных блужданий выйти к своим.
Так что, когда второму броненосцу потребовался командир, я ни минуты не сомневался. А что? Опыта ему не занимать, храбрости тоже, с матросами опять же ладить умеет, что, в общем, случается не так уж часто…
— Тише! — без церемоний прервал я их пикировку. — Вражеские батареи придут не раньше середины лета, а скорее всего ближе к осени. До той поры пушки всяко будут, или я с наших производственников по три шкуры с живых сниму! Решено, погонное и ретирадное орудия будут нарезными, остальные гладкостенные, а там видно будет. Как говорят в народе, дорого яичко к Христову дню. Сиречь лучше плохой броненосец сегодня, чем великолепный после войны.
— Ну, это вы, ваше императорское высочество, зря! — заступился за свой корабль Лихачев. — Наша «Монстра» хоть и неказиста, а в бою себя еще покажет!
— Как ты сказал? — удивился я.
— Неужели не слышали, как его матросы называют? — хитро улыбнулся капитан первого ранга.
— Признаться, нет. Или просто не помню… Не до того в последнее время.
— Кстати, свободных нарезных пушек у нас теперь пять. Два на полигоне, два на «Первенце» и еще одно в запасе. Не прикажете ли отправить их на береговые батареи?
— Еще чего! Новую пушку поставить на «Полкан», в бою всяко пригодится.
Можно было, конечно, установить ее на какой-нибудь винтовой линкор, но сейчас мои главные силы, включавшие все шесть линейных кораблей, три самых крупных винтовых фрегата и все двенадцать мореходных канонерок, стояли в Гельсингфорсе. Причиной тому была слабая надежда, что Дандас решится разделить свои силы, и тогда его можно будет бить по частям. Сначала под покровом темноты ударить минами, а с рассветом добить уцелевших.
Пришедшие поначалу известия вроде бы обнадеживали. Англичане, как и в прошлую кампанию, выделили отдельный «Летучий отряд», предназначенный для рейдов на наше побережье, и отправили его к Або. На рейд тот, конечно, не полез, но с береговыми батареями (большинство пушек, которые были сняты с погибших в минувшем году кораблей союзников) и отрядом береговой обороны переведался.
Первый блин у них, конечно, вышел так себе, но англичане ребята упорные, а незащищенных мест на нашем побережье хватает. Так что в самом скором времени последуют еще нападения. Знать бы еще куда? В общем, не выдержав ожидания, я, недолго думая, поднял свой флаг на императорской яхте «Александрия» и направился поближе к местам предстоящих событий — в Гельсингфорс!
Обладавший прекрасным ходом и просто феноменальной маневренностью маленький колесный пароход подходил для такого перехода как нельзя лучше.
— Его величество запретил вам выходить в море без его на то дозволения, — робко возразил случившийся рядом командир Гвардейского флотского экипажа Аркас.
— Скажешь тоже, Николай Андреевич, — ухмыльнулся я. — Ну какое из Маркизовой лужи море?
Понять беспокойство капитана первого ранга было несложно. Августейший брат, беспокоясь о моей безопасности, и впрямь выразил желание, чтобы его неугомонный брат не лез в пекло, а сидел, как полагается большому начальнику, на берегу и раздавал ценные указания. Я, разумеется, исполнять высочайшее повеление даже не подумал. А быть крайним потомку греческих корсаров совсем не хотелось.
— Позвольте сопровождать ваше высочество, — неожиданно выпалил он.
— Отчего ж нет. Изволь, коль имеешь желание.
Переход не занял много времени, и уже к следующему утру перед нами предстал Свеаборг — мощная крепость, прикрывающая подходы к столице Великого княжества Финляндского. Часть кораблей нашей эскадры, в основном канонерские лодки, стояли в проходе между островами, издавна именуемыми местными жителями как Волчьи шхеры. Остальные вольготно расположились на рейде Гельсингфорса. Держу пари, что команды и господа-офицеры ежедневно в большом количестве сходят на берег, чтобы скрасить тяготы и лишения воинской службы.
Командовал соединением адмирал Мофет, поднявший свой флаг на новейшем «Орле». К нему «Александрия» и подошла. К счастью для себя, Самуил Иванович находился на корабле и потому смог торжественно встретить меня на палубе, перед выстроенным ради такого дела экипажем.
— Здорово, молодцы! — поприветствовал я их.
— Здравия желаем вашему императорскому высочеству! — дружно рявкнули мне в ответ моряки.
— Ты здоров ли? — негромко спросил я у адмирала. — А то вид у тебя больно смурной.
— Благодарю за заботу, Константин Николаевич, — тяжко вздохнул Мофет. — Со мной все благополучно, вот только…
— Говори уж, — нахмурился я, почуяв неладное, после чего адмирал вывалил на меня печальные новости о неудачной атаке на вражескую эскадру Аландского отряда канонерок.
