Каюр

Глава 3

— Эт чего эта Тимоха? На каковном он? — Матвей очухался первым и продолжая глядеть на меня пихнул эскимоса в спину так, что он едва не улетел на прибрежную гальку — Чего он балакает?

— На английском это! — Я ответил сам, и обличительно ткнул в Матвея пальцем — Я говорю, почему меня не спросили, хочу ли я на зимовке остаться⁈

— Чаво⁈ — Матвей тут же позабыл, что его племянник вдруг неожиданно заговорил на английском языке, его возмущению не было предела — А кто тебя соплю будет спрашивать⁈ Не дорос ещё поперёк мово слова гавкать! Сказал останешься, значит останешься! Пригрел на своей груди змею! Голос прорезался? Так я враз тебе язык укорочу! Я тебя с Мурманска в Данию взял, чтобы ты за собаками приглядывал, толку от тебя больше нет. Ты же предложил их продавать? А они нахрен никому там оказались не нужны! Зря только перли, да харчи на них переводили! Слава богу свезло. Оказия подвернулась груз в этот фьорд закинуть и собак пристроить, так нет! Ты мне нагадил так, что вжизть не разгрести, собак погубил, сани разбил, теперь эти ироды за них платить не хотят вообще! Рейс без маржи почти теперь выходит! Я тут спину гну, прокормить вас дармоедов, шхуну свою в конце лета во льды повел, делом своим рискуя, а ты мне тут фигу кажешь⁈

— Они просто скидку просят, платить не отказываются, им собаки сейчас не очень-то и нужны! — Я тоже повысил голос — Про склады врут они, для этого собак они использовать не планировали, они им по весне понадобятся. Этот твой переводчик нихрена язык не знает, вот и не может нормально перевести!

— Знаю я английский! — В спор вступил обиженный эскимос, и вновь меня удивил. Кто из этих двоих настоящий русский, дядька или эскимос? На удивление свою речь Тимоха строил правильно, он не коверкал слова как мой вновь обретённый родственник — Я всё нормально перевёл! Тебе-то Сидор откуда знать, ты же в нем не в зуб ногой! Я с английской миссией на северные острова ходил проводником, два года с ними как-то же общался⁈

— Вот именно, что как-то! Моя твоя понимать, собака на парень менять! — Передразнил я эскимоса — И вообще, не лезь в наш разговор папуас мелкий!

— Простите, вы говорите на английском? — Мою пламенную речь перебил Соверс.

— Свободно говорю! — Кивнул я головой — И весь ваш разговор я слышал. Вы мистер Соверс, наверное, позабыли, что рабство почти во всём мире уже отменено? Не кажется ли вам, что решать судьбу человека, не спросив его самого, это как-то по-свински⁈ И вообще, зачем вы хотите развести человека на деньги, если он выполнил свою работу? Матвей привез вам собак с запасом, на сани нужно их от силы десяток, а сейчас в каждой упряжке по четырнадцать собак. И даже то, что две погибли, а четыре в полную силу смогут работать только через несколько недель никак не повлияет на ваш график проведения экспедиции. Тем более, что вы собираетесь использовать собак только весной! Расплатитесь с ним, мы научим вас ходить на санях и уйдем с острова. Ни на какую зимовку я не останусь!

— Выбирайте выражения молодой человек! — Соверс нахмурился, а стоящий рядом доктор досадливо скривил лицо — Мы ещё ничего не решили! Ваш дядя подрядился доставить нам припасы и собак, претензий по срокам доставки нет, так как припас мы покупали сами, то и к этому тоже я придираться не буду. Но собаки… Собак мы и просили с запасом, а сейчас их в притык! До весны ещё далеко, и если в своре подохнет ещё несколько голов, мы останемся без саней! Где гарантия, что те четыре штуки, что покалечились, вообще выживут?

— Я вам это гарантирую! Я вообще-то ветеринарный врач! Можно сказать, я их уже вылечил, за ними теперь нужен только минимальный уход и всё будет в порядке. — Горячась в пылу разговора на повышенных тонах, я забыл об осторожности.

— Вы каюр и ветеринар⁈ — Соверс и доктор переглянулись. — Однако! Где вы учились, уж слишком вы молоды.

— В Санкт-Петербурге я учился — Буркнул я, уже успев пожалеть о своей несдержанности — И не так уж я и молод.

