Книга III. Беглец от особых поручений

Эпилог

Я взглянул на вытянувшегося у открытой двери дворецкого в безукоризненно черном сюртуке и белоснежных перчатках и, улыбнувшись, вышел на улицу, где меня уже ждал экипаж из кремля. Конечно, Сварту далеко до лоска покойного ныне Грегуара, но у него есть одно неоспоримое преимущество: с отставным фельдфебелем я могу быть уверен, что в моем доме нет никаких французских ли, имперских или каких иных шпионов. А Грегуар? Ну что Грегуар… собаке собачья смерть.

Уже сидя на заднем сиденье черного «Консула‑V», я машинально взглянул на свои затянутые в тонкую замшу перчаток руки и, на миг сжав их в кулаки, откинулся на высокую спинку мягкого дивана. М‑да, Грегаур Даву… Грязная вообще‑то история и имеет лишь опосредованное отношение к той интриге, что провернула камарилья Рейн‑Виленского для ликвидации изрядно опостылевшей всем участникам проблемы каперства в Варяжском море… ну, и в целях получения Северным союзом контроля над Зееландом, конечно.

Но ведь никто не просил того же Грегуара со товарищи выполнять заказ французских дельцов, решивших, почти не рискуя, поживиться, так сказать, прямо с чертежного стола. Это уж, когда не вышло украсть новые проекты, а вокруг меня завертелась карусель опалы, французские деляги решили усугубить ситуацию смертью моих близких и ждали, что я, смывшись в Европу, прямо‑таки паду в их дружеские стальные объятия, при должной заботе Грега, разумеется.

Да и вообще, думать надо, прежде чем тянуться за длинным банкирским экю, будучи на государственной службе. Тогда самому Грегуару, придумавшему способ, как вытащить князя‑изгоя в Европу, не понадобился бы господин Сегюр, засвидетельствовавший смерть агента дипломатической разведки Иль‑де‑Франс… «Корнету» - мелкому письмоводителю Особой канцелярии, не пришлось бы сначала работать осведомителем и связным меж людьми барона Сен‑Симона и боярином Шолкой, и потом «пытаться бежать» от охранителей князя Телепнева, да и сам заигравшийся с продавшимися «Красному щиту» агентами иностранной разведки, так яро ненавидевший меня, боярин Шолка не пустил бы себе пулю в лоб… по настоятельному предложению суда чести Зарубежной стражи.

А ведь этих смертей можно было бы избежать… Впрочем, как и многих других, уже не связанных с попыткой французских «деловаров» заполучить в свое распоряжение патенты для новых производств. Грандиозная афера, блестяще провернутая Телепневым и Рейн‑Виленским, унесла не одну сотню жизней. С другой стороны, прямой захват Зееланда вышел бы куда как кровавее…

Собственно, эта долгая и, черт побери, красивая интрига русского стола, началась со становлением нового князя Старицкого, стремительным, по здешним меркам, взлетом и старательно раздуваемой известностью… После истории с морским круизом Телепнев и Рейн‑Виленский ввели‑таки меня в курс дела… правда, выбора не оставили, но за то Телепнев уже расплатился своей битой физиономией.

А потом было не менее громкое, оглушительное падение новоявленного князя, апофеозом которого стала моя «эмиграция» и последовавшее за ней приглашение данами «в гости». Естественно, никакие французы здесь не учитывались, и их фигуры были сметены с доски во мгновение ока.

Ничуть не сомневаюсь, что господа из Нордивк Дан также рассчитывали прикормить опального князя, правда, цели у них были совсем иные. Договор об аренде Зееланда, вотчины Старицких, им как кость в горле был, а тут такая возможность окончательно прибрать к рукам остров, закупоривший выход из Варяжского моря… но государь успел первым. Он, вообще, как незабвенный Кристобаль Хозевич Хунта, любит успевать первым. Вот пусть теперь и возится с новой территорией Руси и решает проблемы с сильно обидевшимся за такое «кидалово» Кристианом, королем Нордвик Дан…

Улыбнувшись при мысли, что этот чертов остров больше не имеет ко мне ни малейшего отношения, я облегченно вздохнул. Со времен нашего лихого наскока на Зееланд прошло уже шесть лет, и два года минуло с того момента, как государь удовлетворил прошение о включении Зееланда в состав Руси, а я все еще никак не могу поверить, что этот геморрой остался позади… Сколько копий было сломано в сражении с упертыми бургомистрами, членами Законодательного совета, сколько уговоров и сладких речей… а денег! Пусть не моих, пусть казенных, но ведь на те суммы можно было бы еще пару заводов построить!

