Князь Пушкин

Глава 20

На первоначальный обход той части недвижимости, что оказалась в шаговой доступности от усадьбы мы с Селивёрстовым потратили два часа.

— Есть еще возможность разместить часть солдат в пустующих домах, когда мы определимся с их местом работы, — начал размышлять я вслух, когда мы вернулись и уселись пить чай, — Однако необходимо учесть, что не все соседи могут быть дружелюбно настроены.

— Верно, но если мы сможем наладить их взаимопонимание… — Селивёрстов замялся, ещё не определив для себя манеру поведения и разговора со мной, — Это может помочь создать некое сообщество. Мы должны выявить лидеров среди солдат, которые смогут организовать их и наладить какую-то дисциплину.

Акулина, прислуживающая нам за столом, только было внесла шаньги, исходящие жаром, как в доме что-то сильно загремело и она, поставив блюдо, тут же метнулась из зала.

— Зря вы своих привезли, Александр Сергеевич, я бы и тут вам людей для уборки нашёл, тем более за деньги, — посетовал Никифор Иннокентьевич, прислушиваясь к голосу Акульки, которая не сдерживая голос кого-то громко отчитывала.

— Вот и найдите. Дворня мне понадобится, и чем скорей, тем лучше. И уже сегодня можете пять — шесть женщин отправить, чтобы общежитие отмыли, — спокойно ответил я, не особо волнуясь про то, что девки что-то разбили, так как уже оценил, что ничего ценного в усадьбе не осталось.

Зато хозяйство, что мне досталось, выглядит очень неплохо. И не удивительно. Когда Селивёрстов вытащил из сундука две связки здоровенных ключей, то я не вдруг поверил, что в округе столько замков наберётся, так как в том же Михайловском ни одного замка мне увидеть не удалось, да и у деда в имении я их не заметил. А у него везде замки оказались повешены, да ещё и пара стариков роль сторожей выполняла.

— С выборными когда говорить будете? — спросил Селивёрстов, — А то ко мне уже подходили с этим вопросом.

— Что ещё за выборные? — не понял я.

— Так волость же к казённым землям относилась, — удивился Никифор Иннокентьевич, — У нас тут и голова, и старосты, и даже церковный староста с писарем имеются.

Я задумался над словами Селивёрстова.

Выборные? Неужели в моём новом хозяйстве действительно существуют какие-то местные власти? Мне это показалось странным. Захотелось узнать больше о тех, кто принимает решения за местных крестьян.

В это время Никифор Иннокентьевич, видимо, заметив моё замешательство, продолжил объяснять:

— Мы здесь сами живём, сами и решаем. Вот, например, староста — он как глас народный у нас, помогает улаживать споры, решает, кому что положено по скидкам, помощи и покосам. А голова — это вообще голова волости, он прекратит любой бунт, если что, так как вправе к властям обращаться.

Разговор завис в воздухе, и я понял, что такая местечковая система имеет свои преимущества. С каждым словом Никифора я всё больше осознавал, сколько обязанностей мне предстоит взять на себя. Я стал не просто собственником имения, но и возможным опекуном этой небольшой общности под названием Велейская волость.

— Ладно, — сказал я спустя добрую минуту, — Давайте соберёмся с ними вечером, часам к пяти. Нужно понять, что тут за люди, какие у них дела и чего они от меня ждут.

Никифор Иннокентьевич кивнул, и в его глазах мелькнуло одобрение.

— Хорошо, Александр Сергеевич. Я позабочусь о том, чтобы все были предупреждены, — он сделал шаг назад, готовясь к выйти, но остановился, припомнив нечто важное. — Ещё одно, Ваше Сиятельство. Будьте осторожны с головой. Он… не всегда честен в своих намерениях.

Я поднял бровь, заинтересовавшись этим предупреждением.

— Что вы имеете в виду? — спросил я, пытаясь скрыть любопытство.

Мой будущий управляющий взглянул вокруг, словно опасаясь, что его слова могут быть услышаны кем-то посторонним.

— Некоторые из жителей волости считают, что голова слишком много власти сосредоточил в своих руках. Есть подозрения, что он использует свою позицию для личной выгоды.

Я кивнул, понимая, что вскоре именно мне предстоит разбираться в сложных отношениях внутри волости.

— Понял, Никифор Иннокентьевич. Обязательно буду иметь это в виду.

— Рассказывай, Прохор, как тебе Орлик, — чуть ли не силком заставил я пацана усесться за стол и подвинул ему чистую чашку с блюдцем. — Ты давай не стесняйся, чай себе сам наливай.

