Книга III. Беглец от особых поручений

Глава 2. Один в поле не воин. Но если есть засадный полк…

Работы, действительно, оказалось очень много. Инспекционная поездка в пригород Каменграда показала, что выделенные для будущего училища здания хоть и приведены в божеский вид, но все еще весьма и весьма далеки от того, что нужно. Но… основа была, и это уже хорошо. А достраивать необходимое можно и в процессе подготовки программы и набора преподавателей. До осени управимся. Должны управиться.

Кстати, с возведением полигона и тренировочного городка очень помог Мстиславской. С ним мы встретились на следующий день после визита к воеводе, и я, только вернувшись из будущего училища, пожаловался ротмистру на предстоящий объем работ, для которого нужно найти не только поденщиков, но и кого‑то, кто за ними присмотрит. Использовать в качестве надсмотрщика Толстоватого мне претило. Это все равно, что стрелять из пушки по воробьям, а отправить на стройку прикомандированного поручика я не мог. Знающий все и вся в Каменграде и окрестностях, в городе он принесет мне куда больше пользы… Очень нужный кадр. Спасибо гному‑воеводе. Дядька, конечно, чересчур кручёный, но вот с адъютантом угодил…

Выслушав мой прочувствованный монолог, княжич усмехнулся.

- И нужно вам затевать всю эту канитель с поденщиками? - спросил он, отставив в сторону чашку кофия и лениво поглядывая в окно ресторана при нашей гостинице, куда он пришел меня навестить.

- А как еще‑то, Ларс Нискинич? С этими артелями уже сейчас надо договариваться, чтоб по весне работать начали. Иначе разбегутся по всему воеводству, с кем работать прикажете? - вздохнул я.

- Понимаю‑понимаю, - покивал ротмистр. - Но знаете, послезавтра прибывают мои орлы. И до конца апреля, я думаю, они вполне обживутся на новых квартирах…

- Хо… А это мысль. В конце концов, для них же в том числе и стараемся, а, Ларс Нискинич? - Я улыбнулся. - Да и денежки им лишними не будут. Все ж жалованье нижних чинов не чета офицерскому.

- Вот и я так подумал. Все лучше, если они при деле будут. А то солдатики мои ребята лихие, от безделья и дурного натворить могут… Не все, конечно, но есть, есть экземпляры.

- Ларс Нискинич, мы договорились. - Мстиславской, в ответ на мой радостный тон, улыбнулся, и мы хлопнули по рукам. Использование служебного положения? Как посмотреть… Убытков нет, работа выполнена, солдаты довольны. Кому от такого оборота хуже? Тем более что в процессе развертывания отряда в полноценный полк офицеров будет лихорадить так, что на толковые «занятия по распорядку» с нижними чинами времени у них точно не останется, а бездельничающий солдат это и впрямь та еще бомба. Никогда не угадаешь, что он выкинет со скуки и безделья…

Избавившись от этой головной боли, я смог немного передохнуть перед предстоящим визитом на званый обед у посадника, заодно и до края загнанного за эти два дня поручика отдыхать отправил. У него, бедняги, вчера даже времени на сон не нашлось. Всю ночь корпел над шпаргалками на тему «кто есть кто в Каменграде», а потом целый день мотался вместе со мной по городу, на ходу отвечая на вопросы по составленному им «справочнику». Вспоминал, уточнял, дополнял… Как еще с глузду не съехал? Ну ничего, следующие два дня у него выходной. Отоспится. А я тем временем займусь верфями.

Хорошо, что званые обеды не начинаются раньше шести‑семи вечера. И праздничный пир у посадника не был исключением. Это дало мне возможность с утра, захватив с собой ворчащего полковника, наведаться на верфи.

