Книга III. Беглец от особых поручений

Глава 4. Горная подготовка еще не всё…

С приездом Телепнева синемундирники словно с цепи сорвались. Мастера и инженеры выли в голос от их постоянного навязчивого общества, а те, не обращая на это никакого внимания, рыли землю носом в поисках крамолы. В училище было попроще, но и там нет‑нет да мелькал синий мундир или похоронно‑черный костюм. На нервы ситуация давила похлеще, чем в ночном бою на незнакомой местности… И чем дальше, тем больше.

Так мало того, приближалась дата первых испытаний нового летательного аппарата, и это тоже не добавляло спокойствия моей и без того расшатанной нервной системе. А тут еще и первые тренировочные выходы курсантов. Одно хорошо, я таки довел до ума «выходной костюм», и теперь два десятка собранных по моим чертежам наборов проходили обкатку у курсантов.

А атмосфера накалялась. Посадник стал с опаской коситься на меня, едва я появлялся в пределах его видимости, а генерал Свенедин и вовсе свел наши встречи на нет, заменив их перепиской, краткой и насквозь деловой. Купцы стали предпочитать вести переговоры с моими заместителями и помощниками и старательно избегали личных встреч. Правда, в случае с купцами дело было не столько в слухах, сколько в нежелании связываться с человеком, пребывающем в опале. Ненадежно, ведь кто знает, что с ним произойдет завтра? А ну как арестуют или вовсе на плаху отправят? И с кого тогда неустойку требовать? Короче, начала повторяться хольмградская история. Тем не менее я старался довести до ума все начинания, хотя уже мысленно смирился с тем, что покоя мне тут не видать, как своих ушей.

Год заканчивался суматошно и бестолково. Единственной радостью стала переписка с Ладой и детьми. Больше она, правда, в Каменград не приезжала, но тут я ее понимаю. Временно прекратившиеся с моим отъездом нападки на «Четверку Первых» возобновились, и теперь у жены уходило много времени на бодание с кредиторами, нерадивыми поставщиками и прочую муть, старательно организованную и направляемую явно опытным и знающим человеком.

Бороться с нарастающим давлением становилось все сложнее. Масла в огонь подливали и ставшие почти регулярными письма от Бисмарка и его нордвикской родни, попадающие в мои руки самыми загадочными путями, и, кажется, ни разу не перехваченные следящими за мною людьми Телепнева. В этих посланиях господа из Нордвик Дан все более и более отчетливо намекали на их желание видеть меня среди подданных Норвежской и Датской корон и обещали прямо‑таки золотые горы. Что ж, не удивлен. Слухи о моей опале наверняка уже давно вышли за пределы Руси.

Хорошо еще, что князь Телепнев, так ничего и не нарыв в своей инспекции, улетел из Каменграда, аккурат перед Рождеством. Я мог плевать на постоянно шатающихся следом за мной филеров, мог не обращать внимания на испуганные взгляды местного бомонда и демонстративно не замечающих меня офицеров из штаба генерала Свенедина. Но выносить чуть ли не ежедневные «задушевные» беседы с главой Особой канцелярии я больше был не в силах. А потому едва не запрыгал от радости, когда тот сообщил мне о своем скором отъезде.

Прошло Рождество, новый год окончательно вступил в свои права, и вроде бы дела начали налаживаться. Потихоньку, по чуть‑чуть… Но начали. Успешно прошли испытания собранного на верфи летательного аппарата, получившего вместо имени безликий номер. Проект семьсот один. Почему? Ну так, цитируя бессмертную классику: «Чтоб никто не догадался!»