Честно говоря, тогда в иные моменты мне, бывало, казалось, что здесь не поможет даже ощутимый перевес уездных голов - выходцев из Руси, довольно скоро набравших серьезный вес в Совете… Конечно, это было не так и, вздумай мы обойтись решением большинства, я все одно был бы вправе подать прошение, и Зееланд перешел бы под руку государя, но… Важно, очень важно было проделать все так, чтобы решение это было одобрено Законодательным советом и Основой ландтага единогласно, чтобы не было ни единого намека на разногласия среди выборных по этому поводу, и их преемники даже подумать не могли развернуть оглобли в обратную сторону. Справились, уговорили… И вот уже два года я наслаждаюсь своей свободой от княжеской власти… и чертова барона Рунге, за время правления островом, умудрившегося напрочь вынести мне мозг своими протокольными штучками.

Мои размышления и воспоминания прервала остановка автомобиля. Как оказалось, мы уже проехали мимо ворот детинца, и привезший меня роскошный «Консул» остановился у небольшого крыльца с шатровой крышей, прилепившегося прямо к кремлевской стене. М‑да, это раньше я мог спокойно, как обычный человек, пройти через парадные ворота в кремль, а нынче, при моей должности, такое счастье стало недоступным. Не по Сеньке шапка, как говорится. Эх, бросить бы всю эту службу к чертям собачьим, да уехать в Каменград, к сыну… Он ведь уже второй год на Каменградских высших офицерских курсах гранит военной науки грызет… Испугался, что я его к себе устрою, и смотался на Урал, едва гимназический аттестат получил. С отличием, между прочим, и целым ворохом похвальных листов. Зря пугался, правда. Рано ему еще в мое «училище», да и не по его характеру это заведение… и слава богу.

Широкоплечий атаманец распахнул дверь авто, и я поднялся по широким ступеням к тяжелым и низким дверям, находящихся под охраной еще двух казаков. Кто‑то скажет, что я и сам мог бы открыть дверь, но сей протокольный момент, в отличие от многих традиционных «реверансов», является частью системы безопасности, так что проще подождать, пока охранник изобразит швейцара, чем выпрыгнуть из машины самому, а потом долго подсчитывать дырки в собственном теле, проклиная тот день, когда на вооружение русской армии поступили автоматические карабины.

- Ваше превосходительство, следуйте за мной. - Подскочивший ко мне в холле слуга предупредительно принял трость и пальто со шляпой, в которую я закинул перчатки, и, не глядя, протянул руку с вещами куда‑то в сторону. Тут же возникший рядом гардеробщик забрал у проводника мои вещи и также незаметно исчез. А мы двинулись в сторону широкой лестницы, ведущей на второй этаж.

- Действительный статский советник Старицкий, к государю, - провозгласил слуга, едва мы оказались в приемной личного кабинета Ингваря Святославича. Референт за огромным, но девственно чистым столом кивнул и, поднявшись, отвесил короткий поклон.

- Доброго дня, Виталий Родионович. Я доложу о вашем приходе Его величеству, - прошелестел он и скрылся за массивной, украшенной затейливой резьбой дверью, отделяющей кабинет от приемной.

- Государь вас ждет, - заявил референт, спустя минуту вернувшись в приемную.

