Колыбель для мага

Глава 15

Аннеке очнулась от ритуального сна вся в поту, долго не могла прийти в себя. Она чувствовала, что в ней, где-то глубоко внутри, поселилось нечто новое. И Мир теперь казался каким-то другим. Девушка рассматривала свои руки, платье, постель, окружающие предметы. Все как всегда, знакомое, привычное… и все же пугающе чужое, другое, неузнаваемое. Знахарка потрясла головой, ущипнула себя, потом еще раз, с вывертом, до синяка: ужасно больно, но наваждение не рассеялось.

Мир явно стал для нее другим, пожалуй, даже чуть-чуть враждебным. Девушка свернулась тугим клубочком, поплотнее закуталась в одеяло из черных и белых овечьих шкур, прогоняя внезапный озноб, и постаралась припомнить во всех деталях свой сон.

Получается, что древняя колдунья передала ей свои силы и знания, как и обещала? Это так происходит? Неприятное чувство от новых сил? А знания? Никаких особенных новых знаний Аннеке у себя не обнаружила. Тихий голос сказал: «Не беспокойся. Знаниям надо улежаться, привиться к твоему разуму, как приживается черенок к старому стволу. Они всплывут, когда будут нужны. Надо привыкнуть к новому в себе».

Ладно. Привыкнуть так привыкнуть. А сейчас дела торопят. Печальные дела… Аннеке живо припомнилось, как она хоронила Тэш, и слезы невольно навернулись на глаза. Но что толку плакать?

Собрать дрова для погребального костра в горах оказалось нелегко, но за день Аннеке справилась. Гранитным обломком алтаря удалось сбить с покойницы ее оковы. Она должна уйти в иной мир свободной.

Аннеке обрядила Эшеаше в одну из мантий Тэш вместо ее истлевших лохмотьев и возложила на костер. Умершая оказалась совсем легкой, как пучок высушенных целебных трав. Костер, раздуваемый поднявшимся к ночи ветром, вспыхнул сразу очень сильно, опалив Аннеке брови и ресницы, и все быстро кончилось. Как и не было никогда великой колдуньи Эшеаше. Памяти о ней не сохранилось, а теперь нет и могилы. Но осталась сила, неумершая вражда и клятва мести, завещанная из гроба ей, Аннеке. И что-то надо делать с этим завещанием. Не пришлось бы потом самой из могилы искать душеприказчика. Очень уж тяжек груз обязательств, взятых ею. И переданные ей силы и знания показались вдруг платой в общем-то небольшой.

Собирая пепел, чтобы развеять его по ветру, Аннеке нашла невредимыми украшения Эшеаше, которые оставила было на ней. Украшения даже не закоптились. Девушка положила их в ларец в самоцветной пещере до той поры, пока в ней проснутся обещанные знания, и она сможет понять, как с ними должно поступить. Вход в самоцветную пещеру Аннеке, как смогла, снова завалила камнями, вынув предварительно из стены несколько сверкающих камней в углах, ближе к полу, чтобы не портить красоту. Теперь она не будет зависеть от милости родст-венников. Аннеке усмехнулась: ее тайный храм оказался сокровищницей. Теперь страшновато будет спать ночью, а из Крепыша сторож уже никакой: плохо видит и слышит, да все спит, крепче, чем Аннеке. А тут еще грядущая встреча с врагом Эшеаше!

Учителя приходят и уходят, а в ее жизни ничего не меняется. Только Димиру удалось изменить что-то, но он прошел мимоходом и пропал из виду. Аннеке хотела сказать «пропал навсегда», испугалась и расстроилась. Потом посмеялась над своей печалью: «Что, милочка, давненько в обмороках не валялась, по мертвой пустыне не бегала, соскучилась? Дура, вот и все».

