Каюр

Глава 19

Полярная ночь накрыла Северную Гренландию как траурный саван. Теперь нам предстояло жить строго по часам, ибо по другому отличить день от ночи больше не представлялось возможным. Я знал, что нарушение суточных ритмов вредит многим системам организма. Мозг не понимает, когда ему спать, а когда бодрствовать, возникает хронический стресс — причем и от полярного дня тоже, когда летом несколько месяцев солнце вообще не заходит. Но по крайней мере летом нам было чем заняться, и это особо не ощущалось, а вот полярной ночью…

Адаптироваться к полярной ночи не просто, а для некоторых вообще невозможно. У коренных народов севера эта адаптация заложена на генном уровне, а пришлым, вроде нас, приходится туго. Те, кому это удается, становятся другими на клеточном уровне: организм начинает брать энергию не из углеводов, а из жиров. Не зря эскимосы, чукчи и другие народности этих суровых мест, в таких огромных количествах поглощают сало и жир. Уже к началу декабря, несмотря на полные рационы, все члены экспедиции начали стремительно худеть, появилась хроническая усталость и апатия, и с этим надо было что-то делать, нужно было полностью менять систему питания и образ жизни.

С питанием я решил просто. Теперь ежедневно на нашем столе стояли большие миски с соленным медвежьим и тюленьим салом, которое можно было есть без ограничений. Если в начале такого нововведения, к этому «деликатесу» почти никто не притрагивался, то по истечении пары недель, эти блюда стремительно пустели уже в середине приема пищи, сала даже не хватало на всех желающих. Для борьбы с цингой, каждому выдавался стакан концентрированного лимонного сока. Я надеялся, что этих мер будет достаточно, чтобы сохранить здоровье полярников на протяжении трех месяцев сплошной тьмы.

Изменил я и распорядок дня, введя небольшие, но обязательные для исполнения правила. Сон теперь длился ровно восемь часов, и все кроме дежурного должны были ложится и вставать строго по расписанию. Дневной сон запрещался, даже для свободных от работы членов экспедиции. В любую погоду следовала обязательная прогулка не менее двух часов на лыжах днем, и один час перед сном. Все свободные от своих основных обязанностей полярники должны были ходить на охоту, и если нет луны, брать с собой фонари. Мне не важен был сам факт добычи жира и мяса, главное было хоть чем-то занять команду. Если у кого появится плохое настроение, следовало немедленно сообщать об этом товарищам и не портить настроение другим. Не вступать в ненужные разговоры и не раздражать любыми действиями тех, у кого этого самого настроения нет. Ночью те, кто не может спать, не должны были мешать спящим товарищам. А еще, я по полной программе загрузил всех работой.

Научная программа экспедиции выполнялась теперь так же строго, как и придуманный мной распорядок. В любую погоду, в бурю, метель, запредельный мороз, каждый должен был вести свою часть наблюдений и единственным оправданием неисполнения этой обязанности была только болезнь, которая приковала человека к постели. Исключений не было. Когда в один из дней разбушевалась такая метель и ураганный ветер, что нам даже едва удалось открыть дверь в зимовье, я, подавая пример остальным, сам повел метеорологов к их станциям. Несколько человек обвязались тросом и пошли добывать данные. Под сильным напором ветра мы двигались медленно, часто падали, после трёх шагов отдыхали, снег между тем таял на наших разгорячённых лицах и превращался в ледяную маску. Когда дошли до приборов, обнаружили, что флюгера сломались, а шкала анемометра заканчивалась на сорока метрах в секунду, температура воздуха составляла запредельные минус пятьдесят пять градуса Цельсия. Тот поход не метеостанции завершился вполне успешно, хотя и мог закончится весьма плачевно, ибо вернулись в зимовье мы с трудом. Зато теперь, никто даже и не заикался о том, что на улице непогода, что бы не творилось за окном.