Покрутив головой, чтобы хоть чуть‑чуть ослабить давление жесткого воротника‑стойки вицмундира, я глубоко вздохнул и решительно шагнул вперед. Это приглашение во дворец было для меня достаточно неожиданным, так что я просто не знал, к чему готовиться, но на всякий случай… в общем, кто бывал в кабинетах большого начальства, тот меня поймет. Вроде и не натворил чего‑то уж совершенно дикого, но мандраж бьет… И это несмотря на то что после моего короткого «правления» государь стал относиться ко мне, скорее, как к соратнику, вроде того же Рейн‑Виленского, к примеру, или Телепнева… С которым и позубоскалить можно, в меру, само собой, и дела вести, не опасаясь камня за пазухой. Поначалу меня это удивляло, потом привык, но мандраж перед вот такими неожиданными встречами, как сегодняшняя, когда меня, в мой же законный выходной, выдернули из дома, никуда не девался, стабильно накатывая на меня перед дверью его кабинета. Это как с миной… вроде знакомая конструкция, известная до последнего винтика, но не дай боже саперу расслабиться хоть на миг, и эта «добрая знакомая» запросто разнесет его в клочья.

- Доброго дня, государь, вы звали меня? Я пришел. - Дверь бесшумно закрылась за моей спиной, и я отвесил своему «начальнику» короткий поклон.

- Проходи, Виталий Родионович, проходи… - прогудел Ингварь Святославич из‑за маленького «секретного» стола… Я подошел ближе, и государь, смерив меня долгим, абсолютно нечитаемым взглядом, вздохнув, толкнул по лакированной крышке стола какую‑то бумагу. - Взгляни… Мне интересно, что ты скажешь по этому поводу.

Аккуратно, двумя пальцами взяв предложенную бумагу, я бегло ее прочел и пожал плечами.

- Полагаю, это донос на меня, - протягивая адресату лист, исписанный мелким убористым почерком с кучей завитков и украшательств, ответил я.

- Четвертый за этот год! - неожиданно рявкнул государь и, вырвав у меня из рук бумагу, зачитал вслух, мастерски подражая гнусавому тону одного из своих новоявленных придворных лизоблюдов: - «…В ответ сей бесчестный негодяй отхлестал меня ножнами моей же шпаги и, заявив, что в иной раз просто выкинет меня с балкона, удалился, трусливо уклонившись от вызова на хольмганг!..» И можешь мне поверить, Виталий Родионович, остальные отличаются от этого доноса лишь в деталях…

- Ваше величество, вы приблизили к себе этих людей, значит, они вам для чего‑то нужны. Не могу же я нарушить ваши планы, отправляя их на тот свет, одного за другим? - Пожал я плечами. - Хотя, честно скажу, никак не уразумею, зачем вам мог понадобиться хотя бы и вот этот доносчик? Обычный боярич, чья родословная длиннее бороды его батюшки… иных талантов за ним не замечено… по крайней мере, моей службой.

- Обычай. - Вздохнул Ингварь Святославич, но тут же вскинулся. - Ты мне зубы‑то не заговаривай, Виталий Родионович! Лучше ответь, зачем ты вообще их позоришь?!

- Прошу прощения, государь… Вы же знаете, я зверею, когда слышу эти чертовы сплетни о Ладе! Сколько лет прошло, а свет никак не угомонится. И ладно бы болтали «старожилы»! Так ведь нет! Молодежь безусая, что впервые в свет вышла, куда лезет, а? В общем, пусть скажут спасибо, что я никого из них и в самом деле на хольмганг не вызвал.

- А что? Может, и стоило бы, а? Распластал бы парочку охламонов своей знаменитой лопатой, глядишь, остальные‑то и угомонились бы, - неожиданно тихо предложил государь, совсем не по‑монаршьи подперев щеку кулаком.

- Только в обмен на очередную ссылку в Каменград, - буркнул я и встрепенулся. Даже мандраж пропал. - Ва‑аше величество, а с чего вдруг такое неожиданное внимание? Помнится, за последние два года я не один десяток высокородных охламонов окоротил, а тут…

- Сын просил, - со вздохом признался государь. - Он на прошлое Рождество с твоей Беляной познакомился, они же погодки, помнишь… А потом узрел, как ты боярина Мала в окошко вышвырнул… Вот и обеспокоился.

