Как повываешь?

Глава 31Коннор О'Дойл



Невероятно овчаровательный.⁸³

— Мне сложно сказать тебе это, но я чувствую, что должен признаться, — говорю я, гадая, сочтет ли она меня милым или чокнутым и помешанным на контроле.

Сырой воздух окутывает нас с каждым шагом. Подвал холодный и пахнет землей, пока мы пробираемся к задней части замка и направляемся к скрытому выходу. Наши ноги почти не издают звуков на гладком каменном полу, и в такое позднее время можно не бояться быть обнаруженными, если воспользоваться этим выходом. Я лишь хотел бы, чтобы путь не занимал так чертовски много времени.

Я делаю мысленную заметку донести Владу, что снова нужно сделать ремонт, что бы там ни говорил этот засранец. Я бы никогда не захотел этих изменений ради себя, но мысль о том, что Уитли придется днями напролет красться через замок, чтобы выйти на улицу, кажется мне отвратительной. Я поворачиваюсь к ней и замечаю широко распахнутые карие глаза, вспыхнувшие желтым в темноте.

— Признаться в чем? — ее голос полон недоверия.

Я опускаю взгляд и замечаю, что она больше не хромает, и, похоже, ее боль, по крайней мере на данный момент, отступила. Может, даже простая прогулка помогла ей почувствовать себя лучше?

Мысль о том, что она страдает из-за меня, разрывает изнутри. Если бы ей пришлось пережить даже малость из того, что выпало на мою долю за все эти годы, я бы не смог этого вынести. До сих пор казалось, что она не испытывала ничего, похожего на ту агонию, которую довелось пережить мне.

— Я детально изучил все о менструальных циклах.

Она фыркает, и ее лицо озаряется улыбкой.

— Ты что сделал?

Мои щеки пылают, но я решаю идти до конца и признаться во всем.

— Ты все правильно услышала. Теперь я знаю все женские секреты — про горячие ванны, лучшие обезболивающие и эффективность массажа ягодиц. Если честно, особенно жду последнего, — признаюсь я, и уголки ее губ дергаются вверх, заставляя меня захотеть поцеловать ее. — У меня в кабинете целый арсенал средств, чтобы облегчить все твои боли и недомогания. К тому же я, возможно, снова рылся в твоих вещах, чтобы узнать, что тебе нравится, а что нет.

Я не стыжусь в этом признаваться. Не то чтобы она не знала, что я делал это раньше, раз уж однажды застала меня с одной из своих игрушек.

— Ты сделал это для меня?

Она моргает, как удивленная сова, пока я тяну рычаг, чтобы открыть стену замка, и нас встречает ночной звук сверчков.

Я хмурюсь, и меня осеняет, что ее бывший, похоже, никогда о ней не заботился. Стоило мне провести всего минуту в поисках информации о менструации, как я понял, что большинство женщин в интернете жалуются на недостаток заботы со стороны партнера в этот период. Многие мужчины и вовсе избегают своих женщин. Идиоты, все до единого.

— Потому что я забочусь о тебе и твоей киске, очевидно, — говорю я, пропуская ее вперед, и мы выходим наружу.

Ее губы растягиваются в улыбке, а шоколадные волны волос слегка встряхиваются.

Это правда, и гораздо проще сказать так, чем признаться: «Я без ума от тебя и испытываю потребность заботиться о тебе на глубоком инстинктивном уровне». Я никогда не чувствовал ничего подобного к кому-либо другому в своей жизни, и кажется, будто волчья сторона ведет меня к этому.

За густой растительностью прячется большое озеро — идеальное место для того, чтобы она могла опробовать новые способности и уничтожить все пирожные и шоколад, которые я для нее прихватил. Надеюсь, ей понравятся клубничный пончик с кремом, лимонный тарт и малиновые сконы⁸⁴, которые я купил, а также другие сладости. Я не знаю, что она любит, но надеюсь узнать. Только никаких ебаных кексов.



Уитли Уитт

— Ты сказал, что лазил повсюду, — игриво говорю я, пока мы идем. И, надо признать, прогулка помогает отвлечься от всего остального. — Ты читал одну из моих книг?

Если он это сделал… я, наверное, сгорю со стыда. Мне совсем не нужно, чтобы он узнал о пикантных паранормальных романах. У меня есть подозрение, что Коннор сделает все возможное, чтобы безжалостно дразнить меня из-за них.