Я не ахти какой летчик, и серьезнее «Сессны» в жизни ничего не пилотировал, да и было это в последний раз больше пятнадцати лет назад, еще в бытность мою офицером нашей доблестной Российской армии. То есть давно и неправда. Но клянусь, управление созданным Бухвостовым аппаратом оказалось не сложнее, чем езда на моем любимом «Классике»! После доработки, правда. А способности у «этажеродракона» просто фантастические. Это не самолет, и даже не вертолет. Это просто стрекоза какая‑то! Летает в любую сторону и любой стороной. Хоть боком, хоть хвостом вперед! Единственный, выявленный во время испытаний серьезный минус, над которым нашим естествознатцам пришлось весьма основательно посушить мозги - ускорение. На очередном натурном испытании, после удачных подлетов, что с места, что с разбега, Бухвостов поднял машину в воздух, выполнил классическую «коробочку», а при попытке проделать то же самое, но с поворотом корпуса «на месте», слишком резко послал машину в поворот вокруг своей оси и, совершив четыре полных оборота вместо предполагавшихся девяноста градусов, вдруг потянул ее вверх. «Семьсот первый» натужно засвистел и выстрелил, словно из пушки, в облака.

Сказать, что мы перепугались, значит, ничего не сказать. Несколько минут прошли в напряженном молчании, только штатный врач, посматривая то на небо, то на землю, тяжко вздыхал и качал головой. Но обошлось. Через три минуты машина вышла из облачности и, несколько раз рыскнув из стороны в сторону, в поисках посадочного поля, уверенно устремилась к земле.

Выбравшийся из кабины Корней Владимирович сорвал с себя изрядно загаженный содержимым желудка шарф и, уничтожив его одним коротким наговором, обвел нас совершенно шалым взором красных как у вампира глаз. Нет, правда, в сочетании с белой, словно в мелу измазанной физиономией и алыми губами, прокушенными до крови, видок у Бухвостова был и впрямь… вампирический. Точно по Стокеру, только клыков не хватает.

- Это далеко не парижская карусель, скажу я вам, господа, - хрипло проговорил наш испытатель, прикуривая дрожащими пальцами папиросу и время от времени косясь на замерший в дюжине метров от него аппарат, тихо потрескивающий остывающим корпусом. Да, одна из проблем при создании машины таилась в проводниках конструктов. Они грелись, и чем больше энергии через них проходило, тем выше была температура. Нам даже пришлось придумывать способ защиты для арборитовых плоскостей, поскольку при большом пропуске энергии накопителя, через закрепленные в них проводники, плоскости начинали попросту обугливаться. Но ничего, справились, хоть и далеко не сразу.

Задумавшись, я чуть не упустил суть рассказа Корнея Владимировича, который как раз пришел в себя достаточно, чтобы поведать о причинах произошедшего. Оказалось, после этюда с вращением Бухвостова банально вырвало. Он дернулся, и машина, повинуясь приказу, рванула вверх. Да так, что у пилота потемнело в глазах, и по его собственному выражению, он мог поклясться, что услышал скрип собственных ребер, с такой силой его вдавило в кресло. Хорошо еще, что Корней Владимирович довольно быстро пришел в себя и вновь обрел контроль над машиной.

Честно говоря, я поначалу подумал, что такой вот эффект вызван не столько резвостью машины, сколько отсутствием у нашего испытателя должного опыта в пилотировании, да и просто хорошей физической подготовки. Однако, опробовав «семьсот первый» после Бухвостова, я вынужден был с ним согласиться, машина получилась послушной, но… уж слишком послушной. Она реагировала на малейшие движения рукояти управления эффекторами, и, как следствие, оказалась тяжела в управлении, не прощая ни одной ошибки. А если к этому еще и прибавить огромную скорость, с которой «семьсот первый» мог совершать свои маневры, то легко понять, что при боевом управлении, одними лопнувшими капиллярами в глазах пилот не отделается. Перегрузки его могут попросту убить!

Но обе эти проблемы были решены, причем довольно быстро. Реакцию машины смягчили за счет изменения системы управления эффекторами, увеличив ход клавиш на основной рукояти, и заставив их реагировать на скорость и силу нажатия. Получился эдакий навороченный джойстик… М‑да. Но терять возможность скоростного маневрирования мы не захотели, и вопрос, как уберечь пилота от смертельных перегрузок, стал еще более острым.