- Вот как… Опасается, стало быть, его высочество наследник, - протянул я. - Правильно делает. Я ведь на него и Родика спустить могу… с тестем на пару, вот уж кто, действительно, звери лютые. За Белянку любому высочеству горячих насуют. И вообще, девочке через месяц только тринадцать исполнится! Рано ей еще об амурах думать, пусть выучится спокойно… Вон графиня Смольянина на нее не нарадуется…

- Да тебя, старый лис, даже Рейн‑Виленский уже боится. Весь двор мне запугал. А уж ежели еще и родственнички твои пожалуют… - неожиданно фыркнул государь, но тут же посерьезнел. - Учти, как только решу оставить сыну стол, первым делом тебя в отставку отправлю. Негоже государю бояться начальника собственной контрразведки.

- Когда? - тут же встрепенулся я. Вот будет счастье, когда с меня это «мучилище» снимут.

- Как ты там говорил? «Закатай губу», да? Еще лет пятнадцать‑двадцать тебе этот воз тащить, не меньше. - Прищурившись, усмехнулся государь. Нет, все‑таки долгое общение со мной изрядно испортило речь Его величества… И это притом, что я‑то в его присутствии очень корректен… обычно. Вот как, а?!

- Эх, а счастье было так возможно… - вздохнул я. Но тут Ингварь Святославич посерьезнел и я подобрался. Шутки кончились.

- Ладно, посмеялись и будет. Поведайте‑ка мне, господин директор Государева училища кадрового резерва, вот о чем… Намедни заходил ко мне Эдмунд Станиславич, принес доклад от Зарубежной стражи и попросился в отставку. Дескать, все что мог, он для Руси сделал, теперь хочет пожить для себя. Почитал я принесенные им бумаги, и вот какой вопрос вызвал мой интерес… А каким, собственно, образом, сгоревшее в своем авиньонском поместье семейство Ротшильдов относится к делам старика?

- Так, может, его и спрашивать надо? - Пожал я плечами, одновременно мысленно делая пометку устроить нагоняй своим подчиненным за нерасторопность. Мне на стол эта, в прямом смысле, жареная новость пока не поступила. Упущение, однако.

- Спросил. А он только улыбается хитро, да на вас с князем Телепневым кивает. Дескать, это вы в свое время «Красный щит» прищучили. Вот, кстати, как это так? «Прищучили» несколько лет назад, а сгорели они два дня тому, а, Виталий Родионович?

- А что, ваше величество, сведений о смене посла Иль‑де‑Франс в Хольмграде не поступало? - помолчав, поинтересовался я.

- Иногда мне кажется, что ты, Виталий Родионович, родом не от Старицких, а из булановых хазар новгородских… - Потерев переносицу, вздохнул государь. - Также любишь вопросом на вопрос отвечать. Ну да ладно. Да, завтра должен прибыть новый посол. Доволен? А теперь рассказывай. Заодно и о том поведай, к чему был этот вопрос о французском дипломате.

- С этим проще всего, государь. Ежели посла сменили, значит, смерть Ротшильдов дело рук Второго Бюро, в смысле моих прямых коллег из Иль‑де‑Франс. Это ведь «Красный щит» на корню скупил все французское министерство внешних сношений, вместе с его разведкой… Вот тамошние «рыцари плаща и кинжала» и устроили чистку… Уверен.

- И как это связано с вашим участием, лисы вы мои? - со вздохом поинтересовался Ингварь Святославич, явно намекая на прозвище Телепнева, гуляющее в свете. А теперь вот и меня в рыжие зачислил.

- Так ведь вспомните историю с Зееландом, ваше величество. Грегуар, дворецкий мой, именно из той службы был. За денежку немалую чуть семью мою не угробил. Нет, о том, что он на Иль‑де‑Франс работает, мы узнали едва ли не раньше, чем он на службу ко мне устроился, а вот то, что службу эту он совмещает с работой на Ротшильдов, раззявивших пасть на мои патенты, поначалу упустили. Зато вскрыли контакты французов с парой чиновников Особой канцелярии и с боярином Шолкой. Последний, как оказалось, с господами дипломатами давно шашни крутил…

- Не отвлекайся, Виталий Родионович, дельно говори. - Дернул подбородком Ингварь Святославич.