Здесь нас уже ждали. Управляющий, на пару с главным инженером, представляли собой колоритнейшую пару в лучших традициях комического. Толстый и тонкий, Тарапунька и Штепсель… называйте, как хотите, не ошибетесь. Кругленький, шустрый управляющий Наум Осипович Ротман, которому, кажется, жарко было даже на тридцатиградусном морозе, и длинный, словно версту проглотил, сухопарый, с шикарными вислыми усами, главный инженер Тит Киевич Брагин. Оба одеты в одинаковые черные костюмы, разве что у управляющего под пиджаком атласная жилетка темно‑бордового цвета, а у инженера темно‑зеленая, с мелким серебристым цветочным узором.

Поздоровавшись, управляющий тут же потащил нас на экскурсию, во время которой не уставал плакаться на трудности и дурных поставщиков, с их негодными материалами, и все это под угрюмое молчание инженера. Наконец, осмотр был завершен, и мы оказались в управлении, небольшом, изрядно облупившемся здании, кажется, на века провонявшем чернилами, бумажной пылью… и модельным клеем.

Здесь за нас уже взялся Тит Киевич. Долго и нудно, постоянно шмыгая своим огромным носом, он описывал, какие именно дирижабли производят каменградские верфи. И судя по перечисленным названиям, здесь не собрали ни одного корабля серии более поздней, чем четвертая и пятая. Тогда как на вооружение Флота уже принимаются воздушные гиганты седьмой серии, куда более совершенные…

- И какие же модификации вы вкладывали в эти корабли? - поинтересовался я. На мой взгляд, это было единственным, что могло оправдать выпуск дирижаблей морально устаревших серий.

- Модификации? - Недоуменно приподнял густые брови Брагин. - Мы собираем дирижабли идеально! В них незачем вносить модификации…

Я еле удержал невозмутимое выражение лица. До сих пор подавляющее большинство инженеров, с которыми я встречался, были настоящими энтузиастами своего дела… и такой… чиновничий подход, да еще от главного разработчика верфей, меня попросту обескуражил. Равно как и присутствующего здесь же Толстоватого. Глянув на побагровевшую от возмущения физиономию полковника, я ментальным щупом толкнул его в бок, и через секунду лицо Толстоватого вернулось к более или менее своеобычной гамме.

- Подождите, вы хотите сказать, что производите здесь морально устаревшие дирижабли ранних серий без каких‑либо модификаций? Зачем?!

- Это хорошие, надежные машины с минимумом ментальных конструктов. И они пользуются определенным спросом, - явно почувствовав нашу реакцию, повысил тон Брагин.

- Ясно. - Мы с полковником переглянулись, после чего выжидающе уставились на управляющего, отчего последний нервно заерзал в своем кресле.

- Итак. Сколько дирижаблей в год выкупают на ваших верфях? - поинтересовался я.

- Ну, мы способны одновременно строить до трех кораблей… - начал было Ротман, но был перебит.

- Способности верфей мы уже видели. Я спрашиваю, сколько дирижаблей в год у вас покупают?

- Хм… В этом - один. - Вздохнул управляющий, но тут же затараторил: - Но поймите, рынок насыщен, ему не требуется большее количество кораблей, чем имеется на сегодня.

- Вот как? - Полковник, прищурившись, вытащил из своего портфеля несколько бумаг, нацепил на нос никогда прежде не виденное мною у него пенсне и принялся зачитывать с листа, не менее нудным голосом, нежели тот, которым вещал главный инженер, закончив следующими словами: - …транссибирские воздушные линии отчаянно нуждаются в новых грузоподъемных дирижаблях не меньше, а даже больше, чем в день основания Доброфлота… Это, господа мои, цитата из доклада товарища министра путей сообщения на прошлогоднем открытом заседании Общества Добровольного флота. Цифры, приведенные господином Орбиным, свидетельствуют о том, что купцы готовы везти в три, а то и в четыре раза большее количество грузов, чем сейчас, но не имеют возможности из‑за отсутствия у компаний‑перевозчиков достаточного количества воздушных судов…

- Господа мои, вы уволены. Оба, - заключил я.