Я вдыхаю прохладный воздух и расслабляюсь под звуки стрекочущих насекомых, следуя за ним по короткой траве.

Я уже перестала пытаться понять, какой у него мотив во всем этом, и теперь просто жду, что он скажет в следующий раз. Какой мужчина изучает менструальный цикл? И насколько грустно то, что это, возможно, самое милое, что когда-либо делал для меня мужчина? Должно быть, он точно читал любовные романы.

— Нет, а что? — спрашивает он, разрушая мою теорию.

— Просто интересно, — бурчу я.

— Мне, наверное, стоит прочитать какой-то, чтобы понять, из-за чего весь сыр-бор, — с юмором отвечает он, его голубые глаза светятся весельем. — Какая твоя любимая книга?

Он останавливается и ждет, пока я подойду, прежде чем продолжить идти.

Я поднимаю взгляд на него и засовываю руки в карманы халата, ловя аромат полевых цветов на ветру и мягкое журчание воды, похожее на ручей. Из корзины доносится сладкий запах, и я едва сдерживаюсь, чтобы не пустить слюни.

Меня до сих пор поражает, насколько обострились чувства.

— Это сложный вопрос, почти как спросить, какая у тебя любимая песня, — говорю я, не в силах назвать одну книгу, когда у меня так много любимых. — Каждая книга вызывает разные эмоции.

— Хм. Ну а какой твой любимый жанр?

Я на мгновение задумываюсь, и в голове всплывает одна из первых прочитанных книг — о злодее, который в итоге получает девушку.

— Только не смейся, но исторические романы — моя слабость.

Его плечо задевает мое, и это прикосновение как-то успокаивает. Я нарочно снова касаюсь его плеча, и желтые отблески вспыхивают в его глазах, вызывая ту же волну облегчения. Боль в животе стихает, сердце замедляется, а плечи расслабляются.

Я с облегчением выдыхаю, как раз в тот момент, когда его глаза снова меняются, свет задерживается чуть дольше прежнего. Он это тоже чувствует.

— Это нормально? — спрашиваю я. — Это из-за супружеских уз?

— Не знаю. Думаю, да, — его плечи напрягаются, и он останавливается. — Тебе это не нравится?

— Это приятно. Просто я не знаю, что все это значит, и мне нужно время, чтобы разобраться.

— Исторические книги, да? — спрашивает он снова, пока мы идем по извилистой тропинке.

Коннор выглядит спокойным и собранным, а я внутри начинаю паниковать. Ведьма сказала, что у меня начинаются месячные, как будто считала это по хрустальному шару, а теперь у меня лучшие и худшие месячные в жизни одновременно.

Начинается спазм в боку, но я его игнорирую. Со спазмами я справлюсь, а вот с влюбленностью в этого мужчину — вряд ли.

— Да ладно, говорить о своих любимых книгах не так уж сложно, правда? — говорит он и смеется, а я понимаю, что до сих пор не ответила, застряв в своих мыслях.

Коннор вызывает у меня желание схватиться за него обеими руками и никогда не отпускать, но это происходит так внезапно, что я практически чувствую, как гормоны выходят из-под контроля. Эмоции скачут как на стероидах, хуже американской горки «Кричащий орел»⁸⁵. Еще я обеспокоена тем, что то, что со мной произошло, контролирует мои чувства, а не я сама — мне хочется, чтобы мои эмоции были настоящими, а не каким-то «волчьим зовом».

— «Дьявол зимой»⁸⁶, Лизы Клейпас, — говорю я, пытаясь вспомнить сюжет, одновременно подавляя свои эмоции. Щеки заливает жар от мыслей о пикантных сценах. — А ты читаешь?

У меня складывается впечатление, что если он и читает, то, скорее всего, это точно что-то серьезное.

— Каждый день, — он ухмыляется. — Смотри под ноги.

Корзина на его руке раскачивается, чуть не задев меня по плечу, когда он внезапно останавливается, но затем я вижу почему. Живая изгородь заканчивается, как и каменная дорожка. Он протягивает мне руку, и я беру ее.

— Куда ты меня ведешь? Я уже начинаю думать, что ты отводишь меня так далеко от замка, чтобы никто не услышал моих криков.

— Читала об этом в одной из своих книг, да? Не волнуйся, я бы убил только твою киску, — его тон настолько серьезен, что я краснею.