И с этой проблемой наши конструкторы справились. Хотя я вряд ли смогу объяснить, как это было проделано. Над наговорами, накладываемыми на стальную клетку кабины пилота, врезанную в фюзеляж над горизонтальной плоскостью эффекторов, бились все операторы ментала на верфи. В результате получилась такая сложная структура, что ее пришлось разбивать на отдельные комплексы конструктов, параллельно уменьшая, насколько возможно, их прожорливость. Иначе первоначальных трех автомобильных накопителей, которых, до установки противоинерционной системы конструктов, хватало на семь часов непрерывного полета на максимальной, хоть и искусственно ограниченной скорости, после наложения на кабину этого ментального чудовища, едва доставало на пару часов работы остальных систем. Но справились, и даже довели скорость опустошения накопителей до приемлемых пяти часов, правда, пришлось ограничить время работы противоперегрузочной системы. Так что она включается лишь в том случае, если пилот совершает некие манипуляции, ведущие к теоретически опасным нагрузкам. Например, слишком резко вжимает клавиши управления эффекторами.

Зато теперь, находясь в кабине, пилот, даже при самых диких перегрузках, чувствовал себя, словно в люльке. А что? Уютно, и покачивает… нежно, ага.

И только после окончания этой эпопеи Бухвостов взялся за доводку внешнего вида «семьсот первого» до идеала. До сих пор машина больше всего напоминала помесь самолета братьев Райт и фантазии на тему летательных аппаратов упертого стимпанкера… причем китайского. Уж больно характерный вид имели сегментные плоскости эффекторов, что вертикальных, что горизонтальных… Впрочем, кроме меня, оценить эту шутку было некому. Так что, мысленно посмеявшись, я засунул мысль о китайских поклонниках стимпанка куда подальше и занялся подготовкой очередного тренировочного выхода курсантов. На этот раз они, для разнообразия, будут штурмовать недавно возведенную ледяную крепость на островке посреди небольшого озерца, в трехстах верстах от Каменграда.

Нет, я не садист, и не заставлю курсантов пехом преодолевать все это расстояние по зимнему лесу, в тридцатиградусный мороз. Но вот попрыгать им придется… с дирижабля. Хватит уже с вышки сигать. Пора и в самом деле наполнить парашюты синевой… Хотя с парашютами у нас… хм. Ладно. В общем, проведем маленькую десантную операцию, посмотрим, как поведут себя знаменитые пластуны в новой для них обстановке.

Надо сказать, я до последнего момента держал в секрете, каким образом будет проходить доставка курсантов к месту тренажа. Но когда они оказались в переоборудованном для десанта трюме военного транспорта и увидели складированные высотные костюмы, с присобаченными вместо дыхательных аппаратов, «банками» суточных накопителей, скрывать идею стало бессмысленно.

- Виталий Родионович, это то, что я думаю? - Подошедший ко мне Мстиславской, кивнув в сторону весело переговаривающихся, но бледноватых подчиненных, старательно разбирающих уже знакомые им «выходные» костюмы. Собственно, бывшие «выходные». Моими стараниями и руками мастеров верфи они превратились в десантные, и честное слово, несмотря на несколько тяжеловатый вид и обилие черненого металла, военспецы «того света» многое бы отдали за подобные «изыски моды». Эх, вот только кто бы знал, чего мне стоило уговорить мастеров не надраивать латунь и медь, а зачернить ее, насколько возможно. Как же, «не эстетично» им, видите ли… Зато надежно, незаметно и практично!

- Именно, Ларс Нискинич. Насколько я помню, вы рапортовали, что все курсанты закончили прыжковую подготовку и полностью освоили боевой костюм. Вот я и решил устроить вам небольшой экзамен. Вы возражаете?

- Ни в коем случае, - покачал головой княжич и улыбнулся. - Честно говоря, я примерно так же поступал с каждым пополнением нашего отряда, да и сам проходил через череду таких же нежданных испытаний в бытность свою желторотым новичком. Так что… Заверяю вас, курсанты готовы.