- За что?! - взвился Ротман.

- За небрежение своими обязанностями, за разрушение производства и, наконец, за попытку обмана руководства. - Поднявшись с кресла, я взял на столе пару листов бумаги и протянул их управляющему и инженеру. - Но… я человек незлой, а потому позволю вам написать прошение об увольнении.

- А если… - начал было говорить Ротман и сделал жест кистью руки, заставивший меня расхохотаться.

- Наум Осипович, вы слишком долго имели дело с приказчиками! Нет, ну это ж надо додуматься, предлагать взятку владельцу предприятия, в котором накосячил… да еще в присутствии полковника Особой Государевой канцелярии, - отсмеявшись, пробормотал я.

- Феерическая глупость, - со вздохом согласился Толстоватый. - Но у господина Ротмана есть оправдание, его ввел в заблуждение мой гражданский костюм. Хотя это, конечно, не отменяет идиотизма господина управляющего.

- М‑да уж. Вент Мирославич, сделайте одолжение, узнайте, каким образом сей господин попал на свою должность, - попросил я полковника.

- Непременно, Виталий Родионович. Непременно, - кивнул тот и перевел взгляд на стремительно пишущих прошение об увольнении работников верфи. Те так старались, что забрызгали чернилами полстола и при этом не менее старательно делали вид, что не слышат нашего короткого диалога. Да уж, дела‑а…

Ну да ладно. На должность главного инженера человек у меня есть, опять же спасибо Толстоватому. А вот управляющим до поры придется поработать самому… Эх, как бы мне не разорваться напополам от такого напряженного графика. А работы, и с верфью и с училищем, предстоит ой как немало!

Ротман и Брагин выкатились за ворота, а мы с полковником отправились в здание, которое эти два кадра во время экскурсии ненавязчиво обошли. Обитель здешних операторов ментала выглядела еще более непрезентабельно, чем здание управления. Небольшой домик с маленькими окошками в рассохшихся рамах, скрипучая тяжеленная дверь и всего три комнаты, скорее, даже каморки, в которых нашлось такое же число специалистов. Я бы сказал, «молодых» и не погрешил бы против истины. Все три оператора выглядели так, словно только что сдали выпускные экзамены.

Это было бы грустно и уныло, если бы не одно «но». Сии господа так увлеклись спором о родном им естествознании, что даже не заметили, как мы вошли. Только плечами передернули, когда по самой большой, жарко натопленной комнате прошелся пронзительно‑холодный ветер, пробравшийся вслед за нами через отворенную дверь.

Минут пять мы с Толстоватым простояли у входа в комнату, прислушиваясь к спору, а когда нас, наконец, соизволили заметить, дружно перешагнули порог.

- А вы, собственно, по какому делу? - поинтересовался у нас один из спорщиков.

Мы с полковником переглянулись и довольно кивнули. Здесь, в этом убогом домишке мы нашли то, что хотели бы видеть в управлении. Нет, никто не поставит даже самого замечательного юного гения сразу на высокую должность, но потенциал… То, что с таким жаром обсуждали здесь эти ребята, совсем недавно было всего лишь набором теоретических выкладок, о которые расшибали себе лбы матерые профессора и академики от философии, и то, с какой легкостью сидящие здесь недавние студенты оперировали зубодробительными схемами, делая их по‑настоящему прикладными, говорило об очень неплохих способностях и умении думать. А это в работе менталистов совсем не последнее дело.

Эта ложка меда, конечно, не могла исправить имеющуюся бочку дегтя на верфи, но настроение подняла. Так что уезжали мы оттуда если и не довольные, то удовлетворенные поездкой точно. Осталось дождаться специалистов с «Четверки Первых», которые перетрясут этот завод сверху донизу и поставят ему диагноз, а там и «лечение» можно начинать.

А пока… пока мы отправимся в гостиницу, приведем себя в порядок и ага. Благо приглашение на торжественный обед у посадника никто не отменял.