Аннеке подумала вдруг, что слишком мало видела и потому плохо знает жизнь. Все время девушка провела рядом со своей родной деревней, лишь иногда отходила от нее не больше, чем на пару дней пути. Она знает слишком мало людей, у не нет никого, с кем можно было бы поговорить, спросить совета, обменяться знаниями. У нее была только Тэш. Позвать бы ее, пусть лишь тень, легкое дуновение на волосах, так похожее на мимолетную ласку, увидеть хоть на миг… Но не годится беспокоить мертвых. Тэш учила: они все заняты, несут искупление за плохие поступки, совершенные при жизни, или путешествуют по каким-то иным мирам, советуются с богами и духами-покровителями, готовясь к новому рождению. А если уже родились снова, то вызов души может привести к болезни или смерти человека, в которого воплотилась душа. А еще вместо вызываемого может явиться какой-нибудь другой, не очень добрый дух, например, дух стихий, или вообще злой дух. Они все шутники, а шутки у них своеобразные, неприятные, а часто очень жестокие. Поэтому вызывать умерших можно лишь в самом крайнем случае, когда, например, жизнь в опасности, и ничего другого не остается, и только при очень благоприятном результате предварительного гадания… А лучше все равно не надо…

Аннеке подумала, что ей хотелось бы иметь подругу. В деревне почти у всех девушек были подруги. Вот если бы найти какую-нибудь похожую на Тэш или Эшеаше, но не строгую наставницу, а ровесницу, с которой можно вместе ходить, смеяться, болтать, совершать ритуалы… Приветливую и добрую молодую знахарку или ученицу! Им нашлось бы о чем поговорить. А хорошо было бы поселиться вместе. Хотя у каждой волшебницы свой путь, но пусть не навсег-да, хоть на какое-то время… Это, наверное, было бы здорово!

Но Аннеке не слышала ни о какой молодой знахарке поблизости. В дальних деревнях, до которых идти было не один день, знахарки жили старые, как Птичье Перо, и ни одна сейчас не имела учениц. В ученицы тоже не всякая девушка годится, даже если изучать самое простое нужное в жизни ремесло. В деревне Аннеке знала двух девушек, которые смогли научиться только пасти гусей, да и то их матери вечно одного — двух гусей недосчитывались, таскали пастушек за косы. Крик, визг, рев, а что толку… А тут волшебство!.. Искусство!..

А с Птичьим Пером не поговоришь по душам. Она почти все время молчит, видно, уже все сказала Аннеке во время первой их встречи, что там хотела сказать. Ей не признаешься, чьи глаза снятся почти каждую ночь…

Слишком мало она видела в жизни? Нигде не была? Так в чем затруднение? Можно везде побывать и все увидеть! Ну, почти все… И познакомиться с молодыми магами и ведуньями… Изменить свою жизнь… Узнать новое… Сперва можно повидать близкий Ахт, а оттуда добрать-ся и до столицы — Отиохиата.

Собиралась Аннеке недолго. Поручила Крепыша и Черненького заботам родных. Отобрала несколько талисманов, в том числе, конечно, Око Мира и кожаный браслет Тэш с каменными подвесками, выручивший ее в колдовском поединке с Димиром, самый необходимый запас снадобий. Запаковала на всякий случай драгоценности Эшеаше. Выбрала кое-какие наряды, Ритуальную мантию получше, чтобы не выглядеть совсем уж по-деревенски перед будущими новыми знакомыми и, возможно, клиентами.

Заплечный мешок получился более чем увесистым. Но тут Аннеке повезло: дальний родственник (хотя в родной деревне все дальние родственники обитали не так уж далеко: за соседним плетнем) собрался в Ахт на ярмарку с урожаем ранних овощей. За изготовленный специально для него амулет и мешочек снадобья, увеличивающего мужскую силу, он согласился доставить Аннеке в Ахт на своей телеге заодно с овощами, по его выражению, как королеву. Надо полагать, родственник являлся большим знатоком жизни королей.

Амулет Аннеке изготовила на славу: всю дорогу родственник донимал ее как бы в шутку своим родственным вниманием. То спинку огладит, то по плечику похлопает. Ссориться не хотелось. Стараясь не обращать внимания на неловкие ухаживания возницы, Аннеке внимательно смотрела по сторонам.

Первый день она не видела ничего нового, чего не попадалось бы в родных местах. В изредка встречающихся по дороге деревнях стояли такие же бедные дома, слепленные из смеси глины, соломы и навоза. Похоже выглядели люди, ковыряющиеся на своих огородах. Замурзанные, загорелые ребятишки в ношеных одежках не по росту (не столько от бедности, сколько из экономии: все равно все запачкают да порвут), сосущие палец и с любопытством разглядывающие проезжающую телегу, сидящих в ней людей и лошадь. Все те же тощие свиньи, с наслаждением спасающиеся от ранних мух в канавах с грязной водой. Такие же, как и в родной деревне, мелкие белые и черные козы, привязанные к колышкам по обочинам дороги, щиплющие успевшую посереть от пыли траву. Рыжие, в белых пятнах, с круто загнутыми наружу рогами добронравные коровы то и дело выпирались на дорогу и перегораживали ее, чтобы познакомиться с лошадью и заинтересованно обнюхать мешки на возу.