— Нет, дарк романы — не по мне, спасибо, но у меня есть подруга, которая упивается ими, как дикий книжный гоблин.

Я улыбаюсь, думая о Жозефине, и мельком задумываюсь, как у нее с мужем дела.

Это странно — терять общих друзей после развода, но, возможно, так даже лучше. Если бы мне пришлось ежедневно наблюдать за счастливым браком Жози, я бы просто сорвалась — и никогда бы не встретила Коннора.

Сердце сжимается, и грусть накатывает от мысли, что я могла бы никогда не пересечься с этим мужчиной. Я смотрю на его спину в футболке и удивляюсь, как недавно почти его ненавидела. С той самой первой ночи я была уверена, что он меня терпеть не может. Или, скорее, я все-таки нравилась ему, просто он показывал это очень странным образом. А теперь… Я и не знала, что такой уровень романтики вообще существует.

Мы проходим мимо густой чащи, за которой не видно замка, и перед нами открывается большое озеро.

Лягушки громко квакают, и одна из них прыгает вдали с большого листа кувшинки, издавая слышимый всплеск и вызывая рябь на спокойной глади озера. На небольшом холме вдалеке виднеются руины, а через воду перекинут короткий мостик, частично заслоняющий серп луны.

— Ого, — бормочу я, оглядывая пологий пляж и огромные кувшинки с одной стороны. Взгляд цепляется за живописную плакучую иву, растущую вдали у берега, ее ветви касаются неподвижной воды, и чувство умиротворения накрывает меня с головой. — Это прекрасно.

— Я часто прихожу сюда побегать — в звериной форме.

— Правда? — я поднимаю бровь.

Как это возможно, что его никто никогда не видел? Ну серьезно, кто-нибудь же заметил бы огромного волка, бегущего по лесу, верно?

Он указывает на мост.

— За ним только лес, простирающийся на мили. Это участок леса, идеально подходящий для меня, — край его губ изогнут в лукавой улыбке. — Ну, теперь для нас. Замок расположен так высоко, а лес весной настолько густой, что нас не видно из окон. За пределами владений — национальный заповедник. Можем гулять сколько угодно, если захочешь.

Он разворачивается и указывает за мою спину, и я оборачиваюсь, чтобы убедиться, что он прав. Замок почти не видно.

Живот урчит, и я бросаю взгляд на плетеную корзину.

— Я набрал для тебя немного мяса, сыров и много десертов, — его голос грохочет, и вдруг я понимаю, что живу в сказке.

Из корзины появляется небольшое красное одеяло. Он раскладывает его на земле и жестом предлагает мне присесть.

Как только я устраиваюсь поудобнее, Коннор протягивает мне небольшую тарелку, затем разворачивает блюдо с разными угощениями и ставит его на одеяло. Видно, что он постарался подобрать все с любовью, пытаясь угадать, что мне понравится. Счастливая улыбка трогает мои губы, когда я вдыхаю богатые, ароматные запахи. Я уже знаю — это будет лучший ужин в моей жизни.

— Спасибо…

Я робко встречаю его взгляд, когда он берет себе еду и усаживается рядом. Он откусывает большой кусок ростбифа, а я кладу на тарелку кусочек лимонного тарта.

— Боже мой, это так вкусно, — говорю я, с трудом прожевав первый кусок. От удовольствия глаза чуть не закатываются.

— Ага, и ветчина тоже, — замечает он, беря ломтик.

Ночные звуки каскадом проникают в наши чувства, а легкий, теплый ветерок кружит вокруг. Ночь теперь для меня как новая симфония. Я слышу все — от слабого жужжания запоздалой стрекозы до мягких трелей ручейников⁸⁷, потирающих лапки. Это удивительно и успокаивающе одновременно.

— Доешь, а потом пойдем играть, — ухмылка появляется на его лице вновь, но на этот раз она вызывает в животе бабочек.

— Играть? — спрашиваю я.

— Говорят, как только перестаешь играть, начинаешь стареть — что-то такое.

Я поднимаю брови, когда он встает и начинает снимать рубашку. Я прикусываю губу, когда упаковка из шести банок пива⁸⁸ появляется передо мной. Он стягивает обувь и начинает расстегивать брюки, и у меня сжимается живот уже по совсем другой причине, особенно когда я замечаю, что на нем нет боксеров.