Особняк посадника, кстати, как объяснил мне вчера поручик, ему вовсе не принадлежит. Это своего рода служебная квартира на время исполнения обязанностей главы города. В отличие, кстати, от дома воеводы, который нынешний предводитель всех уральских войск отстроил на второй год после своего назначения. Уверенный в себе дядька. Основательный… да.

Вопреки моим ожиданиям, эта самая «служебная квартира» располагалась не в центре города, а в его южной части, на площади напротив железнодорожного вокзала. Зато особняк был окружен небольшим парком, по которому в кажущемся беспорядке были расставлены фонари, светившие желтым леденцовым светом. Конечно, сейчас зима, и ожидаемого красочного эффекта от них не было, но… праздничное впечатление эта подсветка все‑таки производила.

А оказавшись в доме среди бродящего по комнатам расфранченного, в меру своих возможностей и наличия вкуса, народа, с важным видом рассуждающего о какой‑то ерунде, я вновь вспомнил Ладу. Черт, прошло меньше недели, а я уже скучаю по ней… и по детям, разумеется.

- Господин Старицкий? - Рядом со мной оказался лощеный тип в черном, донельзя официальном костюме. И это было единственное, что как‑то выделяло его. В остальном же тип был абсолютно непримечательным. Совершенно. Средний рост, среднее телосложение, никакое лицо… Сама неприметность.

- Совершенно верно, а вы? - подавив вздох, спросил я.

- О, это не имеет никакого значения. Я всего лишь почтальон. - Невыразительно улыбнулся он, протягивая мне письмо. - И знаете, я бы сказал, что отыскать вас было трудненько. Честь имею.

Выдав эту фразу, «почтальон» обозначил поклон и растворился в толпе гостей, оставив меня в легком недоумении. Но тут шагнувший в зал дворецкий, надутый словно индюк, пригласил нас в трапезный зал, и гости потихоньку потянулись к распахнувшимся высоким двойным дверям.

Что ж, посмотрим, чем кормят в доме посадника…

Кабинет посадника, куда меня проводили для беседы с хозяином дома сразу по окончании ужина, оказался небольшой уютной комнатой, с широким зевом камина по левую руку от входа и парой кресел рядом с ним. Остальные стены были заняты массивными книжными полками. У противоположной от камина стены расположился огромный массивный рабочий стол под высоким стрельчатым окном. Вообще, кабинет посадника оказался полной противоположностью недавно виденного мною кабинета воеводы, донельзя официального и пафосного. Сам же хозяин этой уютной комнаты обнаружился не за столом, как я ожидал, а в одном из кресел у открытого огня.

В скудном освещении кабинета и неровных отблесках пламени камина посадник, Гремислав Викентьич Стародуб, произвел на меня впечатление усталого старика. Седой как лунь, согбенный восемью десятками лет своей жизни… Вот только обмануть меня своим дряхлым видом ему не удалось. Умные, живые и цепкие глаза с легкостью разрушили образ уставшего от жизни старика, не мечтающего ни о чем, кроме кресла у горящего камина и чашки горячего чая.

Видимо, поняв по моему подобравшемуся виду, что игра не удалась, посадник вздернул кверху свою ухоженную «мушкетерскую» бородку, согбенная спина выпрямилась, плечи развернулись… и через секунду передо мной был уже совсем другой человек. Да, седой, пожилой, но теперь его восемьдесят лет выглядели скорее как большой плюс. Ведь это почти век опыта!

Вообще люди здесь живут несколько дольше, чем на «том свете». Сто - сто десять лет жизни скорее норма, нежели что‑то необычное. Да и стареют несколько позже, так что ничего удивительного в восьмидесятилетнем живчике не было. Но вот само мгновенное превращение из старой развалины в подтянутого, явно следящего за собой пожилого, но по‑прежнему активного человека меня удивило. Метаморф, черт возьми… или же гениальный актер. Впрочем, чего еще можно ожидать от человека, больше полувека проведшего в политике?