Сосед орал на коров, хлопал кнутом по костистым задам, и они, обиженно мыча, шарахались в стороны.

Мелкие худые собаки самых разных мастей, все чем-то похожие на шакалов, выбегали на длинных ногах лениво побрехать на проезжающих и тут же прятались обратно в тень заборов и придорожных кустов.

Из экономии путники не останавливались на постоялых дворах и ночевали на обочине дороги, Аннеке — у костерка из сухих стеблей прошлогодней травы и навозных лепешек, а сосед-огородник всю ночь кряхтел, ворочаясь с боку на бок на телеге, на драгоценных, но таких твердых и неудобных мешках с овощами.

Лишь через два дня пути пейзаж начал меняться. Вместо деревенек и огородов стали появляться миндальные и миртовые рощи, начинавшие цвести как раз в эту пору, богатые фруктовые сады, об-несенные кирпичными ажурными оградами, увитыми вьющимися розами, на которых тоже уже кое-где появились бутоны. В глубине садов иногда можно было заметить красивые белые каменные дома в несколько этажей, с балконами и террасами.

Чумазые ребятишки, свиньи, коровы и козы пропали с дороги почти совершенно. Вместо них стали попадаться одетые в дорогой узорчатый шелк и рытный бархат всадники на высоких красивых тонконогих лошадях в богатой, украшенной серебряными бубенчиками сбруе, совсем не похожих на мощных и приземистых деревенских коняг.

Завидев всадника или услышав звон бубенцов, сосед-огородник торопился отвернуть телегу к обочине, давая дорогу и низко кланяясь. Всадники, казалось, не обращали никакого внимания на проезжающих, но, когда раз сосед замешкался поклониться и убраться с дороги, получил по голове плеткой и долго потом охал, почесывая рубец на макушке. Видя это, Аннеке взяла в рот надетый загодя амулет невидимости, что, по теории, усиливало его свойства в несколько раз. Если захочет кто хлестнуть кнутом, глядишь, и промахнется.

Наконец дорога стала шире, из грунтовой перешла в замощенную белыми грубо обтесаными плитами из известняка и уперлась в огромный каменный дом из того же известняка с высокой надстройкой и огромной дверью из толстенных досок, окованных железными полосами. Дом соединен был с каменными стенами высотой в два человеческих роста. Над дверью нависали несколько статуй, вырезанных из дерева и ярко раскрашенных. Они были похожи на статую Гмора, покровителя воинов, украшавшую ворота замка графа Кэрила.

Дверь была широко распахнута, в нее проезжали телеги, задерживаясь на пороге на короткое или не очень короткое время. Хозяева телег о чем-то говорили с вооруженными мужчинами у входа, что-то передавали им и трогали лошадей. Желающие проехать образовали внушительную очередь на дороге. Простой белый камень на ярком весеннем солнце сверкал так, что слепил глаза и придавал праздничный вид и дороге, и скопищу телег на ней.

Совсем неподалеку в стене зиял внушительный пролом, похоже, очень старый, поскольку в трещинах стены и на валяющихся рядом обломках камня, которых никто не удосужился убрать, росли немаленькие уже деревца, вился плющ, вьюнки и дикий виноград. Телега там пройти не могла, а вот некоторые люди, опасливо оглядываясь на вооруженных у входа, в пролом шмыгали. Туда вела уже хорошо утоптанная тропинка, без малого дорога. Вооруженные не обращали на шмыгающих внимания.