Поначалу это известие вызвало у меня приступ ярости. Мало того, что де Ридель погиб сам и утащил за собой экипажи двух боевых кораблей (о том, что лейтенант Савич на «Коршуне» благополучно вернулся, мы тогда еще не знали). Так у него еще бардак в бригаде! Командиры плохо знают прилегающую акваторию и не умеют ходить по ночам, а механики довели машины и механизмы до того, что на трех из восьми кораблей в первом же походе случились неисправности. И что самое главное, раньше времени спугнули противника, который теперь точно будет настороже…
— Расслабились, вашу мать⁈ Королями моря себя почувствовали⁈ Ничего, я вас на истинный путь еще наставлю, я вам задницы-то поразвальцую, через три гробины, фараонов уд козе в трещину… — выдал я собственный вариант малого петровского загиба.
— Капитан второго ранга де Ридель погиб в бою, — осторожно заметил Мофет, — как и его подчиненные…
— Царство небесное новопреставленным воинам, — немного опомнившись, отозвался я, перестав богохульствовать.
— Это война, а на ней всякое случается.
— Тоже верно… ладно, ты распорядись, чтобы во всех флотских храмах заупокойную службу отслужили и что там еще полагается. Головнин пусть письма родным погибших господ офицеров составит, я подпишу. Хотя почему только офицеров? Матросы есть семейные?
— Простите, ваше императорское высочество, не осведомлен-с.
— Так узнай!
— Слушаюсь! — вытянулся адмирал, после чего осторожно поинтересовался, — а может отдать приказ, запрещающий подобные вылазки без прямого распоряжения начальства?
— Нет, Самуил Иванович, — через силу отказался я. — Сам, небось, знаешь, если эдакие циркуляры рассылать, кое-кто, не буду пальцем показывать, без высочайшего позволения из Петербурга даже из пушек по противнику палить не решится!
— Как будет угодно вашему высочеству.
— Послушай, это ведь тот де Ридель, что у тебя на «Лефорте» служил?
— Точно так-с! Как сын мне был…
— Сочувствую твоему горю. Но на будущее, все сведенья о местоположении вражеских сил первым делом ко мне! Чует мое сердце, набегом на Або дело не обойдется…
Весть о прибытии самого большого, за исключением разве самого государя-императора, начальника мгновенно разнеслась по городу и его окрестностям. Все находившиеся в увольнении моряки, от штаб-офицеров до последнего матроса бросились к стоящим у пристани шлюпкам и немедленно вернулись на свои корабли. Справедливости ради их оказалось не так уж много.
Я, между тем, покинул «Орла», перебравшись вместе с Аркасом на «Константина», где и поднял свой флаг. Меня, как и положено, разместили в адмиральском салоне, а для Николая Андреевича освободили какой-то закуток, лишь по недоразумению называвшийся отдельной каютой. Впрочем, он не жаловался.
Ближе к вечеру к борту линейного корабля подошла лодка со свежей почтой и приглашением от отцов города посетить устроенный в честь моего приезда торжественный ужин.
— Недосуг, — сухо ответил я выступившему в роли посланца поручику лейб-гвардии Финского стрелкового батальона и принялся читать корреспонденцию.
Через минуту я получил очередное подтверждение необходимости телеграфа. Благодаря этому поистине великому изобретению, я узнал, что еще вчера английские корабли напали на Виндаву, а сегодня утром их корабли видели движущимися к Рижскому заливу.
— А главные силы, стало быть, стоят у Ледзунда? — проговорил я вслух, забыв нас секунду, что не один.
— Полагаю, ждут прибытия эскадры адмирала Пэно, — подтвердил Аркас.
— Вот, значит, как…
— Ваше императорское высочество, — жалобно спросил все еще стоящий передо мной на вытяжку поручик. — Что мне передать его превосходительству?
— Скажи, как вернусь, непременно! — выразительно посмотрев на посланца, ответил я, после чего тот, видимо, сообразил, что зарвался и поспешил покинуть салон.
— Какие будут приказания? — спросил Аркас, как только тот вышел.
— Сейчас я напишу приказ Лихачеву. Отвезешь его в Кронштадт…
— Константин Николаевич, с этим делом сможет справиться любой офицер или даже нижний чин. Мне же позвольте остаться с вами.
— И почему же?
— Вы ведь намерены пойти в бой? Как по мне, проще стоять под вражеским огнем, нежели перед его императорском величеством и объяснять, отчего не сумел удержать вас!
— Что ж, как угодно! В таком случае будешь моим флаг-капитаном. Распорядись, чтобы на кораблях эскадры разводили пары и готовились к выходу.
— Вы намерены отправиться к Риге через Ирбенский пролив?
— Как догадался?