- Ваше сиятельство. - Поднявшись мне навстречу, кивнул посадник. Ого! Серьезный жест.

- Ваше высокопревосходительство. - Зеркально отразив его кивок, я подошел ближе.

- Присаживайтесь, Виталий Родионович, - указав на кресло, предложил Стародуб, и я не стал отказываться.

Удобно устроившись в креслах, мы несколько минут просто молча изучали друг друга. Уж не знаю, какие мысли бродили в голове старого посадника, а лично я прокручивал все, что успел узнать от адъютанта о своем визави, и примерял услышанное на сидящего напротив меня человека.

Гремислав Викентьич Стародуб, выходец из древнего, хотя и не очень богатого рода. В отличие от многих бояр, приходивших в политику уже в зрелом возрасте, Гремислав Викентьич связал свою жизнь с придворной службой с юности. В восемнадцать лет он с отличием закончил Пажеский корпус, тогда единственное учебное заведение не военной направленности, основными студиозами которого были отпрыски именитых фамилий. Получив похвальный лист из рук тогдашнего государя, поступил на дипломатическую службу, и уже в следующем году был пожалован камер‑юнкером при дворе венедских королей. Молодой дипломат хорошо зарекомендовал себя, как в глазах света, так и своего начальства, и карьерный рост его хоть и нельзя назвать взлетом, но был ровным и неуклонным. Судьба и воля главы МИДа неизменно помещали Гремислава Викентьича на должности в посольствах тех стран, где дипломатическая служба отнюдь не была тихим болотом. С честью справляясь с возложенными на него обязанностями, разрешая труднейшие коллизии, Стародуб уверенно рос в чинах и званиях, до тех пор, пока спустя двадцать шесть лет с начала своей службы не занял высокий и весьма значимый пост товарища министра иностранных дел.

А вот следующей, вполне ожидаемой ступени в его карьере так и не случилось. Старый государь умер, а регент при малолетнем Ингваре привел свою команду. Отслужив еще четыре года на какой‑то скромной должности, куда его перевели, чтобы освободить место для «своего» человека, Гремислав Викентьич написал прошение об отставке, которое тут же было удовлетворено, и уехал в родной Каменград. Но деятельная натура Стародуба не вынесла безделья, и вельможа предыдущего царствования ринулся в городскую политику, как в омут, с головой. Треть века опыта в интригах и подковерной борьбе сделали свое дело, и вот уже двадцать пять лет Гремислав Викентьич Стародуб занимает должность посадника Каменграда. И мой, в смысле адъютант воеводы уверен, что и на следующих выборах сход выберет именно его. А это о чем‑то да говорит!

- Виталий Родионович, - прервал мои размышления посадник. - Училище, ради создания которого вы прибыли в наш город, все‑таки больше по части нашего уважаемого воеводы, и лезть в дела военных я не намерен… Хотя и буду рад, если город сможет чем‑то помочь этому славному начинанию. Но я бы хотел поговорить с вами о верфи…

- Я также буду рад, если городские власти, а может быть, и иные купцы смогут помочь училищу подняться на ноги, Гремислав Викентьич, - с интересом проговорил я. Кто бы сомневался, что посадник закинет удочку насчет заказов для училища? - А что привлекло ваше внимание к верфи?

- Ну, Виталий Родионович… Воздушная верфь это весьма значимое предприятие для нашего города. Одних только мастеровых на ней работает до двух тысяч человек. А инженеры… А сопутствующие производства… Город очень заинтересован в работе этого предприятия.

- Как и я, Гремислав Викентьич, как и я.

- Вот как? Признаться, когда я услышал о вашем первом приказе, у меня, да и у многих уважаемых людей города, сложилось совсем иное мнение, - медленно проговорил посадник, качая головой.