Сосед-огородник пристроил телегу к хвосту очереди, сбегал со складным кожаным ведром к колодцу возле стены, напоил лошадь и прицепил к ее морде торбу с овсом, чтобы та была при деле и не вздумала брыкаться или там кусаться. Потом, не дожидаясь расспросов, ворчливо объяснил Аннеке, что этот вот домина с дыркой и есть ворота в славный Ахт, а вооруженные у входа есть грабители, отбирающие последние скудные гроши у бедных проезжающих. Но если собраться и миром отходить их палками, то правитель города становится сердитым, посылает свою дружину и вешает всех, кого дружинники поймают, виноватых и невиновных вперемеш-ку. Наверняка грабители делят с ним добычу, и что об этом знает каждый ребенок в их деревне, едва научается говорить «мама, папа и дай», а если Аннеке этого не знает, то непонятно, что о ней и думать, а уж лечиться у нее точно не стоит…

Очередь почти не продвигалась. С завтрашнего дня начиналась ярмарочная неделя, и прикатило немало желающих продать товары, а стражники явно ленились и норовили выдрать себе долю побольше. Сосед долго еще ворчал, ни к кому особенно не обращаясь. Затем углядел в толпе знакомых по ярмарке с прошлого года. Не надеясь на Аннеке, бросил мелкую медную монетку одному из вертевшихся рядом с возами и телегами оборванных мальчишек, чтобы тот посторожил товар, и отбыл, прихватив флягу с самогоном, настоянным на апельсиновых корках.

Аннеке осталась сидеть на мешках. Посидев немного и рассмотрев все рядом с собой, она начала расспрашивать нанятого мальчика о порядках в Ахте. Мальчишка оказался словоохотливым, и с легким пренебрежением городского жителя к бестолковой деревенщине, поведал, что в Ахте жить хорошо, никто не голодает, разве что год уж совсем плохой, война там, неурожай во всем королевстве или мор какой. Устроиться можно, если, конечно, приехавший умеет хоть что-нибудь делать, а не только в огороде палкой-копалкой ковыряться.

Ярмарки каждый месяц, много торговцев приезжает, можно заработать большую медную монету за день, а то и серебрушку, если, конечно, торговец не жадюга, присмотрев за товаром, напоив лошадей, проводив неопытного приезжего по городу и указав таверну, постоялый двор или честного перекупщика. Что в городе Аннеке сможет устроиться неплохо: колдуны, маги, знахарки, гадальщицы и всякие там ведуньи, а также повитухи денежки гребут ну прямо не меряно, хоть лопатой. Эх, жаль, у него самого Дара нету и в помине, а то он бы зажил! Какая знахарка получше, так бывает и по золотому с каждого клиента, особенно знатного кого или с богатого купца.

Рассказывают, особенно хорошо раскошеливаются женщины из герцогской семьи: двенадцать дочек, и папаша-герцог никак всем достойных женихов не найдет, где ж такую прорву взять, да еще чтоб знатные, красивые, да богатые, да нетребовательные? Невесты-то личиками да фигурками удались в папашу, и сокровищ в приданом нету.

Когда король новую жену выбирал себе, ну было шуму, во всех лавках шелка брали, румяна, притирания, благовония всякие, да все в долг. Он хоть и мал тогда был, но все помнит. Герцог и сию пору еще не со всеми расплатился, да, похоже, и не собирается. Каждому ясно было, что можно и не суетиться, и не тратиться, что новую королеву выбрали, когда первая еще жива была, а вот тем как невдомек. У герцога еще и теток, и племянниц полно.

А особенно здорово найти себе какую-нибудь знатную богачку-покровительницу, так что пусть Аннеке не теряется: не пропадет. А поселиться можно на постоялом дворе, а потом, как разбогатеет, то и маленький домик с садиком на окраине можно дешево прикупить. С хозяином постоялого двора договориться, чтобы вывеску повесить, что, мол, колдунья проживает, и хозяину выгода будет, и ей.

А что, Аннеке с папашей или с мужем приехала? Одна? Тогда надо постой поприличнее подобрать, чтоб и хозяин надежный, семейный, и постояльцы солидные да тихие, и чтоб квартал добропорядочный, без бандюг, чтоб не обидел кто. Неопытная девушка из деревни сама такое место не найдет.

Он-то занят сейчас, но если госпожа не поскупиться на маленькую монетку, то он вмиг покликает младшего брательника, тот поможет, отведет в подходящее место. Они знают очень хороший, тихий, приличный трактир с комнатами и отличной кормежкой, даже мясо и коровье масло можно заказать. Кровати новые, удобные, в матрасах сено свежее, подушки, одеяла Шер-стяные, простыни новые, льняные. В трапезной даже скатерти на столах. Чисто, клопов и тара-канов нету, и недорого. В соседях богатые купцы. Хозяин — душа-человек, хозяйка у него чистюля, к постояльцам как мать родная. Если бы ему самому понадобилось поселить где любимую сеструху, и то лучше места не найти.