Я каждый день перед сном проверял у всех дневники и журналы, чтобы четко отслеживать то, что люди трудятся как надо. Я и сам не мог позволить себе расслабится, и не давал это делать другим. Я тоже вел записи в журнале биолога, хоты среди полярной ночи мне редко удавалось наблюдать за животными в естественной среде обитания, а не на разделочном столе у Адама, когда кому либо из охотников улыбалась удача. Я знал достаточно, чтобы заниматься ИБД, как в простонародье сокращают словосочетание: «имитация бурной деятельности».

Например, и это казалось странным, но зимовщики ещё не знали, что самцы белых медведей не ложатся в зимнюю спячку, и лишь самки использовали берлогу и то в качестве роддома. Такое неведение касалось и многих других животных, о которых я знал просто из курса биологии средней школы и когда-то посмотренных телепередач. Всё что вспоминал, я старательно записывал в журналы и дневники наблюдений, которые мы когда-то начинали вести вместе с Томасом, заполняя их подробными записями. Важно это или нет, известно ли это современной для девятнадцатого века науке, я абсолютно не знал, но тем не менее кропотливо вел свои дневники и журналы, чтобы ни у кого не было повода уличить меня в двойных стандартах.

Свободные часы перед сном, мы обычно проводили все вместе. Много беседовали, играли в шахматы, слушали граммофонные записи, читали обширную библиотеку, которую привезли с собой американцы. Для разнообразия, каждую среду и пятницу, один из членов команды читал двухчасовую лекцию по своей специальности остальным полярникам. Введение этого ликбеза я обосновал просто — каждый должен уметь заменить собой выбывшего из строя товарища, если случится такая необходимость. Помимо того, что это занимало много времени и отвлекало, эти лекции были очень полезны, по крайней мере для меня. Я узнал чертовски много нового! Я научился составлять кроки и вести картографирование, вести наблюдение за погодой, фотографировать на старинном фотоаппарате и многое другое, я даже узнал рецепты новых для себя блюд, когда лекции вел Адам! Каждый делился своими знаниями и умениями, и каждый узнавал что-то новое для себя. Я тоже не оставался в стороне, и вел курс перовой медицинской помощи, санитарии и биологии. Очень скоро у меня образовался значительный запас тетрадей, с конспектами лекций моих товарищей, и моими докладами.

Всякое хобби, если оно не заключалось в коллекционировании медвежьего навоза и не мешало другим, на зимовье только поощрялось. Вот и сейчас, мы сидели с Ричардом, пытаясь по наставлениям Джо, вырезать хоть что-то из куска моржового бивня. Ричард делал себе новую курительную трубку, а я хотел получить фигурку Маньяка. Этот пёс стал моим любимцем и не раз спасал нам жизнь, так что он вполне заслужил быть увековеченным хотя бы в кости. Хотя… с моими то способностями к резьбе у меня получался сейчас не гордый Маньяк, боец с полярными медведями, а страдающий от облысения и бешенства полярный лис. У которого к тому же только что ампутировали задние лапы.

— Ну мистер Волков, ну я же вам это сто раз уже объяснял и показывал! — Сидящий рядом Джо чуть не плачет, я загубил уже шестой кусок бивня — Ну зачем так давить⁈ Нужно было просто подточить резец! Вон рядом с вами точило лежит, дело-то одной минуты!

— Так я вчера точил! — Оправдываюсь я, держа в руках два куска почти готовой фигурки — Он острый!

— Вчера⁈ — Джо хватается за голову — Металл у резца мягкий, тут как бы не каждые десять минут надо подтачивать! Да и не точили вы его, я же вижу, он вообще тупой! И давите вы сильно, и направление волокон не учитываете, и мягчить кость надо, мягчить!

— Да не кипешуй Джо, понял я всё… — Я почесал затылок резцом, и тут же понял, что Джо прав, фиговая заточка, я даже не поцарапался — Надо мягчить, понял. А чем?

— Водой! — Психанул Джо — Я же говорил вам, что надо выпаривать или кипятить, чтобы кость мягче была! А вы второй день эту костяшку возле печи ковыряете, она пересохла вся! Начали бы вы лучше, как мистер Ричард, с простого, а вы сразу за сложное взялись. Так ни каких бивней не хватит, у нас их и так не много!

