Книга III. Беглец от особых поручений

Глава 3. Не умеешь - научим, не хочешь - заставим…

Очередная встреча с Эдмундом Станиславичем Рейн‑Виленским, приглашение на которую я получил аккурат перед Большим Рождественским балом, добавила мне головной боли. Как будто мало мне было собственных неприятностей. Теперь еще нужно озаботиться подготовкой моего заместителя, которому, как было решено государем, вскоре предстоит занять должность аналогичную моей. Собственно, именно так я и узнал о создании за Урал‑камнем второго учебного заведения по типу нашего училища. А это значит, что скоро придется заняться еще и поиском подходящей кандидатуры на его нынешнее место.

Глянув на присутствовавшего здесь же без пяти минут директора, я вздохнул. Кантемир Талгатович специалист, без сомнения, толковый и знающий, педантичный и строгий, но… порой заносчив не в меру, да и в общении весьма непрост. Хм… Ну да ладно. Это уже не мои проблемы, ведь так?

Поймав взгляд довольного, словно обожравшийся сметаны кот, моего уже почти бывшего заместителя Абаева, я вздохнул. М‑да, обучить его теперь чему‑то будет сложно. Он уже считает, что знает все необходимое… Вот неужели нельзя было провести эту встречу без него? Так у меня было бы хоть пару месяцев для натаскивания, а теперь… Хм.

- Я правильно понимаю, что на директора Уральского училища ляжет еще и забота о приведении классов в божеский вид? - поинтересовался я у Рейн‑Виленского, и тот с готовностью кивнул.

- Скажу даже больше. Воевода доложил, что здание для училища подобрано, в соответствии с представленными требованиями, но… сами понимаете, в бумагах учесть все просто невозможно…

- Значит… - Я повернулся к Абаеву, - Кантемир Талгатович, придется вам наведаться в гости к Демидовым, так сказать. Поедете с инспекцией, скажем, в мае. К тому времени постараемся подобрать и преподавательский состав. Сомневаюсь, что в Каменграде вы сможете найти достаточное количество необходимых специалистов.

Кантемир Талгатович застыл на месте, переводя ошарашенный взгляд из‑под круглых очков с меня на Рейн‑Виленского и обратно. Но уже через минуту лысина советника побагровела, усы встопорщились, а круглое лицо его, кажется, надулось еще больше. В общем, судя по всему, советник Абаев встал на боевой взвод и уже готов был взорваться, но, заметив, с каким любопытством следит за его метаморфозами Рейн‑Виленский, только шумно выдохнул.

- Это моя обязанность, - проскрипел Кантемир, выдавив кислую улыбку.

- Это здравое предложение. Только не забудьте, после формирования состава инспекционной комиссии, предоставить список ее членов в секретариат. Я позабочусь о полномочиях.

- Замечательно. - Моя улыбка получилась не в пример более искренней. - Ну а до тех пор у нас будет время, чтобы откорректировать программу обучения, и, может быть, в ней найдется место для введения некоторых особенных курсов… Не сразу, конечно, но года через два их можно ввести в новом училище…

- Например? - заинтересовался секретарь.

- Да хотя бы ту же горную подготовку. - Я пожал плечами, и улыбка померкла сама собой, стоило мне вспомнить обо всех радостях грядущих сеансов ментальной стимуляции памяти, без которой, при разработке нового курса, мне будет точно не обойтись.

- Казаки и без того неплохо лазают по горным кручам, - пробурчал Абаев, на что секретарь Государева кабинета только неопределенно качнул головой.

- «Неплохо» это еще не «хорошо». Считаете, что лучшая армия мира должна ограничиваться полумерами? - Вздохнул я. Кантемир открыл было рот, чтобы ответить на мою реплику, но его перебил тихий голос Рейн‑Виленского.

- Что ж, господа, главное сказано, и думаю, на этом мы можем закончить нашу встречу, тем более что каждого из нас ждет еще множество дел.