— Так через Моонзунд мы не пройдем. Осадка не позволит. Осмелюсь напомнить вашему высочеству, что британские силы намного превосходят наши и, если об этом походе узнает адмирал Дандас… Риск слишком велик!
— Хочешь вернуться в Кронштадт?
— Никак нет!
— Тогда делай, что велено!
Недавно отметивший свой 47 день рождения Джеймс Хоуп считался по меркам британского флота довольно-таки молодым адмиралом. Не случись эта несчастливая для Роял Нэви война, его производство задержалось бы как минимум еще на несколько лет. Но поскольку желающих поставить на кон свою карьеру оказалось немного, хитроумные лорды из адмиралтейства решили произвести в очередной чин перспективного капитана и посмотреть, что из этого получится.
Впрочем, сэр Джеймс не жаловался. Война — лучшее время для стремительной карьеры, и он не собирался упускать свой шанс. Единственное, что раздражало новоиспеченного младшего флагмана Балтийской эскадры, это граничащая с трусостью осторожность адмирала Дандаса. Тот ни в какую не хотел рисковать своими кораблями до подхода союзников и лишь с большим трудом согласился выделить для самостоятельных действий новый «Летучий отряд».
Ухватившись за эту возможность, Хоуп начал действовать со свойственной ему решительностью и изобретательностью. Набеги на мелкие городки или, скорее, села на Финском побережье, разумеется, не могли принести ему славы, но обогатили кое-каким опытом. Налет на Або, прямо скажем, не удался, но, если сравнивать с судьбой Пламриджа, все оказалось не так плохо. В конце концов, особых потерь у них не было, а на русском берегу реально что-то горело!
Теперь следовало перенести действия на южный берег Финского залива. Оставалось лишь определиться с целью. Атака на Ревель была признана бесперспективной еще в прошлом году, поскольку подходы к нему оказались мелководны и не позволяли свободно действовать крупным кораблям. А укрепления, своевременно возведенные командующим обороной генералом Бергом, как раз напротив, внушали нешуточное уважение.
Зато берега древней Лифляндии, судя по донесениям разведки, были защищены весьма слабо. А наличие нескольких вполне приличных портов обещало морякам флота её величества богатую добычу и славу.
Как ни странно, на сей раз Дандас, выслушав предложения командующего «Летучего отряда», поддержал младшего флагмана и даже выделил ему для рейда сразу два линейных корабля. Новейшего «Виктора-Эммануила» и «Маджестик», капитаном которого совсем недавно был сам Хоуп. Кроме них под командованием сэра Джеймса находилось два фрегата, четыре корвета и столько же приспособленных к действиям на мелководье колесных шлюпов, а также дюжина канонерских лодок, примерно равных русским по вооружению, но превосходивших по размерам, скорости и автономности.
Налет на Виндаву показал, что расчеты адмирала оказались верными. Не имеющий укреплений город сдался на милость победителя, а порт, склады и все находившиеся в гавани суда стали добычей британцев. После этого настал черед Риги. Правда, столица Лифляндской губернии сдаваться не собиралась, но это мистеру Хоупу было даже на руку. Что может быть лучше для карьеры, чем хорошая схватка, окончившаяся победой и принесшая достойную добычу?
Первый акт разыгравшейся в устье Западной Двины драмы прошел как по маслу. Несмотря на прекрасную стрельбу русских артиллеристов, канонерки противника понесли потери и были вынуждены спасаться бегством. После чего линкоры перенесли огонь на береговые укрепления и ближе к вечеру сумели покончить с фортом «Комета».
Тем временем, англичане спустили шлюпки и со свойственным этой нации усердием и обстоятельностью принялись за промеры глубин и поиски минных заграждений. Получившие, очевидно, значительные повреждения канонерские лодки русских не смели им мешать, и работа двигалась. Мин они, к своему удивлению, так и не обнаружили, зато смогли найти и обвеховать фарватер.
И тут произошел курьез, которому было суждено войти в историю и без того богатой на события Восточной войны. Экипаж одной из шлюпок настолько увлекся промерами, что приблизился берегу, где его заметил проезжавший мимо казачий разъезд. Увидев занимающихся своим делом англичан, бородатые донцы принялись на них ругаться и угрожать нагайками. Те, решив, что находятся в полной безопасности, начали над ними потешаться и кричать что-то обидное на своем языке, который никто из казаков, разумеется, не знал.
Сообразив, что их не понимают, один из английских матросов не нашел ничего лучшего, как спустить штаны вместе с исподним и повернуться задом к никак не ожидавшим подобного русским кавалеристам. В первый момент казаки растерялись, чем вызвали очередной приступ веселья у англичан, но потом…
Командовавший разъездом урядник Василий Коршунов решительно ударил по бокам своего коня каблуками и тот, недолго думая, сиганул в воду. Подчиненные, разумеется, последовали за ним, и тут выяснилось, что глубины здесь и впрямь невелики, а до британской лодки не так далеко, как казалось их экипажу. Не прошло и нескольких минут, как донцы достигли своих обидчиков и принялись лупцевать их нагайками.