А они с брательником будут забегать к госпоже, вдруг чем услужить… Они в Ахте всех знают, все ходы и выходы!

Прямо сейчас и надо идти, чего ждать-то? Пока в трактире все комнаты свободные разберут? Вона сколько народу на ярмарку привалило! А уж огороднику он скажет про Аннеке, чтоб не беспокоился, а потом его к ней проводит, спросить только не забыть, не надо ль и ему комнату…

Мальчик посвистал по-особенному, и к телеге тут же подбежал другой мальчишка, похожий на него, тоже в обносках. Аннеке подхватила свой мешок, и паренек, представившийся Мышонком Терентом, шустро повлек ее к пролому в стене. Он шел так быстро, что девушка едва за ним поспевала, и на ходу неумолчно болтал про свою девчонку, как он женится на ней, вот только поднакопит деньжат и ухайдакает какого-нибудь забредшего в их края дракона, чтобы папанька ее морду не воротил. Стражники?.. А стражникам что? Стражникам плевать. С него да с Аннеке много денег не возьмешь, а ловить — ноги трудить, да и не поймаешь, а время уйдет.

Перебравшись через пролом в город, Аннеке даже остановилась, пораженная роскошным видом домов, самое меньшее в два этажа. Дом старосты, самый богатый в деревне, здесь, пожалуй, сошел бы за сарай. У стены играли дети, немного, как водится, чумазые, но одетые, по мнению Аннеке, неразумно нарядно. Дети кричали хором:

— Ахи бахи хоуз, аки баки коуз!!! — и разбегались в разные стороны, один ловил.

Аннеке с удивлением расслышала в детской считалочке неслабое, хотя искаженное почти до неузнаваемости заклинание перехода. Не следовало удивляться, если время то времени кто-то из детей бесследно исчезал. Она хотела остановиться и проследить за игрой, но провожатый потащил ее дальше.

Узкие кривые не мощеные улицы, вначале с ямами, наскоро засыпанными первым подвернувшимся под руку мусором, постепенно, ближе к центру города, распрямлялись, ширились и покрывались досками, потом битым камнем, а потом и отесанными известняковыми плитами. Дома на окраине, показавшиеся Аннеке такими красивыми и богатыми, терялись в сравнении с домами, возведенными здесь. Колонны, лестницы с фигурными перилами, мраморная облицовка и даже изваяния людей и животных, выглядевшие как живые!

Мальчик, покружив Аннеке по улицам и переулкам, вывел ее к не самому большому и красивому, но очень добротному дому в три этажа со стеклянными окнами, составленными из разноцветных донышек бутылок, обрамленных в свинцовые переплеты. Над входом висела самая настоящая картина, писаная на доске масляными красками и изображавшая кипящую на огне кастрюлю, из которой выглядывал веселый и бодрый, в ярких зеленых перьях петух, приподняв одним крылом крышку, а другим как бы приветствуя входящих. Аннеке хихикнула про себя, подумав, что художник был явно не знаком с азами кулинарии.

Провожатый толкнул дверь, толстую и необычайно крепкую, явно способную выдержать все превратности трактирно-гостевого ремесла, и невероятно скрипевшую. Возможно, хозяин из экономии использовал скрип вместо дверного колокольчика и поэтому нарочно не смазывал петли.

Он уже спешил навстречу посетителям. Это был крупный толстяк с распаренным красным добродушным лицом, лет пятидесяти, рано облысевший, в мешковатой одежде, кое-где запачканной жиром и соусом, в фартуке, с полотенцем, которым он на ходу вытирал большие красные руки. Из-под закатанных рукавов и расстегнутого ворота виднелись многочисленные старые шрамы, из чего Аннеке решила, что трактирщик раньше был воином. Выглядел хозяин человеком бывалым, даже если бы спрятал шрамы, а добродушие его казалось каким-то насквозь практичным и имело четко определенные границы. Быть может, поэтому заведение смотрелось таким мирным и процветающим.

Мышонок Терент, едва завидев хозяина, громогласно завопил фальцетом:

— Привет, старина Бауглок! Как жизнь? Небось, кучу денежек вытряс из постояльцев? Обдираешь их, как липку? Как жена и детки? Твоего старшего сынка приняли наконец в шайку, куда он всегда так хотел? Никто больше в твоем трактире не отравился? А тот несчастный жив? Вот и хорошо! Везет же тебе в жизни, Бауглок! Да будут и дальше боги благосклонны ко всем нам!