Да уж, дел у нас в действительности было невпроворот. Окончание финансового года, вообще, время довольно суетливое, а уж в нашем с Ладой случае и подавно. Остальные пайщики уже удвоили свои паи в соответствии с предложением государя, и теперь настала и наша очередь. Я вздохнул. Если идея наших очаровательных финансисток не выгорит, придется лезть в кабалу к Ладожскому банку…

К счастью, дома Лада встретила меня довольной улыбкой, очень похожей на ту, с которой она когда‑то решила проблему обивочных тканей для салонов наших авто. Закупаемые объемы были слишком малы, чтобы получить серьезную оптовую скидку, и этот факт заставлял Ладу изрядно нервничать. В результате, после почти двух седмиц скрупулезных расчетов, она нашла выход из ситуации, вполне в своем стиле, попросту выкупив обанкротившееся ткацкое производство, слишком маленькое, чтобы конкурировать с серьезными фабриками. А вот нам оно подошло идеально, позволив предложить покупателям не только выбор дерева для отделки салона покупаемого авто, но и огромный выбор тканей для его обивки. Мало того, при продаже автомобиля в максимальной комплектации прилагаемые к нему пять разнокалиберных чемоданов изнутри были обиты точно такой же тканью, что пошла на отделку салона. И покупатели приняли это новшество, что называется, на ура.

Так вот, когда мы подсчитали выгоду от собственного ткацкого производства, у Лады была точно такая же улыбка, как сейчас.

- У нас получилось, Вит! - поцеловав меня, заявила жена. - Конечно, полностью перекрыть ссудой необходимую для внесения сумму мы не смогли, но на оставшиеся пятнадцать процентов можно и кредитоваться, пусть даже и у Ладожского банка.

- Замечательные новости, солнышко, но… ты не думаешь, что нас могут обвинить в мнимом увеличении стоимости объединения? - поинтересовался я, одним глазом следя за тем, как на столе появляются все новые и новые блюда.

- Не в этом году, - рассмеялась Лада.

- Точно?

- Конечно. В этом финансовом году мы получили ссуду за счет свободных средств, оставшихся после распределения прибыли, и сведения об этом имеются в нашей отчетности. Все честно. Плюс кредит в банке, и в начале следующего года мы не менее честно увеличим наш пай… но самое главное, что по моим расчетам у нас останется достаточно средств, чтобы тут же начать погашение ссуды. А со следующего распределения прибыли, я думаю, мы сможем полностью закрыть наш долг объединению.

- М‑м… - Я втянул носом аромат рассольника с копченостями, паром поднимающийся над моей тарелкой и, довольно улыбнувшись, спросил: - Надеюсь, ты учла и стоимость «проданной» доли пая?

- Муж мой, вы меня обижаете, - изобразив оскорбленную невинность, ответила Лада. - Я прекрасно понимаю смысл слов «страховой билет» и «фиктивный договор».

- Ну, извини. - Я развел руками. - Иногда я забываюсь и веду себя, как и положено въедливому директору военного училища.

- Извинения приняты, - вздернув носик, проговорила жена, но тут же усмехнулась. - Хотела бы я взглянуть, как такую твою ипостась воспримет Заряна Святославна.

- А она тут при чем? - удивился я.

- Совсем заработался, да? - участливо вздохнула Лада. - Мы приглашены к ней в гости.

- Нет‑нет. Это я помню. Но ведь в приглашении говорилось о сочельнике… - Я отставил в сторону опустевшую тарелку.

- Вот‑вот, а завтра у нас что, по‑твоему? - со смешком поинтересовалась жена.

- Ох.

- Только не говори, что ты забыл купить детям подарки. - Нахмурилась Лада и, получив от меня взгляд несправедливо обиженного человека, вздохнула. - Верю. Тогда в чем дело?

- В подарке Смольяниной, - признался я. - Я считал, что у меня еще уйма времени, и…

- Что бы ты без меня делал. - Покачала головой Лада. - Можешь не переживать. Подарок для Заряны Святославны я уже приобрела. Чудное ожерелье из северного жемчуга. Так что от тебя требуется только присутствие… в подобающем виде, заметь!

- Ты теперь мне каждый праздник будешь поминать тот случай? - Хмыкнул я. В этот момент наш повар внес блюдо с запеченным осетром, и по столовой поплыли совершенно одуряющие запахи.

- О да! - весело кивнула Лада.

- Ла‑адно, - смерив жену взглядом, протянул я. - Земля квадратная, за углом встретимся…

- Как‑как? - удивилась жена.

- Вот так, вот так. После поймешь. - Махнул я рукой, выкладывая на свою тарелку кусок запеченного осетра. Чуть‑чуть лимона, и нежная мякоть буквально тает во рту. Но насладиться вкусом блюда, приготовленного учеником Лейфа, в тишине не удалось. Я ощутил, как от жены пахнуло любопытством, и не сдержал довольной улыбки.