— Поторопись, кексик, тебе понравится в лесу.

Я понимаю, что живу в одной из своих фантазий.

Он разворачивается и представляет обнаженные ягодицы во всей красе, заходя в живописное озеро. Разинув рот и пуская слюни, я быстро достаю из корзины булочку и откусываю кусок — хоть что-то, чтобы отвлечься.

Но, боже, он просто потрясающий.

Сливочная начинка разрывается во рту, отвлекая меня от его наготы, и я с трудом сдерживаю стон.

— Доешь и заходи сюда, — он откидывается назад, позволяя воде окутать его.

— В озеро? — спрашиваю я, хлопая ресницами, когда его голова снова появляется над водой. — А если морское чудовище снова утащит меня на дно?

— Да, в гребаное озеро, женщина, — он убирает мокрые волосы с лица, и в его взгляде вспыхивают желтые искры. — И это больше никогда не повторится.

Я сдерживаю улыбку, пытаясь его подразнить, и отламываю кусочек сыра, закидывая его в рот и быстро откусывая еще несколько кусочков от тарта, прежде чем облизать пальцы.

— Полнолууучше⁸⁹ прямо сейчас, — напевает он, наблюдая за мной, стоя по пояс в воде. — Я пытаюсь устроить романтику, а ты все портишь, черт побери.

Должна признать, мое сердце бьется быстрее, чем обычно, и я чувствую, как внутри бурлит энергия. Словно я выпила дюжину чашек кофе, съев всего несколько сладостей, и теперь понимаю, почему он не дал мне съесть их в замке.

Капли воды поблескивают на его коже и волосах на груди в теплом сиянии. Он проводит рукой по мокрой бороде, и наши взгляды встречаются. Он ухмыляется и разводит руки, разбрызгивая воду во все стороны, призывая меня подойти.

— Ладно, ладно. Иду, — отвечаю я, не в силах остановить порхание бабочек в животе.

Ночное купание после пикника под звездами. Разве я могу сказать «нет»?

Я поднимаюсь на ноги и развязываю пояс халата, давая ему соскользнуть на землю, а затем снимаю футболку с леггинсами и стаскиваю кроссовки и носки. Потом я снимаю бюстгальтер и трусики и ступаю в прохладную воду, задержавшись, когда она достигает щиколоток.

Лягушка громко квакает, напоминая, что я на улице, ночью, на пикнике с этим красивым мужчиной. Чувство невесомости поражает сердце, а в животе внезапно возникает ощущение, что к бабочкам присоединились танцующие пузырьки шампанского.

Дойл фыркает и бросает на меня взгляд, который ясно дает понять, что он не впечатлен моей медлительностью.

Я осторожно захожу в воду, ожидая, что она будет холодной, но температура оказывается прохладной — мягкой и расслабляющей.

— Ты можешь быть еще медленнее? — ворчит Коннор.

Я театрально закатываю глаза и плыву к нему.

— Вот сюда. Теперь ложись, — говорит он, беря меня за талию. — Слышала ли ты о водной терапии?

Он прижимает меня к себе и опускает в воду, затем меняет хват, пока я не оказываюсь на плаву, поддерживаемая его руками за голову. Этот жест заставляет меня чувствовать себя совершенно уязвимой, но прежде чем тревога успевает поселиться в груди, он наклоняется и целует меня, мгновенно развеивая все сомнения.

Вода плещется в моих ушах, когда я качаю головой из стороны в сторону в ответ, не в силах говорить, настолько поражена этим моментом. Звезды над головой и его поддержка заставляют меня чувствовать себя в полной безопасности. Я не могу удержаться и обвиваю его шею руками, притягивая ближе, пытаясь переместиться и обвить ногами его талию.

Как будто его прикосновения заводят меня, возбуждение пронизывает насквозь.

Шерсть прорывается наружу, когти выдвигаются, и я пытаюсь отстраниться, чтобы случайно его не поранить.

— Похоже, двадцати минут мне не хватило, чтобы не обернуться волчицей, — шучу я, не уверенная, виноват ли в этом сахар или пульсирующее вожделение.

Вода завихряется, когда он хватает мою покрытую мехом руку и кладет ее на свою обнаженную грудь.

Шерсть покрывает его тело быстрее, чем мое, когда он решает обернуться, и его форма становится звероподобной.