- Вы имеете в виду увольнение управляющего и главного инженера? - Я вопросительно приподнял бровь, и Стародуб согласно кивнул. - Ну что ж, хоть я и считаю подобные вопросы внутренним делом предприятия, но тут, пожалуй, объяснюсь.

Посадник явно уловил намек на неприятие чужих носов и иных выпирающих частей тела в моих делах, но отреагировал на него лишь еле заметным кивком.

- Буду весьма вам благодарен.

- Видите ли, Гремислав Викентьич, я не приемлю халатности в работе, чем отличился господин Ротман, это первое. А во‑вторых, я абсолютно уверен, что инженер, который не ищет новых путей, не желает заниматься модернизацией и улучшением вверенного ему производства и продукции, не может занимать должность главного инженера. В ближайшее время в Каменград приедут мои помощники, они и займут… уточню, временно займут образовавшиеся вакансии. Работа на предприятии будет реформирована, как только закончится назначенный аудит. А к концу года я планирую как минимум удвоить количество рабочих мест на верфи.

- Это замечательно. Вы меня успокоили, Виталий Родионович. - Растянул сухие губы в улыбке посадник. - Надеюсь, ваше начинание удастся. И да… если город может вам чем‑то помочь, только скажите.

- Благодарю, Гремислав Викентьич. И непременно обращусь, если вдруг возникнет такая нужда, - кивнул я.

Мы еще часа два мололи языками, нащупывая точки соприкосновения и определяя границы возможного сотрудничества, так что, вывалившись из особняка посадника, я чувствовал себя так, словно разгрузил пару вагонов с цементом. Усталость навалилась на плечи, так что, оказавшись под медвежьей полостью в санях, я моментально задремал.

Разбуженный извозчиком уже у гостиницы, я в полусонном состоянии прошел мимо портье и, поднявшись в свой номер, тут же завалился спать, напрочь позабыв о переданном мне странным почтальоном письме.

Правда, утром, продрав глаза и приведя себя в порядок, я таки вспомнил о нем, но решил совместить чтение с завтраком.

После вчерашнего пира с его обилием жирных блюд горячие гренки с малиновым вареньем, черный кофий и яблочный сок стали моим спасением, а выпитый стакан свежайших сливок оказался лучшим лекарством для моего желудка, неожиданно решившего напомнить о себе очередным обострением гастрита.

Ну ничего, сливки и привычный ментальный конструкт успокоили раздраженный ливер, так что уже через четверть часа, с изрядно поднявшимся настроением, я смог приступить к работе. Впрочем, причиной моего радужного состояния стал не только унявшийся желудок, но и текст письма.

Бисмарк в очередной раз показал, что его не зря прозвали Железным канцлером. С неотвратимостью бульдозера он настропалил родню своей супруги на участие в нашем проекте, так что теперь в числе совладельцев нашей нордвикской компании числится еще и Асканийский дом, обладающий весьма заметным влиянием в Нордвик Дан. А это значит, что любые возможные препоны на пути создания производства на Зееланде просто исчезнут. Ведь одно дело - насолить русичам и венедам, нагло решившим построить завод в самом центре государства, с которым их страны находятся в весьма натянутых отношениях, и совсем другое - ставить палки в колеса одному из именитейших аристократических домов Нордвик Дан.

Довольный этими известиями, я с головой ушел в работу… и поиски жилья. А через два дня прибыли первые мои подчиненные. Часть из них, безжалостно выдранная из управленческого аппарата нашей «Четверки Первых», тут же устремилась на верфи, вгонять в ужас мастеров и счетоводов, а другая часть, не менее безжалостно отозванная со своих нынешних мест службы, ринулась в училище. Эти господа, лучшие из лучших первых выпусков Хольмградского училища кадрового резерва, обладали не только теоретическими знаниями, полученными во время учебы, но и практическими навыками их применения.