- Что ты задумал, Вит?

- Увидишь.

- Когда?

- Скоро.

- Вит?

- Да?

- Что ты придумал, ответь?

- Увидишь.

- Р‑р‑р.

- Полностью согласен, дорогая. - Я отодвинул от себя пустую тарелку и, ласково улыбнувшись сверлящей меня взглядом Ладе, договорил: - Передай мою благодарность Творимиру. Обед был великолепен, ничуть не хуже, чем у Лейфа.

- Господин Старицкий, я с вами еще не договорила! - воскликнула она, едва я поднялся из‑за стола.

- Извини, солнышко, но мне пора ехать в училище. Мой заместитель скоро получит новую должность, так что я должен быть уверен, что он к ней готов. Поговорим вечером… - скороговоркой выдал я и выскочил за дверь. Пускай помучается.

А вот нечего было напоминать о моем прошлогоднем конфузе с костюмом. И вообще, у меня действительно не было возможности переодеться к балу, устроенному Бернгардтом Брячиславичем… Сначала доклад Кабинету о работе училища, потом прием у государя, я банально не успевал заехать домой.

Нет, если бы Лада была со мной, она бы ни за что не допустила такого поворота, вот только жена в то время гостила вместе с детьми у своего отца, так что наставить меня «на путь истинный» было просто некому… Хотя, не скрою, многие из присутствовавших тогда в Туровском дворце сочли мое появление на бале‑маскараде в парадном вицмундире эдакой фрондой и замечательной шуткой. И хозяин дома, между прочим, был в числе этих ценителей юмора.

Приняв из рук дворецкого пальто и шляпу, я натянул перчатки и, подхватив трость, хотел было уже выйти из дома, когда на пороге холла появилась Лада. Процокав каблучками по каменному полу, она подошла ко мне вплотную и уже открыла рот, чтобы что‑то сказать, но… У меня нет времени на споры!

Запечатав губы жены долгим поцелуем, спустя минуту я выпустил ее из объятий и, подмигнув, выскочил в предусмотрительно открытую дворецким дверь.

- Вит, мы еще не договорили! - донеслось мне вслед. Договорим, милая, обязательно. Вечером.

Заряда хорошего настроения, подаренного мне Ладой, хватило ненадолго. Ровно до того момента, пока я не оказался в училище, где столкнулся с Абаевым. Насколько сей господин был замечательным заместителем, настолько же отвратительным он оказался коллегой. Не знаю, у него случилось «головокружэние от успэхов», или просто вылезла дурная натура, до того скрываемая от начальства, но его высокомерный вид и разговоры через губу заставили меня сначала удивленно хмыкнуть, а когда он проигнорировал приказ предоставить сводный отчет, подготовленный преподавателями, я не сдержался.

- Кантемир Талгатович, вы, кажется, всерьез решили, что имеете право игнорировать мои распоряжения? - Я прищурился, глядя на сидящего справа от меня заместителя, и говор преподавателей, собравшихся на совещание, стих. - Так вот, позвольте вас разубедить. Вы числитесь в штате и обязаны исполнять все мои приказы до тех пор, пока кто‑либо из нас не покинет стены этого заведения.

- Тихомир Храбрович. - Не дождавшись ни звука от багрового зама, я повернулся к Бережному, вот уже пять лет занимающему в училище должность учителя фехтования и куратора атлетического зала. - Какое наказание предусмотрено для курсанта, намеренно проигнорировавшего приказ командира?

- Согласно уставу, - Бережной ухмыльнулся в усы, - наказание за неисполнение приказа командира определяет непосредственный начальник нарушителя. В случае курсантов это их курсовые офицеры, в случае преподавательского состава директор училища.

- Замечательно. - Я смерил взглядом округлую фигуру Абаева и растянул губы в улыбке. - Хм. Поскольку наше училище структура военная, наказывать вас рублем я считаю неверным, Кантемир Талгатович. А посему… сорок кругов вокруг училища. Тихомир Храбрович, будьте любезны, проследите.

Визит к нашей старой доброй знакомой удался на славу. В отличие от многочисленных балов и приемов, на которых мне приходилось бывать в предыдущие года, в силу занимаемой должности, вечер у Заряны Святославны отличался искренностью и… душевностью, что ли?

Здесь не было места напыщенным речам и лицемерным улыбкам. Домашние посиделки, да и только. Ну, если вы в силах представить себе посиделки компании, едва не переваливающей за сотню человек.