- Ну‑ну. Посмотрим. - Кивнул я и, услышав протяжный сигнал, сопровождаемый вспышками красного света, заторопился. - А сейчас извините, мне пора наверх. Взлетаем.

- Отря‑яд!!! - Громовой крик начавшего отдавать команды Мстиславского умолк, едва за мной захлопнулась стальная дверь, отделяющая трюм от узкой лестницы, ведущей наверх, к рубке управления, ходовой и каютам экипажа.

Изначально мои заместители, получив задание на разработку этого испытания (ну, должны же они этому учиться?), навертели такого, что я за голову схватился. По их задумке, высадка десанта должна была происходить в боевом режиме, ночью и… с малой высоты. Представив дождь из десантников, проливающийся над озером и окружающим лесом, я вздрогнул… и план был переработан. Нет, я уверен, через полгода усиленного тренажа пластуны справятся с подобным заданием с честью… но не в первый же раз?! Да, они освоились с костюмами, да, привыкли пользоваться связью и многоцелевыми визирами, встроенными в очки, они даже прыгали с тысячи метров, в составе отделения, на подготовленные площадки. Но здесь‑то все будет совсем иначе.

- Клим Несторович, доклад. - В тишине, царящей на мостике, голос капитана, спокойного, как удав, заставил штурмана, склонившегося над навигацким столом, вздрогнуть.

- Высота тысяча сто. Скорость двести. Ветер норд - двадцать шесть. Время выхода на точку - восемь минут.

- Вахтенный, объявляйте готовность два. - Капитан отвернулся от штурмана и перевел взгляд на небесную синеву, расстилающуюся перед нами за лобовым остеклением рубки. Сейчас боевые шторы подняты, и мостик заливает ярким, но холодным светом зимнего солнца. Погода для первого десантирования просто замечательная. Как у поэта: «Мороз и солнце, день чудесный…»

- Экипажу, по местам стоять. Готовность два. Семь минут до точки… - Вахтенный офицер положил трубку телефона и уставился на панель перед собой, где один за другим начали вспыхивать зеленые огоньки.

- Есть, готовность два, - доложил он, едва последний сигнал засиял неярким светом.

- Сведения десанту, - бросил капитан, и в рубке снова воцарилась тишина, пока наконец… - Открыть аппарель. Обратный отсчет!

…Три, два, один.

И из черного зева в брюхе дирижабля посыпались черные фигурки.

Следующий выход курсантов на пленэр, на этот раз летний, и без десантирования, должен был завершиться только через два дня, а Мстиславской нервничал. Собственно, как и его подчиненные. Еще бы, они уже вторую неделю ползают по этим чертовым лесам, «потеряли» четыре (!) дозора и две поисковые группы, а устроивший им эту веселую жизнь директор училища все так же неуловим. Причем все понимают, что он со своей группой где‑то рядом. Кружат у лагеря, словно волки вокруг лося‑подранка… и, несмотря на часовых и все меры безопасности, принятые бывшим отрядом пластунов, Гадят… Нет, именно, так, с большой буквы. Иначе не скажешь. То вдруг выгребные ямы становятся ну просто очень «грязевыми» вулканами, то полевая кухня исчезает неизвестно куда, а находится потом посреди болота… правда, полнехонькая великолепной ухи, в качестве утешения, должно быть. Собственно, именно по запаху дозор ее и обнаружил, а совет старших курсантов, во времена оны бывший штабом командира отряда пластунов, еще долго ломал голову над тем, как группа из шести человек смогла увезти эту самую кухню за два десятка верст, да еще затащить ее в центр болота, куда никаких гатей проложено не было. О том, что перед этим ту самую кухню нужно было каким‑то образом бесшумно выкрасть из лагеря, чуть ли не от штабной палатки увести, Милославской уже и думать не хотел. Стыдно.

Иначе говоря, пообещав устроить курсантам практические занятия по «противодиверсионной работе», Старицкий слово сдержал. Хотя, когда он заявил, что учиться они будут «на кошках», и в противниках у курсантов будет только одна группа под его личным руководством, некоторые молодые офицеры недоуменно хмыкнули, дескать, дурит «старик». Да и нижние чины, многие из которых только‑только третий десяток лет отсчитывать начали, тоже фыркали. А вот сам ротмистр напрягся. И как выяснилось, не зря.

