Князь Пушкин

Глава 6

— Матушка, здравствовать! — как всегда, почти бегом, ворвался Александр Первый в отведённую матери гостиную в левом крыле его дворца, где он если и бывал когда, то крайне редко.

— Садись Саша. У меня сегодня отличный чай, который наконец-то начали возить, и оцени, как удались сегодня поварам штрудели и круассаны.

— Maman, времени нет, — попытался было взмолиться Император, но не смог устоять перед запахом ванили и корицы, — Но у меня только пять минут, не больше, — предупредил он, подтягивая к себе большое блюдо с выпечкой.

— Всего лишь посмотри на две бумаги, в которых я, чисто по слабости женского ума не разобралась, — согласно кивнула Мария Фёдоровна сыну, во что он сразу же не поверил, так как уже не раз сталкивался с «матушкиным непониманием». — Вот в одной тебе определили убыток в казну от департамента уделов, в размере двести одной тысячи с копейками, а согласно другой в казну тут же плюсом пришло сто семнадцать тысяч с лишним, от того лица, которого ты принял по моей рекомендации. Кстати, он ещё сказал мне, что теперь у Российской Империи есть человек, способный создать лучшую в мире артиллерию.

— И кто же этот человек? — чуть было не подскочил на кресле государь, — Как фамилия⁈

— Я отвечу на твой вопрос, но не раньше, чем ты на мои два, — никуда не торопясь, подлила себе Мария Фёдоровна сливок в чай, — Так как они связаны меж собой.

— Что нужно? — по-военному коротко, рубанул Александр, нетерпеливо глядя на мать.

— Решить одно дело, исключительно к пользе казны, а никак не в ущерб ей, — пододвинула она ему блюдо с рогаликами, щедро посыпанных маком и сахарной пудрой. — Убыточное поместье Велье, которое ни разу ни от кого из претендентов прибыли в казну не принесло, попробовать продать в рассрочку и сделать прибыльным для Империи.

Недоверчивый Александр не постеснялся проверить слова матери, на что она лишь благостно кивнула головой, признавая правильность его поступка, когда он знакомился с бумагами.

— Это что же они там такое творили, раз такие убытки! — сокрушённо помотал государь головой, умело вычленив в документе итоговые цифры финансовых потерь, — Аракчеева на них нет!

— Не самые глупые люди работали. И не справились. Значит были на то причины, — заметила матушка, нацеливаясь на яблочный штрудель.

— И ты думаешь, что твой Ганнибал-Пушкин из этих болот хоть какие-то деньги вытянет? Я ведь проверю, — дал понять матери Император, что у Аракчеева не забалуешь.

Он за всеми следить успевает и всё знает. А самое нужное всегда успевает Александру Первому докладывать.

Но опростоволосился Алексей Андреевич в этот раз!

Ни про новый талант ничего не узнал, ни про поместье Велье материал не приготовил. Хотя — всё это мелочи, на фоне рождения Имперской артиллерии нового вида и уровня! Этож такие перспективы, что дух захватывает!

— Матушка, дозволяю вам с поместьем Велье поступать по собственному усмотрению, исходя из лучших условий для сбора налогов или выплат в казну, в случае его выкупа. Лично отдам распоряжение в канцелярию, чтобы с любыми вопросами поместья не тянули, решая их в день поступления, — по-военному чётко доложил матери Александр, решительно поднимаясь из-за стола.

— Граф Сергей Григорьевич Строганов у нас нынче в уникумах, — выполнила Императрица свою часть негласного договора. — Не упусти. Приблизь его к себе хотя бы до флигель-адъютанта для начала, — с лёгкой улыбкой дала она сыну не самый плохой совет, но очень неоднозначный.

Не все дела её сын и его верный пёс Аракчеев вершат к пользе страны. Где-то перегибают, а чаще, нерешительно и беспомощно топчутся, в основном по вине Александра.

Не воспитал пока ещё сын под себя тот механизм исполнителей, которые были бы способны страной управлять, не доставляя ему особых забот. Виной тому его недоверчивость. Это только со стороны кажется — сказал государь что-то этакое, и так оно и будет.