Но вообще, если в этом уходящем году и было что‑то действительно приятное, так это сравнительно малое число всяческих приемов, приглашения на которые обычно прибывали в наш дом чуть ли не пачками. Особенно в праздники и зимой. Но не в этом году, что не могло меня не радовать. Да и Лада уже давно подустала от этих «светских» развлечений и появлялась на них лишь в силу приличий… ну, когда бывала дома, а не гостила у отца в Старой Ладоге, или у Лейфа в Конуграде. В таком случае я отдувался за двоих. К счастью, не так часто это бывало, иначе бы конфузы, подобные истории с вицмундиром, преследовали бы меня постоянно, к вящей радости сплетников из разряда великосветских львов и… хм, кошек.

Впрочем, если судить по сегодняшнему дню, то стоит признать, даже присутствие на приеме Лады не гарантирует спокойного и беспроблемного вечера. Свидетельством чему стала беседа с приглашенным Смольяниной товарищем министра просвещения, Вельяминовым Дмитрием Саввичем. Он и раньше относился ко мне с известной прохладцей… Ну как же, возглавляемое мной училище мало того что не подчиняется его родному ведомству, с чем он, с горем пополам, еще мог смириться, имея перед глазами пример иных образовательных учреждений, входящих в вертикаль военного министерства. Но ведь и к «золотопогонникам» наше училище относится постольку‑поскольку. А самое главное, я, как директор этого заведения, подчиняюсь напрямую Малому Государеву кабинету, что в негласном табеле о рангах ставит меня на одну ступень с господином статским советником Вельяминовым.

Но сегодня, в своей фанаберии, советник переплюнул сам себя, отчетливо напомнив мне сорвавшегося с нарезки Абаева. Я даже пожалел, что не могу заставить этого кадра наматывать версты хотя бы вокруг смольянинского имения. Уж он бы у меня сороковочкой не отделался.

А получилось все как‑то неожиданно. Вельяминов находился в компании людей, большую часть которых я знал либо по знакомству с Высоковскими, либо по «клубу» Заряны Святославны, включавшему в себя людей, занимающихся старыми учениями…

Так вот, один из этих «староверов», заметив меня, пригласил поучаствовать в беседе, и я, сопроводив Ладу под опеку хозяйки дома, присоединился к компании оживленно спорящих философов и поклонников древних учений.

- Добрый вечер, господа. Рад вас видеть. - Я поклонился.

- И вам доброго вечера. Вот, Ратмир Ставрич, господин Старицкий уже четыре года проводит в своем училище занятия по прикладной философии, и, насколько я знаю, это совершенно не мешает включать в курс и наработки старых школ. - Подозвавший меня старейшина Стрибожьей стези повернулся к скептично качающему головой собеседнику, в котором я не без удивления узнал главу кафедры философии хольмского университета Кронского.

- Дорогой Всеволод Тверитич, я ничуть не сомневаюсь, что определенные приемы старой школы можно изучать одновременно с теорией естествознания, но вот брать что‑то большее, я имею в виду мировоззрение, систематику старой школы и вводить их в образовательный курс одновременно с изучением естествознания, занятие неблагодарное, и скажу больше, вредное. Ничего, кроме путаницы, оно учащимся не даст. - Профессор послал мне легкую извиняющуюся улыбку.

- Понимая ваше опасение, Ратмир Ставрич, я все‑таки хотел бы возразить. - Пришлось и мне вступить в разговор, тем более что он касался темы, за которую не далее как четыре года назад мне пришлось выдержать самую настоящую битву в Кабинете. Да и сейчас еще кое‑кто со скепсисом посматривает на введенный в училище курс. - Здесь многое зависит от подачи материала. Если не смешивать в одну, так сказать, кучу, философию старых школ и теоретические выкладки естествознания, а наоборот, проложить меж ними четкую и ясную границу, то это скорее заставит учеников думать, размышлять над поданным материалом и делать собственные выводы. И кто знает, может, один из них, заинтересовавшись вопросом, когда‑нибудь создаст непротиворечивую теорию, синтезирующую старые и новые знания, приводящую их к… хм… общему знаменателю, если хотите.

- И ради надежды на этого единственного вы предлагаете нагружать учеников изучением такого огромного пласта знаний? - хмыкнул Кронский. - Ведь время обучения не резиновое, да и способности к усвоению получаемых сведений у человека далеко не беспредельны.