Зато теперь курсанты воспринимают директора училища всерьез. Так что, в лес меньше чем по пятеро не суются, и только до заката. Ну, не считая поисковых групп, разумеется. Тем порой в лесу и ночевать приходилось. Но остальные береглись, иначе была слишком велика вероятность того, что незадачливый любитель одиноких прогулок очнется через несколько часов, связанным, с оранжевой физиономией, аккурат на пути следования лагерного дозора.

Лишь однажды часовым повезло, и они сумели заметить в наступающих сумерках подползающего диверсанта. Да и то упустили. Поняв, что он обнаружен, противник просто развернулся и исчез в лесу.

- Виталий Родионыч, а теперь‑то как? Они ж шуганые стали, на рожон не лезут. Чуть что, сразу за оружие хватаются. Уж сколько они деревьев рядом с лагерем перекрасили. Вон и Митрич вчера, только из лесу сунулся, посмотреть, что да как, как по нему сразу из трех стволов палить стали, - проговорил Ермила, подкидывая на ладони мягкую пулю пронзительно оранжевого цвета. Тренируется вроде как. Ну да, игра у курсантов появилась. Сядут после ужина и давай этими самыми пулями перекидываться. У кого в руках она лопнет, тот и проиграл. Эх…

Ну да, слизал я идею с пейнтбола «того света». Тем более что благодаря наговорам особо извращаться с переделкой оружия не пришлось. А что, прикажете пионерскую «Зарницу» изображать? Нет уж, увольте.

- Ничего страшного. Думаю, завтра закончим эту канитель. Надо только точку покрасивше поставить. Есть идеи, господа партизаны? - Я огляделся и с удовольствием заметил, как призадумались мои «диверсанты». А ведь еще неделю назад только плечами бы пожали, дескать, ты бугор, ты и думай…

- Может, медведя на них выгнать? - подал голос Велимир.

- Ага, а они нас потом за такие шутки… - пробормотал Ермил, но потом хмыкнул, усмехнулся, вспомнив, как мы уже накуролесили, и махнул рукой. - Впрочем, все одно битым бить. Нужник они нам точно не простят.

Курсанты, молодые, в сущности, хоть и изрядно уже битые жизнью, понюхавшие пороху воины, тихо рассмеялись. Да, диверсия с дрожжами это сильно. Мстиславскому даже место стоянки сменить пришлось. Дух такой шибал, что глаза резало! А вот нечего было «стратегический объект» оставлять без охраны!

- Ништо! Переживем. Но медведь… как ты его на лагерь гнать собираешься? Потапыч‑то не дурной, летом да на такую толпу нипочем не полезет.

- Угу. Да и зачем? - поддержал я рассудительного и неторопливого Сварта Митрича, самого старшего в моей «пятерке». Ну так, правильный фельдфебель и должен быть таким. А уж Сварт так просто плакатный представитель солдатской старшины. Вон, сидит, ус крутит да к самопальной лохматой накидке свежие веточки подвязывает. Основательный дядька. И я ни разу не пожалел, что именно его в «партизаны» зазвал. Он и за молодняком последит, а их у меня тут аж трое оболтусов, и место для дневки обустроит, да и с походным хозяйством на «ты». Опять же, из таежных охотников, в лесу как дома!

- И то верно, - степенно кивает фельдфебель. - Мы ж не дети малые, чтоб без толку дурковать. Вон, тот же нужник вспомнить, так под шумок самого капитана Жереха, прошу прощения, старшего курсанта Жереха умыкнули. А тут?

- Ну так, а в этот раз можно и самого ротмистра повязать, пока мишка в лагере реветь будет, - ухмыльнулся Ждан. Именно он и спеленал тогда «начштаба» Мстиславского.