Аннеке вся напряглась, ожидая, что хозяин сейчас кликнет помощников, и их с Мышонком выкинут отсюда с треском, но немногочисленные посетители, кучковавшиеся около огромной бочки с краном в углу большой трапезной, только громко заржали, а Бауглок издал нечто среднее между ворчанием и смехом, похлопал Терента по щуплому плечу так, что тот едва устоял на ногах, потом поклонился Аннеке:

— Мое почтение, госпожа. Чего желаете? Отобедать? Комнатку?

Голос его был очень низким и хриплым.

Мышонок снова затрещал:

— Вот, привел тебе постоялицу: тихая, скромная, никакого от нее беспокойства не будет, родственница это наша из деревни, в городе ну совсем в первый раз, ничего не знает, я слежу, чтоб ее тут, в Ахте, не облапошили, без меня она никуда, я ее опекаю, если чего купить или достать нужно будет… Комнатка-то недорогая нужна…

И Мышонок принялся нахваливать Аннеке, хозяина, гостиницу, а в основном себя. Аннеке же, пока Бауглок и Терент вели переговоры, осмотрелась.

Общий зал в трактире был большим, имелся камин, на огне которого заодно и готовили: на толстых цепях с крюками висели два железных котла, в одном кипела вода, в другом булькало весьма аппетитно пахнущее варево из овощей. На вертеле, приводимом в движение каким-то механизмом, крутился крупный молочный поросенок. Аннеке почувствовала, что страшно проголодалась.

Она прислушалась к своим ощущениям, но не уловила ни тени чувства опасности. Хозяин трактира и ее проводник были доброжелательны и не замышляли ничего худого. Хозяин действительно рад заполучить такую постоялицу, она ему понравилась. Мышонку лестно опекать настоящую ведунью. В этом трактире можно без опаски поселиться и пожить хотя бы первое время. Аннеке не видела еще хозяйку трактира, но почему-то верила, что и тут все будет в порядке.

Единственная проблема — деньги. В ее кошеле звенели лишь несколько медных монеток, когда-то давно найденных ею в хозяйстве Тэш среди мелочей на кухне: в деревне все за все расплачивались продуктами и работой. И самоцветы, припрятанные в корсаже, предстояло еще как-то превратить в деньги, да чтобы не обманули… Девушку кольнула вдруг мысль, что сверкающие камушки из пещеры могут быть не такими ценными, как ей показалось. Она подергала за рукав заливающегося соловьем Мышонка.

Удивительно, но, вмиг вникнув в суть дела, Мышонок переговорил коротко с хозяином, и Бауглок, еще раз внимательно оглядев Аннеке, предоставил ей кредит, а на робкое выражение благодарности ответил, что не впервые имеет дело с деревенскими. Это надежнее, чем с солдатами, у которых деньги-то в кармане иногда звенят, но достаются не ремесленнику, который солдату сапоги шьет, и не трактирщику, который его кормит и от дождя укрывает, а тратятся в основном в игорных заведениях и веселых домах. А деревенским-то в городе где сразу денег достать?

А за Аннеке не пропадет, уж он-то, Бауглок, в людях разбирается, а если б не разбирался, то давно б с сумой по миру ходил за подаянием, а то б и в земле его косточки гнили… А не желает ли госпожа немедля на комнатку взглянуть, правда, скромную комнатку, учитывая все обстоятельства… А там уж как судьба дело обернет…

И Аннеке, не успев опомниться, поднялась с Бауглоком и Мышонком Терентом по прочной, но не без умысла скрипучей лестнице { с такой лестницей хозяин легко мог следить за всеми перемещениями по дому }и оказалась в небольшой комнатке под крышей, озаряемой закатным солнцем.

Приотворенное окошко, застекленное донышками бутылок так же, как и окно внизу, в главном зале трактира, окрашивало солнечные лучи в зеленый цвет. Окно выходило на улицу, на вход в трактир, и занавешивалось короткими, старенькими, но тщательно заштопанными и белоснежно чистыми занавесочками. В комнате из мебели стояли кровать с соломенным тюфяком и двумя подушками, как и обещал Терент, стол со стулом и большой, плетеный из лозы сундук с отделениями для одежды и вещей. Еще на табуретке в углу помещались таз и кувшин для умывания.