— Тебе не нужно волноваться о когтях со мной, Уитли, — говорит он, а затем зарывается лицом мне в шею и рычит. — Ты даже не представляешь, как сильно я…

Он обрывается на полуслове, но я и так чувствую его твердость, прижимающуюся ко мне.

Я улыбаюсь ему, чувствуя себя красивой и хрупкой из-за того, как легко он поднимает меня в воздух и принимает в этой новой форме. Мы плаваем какое-то время, пока жар в теле немного не спадает, а вода продолжает успокаивать и расслаблять.

— Хочешь побегать? Это высвободит эндорфины и поможет тебе почувствовать себя лучше. Если нет, мы просто пройдемся по списку, пока не найдем что-то, что поможет, — говорит он, вытаскивая меня из воды и направляя к берегу.

Я тронута тем, что он не оставляет меня наедине со своими переживаниями, это согревает изнутри.

Я напрягаю руки и верчу ими туда-сюда, пораженная тем, насколько по-другому все ощущается. Кожа почти мгновенно высыхает, словно вода просто стекает с меня. Однако шерсть остается влажной. Я запрокидываю голову и смотрю на звезды, на видимые галактики, а на глаза наворачиваются слезы из-за того, насколько я в гармонии с собой.

— Я хотел показать, как наши тела ведут себя в воде. Иногда прохладный бассейн или озеро могут действовать успокаивающе, особенно во время болезненного превращения. Я много времени провел в этом озере, — тихо говорит он, переплетая наши когтистые пальцы.

Я смотрю в его глаза и понимаю, что этот мужчина действительно любит меня.

Одна из больших, когтистых рук нежно касается моего лица, мягкой подушечкой ладони поглаживая кожу, и из моей груди вырывается глубокое мурчание. Это заставляет его хвост завилять, а на губах появляется волчья улыбка.

Возможно, мы дарим друг другу покой, потому что я не могу представить, через что ему пришлось пройти. Мне все еще сложно осознать, насколько он стар, и что все это значит. Я продолжаю бояться, что это нереально, и боюсь проснуться и обнаружить, что это был всего лишь сон.

Но я не верю, что какой-то сон смог бы создать все это.

Я убираю короткую гриву с лица, чтобы рассмотреть его получше. Желтые глаза, смотрящие на меня, красивы, превращаясь в расплавленное золото, когда он пристально смотрит в ответ. Я опускаю взгляд на его массивное волкоподобное тело.

Моя шерсть короткая светло-коричневая, как песочный или карамельный цвет, в то время как его мех такой темный, что почти черный, и он намного выше меня.

Он напоминает мне Чудовище из диснеевского мультфильма — большой и неповоротливый с когтистыми лапами. Его размер и темная грива вызывают у меня желание взобраться на него и потереться о него лицом.

Я с трудом сдерживаю дрожь возбуждения, просто глядя на него.

— Ты выглядишь так круто, — говорю я, рассматривая густую шерсть, пушистый хвост и массивные плечи.

Я знаю, что в человеческом облике Коннор примерно шести футов (прим. 182,88 см) ростом, но в таком виде он почти семь футов (прим. 213,36 см). Я по-волчьи фыркаю, осознавая, что едва выросла.

— Я не становлюсь особо выше, да?

Его морда качается из стороны в сторону.

— Нет. Ты все еще мягкая и женственная.

Потребность бежать переполняет меня, и, повинуясь импульсу, я протягиваю руку, игриво высовываю язык и облизываю его щеку. Глубокий цитрусовый и сандаловый аромат ударяет в нос, и я немного таю.

— Поймай меня, если сможешь, — игриво напеваю я, прежде чем оттолкнуть его.

Когтистые лапы рвут землю, когда я мчусь на полной скорости сквозь лес. За мной поднимается вой, и я громко тявкаю в ответ. Мы бежим, кажется, целую вечность, пролетая между деревьями, пока вдалеке не завывают настоящие волки, а Коннор подает им знак в ответ.

Он останавливается у основания большой сосны, и я наклоняюсь и беру в руку сосновую шишку. Я бросаю ее в него, чтобы привлечь внимание, и желтые глаза останавливаются на моих, когда он легко ловит шишку, прежде чем бросить ее обратно.

— Беги, — говорит он, отводя руку назад для броска.

Моя мордочка озаряется счастливой улыбкой, и из груди вырывается смех, восторг заполняет вены, пока мы играем, перебрасывая друг другу сосновую шишку на бегу через лес.