Нет. Нужна большая и решительная команда соратников. Но это уже совершенно иные вопросы.

Сколько бы я ни старался, но выпитый с Марией Фёдоровной чай давал о себе знать и просился наружу.

И ведь не хотел чаёвничать, знал, что дорога длинная, но как можно было посметь отказать Её Величеству? Тем более если на столе в пиалах из тончайшего фарфора было варенье, приготовленное собственноручно матушкой Императора.

Одним словом, не вынесла душа поэта, и перед Лиговским каналом я крикнул извозчику, чтобы он остановил экипаж. Дабы никого не смущать, я спустился под мост и… нашёл временный колодец ветви Движения.

— Напомни мне, чтобы по приезде домой в церковь сходил и свечку поставил,– попросил я Ольгу, садясь в карету.

— Что-то случилось? — занервничала сестра.

— Ничего серьезного. Просто в ближайшие дни у нас появятся кареты,– успокоил я сестрёнку.

Как же я заблуждался тогда, думая, что с обменом артефакта на кареты моя транспортная эпопея подойдёт к концу. А запрягать в эти самые кареты кого прикажете? Пушкина?

Что делает человек, когда ему нужно что-то купить? Идёт либо в магазин, либо на рынок. Конных магазинов и салонов в Санкт-Петербурге к сожалению нет, а вот площадки, где продают лошадей, имеются. И как добросовестный покупатель, я побывал на каждой из них.

Как мне потом подсказали, для того чтобы составить своё мнение о столичном конном рынке достаточно посетить всего лишь один — на остальных будет похожая картина.

На каждом рынке мне встречались одни и те же лица, только в разных масках и одеждах: татары, дюжинами за бесценок скупающие кляч на мясо и кожу и незадачливые крестьяне, пытающиеся сбыть своих саврасок ростом чуть выше пони.

Ну и конюшные барышники. Куда ж без них. У этих перекупов сотня приёмов для обмана доверчивого и простоватого покупателя.

Вру. Порой то там, то сям мелькали мещане, продающие более-менее добрых скакунов, но меня это не устраивало.

Поясню. Мне для экипажа нужна четвёрка пятилеток для запряжки цугом. То есть лошади должны быть приезжанные как в дышло, так и в постромки. Где таких лошадок взять, я ума не приложу. Уже все газеты с объявлениями по два раза перечитал. В результате пришёл со своей бедой к Ване Пущину в их семейный особняк на Мойке, надеясь, что друг в своём полку что-то сможет разузнать о продающихся лошадях.

Иван внимательно меня выслушал и покачал головой:

— Саша, пойми, я всего лишь прапорщик. Нет у меня пока таких связей, чтобы тебе с лошадьми помочь. Слушай, а пойдём к моему отцу? Он сегодня на удивление дома. Может, что и подскажет. Всё-таки недаром он у меня сейчас управляющий Исполнительной экспедиции морского генерал-кригс-комиссариата.

Лично я Ваниного отца ещё ни разу не встречал, а вот мой предшественник был с ним неплохо знаком — Иван Петрович частенько наведывался в Царское село, чтобы навестить сына-лицеиста. Так и познакомились Александр Пушкин с генерал-лейтенантом Пущиным, бывшим капитаном над Кронштадским портом. Почему бы и не поговорить с человеком, имеющим за плечами как военный, так и организаторский опыт?

— Папа, можно к тебе? — вошёл Иван в кабинет отца без стука, — У нас Александр Сергеевич Пушкин в гостях, и мы хотели задать тебе пару вопросов.

Я вошёл вслед за другом и увидел его отца, читающего за столом какие-то бумаги.

Нужно сказать, что Иван со своим папой на одно лицо. Те же глаза, тот же нос и подбородок. Разве что у друга усов пока нет, да волосам ещё далеко до отцовской седины. А так Ваня — вылитый отец.

— Александр Сергеевич,– вышел из-за стола Ванин папа с улыбкой на лице и с распростёртыми объятьями, словно встретил старого знакомого.– Или к вам теперь обращаться только Ваше Сиятельство?

— Ну что Вы, Ваше Превосходительство,– стушевался я. — Я Ванин друг, так что и обращайтесь ко мне как к сыну.