Работа кипела, счетоводы верфи уже вздрагивали от одного вида моих аудиторов, а вот мастера с удовольствием перенимали ухватки коллег из Хольмграда. Да и менталистам нашлось о чем поболтать с операторами «Четверки Первых»… Ну, а приглашенный Вентом Мирославичем изобретатель вообще носился как ужаленный по всему предприятию, и от его стремительности у местных инженеров голова шла кругом.

К моему удивлению, не прошло и месяца с нашего приезда в Каменград, как первоначальный ажиотаж спал, и работа перестала походить на аврал при пожаре в борделе во время наводнения. Разработка нового типа воздушного корабля шла полным ходом, одновременно на верфи заложили сразу три дирижабля седьмого поколения. Один пассажирский, один высотный рейдер и транспорт по заказу Доброфлота. В общем, верфь ожила и заработала, как часы… к сожалению, пока еще не острейхские, но все впереди…

А вокруг еще недавно тихого здания училища, где в кабинетах корпели над программами будущие преподаватели, закипела новая работа. Мстиславской сдержал обещание, и его порядком заскучавшие солдаты с энтузиазмом принялись за возведение спортгородка и полигона. Конечно, энтузиазм этот был подогрет весьма неплохой суммой, положенной им в оплату за работу, но оно того стоило.

А в конце апреля, когда в Каменград все‑таки пришла весна, вместе с ней в училище и на верфь заявились гости из столицы. Господа в знакомых всем и вся синих мундирах, явно сопровождавшие неприметных людей в одинаковых похоронно‑черных костюмах, шляпах‑котелках и поголовно вооруженных не менее одинаковыми тростями. Мозголомы Особой канцелярии. Своим появлением эти господа‑товарищи чуть было не парализовали работу верфей и заставили понервничать преподавателей училища, но вскоре порядок был наведен, и работы продолжились в прежнем темпе. Опрошенные служащие верфей и училища, поняв, что их никто никуда не тащит, плюнули на вездесущих синемундирников и вернулись к своим делам. Разве что иногда рабочие завода, натыкаясь на хмурых чинов обмундированной службы, шарахались от неожиданности в сторону, но потом попривыкли и уже не обращали никакого внимания на «канцеляристов», наводнивших верфи. А уж когда те отловили воришку, попытавшегося обокрасть раздевалку монтажников, отношение мастеровых к людям в синих мундирах и вовсе стало доброжелательным. Вот только уж больно неразговорчивы оказались подчиненные князя Телепнева.

Не надо быть идиотом, чтобы понять, что государь решил не оставлять без присмотра своего опального подданного и таким вот непритязательным образом поставил все происходящее в училище и на верфи под жесткий контроль. И подтверждение этому мнению я получил из почти полусотни писем, как от хольмградских знакомых, искренне и фальшиво сетовавших на немилость государя, так и от нескольких зарубежных… хм‑м… коллег - заводчиков, вдруг наперебой начавших приглашать меня «в гости» в свои страны, «где нет места такому жестокому произволу, а люди со способностями занимают подобающее им достойное место в обществе»… Неудивительно, что после такого вала пришло письмо и непосредственно от зачинщика всей этой бучи с Особой канцелярией.

Естественно, письмо было написано не самим государем, но Рейн‑Виленский, чью руку я легко узнал, весьма непрозрачно намекнул, кто является настоящим автором документа. И содержание сего эпистола было весьма далеко от оптимистичного. Иначе говоря, меня укоряли, пугали и намекали на возможные сложности. Что ж, я ни на секунду не сомневался, что содержание «писем сочувствия» станет известно Его величеству, и был готов к такому повороту. Вот только угрожать он взялся совершенно напрасно.

Отбросив письмо в корзинку для бумаг, я потянулся и, встав с кресла, принялся одеваться. Сегодня, конечно, выходной, но мне предстоит объехать и осмотреть как минимум десяток домов. А значит, надо поторопиться, у меня и так немного времени на подбор жилья…