- Хм. Я тогда уже в Инсбруке был. Там меня и нашел некий молодой, подающий надежды журналист, репортер парижской газеты «Матэн», Жерар Верно, он же аспирант Второго Бюро, Жерар Сегюр. Французские контрразведчики, как оказалось, довольно давно вели наблюдение за своими шустрыми коллегами из дипломатического корпуса, но из явных ниточек к их «владельцам» они определили только Грегуара, а тот все время был при мне… Вот мы и обменялись «по‑дружески» кое‑какой информацией. Он мне «открыл глаза на то, какую змею я пригрел на груди», а я обещал ему полный ментальный допрос Грегуара… перед смертью. Вот так… А что касается причин, почему Ротшильды сгорели только сейчас, то… право, не возьмусь строить предположения. Да и не моего ума это дело, честное слово. Есть Зарубежная стража, есть дипломатический корпус, вот им и доискиваться о тех причинах. А мне и своей работы хватает…

- Какие интересные отношения сложились меж моими тайными ведомствами, а? - деланно‑удивленно проговорил государь и словно бы вскользь добавил, недовольно постукивая пальцами по лакированной крышке стола: - Может, стоит объединить вас всех в одно министерство?

- Никак нельзя. Зажремся, обленимся и перестанем работать. - Я развел руками. - Если прежде друг друга не сожрем. А так у нас нормальные, рабочие отношения. Здоровая конкуренция, можно сказать, и даже сотрудничество… временами… кое в чем. Хм. Но ведь, действительно, не поймут меня ни глава Зарубежной стражи, ни министр иностранных дел, ежели я в их епархию полезу… Да и Владимир Стоянович тоже рад не будет, коли мой хвост в своих делах заметит.

- Тоже верно, - согласился Ингварь Святославич и, помолчав, заговорил тихо и вкрадчиво: - Ну да, об этом можно и после поразмыслить. А сейчас, Виталий Родионович… скажи‑ка ты мне, как на духу. Не ты ли сам тех Ротшильдов пожег?

- Никак нет, ваше величество. - Вытянулся я во фрунт и ответил максимально честно, сняв почти все щиты с разума. - Ни сам не сжигал, ни поджигателям не помогал. Ни делом, ни словом, ни молчанием.

- Вот как? Я ж тебя знаю, ты за семью глотку перегрызешь. Грегуара‑то не постеснялся собственными руками удавить, там, в подвалах роскилльской ратуши? Так чем Ротшильды лучше? - повысил голос хозяин кабинета.

- Государь, хочешь - казни, хочешь - сошли. Но в смерти этих мироедов моей вины нет. Сами они себе яму вырыли, сами в нее и легли, когда одну из опор трона себе под задницу умостить вздумали. И поделом, дельцы должны заводами заниматься, да торговлей, а политика не их дело.

- Ямы, опоры… Строитель тоже мне выискался… Учти, Виталий Родионович, узнаю, что ты службой для своих дел воспользовался, ссылкой не отделаешься, - уже спокойнее проговорил государь и хлопнул рукой по столу. - На этот раз поверю, но… кстати, ты, вообще, знаешь, какие слухи ходят по европам об одном «совершенно сумасшедшем русском вельможе»?

- Знаю, конечно, - кивнул я. - И всемерно их поддерживаю, хотя нынче уже больше по привычке, нежели из серьезной надобности. Все ж определенную репутацию я уже заработал…

- Вот как? И зачем тебе это? - спросил хозяин кабинета.

- Так вот, именно для того так и поступаю, чтоб сумасбродом считали и в сторонке от дел моих держались, - кивнул я в ответ. - Кроме того, поскольку даже о самой зееландской интриге известно лишь тем, кто ее готовил… для непосвященных мои действия выглядели верхом авантюризма и сумасбродства. Иными словами, теперь я просто вынужден поддерживать репутацию вспыльчивого вельможи, которому, после подаренного Руси выхода в Северное море, сойдет с рук даже мордобой в тронном зале. Так что с этакой‑то славой мне и делами своими куда как проще заниматься, нежели постоянно под прицелом шпионов и завистников жить да беречься, как Владимиру Стояновичу приходится.