— Ваш дядя сказал, что вам всего восемнадцать, выглядите вы конечно немного старше, но всё же не стоит думать, что, прожив меньше двух десятков лет, можно считать себя стариком — Соверс засмеялся — Вот нашему доктору девятнадцать, и он себя считает молодым, хотя и старше вас. Ну а если серьёзно, то я поражен тем, что вы не ведёте своей практики, а выбрали работу простого каюра, раз вы ветеринар. Не объясните?

— Семейный бизнес, решил помочь дяде в делах. А собак я всегда любил, так что управление упряжкой для меня скорее любимое хобби, чем работа — Постарался выкрутится я — Да и путешествовать я люблю, хочу повидать мир, пока молодой.

Пока мы беседовали с американцами, Матвей и Тимоха стояли и круглыми от удивления глазами смотрели на меня. Видимо раньше тот Сидор, которого они знали, не отличался особым интеллектом и знанием иностранных языков. Да пофиг теперь уже. Обратно время не отмотаешь и ничего не поменять, я с ними только до большой земли планирую добраться, а дальше наши дороги по любому разойдутся.

— О чем они говорят? — Наконец отмер Матвей и снова пихнул эскимоса.

— Я не всё понял, но вроде бы Сидор говорил им, что обманывать честных подрядчиков, которые выполнили свои обязательства не хорошо, а с собаками всё в порядке будет, он сам их лечить будет — Не уверенно ответил эскимос — Ещё говорит я дяде в делах помогаю, пока молодой и бестолковый.

— Добре! — Обрадовался Матвей — А то ишь, брыкаться вздумал! Хорошо, что одумался, а то бы я ему!

— Тимоха, ты дебил! — Отвлекся я от разговора с американцами, краем уха услышав «гениальный» перевод русского туземца.

— Да чё он лается на меня постоянно⁈ — С обидой в голосе воскликнул эскимос.

— Цыть! За дело лается! Сидор англицкого и не знал никогда, а лучше тебя балбеса на нем балакает! А ты… одно слово папуас! — Матвей в который уже раз врезал Тимохе по спине. Последнее слово в своей речи он произнес с особым смаком, видимо ему понравилось, как я обозвал ни в чем не повинного аборигена. Дядька был большой любитель бранных слов и вставлял их в свою речь по делу и просто так.

— Послушайте, Сидор, так вас кажется зовут? — Руководитель экспедиции между тем продолжил говорить — Будем смотреть правде в глаза, я вас знать не знаю, у вас нет ни каких бумаг и рекомендаций. Быть может вы и ветеринар, но это только ваши слова. Договор не выполнен, и всех денег вы в любом случае не получите, я готов выплатить вам вознаграждение за здоровых собак полностью, а за больных заплачу только тогда, когда буду уверен, что они смогут ходить в упряжке. Так и передайте своему дяде. А сейчас извините, мне нужно заниматься делами экспедиции и вести учет груза. И да, если всё же решитесь остаться с нами на зимовку, я готов вас принять в партию в качестве каюра. С соответствующим жалованием.

Американцы отошли в сторону, что-то обсуждая в полголоса и время от времени поглядывая на меня, а я остался стоять в обществе Матвея и обиженного эскимоса. Я стоял и смотрел им в след, думая о том, что в этом мире я действительно никто. Они правы, у меня нет ни каких бумаг, друзей, родственников, если не считать за них диковатого Матвея, что так любит распускать свои руки. И денег у меня нет. Только сейчас я осознал, что тут мне придется как-то выживать и подниматься практически с ноля.

— Ну чё племяш? Договорился? — В этот раз по спине от Матвея прилетело уже мне.

— А? — Толчок лохматого мужика вывел меня из задумчивости и вернул в реальность — Да, договорился. За здоровых собак они заплатят сейчас, а за больных только тогда, когда будут уверен, что те поправятся.

— Тфу ты! Всё не слава богу! — Матвей снова плюнул на берег острова и обреченно махнул рукой — Ну ладно, хоть так. Пошли в палатку, темнеет уже, хоть сегодня на берегу нормально поспим, а то завтра с утра оплывать. Погода портится, опять по волнам болтаться придётся, потроха трясти. Эх, занесла меня нелегкая в эту мать её Гренландию, хорошо хоть лето теплым выдалось! Собак привяжем, покормим, тяпнем для сугрева и на боковую всем!