Пацан, зыркнул по сторонам и поняв, что не будет отруган за то, что посмел сесть за один стол с князем, плеснул себе заварки и подставил чашку под носик самовара.

— Хорошего коня ты себе, барин, прикупил, — отхлебнул Прошка чай. — Прямо как орёл над землёй летит. Мой бараний вес даже не чует. Не чета кобылке Афанасия.

— Ты не сравнивай рысака с лошадкой из-под сохи, — заметил я. — А что Афанасий? Ничего в его поведении странного не замечал?

— Так он сам одна большая странность, — тонко подметил Поползнь. — В Михайловском все уже давно свыклись с его причудами. Больной человек — что ж теперь. Главное не буйный и на людей не кидается.

— Это я и сам знаю, что он хворает. Я про сегодняшнюю твою с ним прогулку спрашиваю.

— Ну, останавливался часто, — начал морщить лоб Прошка, пытаясь вспомнить прошедший день. — Встанет на стременах и вглядывается вдаль, словно что-то рассмотреть пытается. А от озера Чадо, так вообще ускакал с криками. Пустил свою савраску в такой галоп, что я за ним на Орлике еле поспел.

То что Афанасий замирает, чувствуя источники для меня не ново, а вот паника у озера предвещает нечто из ряда вон выходящее. Интересно, что он там учуял.

— Прохор, а позови-ка ко мне Афанасия. А потом найди Селивёрстова и скажи, чтобы он тебе копию план-схемы межевания волости дал. Я у него её видел. Будет возмущаться, скажи что я распорядился.

— Не иначе, как пеленгацией решил заняться? — заметил Серёга, появившийся при словосочетании «план-схема».

— Боюсь по-другому никак, — вздохнул я. — Если колодец мощный, Афанасий за версту от него держаться будет, а мне мало, если он просто в сторону озера пальцем ткнёт. Попробую нашего блаженного по округе поводить, чтобы потом по пересечению азимутов примерно понять где искать источник его беспокойства.

— Могу пожелать всем только удачи в поиске компаса в этой глухомани, — съехидничал Виктор Иванович.

— Хочешь сказать, что в этом селе завалящего компаса не найдётся? — посмотрел Серей на Ивановича, а затем на меня. — Саша, намагнить иголку, да положи её на плавающий в воде кусок деревяшки.

— Умная мысль, — согласился Виктор Иванович. — Вот только магнитов нет пока. По крайней мере в деревне им взяться точно неоткуда.

— Ой, да хватит вам спорить, — успокоил я галлюцинации. — Потом как-нибудь на досуге подумаю про магнетизм и компасы. А пока привяжу схему к местности, да прочерчу направления, куда Афанасий показывать будет.

К счастью Поползень у меня парень исполнительный. И схему приволок, и работника известил о том, что я того видеть пожелал.

— Афанасий, а что ты у озера почувствовал, когда днём с Прохором ездил? — Спросил я своего провожатого, безмятежно рассматривающего на стене картину с видом деревенской пасторали.

— Вот тут жечь сильно начало, — ткнул Афанасий себе чуть выше пупа. — Испугался я сильно такого жара и кобылку чуть не загнал.

— Афанасий, а давай сейчас покатаемся около озера, а ты мне покажешь с какой стороны к тебе жар подкатывает, — предложил я. — Это же не далеко.

— Можно, — согласился блаженный. — Только я близко к озеру не буду подъезжать.

Как я и пообещал Афанасию, исследовали мы с ним озеро не доезжая до берега метров двести. Да и то, сделав круг вокруг озера Афанасий, завидя село, трусливо ускакал на своей савраске. Да я его и не виню — ну выворачивает человека рядом с колодцами. Что ж теперь? Аллергия у мужика на источники эссенции, но он с ней борется. По крайней мере, при выезде из села Афанасий сжав зубы, молча проехал мимо небольшого временного колодца Света. Разве что кивком головы мне указал на источник, смотри, мол, барин под ноги.

В принципе, мне и нескольких подходов хватило, чтобы понять что посредине озера какой-то колодец имеется и, судя по поведению Афанасия, вовсе не маленький. Осталось добыть лодку и проверить, что за источник такой может быть посреди озёрной глади.

Дом головы удельного ведомства был далеко не скромен.

Проезжая по улицам Велье я изначально посчитал, что это особняк какого-то купца, но не угадал.