— Как скажешь, князь. Тогда и ко мне прошу по-свойски,– всё также с улыбкой на губах, жестом руки предложил нам присесть у стола Иван Петрович. — Чем я вам могу помочь, молодые люди?

Усевшись в удобное кресло, я вкратце рассказал о покупке карет и о неудачных попытках приобрести лошадей. Естественно, я умолчал о том, что экипажи достались мне в результате бартерной сделки, поскольку к делу это не имело никакого отношения.

— Князь, а купи у меня шестерик,– неожиданно заявил Ванин папа, после того, как внимательно выслушал меня.

— А как же твой экипаж? — встрепенулся друг.

— Сначала выслушай, а потом вопросы задавай. Ишь, молодёжь. Взяли моду старших перебивать,– зыркнул отец на сына и, как ни в чём ни бывало, улыбнулся мне. — Значится так. Был я на прошлой неделе в гостях у генерал-майора Шишмарёва. Играли по маленькой, а мне карта шла. Ну, я и выиграл у Обрескова экипаж. От кареты я уже избавился, а вот лошадей не знаю куда пристроить.

Ну и семейка. Дети — будущие декабристы. Папаша-картёжник играет с директором Департамента внешней торговли. Чего я ещё не знаю о семействе Пущиных?

— Что за лошади? Сколько лет и почём отдадите? — не задумываясь, выпалил я.

— Если верить Михаилу Александровичу, а ему можно верить, лошадям семь лет. Орловские рысаки. Два гнедых, остальные тёмно-серые,– описал генерал свой карточный выигрыш. — По цене — мне барыш с друга сына брать невместно. Я две тысячи серебром против экипажа Обрескова ставил, стало быть, во столько его и оценим. Полторы тысячи я уже получил, продав его карету. Так что за полтысячи лошадей и отдам. Только есть один момент: Михаил Александрович экипаж вместе с кучером проиграл. Так что, князь, тебе и его придётся забрать, если надумаешь лошадей купить. Мне лишняя дворня ни к чему.

Эх, сколько объявлений я встречал в газетах, где людей продают в нагрузку с чем-то. То колченогий стул отдают вместе с молодым пригожим «вьюношей», то имеется в наличии китайский фарфоровый сервиз вкупе с немолодой кухаркой. Вот и мне выпало купить лошадей с довеском.

— Кучер хоть без изъяна? — уточнил я у Ивана Петровича.

— Вроде руки-ноги в наличии. Зовут Гришкой. Бороду бреет. Лет тридцати. А большего я не знаю, — пожал плечами Ванин отец.– Да я и видел-то его только один раз, когда экипаж к нам в конюшню перегоняли.

Зря он так о кучере. После того, как лошадей перегнали в конюшню на Фонтанке, я пообщался с Григорием на кухне, где его откармливали наши дворовые. Оказалось, что мужик родом с тех мест, где были выведены знаменитые орловские рысаки, а точнее, с одного их хуторов близ села Хреновое Воронежской губернии. Со слов Григория, вся его жизнь была связана с лошадьми, а отец его и сам был коновал, и детям своим знания передал. Можно сказать, мне очень повезло встретить человека, который и экипажем может управлять, и с основами ветеринарии знаком.

— Что ж ты такой худой-то? — поинтересовался я у Гришки, обратив внимание на его впалые щёки.– Тебя в доме Пущиных не кормили, что ли?

— А кто я для них, чтобы меня кормить? — тяжело вздохнул мужик и поскрёб щетину на скуле. — Я и спал-то целую неделю на конюшне рядом с лошадьми. Ладно, хоть одна сердобольная кухарка то хлеб давала, то яичко, а однажды и вовсе полфунта соленого сала пожаловала. А так кашу постную варил из овса да ячменя. Уже сапоги хотел было заложить, да Вы, Ваша Светлость объявились.

На следующий день вся родня насела на меня и потребовала прокатить на новых каретах. Как я мог отказать в такой малости родным?

— Ну что, Григорий Фомич, справишься с выездом? — встретил я у конюшни нового кучера, запрягающего в четырёхместную карету четверик из серых лошадей.