- Разумеется, и интриганы наши у тебя под ногами особо не путаются. - Государь кивнул на лист доноса и усмехнулся. - А если вдруг и вылезет кто‑то, то дальше жалоб на твои эскапады дело не идет.

- И не только они. Вон, стражники наши зарубежные говорили, что все значимые купцы да заводчики Лотарингии и Бургундии были официально предупреждены жандармериями о неудовольствии монархов, грозящем дельцам, рискнувшим неосторожно ввязаться в какую‑нибудь авантюру, связанную с моей персоной, будь то патенты или что иное. Даже лестно… хотя, признаться, я все никак не могу уразуметь, почему предупреждение было дано именно в этих странах, но факт есть факт…

- Зато я разумею. - Вдруг открыто улыбнулся государь. - Посмотри внимательно на генеалогическое древо Старицких, глядишь, и догадаешься…

- О? - И тут до меня дошло. - Ни за что! Второй раз я на такую авантюру не подпишусь!

- Нужны мне эти огрызки! - Презрительно хмыкнул государь и вдруг вернулся к изначальной теме. - Значит, говоришь, к смерти Ротшильдов ты не имеешь никакого отношения… а что насчет Шолки?

- Ни я, ни князь Телепнев не причастны к его гибели. Мы лишь предоставили Зарубежной страже имеющиеся у нас сведения о «подработках» боярина… а кое‑чем поделились господа из Второго Бюро.

- Не могли они оболгать боярина? - Нахмурился хозяин кабинета.

- Нет, ваше величество. Проверили неоднократно, и мы, и Зарубежная стража…

- И в результате Шолка застрелился. - Хмыкнул государь.

- Правильно сделал. Будь моя воля… - мечтательно протянул я.

- Подозреваю, - перебил меня Ингварь Святославич, - подозреваю, что будь твоя воля, боярин закончил бы свою жизнь так же, как Грегуар… Ну да ладно, ежели б кто задумал убить мою семью, я тоже порешил бы тварей, не задумываясь. Но имей в виду, Виталий Родионович, твое счастье, что на тот момент юридически ты не был моим подданным… поверь, вздумай ты убить Грегуара в иное время, у меня нашелся бы не один бездетный судья на твою голову.

- Благодарю за понимание, государь. - Оскалился я, вспомнив не предусмотренный никакими договоренностями домашний арест Лады… тоже, наверное, неженатый чинуша решение выносил.

- Виталий Родионович… - Укоризненно покачал головой хозяин кабинета. Ну да, его‑то вины в том не было…

- Прошу прощения, государь. Это уже привычка, можно сказать. Некоторые безбашенные иди… в смысле бесстрашные господа, до сих пор поминают нам с Ладой ту историю. На свою беду, конечно, но… надоело, право слово. В тот год оно еще хоть как‑то оправданно было, а нынче уж утомлять начало. Я все ж не учитель, чтоб всяких недорослей вразумлять. - Я развел руками и вздохнул. - Да вот приходится…

- Что ж, думаю, у меня есть неплохое решение этой проблемы, - задумчиво проговорил государь. - Вот что, господин действительный статский советник… Завтра, в полдень, я принимаю нового посла Иль‑де‑Франс, вам надлежит быть на церемонии вручения верительных грамот. Это ясно?

- Будет исполнено, ваше величество.

- Это еще не все, Виталий Родионович, - резко оборвал меня хозяин кабинета и, порывшись в ящике стола, извлек из него небольшую резную дубовую шкатулку, внутри которой оказался… золотой, инкрустированный бриллинтами ключ. Это что, он меня знаком Почетного Буратино облагодетельствовать решил, что ли?.. Хм. Ну ладно, хорошо хоть не Папы Карло… Я поднял взгляд на государя, а тот, усмехнувшись, договорил: - Поскольку на приеме, согласно протоколу, может присутствовать лишь малая свита… Поздравляю чином камергера, Виталий Родионович. Пожалуй, такой пример моего благоволения угомонит любые буйные головы, а?