— И правда Сидор — Ричард, у которого в отличии от меня всё отлично получается, отложил свою недоделанную трубку и поддержал плотника — Ты же хотел всем собакам на ошейники и упряжь сделать накладки с кличками, начни с них. У нас медвежьих и уже пиленных костей полно, как раз руку набьешь, пока…

— Пока Джо мне морду не набил? Намёк понял! — Я отложил сломанную фигурку, пообещав себе всё же повторить попытку позже — Тешите ваши запчасти от медведей. И правда, займусь накладками. Жмоты вы конечно позорные, для любимого командира кусок кости зажали…

Джо обрадованно подскочил с табурета, но тут же уже ему прилетело от нашего фотографа и художника.

— Джо! Чтоб тебя черти взяли, сядь на место! Так же невозможно работать! — Сэсил отложил кусок угля, которым делал набросок портрета нашего плотника — Я из-за тебя второй лист порчу! А бумага между прочем, это не бивни, на моржах не растёт, тут её взять негде, её экономить надо! Учти, если ещё раз мне помешаешь, я твою рожу рисовать больше не буду! У всех будут портреты, а у тебя нет!

— Сэсил, не мог бы ты орать не так громко⁈ — Это уже Чарли возмущается, он пытается писать стихи. Хотя у него ни хрена не получается, лейтенант тоже старательно пачкает бумагу, периодически зависая с карандашом в зубах, или уставившись в окно на полярное сияние — Невозможно же сосредоточится!

— Муза она или есть, или её нету! Хорош ерундой страдать Чарли, пойдем к нам! — Мэйсон, Льюис, Итан, Адам и Эдвард играют в карты.

Игра азартная, и играть на деньги я запретил, но предложил, как вариант играть на отжимания и приседания, так что сейчас большая часть игроков выглядит как выжитый лимон или запойные алкоголики, так как руки у них дрожат (даже Льюис весь вспотел, а ведь он расплачивается за проигрыш только приседаниями, напрягать едва зажившую руку я ему пока запретил), хотя число повторений любого упражнения, которое можно ставить на «кон», я ограничил пятью десятками. Эта игра оказалась лучшим стимулом для занятия спортом, ибо карточный долг свят, и все отдают его честно.

Картежники у нас быстро выдыхаются, и спят как убитые, кроме того они уже серьёзно поправили свою физическую форму. Я сам частенько присоединяюсь к ним, проводя время за игрой, вынужденной физкультурой и интересными разговорами. А вот Чарли в карты хронически не везет, поэтому он гордо игнорирует приглашение и продолжает грызть свой карандаш, который сточил уже чуть ли не до половины. Древесины в организме ему что ли не хватает, что он с таким упорством поедает карандаши? Надо предложить лейтенанту полено погрызть, а то так все пишущие и чертежные принадлежности скоро закончатся.

Я, по-моему, одни из немногих, кого полярная ночь особо не напрягала. Я был занят с утра и до ночи, и уставал так, что моя голова не успевала долететь до подушки, как я уже спал. Ежедневные заботы, контроль выполнения правил и графиков, подготовка к февральской экспедиции захватили меня с головой, и я уже почти не вспоминал о своей прошлой жизни. Казалось, что я жил на этой полярной станции уже долгие годы. Поставив перед собой новую цель, (впрочем, как это было и раньше), я шел к ней постепенно, решая возникающие проблемы одну за другой.