В отличие от вчерашнего, сегодня Гришка был побрит. Да и на вид он был более опрятен, чем накануне. Сапоги надраил, поддёвку от грязи очистил. Даже кушак умудрился постирать.

— Уж не посрамлюсь, Ваша Светлость, — снял Григорий со своей головы картуз и перекрестился.

Честно говоря, я думал, что мы всей семьей покатаемся немного по нашему району, но, как и говорил раньше, Малую Коломну можно за час ползком проползти. В результате на двух экипажах доехали аж до Александро-Невской Лавры и вернулись обратно. Вроде все остались довольны приобретениями, а особенно Лёва.

— Слушай Саша, что я успел сочинить,– примчался ко мне в комнату брат со своей неизменной тетрадью, и начал негромко, но с выражением читать с листа:

У брата новая карета

Не правда ль — чудо хороша!

Сбылись мечтания поэта

Ликуй и радуйся, душа!

Карета — это символ силы

А с нашим гербом на двери

С тобой всегда все будут милы

Что в Петербурге, что в Твери.

Не просто покорить дороги,

И показать другим успех

Карета — только для немногих

Маяк, указывающий вверх.

— Ты, знаешь, Лёвка, ты эти стихи дома не читай, — выслушал я наивный стишок брата, где он брызгал щенячьим восторгом от поездки, кареты и своей гордости столь знаковым приобретением, которым вовсе не зазорно похвастаться перед одноклассниками.

— Почему? — удивился он.

— Думаю, отцу, а может и матушке будет не очень приятно их услышать. Отец может почувствовать себя неудачником и расстроиться, чего я ему никак не желаю, а матушку сейчас лишний раз ни к чему беспокоить. Зачем нам, чтобы она за отца начала переживать? Пусть лучше нам братца здорового родит.

— Александр, а я, когда вырасту, буду таким же как ты, или как наш папа? — спросил у меня Лёва.

Так-то, если ничего не менять, оболтус из него ещё тот вырастет — жуткий мот, картёжник и вообще, человек не приспособленный к жизни. Но при всём том талантлив же, и память у него феноменальная. Любые стихи с первого раза запоминает, и надолго.

— Всё только от тебя зависит, и поверь мне — это не просто слова. Так оно и есть.

— И что мне нужно делать?

— Для начала, не забрасывай наши тренировки и научись содержать в порядке свою комнату и записи. Кстати, как у тебя успехи с магией?

— Пока не очень, — потупился брат.

Понятно. Отвлекла его петербургская жизнь, вот он и забросил своё летнее увлечение.

— Будешь так разбрасываться, никогда ничего не достигнешь,– осуждающе покачал я головой, — Я скоро уеду, а маменька тебя всегда балует.

— Ты научишь меня стрелять из пистолета?

— Научу, если к моему следующему приезду ты не окажешься растрёпой и ленивым толстым неудачником.

— Брат. Я понял. Спасибо, что ты мне это прямо сказал, а не стал юлить, — вполне по-взрослому посмотрел на меня Лев Сергеевич Пушкин.

Бывает, так и случается, когда Император озвучивает решения, которые прошли испытание временем и они были бы приняты по всем правилам, но в моём случае речь идёт про другое.

Мария Фёдоровна то ли мне жёсткий экзамен решила закатить, то ли меня превентивно наградила. Пока я не понял. Жду, когда всё утрясётся, тогда и можно будет судить объективно: что, откуда и куда. А пока — полная неясность, анархия и непонятки!

А как же мне ещё понять вызов в Имперскую канцелярию, где мне предложили подписать документы на приобретение поместья Велье?

Бумаги я забрал, пообещав вернуть, как только их рассмотрю.

К частью, документ не имел отметки о срочности, оттого и я не стал торопится с ответом, отложив своё решение на месяц — другой.

Сделка предстоит крупная и пока не совсем понятная, учитывая статус земель и тех крестьян, что там проживают. Мне, как минимум, не мешает с дедом посоветоваться и все замечания Виктора Ивановича выслушать, после того, как он с бумагами ознакомится.