Удельный голова Ксенофонт Никитич Бугров встретил нас со всем почтением и проводил в зал, где на некоем подобии помоста стояло три стула и стол, накрытый богато вышитой скатертью. Меня он усадил посередине, сам сел справа, а Селивёрстов устроился слева от меня.

В небольшом зале, на четырёх длинных скамейках поставленных в два ряда, сидели мужики, судя по всему, приодетые по случаю знакомства. При моём появлении они привстали, изобразив нечто вроде приветствия, но шеи не гнули, видимо решив сразу себя показать.

— Значица вот такие дела, мужики, — остался Бугров на ногах, когда мы с Селивёрстовым сели, — Князь Александр Сергеевич Ганнибал-Пушкин купил нашу Велейскую волость, и теперь это его земли со всеми людишками, что здесь проживают. Собрались мы, чтобы познакомиться и друг друга послушать.

После краткого вступления голова сел на своё место, всем своим видом показывая, как же он огорчён таким поворотом дел.

Что могу сказать — тот ещё хитрован.

Но я тоже подготовился. Из своей рации я вынул перл, отвечающий за связь и оставил лишь тот, который работает на звук. Потренировался немного, вроде неплохо вышло, не мегафон, конечно, но горло драть не придётся. Так что активировав перл я начал говорить спокойно, ничуть не повышая голос, и даже не подумав вставать.

— Раз голова меня уже представил, то повторяться не стану. Думаю, деда моего — князя Петра Абрамовича Ганнибала многие из вас знают, его имение Петровское от Велье не так далеко находится, чтобы вы про него не слышали.

— Давно ли он князем стал? Вроде же не был? — спросил кто-то из старост со второго ряда.

— Не так давно. Просто прошение на титул, поданное ещё Арапом Петра Великого, отчего-то затерялось у чиновников и нам потребовалось совершить знатное деяние, чтобы про него вспомнили. Какое именно, сейчас говорить не могу, но к весне вы сами всё из газет узнаете. Обязательно про то напишут. Теперь, что касается покупки Велейской волости. На самом деле она мне пожалована отдельным указом самого Императора Александра Первого. Могу честно сказать, я долгое время раздумывал, нужно ли мне такое счастье, как вы и эти земли. Даже подписывать изначально ничего не стал, что многие при дворе за дерзость восприняли. А всё дело в том, что мне были не только земли и крестьяне пожалованы, но и ваш долг перед государственной казной, который мне за вас и предстоит выплачивать ещё пять лет. Это всем понятно? — решил я задать вопрос залу, так как видел, что несколько горячих голов уже заёрзали в нетерпении, — Кто спросить хочет, сначала руку поднимайте, — заранее обеспокоился я тем, чтобы избежать общего гвалта.

Не удалось. Руку только один поднял, а остальные с мест загалдели.

— Вот ты вопрос задай, а остальные, пока не научатся руки поднимать, пусть лучше молчат! — прикрикнул я на крестьян, чуть добавив громкость голоса.

Сработало. Замолчали.

— Никаких долгов мы за собой не знаем! Лжа всё это! — поднялся изрядно заросший мужик, на которого я указал, отчаянно мнущий в руках свою шапку.

— Велейская волость не только не принесла казне прибыли, в расчёте на которую вам полотняную фабрику построили и плугами — боронами наилучшими снабдили, но и убыток большой нанесла. Двести одну тысячу вы казне задолжали! Оттого и сердит на вас государь!

— Неправда! — раздался выкрик из второго ряда.

— Ксенофонт Никитич, вы же должны знать точную сумму долга? — задал я провокационный вопрос хитровыделанному голове, — Назовите её выборным.

— Кхм, — прокашлялся голова, видимо для того, чтобы его голос звучал так же уверенно и громко, как мой, — Долг за волостью действительно есть и он составляет двести одну тысячу триста двадцать восемь рублей шестьдесят девять копеек.

— Так чтож ты раньше-то молчал, Ксенофонт Никитич! — в сердцах выкрикнул представительный старец, сидящий прямо передо мной, — До какого позора нас довёл! Сам царь — батюшка на нас осерчал и словно батрака — бедоносца в чужие руки отдал!

Эх, как уездного голову-то перекривило… Очень на то похоже, что-то у него не так пошло, как задумано было.

— Если вопросов больше нет ни у кого, — показательно посмотрел я на выборных, не наблюдая леса рук, — То я продолжу. Как крепостные вы мне не интересны. Заканчивайте с урожаем и выплатами в казну, а потом мы размежуем участки и я отправлю большую часть из вас на оброк, но я это лишь так назвал, чтобы понятно было. На самом деле платить вы мне станете за аренду земли.