- Повторенье, оно, конечно, мать ученья. - Я почесал кончик носа и, поерзав, в попытке устроиться поудобнее на лежанке из лапника, договорил: - Но не до такой же степени! А вот… штабную палатку обнести, под сурдинку, было бы неплохо. Однако… Велимир, скажи мне на милость, как ты медведя собираешься уговорить на эту авантюру?

- Так я это… у деда научился. Он знатным волхвом был, - смущенно пожал плечами парень.

- Подожди‑подожди. - Я нахмурился, вспоминая одну из бесед со Смольяниной. - А мне одна сведущая дама говаривала, что подобные кунштюки со зверями мужчинам… хм, скажем так, не даются.

- Так то перунцам. - Махнул рукой Велимир. - А Волосовы волхвы завсегда со зверьем обращаться умели. К бортям тем же мишкам пути перекрыть, или скотину зимой от волков оберечь…

- О как. - Кажется, умения молодого пластуна оказались откровением и для его собственных сослуживцев. Впрочем, группу‑то я набирал из разных сотен, так что ничего удивительного.

- Так. Ты уверен, что мишка тебя послушает? - Я поднялся с подстилки и уставился на Велимира. Тот хмыкнул и уверенно кивнул.

- И что, не жалко тебе косолапого? Пристрелят же его наши хлопцы, - подал голос пятый «диверсант» из моей группы, молчаливый Первак.

- А что, от ухи да каши ты еще не устал? - заметил Сварт. - Оно, конечно, медведь не кабан, но тоже мясо!

- О! А это идея. Велимир, может, ты и с кабаном договориться сумеешь? - спросил я.

- Сделаем. Только не договорюсь, а заставлю. Как и медведя. - Подумав, хмуро кивнул наш «волхв».

Ага. Значит, все‑таки есть разница! Смольянина‑то птицам на свою руку садиться не приказывает. Просто зовет, и те с радостью слетаются на этот зов. Ну да ладно. Не о том думаю.

…А утром стоянка курсантов была разбужена далекими выстрелами, донесшимися откуда‑то из леса и последовавшим за ними громким треском и ревом. Каково же было удивление повыскакивавших из палаток, еще толком не проснувшихся военных, напрягшихся в ожидании очередной каверзы неугомонного директора, когда они увидели на противоположной стороне поляны гоняющегося за кабаном медведя. Время от времени секач всхрюкивал, резко разворачивался, после чего роли менялись, и уже медведь удирал от кабана на виду у всего лагеря. Эти «салки» продолжались минут пять и собрали изрядную толпу зрителей. Правда, к их чести надо отметить, что выскочившие из палаток полуголые солдаты тем не менее не забыли прихватить оружие. Да и часовые продолжали внимательно смотреть по сторонам, но и они нет‑нет да и бросали взгляд в сторону невиданного представления.

Вытоптав изрядную часть поляны, кабан вдруг развернулся и устремился к лесу, медведь припустил за ним, а спустя секунду на территории лагеря вдруг прозвучал добрый десяток громких хлопков, обдав штабную палатку оранжевым дождем.

- Поздравляю. Ваш штаб уничтожен, - голос директора училища, явно усиленный с помощью наговора, разнесся над поляной. - Учения можно считать законченными.

Голос смолк, и в лагере воцарилась прямо‑таки гробовая тишина. Только взгляды курсантов скрестились на шести фигурах в центре стоянки, у заляпанной оранжевой краской штабной палатки. Впрочем, изуродована была не только она, но и соседние с ней обиталища старших курсантов. Ну да эти дизайнерские изыски не очень‑то удивили окружающих. Ручные бомбы, действующие по тому же принципу, что и красящие пули, были им уже очень хорошо знакомы. А вот вид самих «партизан», взбаламутивших весь лагерь, оказался действительно странен и в любое другое время наверняка цеплял бы взгляд.

Компания «диверсантов» щеголяла голыми торсами, как и большая часть не успевших толком одеться курсантов. И стало понятно, почему их не узнали. В суматохе, воцарившейся после стрельбы, приглядываться к бегущему рядом сослуживцу никто и не подумал…

- Виталий Родионович, и все‑таки, как вы утащили эту чертову полевую кухню? Она же пудов восемь весит! - осведомился за завтраком обескураженный Мстиславской.