До парусиновой палатки, установленной прямо на берегу было не далеко. Я покорно побрёл за Матвеем, который прямо по гальке погнал к ней свою собачью упряжку, тихо радуясь тому, что вопрос о зимовке он больше не поднимает. Мне главное с этого проклятого острова свалить, а там я что ни будь придумаю. Да и выпить мне тоже отчаянно хотелось. Набухаться и забыться к чертям, хоть немного отдохнуть от всего того кошмара, что творился вокруг.

Но выпить сразу мне не дали. Возле палатки Матвей развил бурную деятельность. Прикрикивая на нас с эскимосом, он приказал нам снять с собак упряжь, поймать свободно бегающих по берегу псов и привязать их на ночь к уже вбитым в берег колышкам. Каждого отдельно и довольно далеко друг от друга. После того как мы это сделали, эскимос довольно умело разделал туши погибших сегодня собак, и раздал куски мяса и костей их же сородичам. Собаки каннибалы с радостью набросились на свежее мясо, ни капли, не переживая за то, что совсем недавно оно бегало с ними в одной упряжке. Я тут же понял, почему собак привязывали так далеко друг от друга. Свора принимала пищу громко и зло. Только короткие поводки не давали псам набросится на соседа и отобрать его кусок пищи, но рычать друг на друга и скалить зубы им это не мешало.

Закончив с кормёжкой собак, эскимос шустро раскочегарил керосиновый примус, и принялся варить странное месиво, то ли суп, то ли кашу, то ли гуляш. Вскипятив воду, которую он набрал прямо из ручья, что бежал с ледника в океан, он бросил в неё брикет сушенных овощей, а как только овощи разбухли, бросил туда же кусок плохо выглядящего сушенного мяса. Вся эта бурда варилась вместе около полутора часов, и когда котелок был снят с огня, в нем уже трудно было отличить что есть что. Но вообще, может это и я виноват в том, что такая неприглядная каша получилась, потому что Тимоха только кинул в котёл ингредиенты, после чего вместе с Матвеем снова куда-то свалил, предоставив мне почетное право помешивать наш ужин в котелке, и вернулись они уже как раз через эти полтора часа.

Я сидел возле примуса и мне, если честно, было не до гуляша. Я с любопытством оглядывался по сторонам. Палатка, где мне предстояло провести первую ночь в прошлом, была сделана из парусины, и представляла собой просто кусок ткани, который набросили на центральную, деревянную стойку. Края парусины были растянуты в сторону и закреплены к земле где деревянными кольями, а где-то были просто придавлены тяжелыми камнями, окон и пола в палатке предусмотрено не было. Судя по всему, спать нам предстояло на нескольких брошенных прямо на землю шкурах и в меховых спальных мешках, которые на них валялись. На центральной стойке висел керосиновый фонарь, очевидно для освещения этого убогого жилища и для его обогрева. Вместо подушек для сна, на каждой шкуре лежал мешок из той же парусины, туго чем-то забитый и завязанный под горловиной верёвкой. Просто всё, дико, по-спартански. Да и запах… Пахло тут керосином, дымом, мокрой шерстью, потом, подгоревшей пищей и ещё черт знает, чем! Хотя при чем тут чёрт, я тоже знаю, чем ещё. Собачьим дерьмом тут пахло, которого на берегу было просто нереально много! Привязанные на одном месте собаки, не имели другой возможности справить естественные надобности, кроме как рядом с собой. Неприятный запах, напрочь отбивающий аппетит.

Рядом с палаткой, как, впрочем, и на всем берегу фьорда стояли деревянные ящики, бочки, медные фляги и валялись кожаные мешки. На одном из этих ящиков я сейчас как раз и сидел, а на втором стоял примус. Очевидно это были личные вещи Матвея, так как эта груда была совсем не большой, лежала компактной кучей, и отделяли её от остального берега привязанные собаки.

Я разглядывал надписи на ящиках, силясь их прочитать, но ни одного слова на английском или русском языках на них не было. Написано было на датском. Впрочем, о их содержании не трудно было догадаться, так как именно из этих ящиков Тимоха и доставал продукты для приготовления нашего ужина. Из любопытства я сунул нос в каждый открытый ящик, мешок и в бидоны.

В большинстве ящиках, как я и предполагал были продукты: сушенные и консервированные овощи и мясо, сливочное масло, какао, сахар, соль, сухое молоко, галеты, пеммикан двух видов, и даже шоколад! В остальных деревянных коробках хранились разные вещи. Чего тут только не было! Свечи, бумага, спички, запчасти для примуса и керосиновой лампы, запасные лампы и примусы, инструменты, лыжи и снегоступы… Всего и не перечислить, ведь только примусов было несколько видов. Мешки были забиты одеждой, шкурами, тканями, верёвкой, а в бидонах плескался керосин и спирт.