Небольшая, но постоянная искорка возбуждения теплится внутри, и я так благодарна, что нахожусь здесь — что я с ним. Если у меня есть хоть малейший шанс на счастье с этим мужчиной, который делает все возможное, чтобы показать, насколько я для него важна… я не упущу его.

Мы наконец замедляемся, оба тяжело дыша, и он возвращается в свою человеческую форму. Я следую его примеру и чувствую себя гораздо лучше после того, как выпустила энергию. Даже спазмы стали слабее, почти привычными.

— Одетт говорила что-то о необходимости бегать по несколько миль в день, чтобы спонтанно не обрастать шерстью? — я выгибаю бровь, глядя на него.

— Это потому, что я так и делал — триста лет назад, — отвечает он. — Но у тебя гораздо больше контроля, чем было у меня. Похоже, ее теория о том, что у тебя в роду был ликантроп, может оказаться верной.

Он прижимает меня к обнаженной груди, и я сворачиваюсь в клубок у него на руках, чувствуя себя довольной и в безопасности. Меня совершенно не волнует, что я голая, как младенец, как бы сказала моя бабушка, и к тому же вся в грязи.

Он зарывается лицом в мою шею и прижимается бедрами к моему центру с низким рвущимся рычанием. Хриплым голосом он говорит:

— В следующий раз, когда я буду гоняться за тобой по этому лесу, я действительно захочу трахнуть тебя, Уитли.

Его член уютно устроился между нами, и я прикусываю нижнюю губу.

— Это можно устроить, — отвечаю я, пытаясь отступить, пока не потеряла контроль.

Он дважды смотрит на меня, словно не может поверить в свою удачу, и все равно подхватывает на руки. Я вскрикиваю со смехом, когда его мягкие губы касаются моих, а затем ощущаю приятную шероховатость бороды. Я прижимаюсь ближе, чувствуя себя довольной и защищенной.

— Ты так и не рассказал о своем обращении, — говорю я, когда он снова ставит меня на ноги, пытаясь отвлечься от мини-Коннора между нами.

— Это не самая радужная история, поэтому я всегда не решался поделиться ею. Но раз уж это ты, то я не против. По мнению некоторых, я был неудачным экспериментом. Достаточно сказать, что в этом виноваты Ван Хельсинги. Меня укусил оборотень, над которым они проводили опыты. По их вине я стал таким. Поэтому они охотились на меня веками, отчаянно пытаясь найти ответы.

Он говорит это так спокойно и непринужденно, словно это не имеет значения, но мое сердце тут же сжимается. Это ощущение быстро сменяется волной тошноты, но я отгоняю ее. Мысль о том, что семья моей пра-пра-бабушки могла сделать что-то подобное, кажется абсурдной.

Я не могу удержаться и продолжаю расспрашивать.

— Ч-что ты имеешь в виду под «опытами»? — спрашиваю я с комом в горле.

Он смеется, но без тени веселья. Коннор начинает гладить и теребить мои волосы, словно пытаясь отвлечься. Мне не нравится, как это заставляет кожу покалывать, хотя в животе все сжалось от ужаса.

— Один из их предков был каким-то безумным ученым. Он поймал самца-оборотня и начал экспериментировать над ним, пытаясь понять, как вернуть ему человеческий облик и почему укус ликантропа его обратил, — он вздыхает, поднимая взгляд к моим глазам и прикрывая веки, чтобы смягчить контакт. Мои колени дрожат от его слов. — Оборотень вырвался, и те зелья, что ему дали, не превратили меня в обычного оборотня, а сделали каким-то дефективным ликантропом. Я чуть не умер — и умер бы, если бы не Влад и Одетт.

— Дракула, ты имеешь в виду, — говорю я, пытаясь разрядить обстановку. Это бесполезно, но Коннор все же тихо усмехается. — Как он помог?

— По сути, он закинул мою жалкую тушу в карету и орал на меня всякий раз, когда я пытался отключиться, — говорит он с ухмылкой.

Я моргаю, пытаясь понять, как можно улыбаться в такой ситуации.

— Готова возвращаться? — спрашивает он, выводя меня из раздумий. — У нас еще много дел в списке, а тебе нужно отдохнуть.

— Конечно, — отвечаю я, улыбаясь, хоть и чувствую растущую в груди тревогу.