Комната была не хуже той, в которой жила Аннеке в доме Тэш, а, пожалуй, и получше. Под кроватью девушка углядела жаровню на железном листе и ночную вазу. Бауглок кивнул в сторону кровати и сказал, что все убирает его дочка, а Аннеке будет жить, как принцесса и ручек не намозолит. Но вот где можно поколдовать, он прямо сейчас и не знает, но подумает, а прямо здесь лучше не надо, уж он-то колдовство видал и кое-что знает. Как бы не вышло плохого. А сейчас все равно Аннеке надо отдохнуть после долгой дороги и освоиться в городе, а там видно будет. Аннеке покивала.

Тут лестница заскрипела, и в комнату вошла, как сразу поняла Аннеке, хозяйка этого трактира, полненькая, небольшого роста, седая, темноглазая, румяная женщина, чистенькая, выглаженная и пахнущая свежевыпеченной сдобой. Она тащила поднос с мисками и кружкой и сразу начала извиняться, что не постучала, поскольку руки заняты, а стучать ногой как-то недо-стойно.

Хозяйка попросила называть ее матушкой Тэрой, поставила поднос на стол, уплыла и приплыла вновь со стопкой чистого белья, постелила Аннеке кровать, рассказывая между делом о порядках в трактире, и о своих сыновьях и дочках.

Порядки в трактире и комнатах при нем Бауглок установил строгие: хоть раз в неделю постояльцы за отдельную плату обязаны посещать баню, построенную хозяином во дворе трактира, шуметь не разрешалось вообще, гостей принимать только в общем зале, а в комнатах ни в коем случае; кушать тоже только в общем зале, но тут для Аннеке, как для одинокой девушки, сделано исключение, а то вдруг в зале мужчины беспокоить будут, приставать там.

А кому такие порядки не нравятся, могут переезжать в другие гостиницы, но что-то недовольных нету. А если понадобится что-нибудь, то пусть Аннеке скажет ей или хозяину, и если обидит кто, тоже…

А живут они хорошо, безбедно, доходы, слава богам, неплохи, их все уважают, и клиенты, и соседи, и городское начальство. Сыновья и дочки, которых насчитывалось ровно по двое, выродились ну на редкость удачными: ум-да первая еще жива была, ными, красивыми и почтительными к старшим, помогают родителям.

Старший сын, женился на славной девушке, родил крошку-дочечку и открыл собственную гостиницу для небогатых гуртовщиков рядом с воротами Медного Быка, через которые у них в Ахте исстари заведено гнать скот. Потому там поставили изображение быка из меди в честь бога Лида — покровителя скотины и владельцев стад, который, как всем известно, любит принимать облик золотого быка и так являться людям.

На золотую статую у города денег, понятно, не хватило. Заказали отлить медную. Медь ведь тоже не дешева, и похожа на золото, особенно если начищать ее хорошенько. Бог не обиделся.

И дома возле этих ворот дешевле, и клиентам удобно. Дела у сына идут очень хорошо, и скоро он сможет открыть гостиницу получше, а старую передать в аренду второму сыну, пусть только тот еще чуть возмужает. А дочки красавицы, работящие, и уже имеют хороших жени-хов, скоро свадьбу сыграют, старшая этой осенью, а младшая — на следующий год.

А там, глядишь, они с хозяином, если будет у него на то желание, передав трактир сыну или кому-нибудь из зятьев, купят себе домик с садиком за городом, заведут коровку, свинок, курочек и отдохнут на старости лет, покоимые подросшими детками.

В мисках на столе оказались большой кус поросятины с вареным горохом, хлеб и фрукты, в кружке — горячее молоко с медом и душистыми травами.

Пока Аннеке устраивалась, осматривалась, ела, за окном сгустилась совершенная тьма. Хозяйка принесла свечку, но пламя свечи в глазах Аннеке окружил радужный ореол, временами оно двоилось. Девушка, не разложив вещей и даже не наложив охранных заговоров, да что там, даже не задвинув засова, едва найдя силы переодеться в ночную рубашку, свалилась на постель и мгновенно заснула. Она не слышала, как в закрытое окно тихо влетел Пушистик и устроился возле нее на подушке, то ли спать, то ли охранять ее сон. Он делал так каждую ночь.