— И сколько же? — раздался уже почти знакомый голос из-за спин.

— Встань уже, чтобы я тебя увидел, — ухмыльнулся я в ответ, глядя в сторону нарушителя дисциплины.

Не сразу, но невысокий косматый мужичок всё-таки поднялся с места.

— Как зовут?

— Ну, Иван…

— Просто Иван?

— Иван Васильевич Сироткин, староста я из Бабино.

— Хорошее название, — хмыкнул я в ответ, поймав взглядом смешки в бороду от нескольких мужиков, — Обязательно вас навещу. А на вопрос отвечу — ровно столько, сколько сами назовёте.

— А ежели я одну копейку назову? — осклабился мужик.

— Значит без земли останешься, только и всего, — развёл я руками. — Для непонятливых, объясню. Зимой землемер нарежет участки, примерно равные, и учтёт, чтобы удобно было их обработать, а потом я их на торги меж вами поставлю. Кто больше оброка с участка, скажем, десятин в восемь — десять, мне предложит, тот и будет там хозяйствовать.

— А ежели я два участка захочу? — задрал нос мужичок.

— Так торгуйся, кто же тебе не велит. Кстати, оброчные смогут себе вольную выкупить, если захотят. На этот год, полагаю, рублей пятьдесят серебром за ревизскую душу и по двадцать за остальных, будет довольно. Но только, если всей семьёй выкупаетесь.

— А те, кто под оброк не попадёт? — догадался-таки поднять руку ещё один.

— От выработки будет зависеть, — демонстративно почесал я затылок, — Тем, у кого заработок высокий будет, вольную я без денег лет через пять выпишу, а остальным попозже.

— Врёшь ведь, барин! От крепости нас освободишь, а сам с кем останешься? — победно вскрикнул Сироткин, словно его вдруг что-то озарило.

— А куда ты от меня денешься? В город уйдёшь, чтобы лёгких денег поискать? Так не найдёшь, сразу тебе говорю. Всё, что заработаешь, на жильё и питание потратишь. Сейчас у тебя и изба с печью, и жена под боком, и сам с голоду не пухнешь. В городе этого не будет.

— Я одного не понимаю, Ваше Сиятельство, — приподнял руку тот старец, который на Ксенофонта недавно окрысился, — А вам-то что за прибыль с нами возиться? Я и так и этак прикидываю, и не выходит никак, что вы свой капитал сумеете вернуть.

— Сдаётся мне, я сумею вас удивить. Поспорить готов, что на тех землях, что я под собой оставлю, урожай не чета вашим будет. Того же овса или льна я раза в полтора с десятины больше сниму, чем любой из вас, а то и больше.

Пока старец мою информацию переваривал, Иван Васильевич опять вылез.

— Барин, а барщина будет?

— Будет конечно, — подтвердил я, вызывая победную улыбку у него на лице, — Во все времена, кроме посевной, покосов и уборочной вы раз в неделю на себя будете работать. Это и будет барщина.

— Э-э-э…

— Что непонятного? Я что ли буду ваши лужи перед воротами засыпать? Или свои же заборы чинить, чтобы вам не стыдно перед соседями было? Опять же — школа и больница есть, а кто им дров привезёт? Барин? Нет уж, голубчик. Раз сам не догадался доброе дело сделать, то пойдёшь его по разнарядке исполнять. Или тебе особый пендаль животворящий необходим, чтобы перед своим домом дорогу в порядок привести и забор побелить? — оглядел я оторопелые лица старост, — Прошёлся я сегодня по селу. Могу сказать, как свиньи вы живёте. Во дворы заглядывать не стал, но то, что перед ними творится — это просто позорище. Ну, ничего. Могу дать месяц для исправления, а потом найду, кто вам на воротах, перед которыми грязь и лужу увижу, свиной пятак дёгтем нарисует.

— А ежели я поймаю этого живописца и рыло ему набью? — этак гордо вскинулся самый мелкий из старост.

— Попробуй. Думаю, рисовальщики уже завтра к нам приедут. Но твои слова я запомнил. Как захочешь сразиться с ними, так мне сразу скажи. Мы всем селом придём на твою битву посмотреть, — ухмыльнулся я.

— И что нам завтра делать? — чуть растерялся мужичок, но нашёлся с вопросом, который и задал.