- Проще простого. За день до того взяли в кустах одного из курсантов, вы ж тогда еще не опасались в лес до ветру бегать, да и допросили. А дальше дело техники. «Собаку» вы выставляли из молодняка, который еще и пороху не нюхал, вот мы и подошли к тому времени. Пара связанных часовых…

- Простите, но я не об этом. Как трое ваших подчиненных внаглую катили кухню через весь лагерь, матеря при этом неугомонного повара и чертова фельдфебеля, заставшего их за распитием вина, я знаю. Но болото! Черт побери, как вы ее туда‑то закатили?

- Нет ничего проще, Ларс Нискинич. - Я пожал плечами. - Позвольте ваш чай?

Княжич молча протянул мне только что наполненную горячим ароматным чаем чашку, и я, коснувшись пальцами ручки, наложил на нее довольно простой наговор. Правда, в отличие от оригинальной версии, удерживал его своей волей несколько дольше. В результате, не прошло и десяти секунд, как над только что парившей чашкой вспухло облачко снежинок, чай превратился в лед, а сама чашка покрылась изморозью.

- Немного смекалки, немного бытовых наговоров и воля. Прошу. - Я вернул удивленному Мстиславскому его чашку. Сидящие рядом офицеры переглянулись, но комментариев не последовало. Я оглядел компанию старших курсантов и вздохнул. - Что ж, господа, думаю, настала пора подвести предварительные итоги этого учения. И скажу честно, я ими недоволен. Как вы воевали в Румынии с такой подготовкой, я просто не представляю. Объясните, зачем вам было нужно столько людей, если больше половины из них постоянно торчали в лагере, превращаясь в великолепную мишень для диверсий? Вы что, разучились устраивать облавы? Что это за невнятное трепыхание на месте? Кто кого ловил, в конце концов?!

Разнос я устроил знатный, но у меня были на то все основания. Курсанты повели себя как телки несмышленые! Абсолютное отсутствие какой‑либо инициативы, никаких попыток прочесать округу… ну, если не считать за таковые разосланные в разные стороны немногочисленные по составу дозорные группы. Хоть бы их численность увеличили, что ли! Иначе это превращалось просто в уничтожение собственных сил. Ведь не нужно быть Суворовым, чтобы понять: при одинаковом количественном составе охотников и «партизан» преимущество будет у последних… если они, конечно, будут бить из засады. Что тут сложного? Или это их замечательная летняя погода на лирический лад настроила? Решили, что в отпуске, на шашлыках, и расслабились. Короче, кошмар и ужас.

Ну ничего, на следующей неделе должен прибыть обещанный специалист по «лесной войне», он их живо научит правильно репку чистить. Да и мои «партизаны» кое‑чему научились. Глядишь, и наставят олухов‑сослуживцев на путь истинный.

Когда же мне надоело любоваться на смущенные физиономии господ старших курсантов, явно понимающих свою вину, я хлопнул по столу ладонью.

- Ладно. Положим так. Дирижабль прибудет завтра. До тех пор вы должны составить отчет, в котором детально разберете все свои ошибки, а уже в училище мы дружно его почитаем. На этом позвольте откланяться.

Попрощавшись с офицерами‑курсантами, я вышел из‑за стола и, не теряя времени, устремился к краю поляны, где только что приземлилась «блоха» - совсем уж миниатюрный аппарат конструкции Бухвостова, созданный им в очередном приступе «священного безумия», как прозвали моменты просветления нашего главного инженера, коллеги с верфей. Маленькая двухместная машина не обладала выдающимися характеристиками изначально боевого «семьсот первого», но ей это было и не нужно. Функции у этого скатоподобного агрегата были чисто гражданскими. Почтовик или рассыльный самолет, не более. И то, что этот самый «скат» сейчас оказался здесь, говорило лишь об одном: что‑то случилось в Каменграде.