Если что, то «подарок» мне предлагается выкупить за шесть лет. Довольно жёсткий срок для выкупа, но и сумма невелика. Каждый год я за местную ипотеку должен буду платить сто тысяч, без учёта налогов на землю и души. И если я не сорву платежи, то спустя шесть лет поместье Велье по праву станет моей собственностью и вотчиной. И я бы «за» двумя руками, но меня терзают смутные сомнения. У поместья была целая эстафета хозяев: мажоров и блистательных царедворцев. Люди были при деньгах и при власти, но не один из них даже строительство простенькой усадьбы толком не осилил, споткнувшись на стартовых рубежах.

Такое впечатление, что на Велье словно кто-то проклятие наложил — так не везло его хозяевам.

Ягужинский, Потёмкин-Таврический, Ланской, Куракин — и это я сейчас вовсе не блистательных вельмож перечисляю, а всего лишь тех, кто был в своё время хозяевами поместья Велье.

В полном раздрае чувств и мыслей я отправился домой, а там — картина маслом! Виктор Иванович и Алёна Вадимовна сцепились, не на шутку споря о поэзии, а если точней, то о том, какой ей быть.

Ну, ещё бы. Метод внедрения образов на Лёвке не сработал. Он даже мои подсказки видит по своему и превращает их в совершенно другие стихи. Вот и спорят мои тульпы — то ли оставить страну и народ без «Руслана и Людмилы», надеясь на что-то альтернативное от брата, то ли всё-таки пойти на плагиат, и строгануть параллельное произведение пушкинского оригинала, вполне возможно, опубликовав его за свои кровные.

Вопрос далеко не простой. Для правдорубки Алёны Вадимовны, с её ещё советским восприятием и воспитанием, всё вроде бы просто и бескомпромиссно понятно — Пушкин «наше всё». Зато в изложении Виктора Ивановича это всё выглядело далеко не так однозначно. Были и другие поэты, и их было немало. Даже Пушкин, в свои лучшие годы, не всегда оказывался звездой первой величины в той же поэзии, не говоря уж о прозе. Конкуренцию в поэзии ему составляли Кукольник, Кольцов, Булгарин, Комаров, Хмельницкий и тот же Дельвиг, как и ещё десятки других поэтов, включая Тургенева и Тютчева, а Пётр Ершов вполне успешно противостоял Пушкину в жанре сказок в стихах, оставив нам в наследство своего «Конька-горбунка».

Горячие споры вызвали внимание и остальных моих тульп, и если Серёга слушал спорящих относительно безучастно, то Лариса то и дело хмурилась, и наконец не выдержала.

— Вот слушаю вас тут всех и понимаю — дураки вы все тут, — спокойно заметила она, разглядывая свои ногти, — Стихи то, стихи сё. Какие стихи? Советских учебников начитались? Так там всего лишь пара абзацев написана про то, за что Пушкина стоит считать великим! Ну, скажите мне, что вы их запомнили? Два скучных абзаца, и они вовсе не про стихи.

— Милая моя, где вы, и где поэзия? — попробовала было срезать её Алёна Вадимовна.

— А то вы не знаете, что многие лучшие барды и поэты из наших стен вышли. Получив медицинское образование, а вовсе не какое-то там филологическое или педагогическое, — ответила Лариса шпилькой на шпильку, — Так что не надо мне тут, — погрозила она пальцем Алёне Вадимовне, — Пушкин, когда повзрослел, в своём «Современнике» настоящую революцию устроил, борясь за чистоту русской литературы и поэзии. Вместе с Гоголем, Тургеневым и Вяземским они такого пинка дали литераторам и скороспелой молодёжи, что те надолго их уроки запомнили.

— Мысль интересная, но отнюдь не бесспорная, — возразил ей Виктор Иванович, потирая руки и готовя аргументы.

— А мне Высоцкий с Розенбаумом нравятся, — зевнул Серёга, — И этот, как его, ну из «Любэ» который…

— Во! — наставительно подняла Лариса палец, — А Розенбаум как раз из наших будет, из медиков.

Поняв, что тульпы до утра могут проспорить, я их оставил, чтобы про свои дела поразмыслить и составить план хотя бы на завтра. Поэзией сыт не будешь.