С появлением в нашей жизни бани, жить стало проще, а, чтобы поощрить американцев к её активной эксплуатации, я ежедневно перед сном проводил вечерний осмотр всех членов экспедиции. Целью было обеспечить соблюдение дисциплины и правил личной гигиены, а также вовремя выявить нуждающихся в медицинской помощи. Эта процедура, которая за отсутствием смотрового кабинета проводилась прямо в единственной жилой комнате зимовья, здорово стимулировала мужиков поддерживать себя и свою одежду в чистоте, ведь обнаружив что ни будь, что меня не устраивало, я в выражениях и санкциях к виновному не стеснялся. Грязные портянки или носки — и их обладатель встает перед выбором, или тут же кинуть их в печь и лишится на всегда, или получить внеочередное дежурство и идти греть воду для стирки. Не мытые и не чесанные волосы, растрепанная борода — выбор почти тот же, подстрижка на лысо, или дежурство. И так во всём. Очень скоро поддержание себя в чистоте и порядке, ежедневное мытье, прочно вошла в привычку каждого члена экспедиции. Так что баня у нас в почете, а топливо для неё…

С топливом на полярной станции проблем не было, на одну зимовку его должно было хватить с большим запасом. Еще в летний период полярники почистили свой и ближайшие фьорды от плавника, которого за долгие годы на берегу скопилось много, да к тому же два корабля снабжения выгрузили из своих трюмов большой запас угля. А ещё жир есть, да и керосина у нас пока хватает. Печь в зимовье, которую мы использовали и для отопления, и для приготовления пищи, топилась почти непрерывно.

Подготовка к основной экспедиции тоже шла полным ходом. За три наших похода по закладке складов мы выявили много недостатков. Нужно было что-то делать с одеждой, охраной лагеря от нападения хищников, поменять медицинский набор, нужна была лыжная мазь для низких температур, нужно было внести изменения в конструкцию фонарей, приладив к ним светоотражатели, изготовить страховочные системы для людей и собак, чтобы разведчик проверяющий толщину льда и наста на трещинах, мог идти на риск, не думая о возможной гибели. Да туже самую укладку снаряжения на нарты нужно было пересмотреть, чтобы не делать много лишней работы, доставая то что требуется. А помимо этого требовалось решить ещё целую кучу проблем.

Сейчас в каждом выходе на охоту или на тренировку, я не ставил в упряжку Маньяка, который оклемался от ран, теперь я пытался надрессировать его на охрану нарт. По моей идее, он единственный не будет привязываться на ночь с остальными собаками, его местом обитания на стоянках будут мои нарты, которые всегда будут «припаркованы» возле входа в иглу или палатку. Если на стоянку нападут медведи, как это случилось в тот злополучный второй выход, Маньяк должен будет принять на себя первый удар, и дать нам возможность приготовится к встрече с хищниками. И на моё удивление, у меня это получилось довольно легко. Характер этого пса не был предназначен для командной работы в своре, а вот охранник из него получился отличный.

Сегодня дежурным был я. На часах был уже первый час ночи и все парни, уставшие за рабочий день так, что едва дотащили ноги до кроватей, безмятежно спали. В зимовье раздавался богатырский, многоголосый храп. Я сидел на табурете возле окна, строгал щепки для растопки печи, и смотрел на северное сияние. Это зрелище, если честно, успело уже изрядно поднадоесть. Красиво, спору нет, но не каждый же день на эти сполохи огня над головой любоваться⁈ Через несколько недель они уже бесить начинают, хочется света, солнце увидеть, но до него, до первого рассвета, было ещё далеко. В голове у меня было пусто, ни одной мысли, а руки работали ножом сами по себе, и потому я не сразу услышал слабый шепот, как будто кто-то звал меня по имени.

Оторвавшись от своего занятия, я обернулся по сторонам. Все спят, может кому-то сон снится, и он разговаривает во сне? Такое вполне может быть, например, Льюис еще неделю после того как пришел в себя, мучился кошмарами и кричал во сне, зовя на помощь. Пожав плечами, я вернулся к работе, но едва я взял в руку нож, меня снова кто-то позвал. Обернувшись в этот раз, я тут же встретился взглядом с тем, кто произносил моё имя. Нож выпал из моей руки и воткнулся в доски пола буквально в сантиметре от моей ноги, но я вообще не обратил на это внимание, потому что я не отрываясь смотрел на… Соверса!

— Сидор… — Парализованный бывший начальник экспедиции смотрел на меня осмысленными, ясными глазами — Помоги мне Сидор!