Схватившиеся за весла матросы не имели возможности им ответить и безропотно принимали удары, стараясь как можно дальше отплыть от сумасшедших русских, что им, в конце концов, удалось. Как ни странно, никто во время этой схватки не погиб и даже не был сколько-нибудь серьезно ранен. Казаки после этого с чувством выполненного долга вернулись на берег, а отведавшие плетей англичане на свой корабль. [1]
Узнав об этом, император Александр долго смеялся и приказал произвести бравого урядника в вахмистры, пожаловав ему в награду десять рублей серебром, а его подчиненным по пять. А русские и европейские газеты долго злословили на счет привычных к побоям матросов Королевского флота. Сами же англичане категорически отрицали подлинность этих событий, обвинив РТА в создании небылиц, порочащих честь англичан вообще и моряков Роял Нэви в частности.
К сожалению, на этом поводы для смеха исчерпались. Покончив с промерами, британцы двинулись вверх по реке, рассчитывая в ближайшее время выйти к Риге. Впереди шли колесные шлюпы «Кентавр» и «Гейзер», за ними следовали канонерские лодки. Все это время за действиями противника мрачно наблюдал Бухвостов. Призрачная надежда, что встретившие сопротивление британцы откажутся от своих планов, таяла с каждой минутой.
— Вот сукины дети! — не выдержал он. — Как у себя по Темзе идут, чтоб им…
— Что будем делать? — вопросительно посмотрел на него Можайский.
— Драться! — отрезал капитан-лейтенант, после чего добавил сокрушенным голосом. — Напрасно я, старый дурак, отряд против линкоров вывел. Нам с ними все одно не сладить, так ведь и им на реку хода нет. А вот с этими лоханками ничего, можно и пободаться!
— Вы, Павел Васильевич, все сделали правильно! — почтительно возразил ему подчиненный. — Для меня была честь служить с вами.
— Но-но! — вскинулся успевший поседеть на службе капитан-лейтенант. — Отставить панихиду, мы еще повоюем… Полный вперед!
Атака на расслабившегося было противника вышла стремительной. Вылетевшие из-за речного поворота канонерки слаженно развернулись, чтобы ввести в дело всю свою артиллерию, и обрушили на врага целый град 68 и 36-фунтовых бомб.
Нельзя сказать, чтобы англичане были застигнуты врасплох, но все же восемнадцать крупнокалиберных стволов для двух небольших шлюпов, вооруженных каждый лишь шестью небольшими пушками, оказалось многовато. Тем более, что русские канониры снова подтвердили свою высокую выучку, сходу разбив одно из колес «Кентавра» и сбив мачту на «Гейзере».
В какой-то момент показалось даже, что победа останется за подчиненными Бухвостова, но в дело вступили английские «ганшипы». Обогнув своих старших товарищей, они вышли вперед и решительно вступили в бой. Расстояние к тому времени сократилось буквально до трех-четырех сотен саженей, а потому практически каждый выстрел попадал в цель.
Первым досталось флагманской «Молнии». Удачно выпущенная бомба разбила носовое орудие, снеся за борт добрую половину его расчета. Следующим под раздачу попал «Порыв», запаривший после нескольких попаданий, после чего его командир, лейтенант Коростовец 2-й, поспешил приткнуть свой корабль к берегу.
Впрочем, ответ русской артиллерии не заставил себя ждать. 68-фунтовая бомба проломила борт «Пелтера» и разорвалась в машинном отделении, разом лишив канонерку хода и угробив большую часть машинной команды. Еще одна, калибром поменьше, унесла жизни командовавшего кораблем лейтенанта Генри Раунда и всех, кто находился с ним рядом.
Идущему за ним следом «Руби» лейтенанта Генри Хейла не повезло еще больше. Очередное попадание пришлось в пороховой погреб, после чего британец взлетел на воздух, разом отбив желание у своих товарищей лезть на рожон. После чего англичане сочли за благо немного отступить, чтобы привести пострадавшие корабли в порядок и перегруппироваться.
— Что же, добыча оказалась зубастой, — нахмурился внимательно наблюдавший за боем Хоуп. — В любом случае, это ее не спасет. Русские уже потеряли добрую половину своих судов, а на остальных наверняка имеются потери. Еще одно усилие, и Рига сама скатится ему в руки, как перезревший плод с ветки. Нужно лишь немного поднажать…
[1] Как ни странно, но случай подлинный, произошедший во время появления Английской эскадры в устье Западной Двины. Вымышленной является только фамилия урядника.