- Прошу прощения, профессор, это вы говорите мне? - улыбнулся я, и вся компания сдержанно рассмеялась. Ну да, в свое время Ратмир Ставрич был одним из тех репетиторов, что натаскивал меня по основам естествознания, когда Высоковский пришел к выводу, что без систематического образования все мои знания в этом вопросе так и останутся не более чем прыжками по верхам. И, как и прочие мои репетиторы, Ратмир Ставрич имел возможность на наглядном примере убедиться, что нынешняя скорость обучения вовсе не является предельной для человека.

- Уели, Виталий Родионович, - отсмеявшись, развел руками Кронский.

- А вот лично я согласен с профессором. Подобные начинания, не подкрепленные соответствующими исследованиями и рекомендациями министерства просвещения, вредны и опасны, - вклинился в этот момент Вельяминов, мгновенно оказываясь в кругу внимания. - Более того, я бы с предельной осторожностью относился к людям, вводящим столь сомнительные практики в государственном учебном заведении. Я уж молчу о том, что излишние знания вообще не несут в себе ничего кроме вреда.

- Вот как? - Кронский прищурился. - Скажите, Дмитрий Саввич, а когда вашего внука, упавшего с крыши флигеля, спас от смерти мой студент, великолепно управляющийся с лечебными ментальными конструктами, но не имеющий диплома врача, вы ведь не выговорили ему за «излишние знания». Как так?

- Он пользовался конструктами, одобренными министерством просвещения и Высшей медицинской комиссией, уважаемый Ратмир Ставрич. А не этими допотопными… - Вздернул подбородок Вельяминов, но напоровшись на очень внимательные взгляды окружающих, резко дернулся и, развернувшись, чтобы покинуть нашу компанию, бросил мне через плечо: - А вам, любезнейший, я бы рекомендовал не высовываться со своими сомнительными идеями, если не хотите неприятностей.

- М‑да, - задумчиво заговорил Всеволод Тверитич, в общей тишине провожая взглядом гордо удаляющегося чиновника. - А ведь с виду такой приличный человек… Ну да ладно.

- Господин Старицкий, а как вы смотрите на то, чтобы принять в училище несколько моих студентов, а? - резко сменил тему Кронский и, заметив мой тоскливый взгляд, тут же уточнил: - На практику, только на практику! Я же прекрасно осведомлен о чудовищном конкурсе поступающих.

- Хм. Знаете, прямо сейчас я не могу сказать вам ничего определенного, - ответил я. Конкурс в училище действительно был чрезвычайно огромным. Так что периодически меня беспокоили то военные чины, радеющие за своих протеже, то не менее военные родственники, желающие пристроить своих чад в престижное в своей закрытости учебное заведение, пытаясь договориться о поступлении в обход экзаменов. И, поняв, что Кронский не относится к этому легиону непотистов, я облегченно вздохнул. - Все‑таки многие курсы в нашем заведении ведутся исключительно под грифом «секретно»… Но я постараюсь что‑то придумать. Тем более что ваших студентов наверняка будет интересовать лишь та часть занятий, что непосредственно касается естествознания?

- Именно так, - обнадеженно кивнул профессор. - Я буду безмерно благодарен, Виталий Родионович, если вам удастся решить этот вопрос. И да, я наслышан о чрезвычайной таинственности, окружающей ваше училище, а потому, могу заверить, что не стану чересчур расстраиваться в случае неудачи.

Продолжить беседу мне, к сожалению, не удалось. Заскучавшая среди многочисленных подруг Заряны Святославны Лада довольно быстро нашла меня в окружающей мешанине мундиров и фраков и, мило улыбнувшись всей ученой компании разом, решительно вытащила меня к кружащимся в центре зала парам.

Отлетав вальс, мазурку и еще добрую полудюжину танцев с незапоминаемыми названиями, я, в конце концов, взмолился, и после очередного тура вальса мы покинули круг. Так я был прощен за то, что бросил ее на растерзание «смольянинским львицам»… и награжден прикрытым веером поцелуем «за танец». После чего, утолив разыгравшуюся жажду, Лада вновь потащила меня в хоровод кружащихся пар, и на ближайшие полчаса я вновь окунулся в эту блестящую круговерть, смириться с которой меня заставлялал только счастливая улыбка жены.