Оглянувшись по сторонам и убедившись, что меня никто не видит, я плеснул в медную кружку немного спирта и разбавив его водой до половины, нырнул в ящик за шоколадом. Матвей не обеднеет, тут этого шоколада хоть попой жуй, а мне срочно надо накатить и чем-то закусить.

— Ты чё Сидор, спиртовку решил разжечь? Так она в другом ящике — Я уже добрался до шоколада, когда голос Матвея за моей спиной заставил меня вздрогнуть, от чего кружка со спиртом упала на землю и её содержимое разлилось — Тфу! Тетеря! Аккуратнее бестолочь, потравимся же все! А если бы спиртяга в харчи ливанула⁈ Послепнем или сдохнем по твое милости! И какого хера ты бидон не закрыл⁈ Ты чё⁈ И кружку мою взял для метилового спирта⁈ Отравить меня решил сволота⁈ Иди теперь мой её, да самогоном её потом сполосни! Одно разорение с вами дурнями!

Метанол! Я чуть не хлебанул метилового спирта! По моей спине потёк холодный пот. На бидоне ни каких предупреждающих надписей не было, а пахнет этот спирт так же, как этиловый, никакой разницы. За один день я чуть не разбился на смерть, а потом едва метанол не выпил! Так близко к смерти я ещё никогда не подходил в своей жизни. Нахрена им тут этот яд, да ещё и в таких количествах⁈

Меня уже трясло от всего того, что мне давилось пережить за этот проклятый день, и я смутно помню, что мне выговаривал Матвей, как смеялся надо мной проклятый эскимос, и что я вообще делал в тот вечер. Помню, что мы сели есть, но та бурда, что была нашим ужином, мне в горло не лезла. На автомате я принял от Матвея точно такую же кружку, которой я недавно набирал яд, и выпил. По горлу полился жидкий огонь, я поперхнулся и дыхание моё перехватило. Спирт! В панике, я схватил вторую кружку, что стояла рядом с Матвеем, и тоже опрокинул её в себя, не чувствуя вкуса, а просто пытаясь потушить пламя, что разгоралось в моем пищеводе. Тоже спирт! Эти аборигены всё же убили меня! Именно такая мысль была последней, что промелькнула у меня в голове, после чего наступила темнота…

— Вставай Сидорка, я тебе говорю! — Проснулся я от того, что кто-то пинал меня в бок. Было темно и холодно, башка моя страшно трещала, а глаза никак не хотели открываться, я был сильно пьян. — Отплываем мы! Тфу дурень убогий!

— Отстань — Отмахнулся я, не открывая глаза от этого жестокого человека, который заставил меня вернутся в мир боли и похмелья из спасительного небытия — Вали нахер!

— Пьянь подзаборная! Это же надо было так наклюкаться вчера… Две кружки самогона без закуски саданул, как будто в последний раз её видишь! Даже простится по-людски не можешь! Ладно, прощевай Сидорка, в следующем году даст бог увидимся. Документы твои в планшетке. И оставшиеся деньги стребовать за собак с американцев не забудь! — Мой мучитель закончил свою речь, в которую я не очень-то и вслушивался, и оставил меня наконец-то в покое, и я тут же снова погрузился в сон.

Второе моё пробуждение было ничуть не лучше первого. В этот раз я проснулся от того, что мне жутко хотелось пить, и избавится от содержимого мочевого пузыря, который грозил вот-вот лопнуть. Голова моя болела едва ли не сильнее чем раньше, и я плохо соображая выполз наружу. Светило солнце, оно уже было довольно высоко над горизонтом, что говорило о том, что сейчас хоть и утро, но уже довольно позднее. Ящиков и мешков на берегу поубавилось, а мне было пока не до того, я дополз на четвереньках до ручья и окунув в него воспаленную голову начал пить воду большими глотками. Ледяная вода немного привела меня в чувство. Пошатываясь я встал, и с трудом справившись с завязками на туземных штанах, с облегчением наконец-то избавился от лишней влаги в своём организме.

Не отвлекаясь от важного занятия, я мутным взглядом обвёл фьорд. Чего-то тут поменялось, но я никак не мог взять в толк, что именно. И только через секунды тридцать тупого таращенья на воду залива я понял. Ни одного корабля на воде не было!