— Думать. Жизнь у вас поменялась. Я пока старые устои ломать не стану. Желаете дальше всем обществом услуги выборных оплачивать — на здоровье. Но не дай вам Бог платежи в казну пропустить! За это строго буду спрашивать. Захребетники России не нужны!

— То есть, мы выборным уже не подчиняемся?

— Тебе мои документы показать? Один из них лично Его Величеством подписан, а остальные нашим губернатором удостоверены. Следуя им — нет больше над вами власти выборных, как и понятия о них. А вот вы, как старосты, мне окажетесь нужны.

— А что же тут тогда господин Селивёрстов делает? — позволил себе оскалиться Бугров.

— Отчего бы моему управляющему не послушать, о чём мы с его подчинёнными говорим? Лично я никакой беды в том не вижу, — состроил я благостную физиономию, только что низвергнув вчерашнего правителя волости, — Если что, я предложил Никифору Иннокентьевичу эту должность и он принял моё предложение. Вас что-то не устраивает?

Удельного голову не устраивало всё! Что в общем, что в частностях. Предполагаю, что он даже мне неприятностей попытается доставить, а то и вовсе придумает, как меня жизни лишить, но не сейчас. Корону я с него снял прилюдно и однозначно.

Короче — неплохо поговорили…

— Барин, — чуть слышно позвал меня Прошка по окончании собрания. — Я с местными пацанами познакомился и хочу с ними сдружиться.

— Хорошее дело, — заметил я. — Только вино не дам. А не дай Бог запах учую, так ещё и лично выпорю.

— Я не о том, — вздохнул парень, — Барин, если я тебе сегодня больше не нужен, то дозволь с ребятами ночью на Велье за раками сходить.

— Ого, — присвистнул я. — А не холодно на раков идти? Вообще-то Покров на носу.

— Так осенью самые вкусные раки. К тому же, мы ведь не полезем в воду. У пацанов плот есть. Вот они по ночам с него острогами раков и ловят.

Вот тут я выпал в осадок. В моём понимании с острогой на медведя ходят. Ну или, в крайнем случае, на человека, как это было с Никитой при разгроме банды. Но на раков? Ладно хоть Прошка объяснил, что острога у пацанов представляет собой расщепленную с одного конца длинную палку, в расщеп которой вставлен клин.

— И как же пацаны раков выискивают на дне? — стал мне интересен процесс.

— На мелководье их хорошо видно, если Луна светит, — пояснил Поползень.

— Ключевое слово Луна, — подошёл я к окну, чтобы посмотреть на небо. — Сомневаюсь, что она сегодня выглянет.

— Жаль, — насупился парень.

— А ну пойдём со мной, — накинул я сюртук и нахлобучил на голову шляпу.

«Какая разница сегодня или через год я сделаю для Прохора фонарик. Это мой человек и если ему нужен перл, он у него будет».

С такими мыслями, тщательно обходя лужи, пришёл я к источнику, на который днём мне указал Афанасий.

— Мне не подходить, барин? — предупредительно спросил догнавший меня Прохор, сообразив, что я собираюсь формировать перл.

— Наоборот, иди сюда, — подозвал я пацана. — Постой рядом со мной.

Не знаю, понял ли Прошка, что я сформировал, но стоило мне только вложить в кулон образовавшуюся бледно-голубую жемчужину, как встал вопрос: а куда Прошке прицепить артефакт, да так чтобы он его не потерял, да ещё и руки имел свободные? Помнится Никита примостырил перл на лоб, но дядька степенный мужик, а Прохор егоза. Одно прозвище Поползень чего стоит.

— А ну пошли в дом, — скомандовал я Прошке.

В общем, не придумал я ничего умнее, как выдать Прохору один из своих шейных платков, к которому Акулька на скорую руку пришила брошку с инкрустированным в неё перлом.

— Повяжи, чтобы брошь шеи касалась, — протянул я пацану платок и подвёл его к зеркалу.

Не знаю что ярче сияло — артефакт или глаза у Прохора, но мне было приятно сделать для пацана что-то приятное.

— Барин, это теперь моё? — Всё ещё не веря в происходящее, спросил Прошка.

— Конечно, твоё, — кивнул я в ответ. — Не могу же я тебя просто так отпустить раков ловить. У пацанов плот есть, а ты с пустыми руками нахлебником стал бы что ли? А так от тебя с фонариком глядишь и какая-то польза общему делу будет.

— Спасибо, Ваше Сиятельство, — чинно кивнул мне Прошка.

— Беги уже, клоун, — усмехнулся я и махнул рукой, прогоняя пацана.