- М‑да, а я‑то, дурак, все по старинке, кулаком да добрым словом… - Вздохнул я под смешок государя, но тут же поправился и склонился в глубоком поклоне. За такое не жалко, честное слово. - Благодарю за честь, государь.

- Считай это обменом. Ты мне два года назад свой княжеский титул подарил, а я вот за него придворным чином отдарюсь… давно надо было сделать, да вот все никак время выбрать не мог. - Вздохнул Ингварь Святославич, заметив промелькнувшую на моем лице гримасу.

Можно подумать, мне тот титул прямо до зарезу нужен был… Нет ведь, всучили и не спросили. Так что, разделавшись с Зееландом, я с огромным облегчением избавился от своего странного, навязанного Рейн‑Виленским со товарищи, «самозванства», и еле‑еле смог отвертеться от попытки секретаря Государева кабинета официально обозвать меня Старицким‑Зееландским… тоже мне, нашли великого полководца, Орлова‑Чесменского с Суворовым‑Рымникским в одном флаконе, чтоб их… насилу отговорился. И ведь понимал Эдмунд Станиславич, что для моих дел такое прозвание ничего хорошего не даст, а все одно настаивал… Ну, да и бог с ним, дело прошлое.

Мои несвоевременные воспоминания прервал государь.

- А знаешь, Виталий Родионович, ведь у этого ключика есть и еще одно полезное для тебя свойство… - кивнув в ответ на мои слова, проговорил государь. - Раз ты теперь в свите, то Кабинет и его секретарь тебе не указ. Отчитываться будешь только передо мной лично, и ни перед кем другим, ясно?

- Так точно, государь. - Я даже каблуками щелкнул на радостях, что больше не надо «лить воду» перед сборищем глав ведомств, отчитываясь по «училищу» и отбрехиваясь от глупых придирок военного министра и его коллеги по делам просвещения, которым все время что‑то не так и не эдак. Достали, ей‑богу. - Это ж, просто счастье какое‑то!

- Иди уже, - махнул рукой Ингварь Святославич, полюбовавшись на мою довольную рожу, и добавил, когда я уже двинулся к выходу: - И не забудь, в воскресенье у моего младшенького день рождения. Ждем на ужин… вместе с семьей. Отпразднуем в узком кругу… по‑домашнему, так сказать.

- Что, и Ярослава с собой взять? - деланно изумился я, мысленно чертыхаясь. Это ж как наследничек родителям на мозги накапал, что государь чуть ли не смотрины устроить решил! - Он же младенец! Помилуйте, государь.

- Паяц. - Покачал головой хозяин кабинета и хмыкнул. - Сыновей можешь дома оставить. А вот жена и дочь чтобы были обязательно.

- Ага, стало быть, и наследник обещает прибыть к празднику. - Изобразил я только что накатившее понимание. - Государь, дозвольте и моему первенцу на ужин прийти… и тестю… с шурином.

- Этим пиратам и контрабандистам?! - ужаснулся государь и, вдруг хохотнув, согласился: - А что? Посмотрим, насколько серьезен мой сын в своих намерениях. Но смотри, спуску ему не давать. Уговор?

- С превеликим удовольствием, ваше величество. Уговор. Сегодня же телеграфирую в Каменград и на Зееланд. Придем к вам в гости всей фамилией. - Я предвкушающе улыбнулся, и Ингварь Святославич вздрогнул. А когда я закрывал за собой дверь кабинета, из‑за стола явственно донеслось:

- Бедный Олег… Но, ежели выстоит, на будущий год отдам ему Тверь в управление, как раз впору будет.

Что ж, сурово, но… верно. Будущий государь не имеет права на слабость, тем более перед лицом превосходящего числом противника.

Выйдя на крыльцо, у которого меня уже дожидался все тот же «Консул», я глубоко вдохнул прохладный и свежий осенний воздух и, подмигнув яркому солнцу, подкинул на ладони подаренный ключ. Вот и исполнилось данное Ладе обещание. Теперь нам никакие рейн‑виленские с телепневыми не указ.

Усевшись в авто, я поймал в зеркало заднего вида взгляд водителя и кивнул.

- Домой!