- Виталий Родионович, расскажите, что такого вы сотворили, что хольмградское общество полнится слухами о вашем высокоблагородии? - поинтересовалась Смольянина, присаживаясь за столик у колонны, где я остановился, чтобы отдышаться после очередного танца. Лада слиняла к подружкам, а заводить беседу с кем‑то из гостей мне пока не хотелось. Так что Заряна Святославна поймала меня в одиночестве и не стала плести словесных кружев, приличествующих на подобных сборищах, пусть даже таких неофициальных, как у Смольяниной.

Честно говоря, ее вопрос меня сильно удивил. Я‑то был уверен, что время слухов обо мне давно прошло, а оказывается…

- Заряна Святославна, вы же знаете, обо мне всегда кто‑то что‑то да говорит. И чаще всего эти разговоры очень далеки от истинного положения вещей.

- Не скажите, Виталий Родионович, - покачала головой Смольянина. - Раньше о вас и впрямь много говорили, а сейчас пошли слухи…

- А что, есть разница? - не понял я.

- Огромнейшая, друг мой. Огромнейшая. - Вздохнула хозяйка дома. - Впрочем, об этом не здесь. Идемте в сад, там и поговорим без лишних ушей… Вы же помните мой сад?

- Это был риторический вопрос, я полагаю. - Хмыкнул я, следуя в кильватере Смольяниной. Но меня услышали, судя по насмешливому взгляду, брошенному Заряной Святославной через плечо. Конечно, ведь именно в ее зимниках я покупаю львиную долю цветов для Лады.

- Слухи есть слухи, Виталий Родионович, и они совсем не то же самое, что обычные разговоры. А уж когда они касаются чьих‑то финансовых затруднений… - заявила Смольянина, присаживаясь на резную лавку в одном из неприметных уголков своего зимнего сада. Отсюда открывался замечательный вид на занесенный снегом ярко освещенный двор ее усадьбы, вид, обрамленный яркой зеленью цветущего островка лета, устроенного трудолюбивыми руками хозяйки дома, под ажурным стеклянным куполом зимнего сада.

Заряна Святославна подняла руку, и на ее ладонь тут же опустилась огромная яркая бабочка, из тех, что водятся разве что где‑нибудь в Южной Америке…

- Поразительные существа, не правда ли, Виталий Родионович? - тихо проговорила Смольянина, внезапно меняя тему беседы. Словно взяла тайм‑аут. - Иногда мне кажется, что смысл их существования состоит лишь в умножении красоты.

- Может быть, так оно и есть. - Пожал я плечами, и моя собеседница, легонько дунув на ладонь, заставила бабочку взлететь. Проводив взглядом ярко раскрашенного обитателя сада, Смольянина чуть помолчала и повернулась ко мне.

- Впрочем, это неважно. Как бы красивы они ни были, как бы ни радовали наш взор, но основная цель их жизни опыление цветов. Так и наше общество. За мишурой и звоном бокалов, за золотым шитьем и алмазным блеском, прикрытое бессмысленными разговорами, оно творит политику Руси. Одним многозначительным намеком в тихой беседе оно может вознести на вершину, а единственным пущенным слухом обрушить с нее. Вне его власти лишь государь… но и он прислушивается к шуму общества, улавливая в нем чаянья и недовольство… Собственно, как и общество чутко реагирует на его знаки.

- Хотите сказать…

- Предупредить. - Покачала головой Заряна Святославна. - Я слабая женщина, Виталий Родионович, и не в моих силах оказать вам серьезную помощь, но никто никогда не мог назвать Смольяниных неблагодарными. А я прекрасно помню то участие, которое вы приняли в судьбе моего непутевого племянника. Берегитесь, друг мой. Если в свете пошли слухи о грядущем банкротстве и вражде с бывшим покровителем, это очень дурной знак.

- Опала?

- Да, - жестко ответила Смольянина и, резко поднявшись со скамейки, проговорила уже совсем другим, привычно ласковым тоном: - Проводите меня к гостям, Виталий Родионович. Они, должно быть, уже и вовсе потеряли хозяйку дома.

- С превеликим удовольствием, Заряна Святославна. - Предложив руку собеседнице, я препроводил ее в зал.

Нельзя сказать, что я не ожидал чего‑то в этом роде, но новости, сообщенные Смольяниной, все‑таки были довольно… хм, внезапными. Зато теперь стало понятно и необычно малое число приглашений в этом году, и холодное отчуждение в беседах с прежде довольно доброжелательно настроенными людьми.

Вот и началось.